Агент Их Величеств, Часть первая

«Замечательно. Просто прелестно. Теперь надо мной будет глумиться воображаемый Артур. Вообще-то, я тебя не для этого сейчас придумываю, ясно?»

«Ясно, – легко согласился голос-в-голове, – но, видишь ли, какая штука: если у твоих мозгов хватает ресурсов на то, чтобы вообразить себе целого меня, то почему же их не хватает на банальное «подумать в течение пяти минут»? Я чему вас учу уже четвёртый год, вашу ж в бога и в душу мать?»

«Я с удовольствием подумаю, как только пойму, о чём мне думать»

«Интересный взбрык сознания, – хмыкнул «Артур», – однако же, на самом деле, ты уже обо всём подумал. Беспокойство не берётся из ниоткуда; беспокойство есть признак того что что-то идёт не так. Твой мозг уже всё увидел, обработал и разволновался. Просто эти калькуляции ещё не дошли до твоего сознания. Помоги им. Начнём сначала: ты шёл по кладбищу, читая надписи на табличках. Потом кладбище закончилось. Что случилось в этот момент? Оглядись ещё раз: что прямо здесь и прямо сейчас не так, как должно быть?

Фигаро, нахмурившись, повертел головой по сторонам... и едва не шлёпнулся в яму.

Он стоял на краю того, что со временем должно было стать могилой – длинная яма в земле, выкопанная в паре футов от ограды соседнего захоронения. Просто яму было трудно заметить; её вырыли очень давно, и земля в ней уже успела зарасти травой и какими-то мелкими белыми цветочками.

В самой яме не было ничего удивительного; могильщики всегда выкапывают одну-две такие про запас. Удивительным было то, что эту конкретную яму, похоже, вырыли несколько лет назад.

«Миранда Таун, – прочёл Фигаро надпись на соседней могиле, –1780-1881. «Спи спокойно, дорогая мама». «Юрий Крим, 1801-1881. Друг, отец и просто хороший человек. Помним». Ещё чуть левее: «Мария-Мирабель-Анна Коуч – 1790-1880. От вечно любящей сестры»

Он медленно шёл вдоль стел, надгробных камней и плит, читая имена, эпитафии, а, главное, даты.

1880... Опять 1880... 1879... И ещё... И ещё... Да тут целый ряд 1879-го... Ага, а вот, значит, 1978-ой, всё верно...

«Что же получается, – думал Фигаро, медленно потирая лоб, – последний человек в этом городе умер в 1881-ом году? И больше никто не умирал, а выкопанная «про запас» яма так и не понадобилась? Ну, нет, это уже чересчур. Я готов поверить, что здесь никто не совершает преступлений, но то, что здесь уже восемнадцать лет никто не умирает – это, извините, уже за гранью»

«Ага, – согласился голосок «Артура», – вот тут ты совершенно прав. Ищешь логическое объяснение – в кои-то веки! Наш мальчик стал взрослым! Я сейчас заплачу от умиления!»

«Я сейчас тебя обратно распридумаю. Что ты предлагаешь: поверить, что тут все внезапно стали не только невероятно вежливы, но и бессмертны?»

«Как раз наоборот. Просто я уже и не думал, что вы, Фигаро, приучите свой разум хотя бы к толике скептицизма. Всё правильно. Муниципалитет по какой-то причине мог вдруг решить, что лучше всего под новые захоронения подойдёт другой участок – вот вам простое, а, главное, не требующее разгадывания никаких тайн объяснение... Стоп-стоп! Я не сказал, что вам прямо сейчас нужно отправиться на поиски этого самого нового участка. Достаточно просто найти нужные бумаги в городском архиве. Хотя, скорее, это всё есть в Своде городского учёта. Вы сегодня как раз встречаетесь с замом городского головы, так попросите у него эти чёртовы бумаги, да и дело с концом»

«Логично. Тем более что уже почти половина шестого. Где там нам нужно было встретиться..?»

«Крючок и кружка» полностью соответствовали своему названию: это был то ли магазин рыбы и рыбацких снастей, совмещённый с пивной, то ли пивная, совмещённая с рыбацким магазином. За длинной стойкой сверкал ряд кранов, из которых в стеклянные кружки хлестало душистое пенное пиво, запах которого следователь учуял за добрую сотню шагов, под полотком, подвешенные за хвосты болтались гроздья сушёной рыбы, а чуть левее, под тем же деревянным навесом, продавались удочки, катушки, блёсны, волблеры, живая наживка, подсаки, и всё остальное, что только могло понадобиться уважающему себя рыбку.

Рядом, прямо посреди дороги (хотя здесь, почти рядом с озером, никакой дороги уже не было; она превращалась в широкую песчаную косу, веером расходящуюся в стороны) стоял старенький моторваген «Жаклин Мерседес S-002», похожий на лёгкую пролетку, чересчур хрупкую и элегантную, чтобы выдержать ужас дорог Королевства, и посему должным образом переоборудованную: широкие колёса с шипованными протекторами, укреплённый кузов, полностью переделанная система рессор, мощный фаркоп и механическая лебёдка на носу.

Хонти был уже здесь: стоял, облокотившись на стойку, и о чём-то болтал с продавцом снастей. Одет заместитель городского головы был точно так же, как и утром, только его шапка, утыканная блеснами и попплерами куда-то исчезла, и теперь на плечи Хонти падал целый каскад огненно-рыжих волос.

Завидев Фигаро первый зам подскочил, точно в зад его ужалила оса, и огромными прыжками понёсся к следователю, загребая песок своими чудовищными сапогами.

- Фигаро! Фигаро! А я знал, что вы раньше приедете! Вот как чувствовал! Пиво и удочки уже в багажнике... Вы что, так в этом костюме к озеру и собираетесь?! Да вы с ума сбрендили, ей-же ей! Так, давайте не будет делать нервы, всё под полным контролем со стороны городской администрации! Пиф! Пи-и-и-и-иф! Подбери-ка вот этому джентльмену безрукавку, шорты и панаму. А, и шлёпанцы, а то куда он в туфлях? Да ещё и в лакированных?!..

Фигаро был полностью, абсолютно и безусловно счастлив.

Он умудрился сжечь себе нос, лоб, щёки, шею и основательно подпалить руки; здесь, у озера, да ещё и на закате это было как раз плюнуть. К тому же он стал счастливым обладателем безрукавки совершенно дикой расцветки, словно на белую ткань кто-то пролил все существующие в мире краски, да так и оставил подсыхать аляповатыми цветными лужами. Зато шорты цвета хаки сидели на следователе как влитые, панама не давала солнцу раскалить лысеющую макушку добела, а шлёпанцы... ну, они оказались просто шлёпанцами: подошва из пробки и пара шлеек через пальцы. В любом случае, Хонти был прав: удить рыбу в таком облачении было куда удобнее, чем в городском костюме (Фигаро вообще не мог понять, чем он думал, когда отправлялся на озеро одетый как столичный фабрикант).

Поначалу дело не клеилось: солнце уже почти коснулось воды, а следователь с первым замом к этому времени успели поймать всего-то по пятку небольших окуньков (и то хлеб, если говорить начистоту), но Фигаро изначально нацелился на добычу иного рода: усатого сома, щуку – зубастый карасиный ужас, или, на худой конец, мордатого толстолоба.

Вот только ни щуки, ни сомы на Фигаро с Хонти, похоже, не нацеливались, а, напротив: паскудно и бессовестно игнорировали рыбаков, занимаясь своими рыбьими делами и совершенно не обращая внимания ни на зачарованные воблеры первого зама, ни на червяков следователя (Фигаро в отношении наживки оставался традиционалистом).

И лишь только на закате, когда взъерошенный солнечный шар, устав от собственного жара, наконец, осторожно коснулся животом гор на горизонте...

- Тяни-и-и-и-и!.. Да не туда! Да не так сильно! Леска лопнет!

- Ничего, сдюжит! – Фигаро, высунув от усердия язык, вываживал рыбу, которая, судя по тому, как изогнулось дорогое немецкое удилище, была явно побольше карася. – А вы чего стоите?! Готовьте подсак! Вон она, дура, уже почти у самого берега плещется! Ну, если сорвётся! Ну, не дай Святый Эфир! Я эту скотину молниями! Динамитом! Гранатами-и-и!!

Но улыбка удачи на этот раз таки не превратилась в ехидную ухмылку: потихоньку, полегоньку, следователь и первый зам вытащили рыбу на берег.

Это оказался зеркальный карп – действительно, огромный. Он, конечно, не выглядел рекордсменом (у Фигаро на глазах брали монстров весом под семьдесят фунтов), но фунтиков на двадцать пять вполне себе мог потянуть: красивый, сверкающий в свете заходящего солнца, сильный и наглый.

Тут же полетели в костёр дрова, застучали колотушки, засверкали ножи, и вот уже над угольями, на решетке, которую предусмотрительно захватил с собой Хонти, скворчали и плакали каплями жира могучие рыбьи стейки. Фигаро старался, как мог, но всё равно умудрился выпачкаться в чешуе с ног до головы, и теперь напоминал старого линялого водяного.

Первый зам сунул следователю в руку кружку пива – душистого, пенного и прохладного, только что из бочонка. Они стукнулись холодным стеклом и надолго приложились к хмельному блаженству, с жадным наслаждением глотая тяжёлую янтарную жидкость.

- Ф-ф-фух! – Хонти, наконец, оторвавшись от своей кружки, шумно выдохнул и утёр пот, градом льющийся у него со лба. – Вот это я понимаю, порыбачили... Вы, Фигаро, переворачивайте, переворачивайте почаще! Рыба готовится быстро.

- Лучше меня вам этого карпа никто в городе не пожарит. Могу гарантировать. Я учился у лучших... М-м-м-м, пивко!.. Подайте соль... Да, отлично, а теперь перец... Тут ведь какая загвоздка: и чтобы корочка была румяной, и чтобы весь сок внутри остался, да ещё чтоб рыба пресной не была. На решётке, да над углями не так-то просто карпа приготовить. Это, друг мой, процесс тоньше, чем алхимический синтез «нигредо астериск»; тут столько параметров учесть нужно, что ну!.. А плесните-ка ещё пивка, что ли... Ух, холодненькое! Люблю бочковое.

Солнце село, и теперь на западе, где пологие склоны старых гор как бы уходили сами в себя, теряясь в зелёном шуме деревьев, пылала корона багрового света. Под ней город понемногу включал свои маленькие звёзды: вот загорелось окно на втором этаже небольшой, но уютной на вид усадьбы, приткнувшейся на краю каменного обрыва, вот сразу несколько огоньков зажглись вдоль улицы – должно быть, фонари на аллее, а вон и окошко в «Ратуше» подмигнуло тихим ровным светом. С такого расстояния следователь, конечно, не мог разглядеть балкон своего номера, но зато оценил, насколько удачно расположено старое здание: из восточных окон гостиного двора можно было увидеть почти весь город как на ладони.

- Да, – Хонти сыто икнул, вытирая руки салфеткой, – а вы, Фигаро, рыбу готовите как боженька. Я вас из города не отпущу. Открывайте тут свою ресторацию. Например, «Сом-чародей». От посетителей отбою не будет, зуб даю.

- Ха, – следователь швырнул косточку в бумажный пакет, который они приспособили под объедки и прочий мусор, – тоже, скажете. «Сом-чародей»... Давайте уже «Щука Моргана», или «Лосось Мерлин». Звучнее же, ну?

- А почему нет? – Первый зам приподнял бровь и потянулся за следующим куском рыбы. – Закажете себе вывеску: лосось в шляпе и с бородой, как у Мерлина, наймёте пару поваров в помощь, несколько половых, и будете подавать рыбные блюда под свежее бочковое. Только представьте себе: пять кранов! Нет, семь! И ром. Из-под прилавка, понятное дело, чтобы «крепкий сбор» не платить. Да вы за год отобьётесь; у нас тут недвижимость копеечная, карьер давно закрылся, а фабрику вот-вот выкупят, и будет там сплошная автоматика. Часть людей уедет, а ещё больше приедет, и вот тогда вообще развернётесь лучше, чем в Столице.

Следователь вдруг подумал, что идея-то, на самом деле, не такая уж и безумная. Оформить все бумаги под открытие ресторации это, ну, пусть даже месяц. Хотя, на самом деле, конечно, быстрее: ему как агенту Их Величеств всё сделают, по сути, на коленке. Опять же: не всю же жизнь гонять Других и копаться во всякой загадочной мути? Когда-нибудь Фигаро почувствует, что устал. И тогда собственная ресторация в тихом милом городке на краю света, где никто не совершает ничего противозаконного, может оказаться очень даже кстати.

«Ходил бы с этим вот Хонти на рыбалку, лазал бы по тутошним горам. Опять же: рядом королевский заказник, стало быть, осенью на охоту. Представляешь, как тут должно быть красиво в октябре, когда все эти деревья на склонах пожелтеют, а утром внизу, в долинах, будет собираться туман? Будет у меня над камином голова оленя... Хотя нет, давай начистоту: оленей тебе жалко, но уж утей настреляешь – будь здоров. И до Нижнего Тудыма отсюда всего-то несколько часов на поезде... А интересно, кстати, можно ли воспользоваться своим служебным положением, чтобы заставить кого-нибудь в королевском Минтрансе наконец-то дотянуть проклятую железную дорогу до самого города? В смысле, до Тудыма, который Нижний? Натравить на министра чертей, и сказать, что, мол, пока, с-с-с-с-сукин кот, не достроишь железку хотя бы до Зловонки...»

«Эк, размечтался! – Придуманный Артур издал где-то на задворках сознания ехидный смешок. – Ты для начала хотя бы одно дело до ума-то доведи, Королевский Агент и спаситель мира с отшибленной памятью. Тоже мне, большая шишка выискалась! Тут, кстати, рядом с тобой сидит не хвост собачий, а целый первый заместитель городского головы, а у нас, кажется, было к нему одно дельце...»

Фигаро крякнул: Воображаемый Артур говорил дело.

- Послушайте, Хонти, – следователь сунул в рот добрый кусок рыбы и потянулся за кружкой, – а где тут у вас Отдел городских записей? Ну, вот те люди, которые записывают в книжках, кто родился, кто помер, кто женился? Не подскажете?

- Хм, – Первый зам почесал нос, – вы знаете, с этим вам явно к шефу. На меня-то свалили все вопросы по благоустройству, так что... – он развёл руками. – Вообще-то городские записи должны быть в архиве. Это как раз на перекрёстке Вокзальной и Первой; такое, знаете, большое белое здание с шарами на карнизе... короче, не пропустите. Но я бы, всё же, для начала, справился у городского головы. Потому как, насколько мне известно, все записи за последние несколько лет валяются где-то у него дома – уж и не знаю, почему... А на кой ляд вам они вообще сдались?

- Мне – вообще ни на кой. – Следователь потянулся за кружкой с пивом. «Вы не умеете врать, – частенько говорил ему куратор Ноктус, – но даже хромого осла можно научить таскать тюки. Во-первых, никогда не смотрите человеку в глаза, когда врёте. Этим вы подчёркиваете важность реакции собеседника на ваши слова или действия. Хороший эмпат мгновенно поймёт, что вы пытаетесь водить его за нос. Во-вторых, если есть такая возможность, то, когда врёте, что-нибудь жуйте. Вы поразитесь, как это упрощает процесс лжи»

- А вот моему начальству, – продолжил следователь, сделав большой глоток из кружки, – на кой-то чёрт эти бумаги понадобились. Я ж следователь ДДД, забыли? На мой счёт мыслят так: «а, Фигаро! Он как раз в этой... как её... в Пагоде! Вот пусть заодно и захватит бумажки для Отдела такого-то да Отдела сякого-то». Не впервой.

- Ну, тогда это вам точно к господину Форту. – Хонти кивнул, и покачал ножной насос пивного бочонка, наполняя свою кружку по новой. – Но в ратуше вы его не найдёте. Дайте-ка подумать: сегодня у нас вторник, значит, завтра, стало быть, среда... тогда идите в «Три короны» – это такая ресторация рядом с площадью. Да вам покажут; у нас тут всё рядом. Только не думаю, что вы добьётесь от старика чего-то толкового. Он у нас в последнее время немного того... – Первый зам покрутил пальцем у виска и скосил глаза к переносице. Кто-то говорит, что от пьянки, да только чушь это всё. Печень и сердце после запоя вам любой алхимик за пару дней вылечит. Думается мне, что была у Форта эта... как её... когда изначально в башке не все винтики на месте, а алкоголь только наружу это вытаскивает... ну, эта...

- Предрасположенность? – подсказал Фигаро. – К деменции?

- Во, точно. Она самая. Да только как по мне, – Хонти понизил голос, – уж лучше такой голова, чем вор, который даже на бордюрной краске три серебряка с империала стырит. А Форт был именно такой, пока его синим мешком по голове не стукнуло. Там думаю: пусть себе сидит спокойно, пьёт, и не мешает городу жить своей жизнью... Да наплюйте, Фигаро. Наплюйте. Вот вам мой лучший совет. А насчёт моих слов вы подумайте, всё же. Ну, про свою ресторацию и про переезд к нам. Я по миру много поездил, поверьте. И в этом городке осел не просто так. Мирное это место. Тихое, спокойное. Знаю, многие этого не любят; им подавай драки, драконов, да чтобы кровушка в жилах играла, чтобы магний из фотографических вспышек со всех сторон, чтобы девушки букетики бросали. И барабаны. Обязательно чтоб барабаны, оркестр, и министр с медалькой на ленточке. Да только что-то мне кажется, что вы не из таких.

- Вы правы, господин Хонти. – Следователь кивнул. – Я не из таких. И мне ваш город нравится, хотя я тут всего-то второй день. И ваши слова обдумаю, поверьте, самым тщательным образом. Хотя я уже склоняюсь к тому, чтобы согласиться уже сейчас.

Они молча стукнулись кружками и ненадолго замолчали. Фигаро глубоко вдохнул запахи озера: свежие, резкие, глубокие, и зажмурился от удовольствия. Пахли водоросли, пахли просмоленные рыбацкие лодки, что лежали на берегу кверху брюхом, пахли ночные цветы и мокрый песок. Вдалеке на берегу горели другие костры; они были здесь не одни: кто-то бренчал на гитаре, слышался девичий смех, крики и плеск воды – там купались. В бархатно-чёрном небе приоткрыл свой сонный глаз месяц, и по воде протянулась тонкая лунная дорожка.

Следователь потянулся в шезлонге (их Хонти с собой не тащил; шезлонг можно было за пять медяков арендовать у долговязого усатого господина, что дремал почти у самого пляжа, облокотившись на белую повозку с мороженым) и почувствовал, как давешняя сладкая нега растекается по телу, окутывая самое естество Фигаро от кончиков пальцев ног до корней волос. Не хотелось никуда бежать, не хотелось писать отчёты, не хотелось даже двигаться. Хотелось выпить ещё пивка, забить трубку и так и лежать под плеск волн, глядя как перемигиваются в кострище угли, а в небе одна за другой вспыхивают звёзды.

«Даже комаров нет, – подумал следователь рассеяно. – Это-то вечером у озера, ха! И если бы ветер, а так и ветра-то толком нет... Как бы не уснуть к чёртовой бабушке. И, вроде, время ещё не позднее, но, похоже, в Серебряной Пагоде десять вечера это, примерно, то же самое, что в Нижнем Тудыме полночь. Ну, или в Столице, не к ночи будь помянута, четыре утра. Сорву себе к чёрту график... Хотя Артур, к примеру, встаёт в семь утра... Так, стоп, старик Мерлин в этом случае не показатель; ему вообще спать не нужно. Но, если подумать, то инквизитор Френн тоже встаёт в семь утра. Если не раньше. И Стефан Целеста. В общем, все великие мира сего вскакивают с постели ни свет ни заря. Дабы, понимаешь, бежать и свершать. А мы люди маленькие, у нас запросы другие: постель помягче, да ужин повкуснее, да бокальчик под этот самый ужин...»

- А, засыпаете? – Хонти хихикнул. – Это всё рыба с пивом. Держите, освежите голову.

Фигаро взял протянутую фляжку, и, не глядя, сделал добрый глоток.

Это был бренди, великолепный терпкий и грубый бренди, не тот, что привозят из Лютеции или Североамериканских Британских Штатов в аккуратно запечатанных бутылках, а удивительный напиток, который по осени делают из яблок в тех маленьких городишках, где фруктовые сады простираются квадратными милями, и где всегда кисло-сладко пахнет у винокурен – маленьких и больших, что сверкают медными трубами вдоль дорог. Осень в бутылке. И едва заметный привкус горьковатого дыма.

Сон, действительно, как рукой сняло, а вот бренди захотелось ещё. Первый зам рассмеялся, и, хлопнув, Фигаро по плечу, сделал успокаивающий жест.

- У меня в машине ещё три бутылки этого добра. Так что пейте, пейте, коли так нравится. Это тут неподалёку варят, на Зелёной горе. И не только это. Простенько, но со вкусом... Хм, а что, давайте и я, что ли, причащусь... Мда... Кстати, вы слышали, что в Столице хотят принять новый закон? Чтоб если выпил больше бутылки, так в машину – ни ногой? А? Каково? Вот, допустим, я, извините, назюзюкался в ресторации «Сапог и Сажа», а она аж на том конце города! Что, прикажете пешком домой топать? Или керосинку ловить? Керосинка в одиннадцать последняя едет, и та в депо, мимо моего дома даже не проезжает. Маньяки... Нет, я понимаю: в Столице там, видите ли, движение! Поток транспорта! Даже, говорят, пробки бывают – ну, в смысле, те, которые из машин. Я сам не видел, но, рассказывают, что на самом деле случается.

- Угу, случается. – Фигаро ухмыльнулся. – Ещё как.

- Но то ж Столица! А при чём тут, скажите на милость, Серебряная Пагода, где на весь город пять машин? И, опять же, пишут, вот, в «Столичных Дребезгах», мол, подсчитано, что тридцать процентов аварий случается по вине пьяных водителей. А? Ну? Это что ж выходит, что семьдесят процентов аварий совершают водители трезвые, верно? Так, может, наоборот, принять такой закон, чтоб без рюмки за руль – ни-ни?

- Да ну к чёрту. – Следователь содрогнулся. – Это ещё хуже будет. Вот представьте: остановил вас постовой дорожной жандармерии, и, такой: «почему-у-у-у не из той полосы поворачиваете? А ну дыхните? Трезвый, что ли?» Вы, понятное дело, начинаете доказывать, что только что выпили, и в лицо этому гаду с полосатой палочкой дышите. А он вам: «запах слышу, но, по всем признакам, выпили вы не-дос-та-точ-но!»

- Ужас. – Хонти кивнул. – Я и говорю: чем меньше начальство в нашу жизнь простую лезет, тем лучше. У них там работа какая? Бумажки писать, да не просто писать, а делать вид, что государство без этих бумажек ну вот никак не сможет. Дня не простоит, ночи не продержится, рухнут основы, подкосятся столпы, пожар, наводнение, землетрясение и цунами. Да только такой писака поработал, и вышел на пенсию, а нам потом то, что он понаписал годами расхлёбывать. Хорошо хоть, что другой такой же чинуша жизнь положит, дабы старые уложения отменить, а то захлебнулись бы уже во всех этих предписаниях, законодательных актах и прочем мусоре... Э-э-эх, а хорошо, всё-таки, иногда жить вот так, на краю света, где о тебе никто толком и не помнит, и жизнь тебе не портит... За что и выпьем.

За что и выпили, а потом ещё за что-то, а город вокруг уже сиял огнями, перевёрнутой крышей небес, и луна чертила свою дорожку на воде, и где-то плескалась рыба, и шелестел рогоз на ветру, и звенели цикады, и всё было очень-очень хорошо.

Глава 5

Проснувшись от длинного, чрезвычайно запутанного, но приятного сна, который он не запомнил, Фигаро зевнул, потянулся, и по привычке приоткрыл один глаз.

Голова не болела. Более того: врывающийся в открытые окна свет и свежий воздух тоже не приносили своеобычных утренних мучений (что было странно, потому что вчера, как следователь прекрасно помнил, они с Хонти раздавили, как минимум, одну большую бутылку бренди на двоих – и это после бочонка пива). Не было ни малейших следов похмелья, словно вчерашние возлияния на берегу озера Фигаро приснились.

Однако же, нет: вырванный из записной книжки листок так и лежал на столе, придавленный графином, именно в том самом месте, куда следователь его вчера положил перед тем, как раздеться и упасть в кровать (этот момент он помнил уже довольно смутно).

Фигаро осторожно встал на ноги – голова не закружилась, и желудок не потребовал немедленно извергнуть из себя содержимое – и прочёл надпись на бумажном листке:

«Ресторация «Три Короны», городской голова Форт. В любое время после десяти»

Следователь открыл крышку лежавшего рядом брегета – половина одиннадцатого. Когда это он с похмелья просыпался в половину одиннадцатого? Хотя, стоп: какое, к чертям, похмелье? Ни тяжести в голове, ни серой мути в мыслях, ни слабости в теле – вообще ничего. То ли они с Хонти вчера пили ключевую воду, то ли в Серебряной Пагоде, ко всему прочему, похмелья тоже не существовало. Если выясниться, что это так, решил Фигаро, то он переезжает из Нижнего Тудыма, причём оформление всех бумаг и продажу дома начинает завтра же.

Он неспешно оделся, позвонил на стойку и предупредил, что завтракать сегодня не будет (раз уж он всё равно собирался в ресторацию), после чего достал из саквояжа небольшую коробку из красного картона, размером, примерно, с ладонь. В таких иногда продавали шоколадные конфеты-открытки или патефонные пластинки с короткими пожеланиями, а ещё подростки в Столице частенько таскали в подобной упаковке кокаин и «синюю пыль».

Фигаро отдал приказ наложенному на коробочку заклятью: даже не формула, а просто короткий эфирный импульс, нечто вроде простого «да» на языке, что был старше самих звёзд, потому что в нём вообще не было слов.

Заклинание пространственной компрессии отключилось, и коробочка стала увеличиваться в размерах.

Существовало два способа уменьшить предмет: сжать частицы, из которого он был собран, укоротив количество пустоты между ними (это было невероятно сложно, опасно и использовалось, в основном, магистрами-метафизиками в разных головоломных экспериментах с веществом) либо свернуть сам эфир, а, стало быть, и пространственно-временную линию. Это звучало сложно, но на деле было куда проще, чем изменение межатомных расстояний. Некоторым подобные фокусы давались уже на четвёртом курсе.

Ни одним из описанных выше способов Фигаро, разумеется, не владел. Поэтому доставая из коробки её содержимое: сшитый на заказ чёрный костюм, белую рубашку и галстук-бабочку, следователь тихонько вздыхал, не представляя, куда всё это добро потом пихать и как с собой тащить (в саквояж, как всегда, не-могла-больше-влезть-даже-спичечная-коробка-уж-вы-мне-поверьте; это продолжалось годами, причём вещи в саквояже каким-то поистине чудесным способом умудрялись утрястись).

Облачившись в костюм и завязав галстук, следователь строго посмотрел на своё отражение в зеркале, стараясь понять, достаточно ли официально он выглядит.

Из зеркала на него хмуро глядел полноватый, не особо гладко выбритый мужчина лет пятидесяти с откровенным намёком на лысину на самой макушке посреди растрёпанных каштановых волос, выдающимся животиком и носом-картошкой. Он вполне мог бы сойти за банковского клерка, но за столичного фабриканта или, упаси Святый Эфир, королевского агента – ни за что на свете.

Так что, в целом, следователь остался доволен; разве что в очередной раз напомнил себе прикупить у алхимика тоников для роста волос. Или побриться наголо, о чём он, откровенно говоря, уже давно подумывал, но тётушка Марта сказала, что если увидит Фигаро лысым, то немедленного его прибьёт, а следователю не хотелось травмировать психику дамы в годах.

Он быстро проверил заклинания слежения наброшенные им на номер... и задумчиво замер на месте, хмурясь и рассеяно щёлкая пальцем по щеке.

Нет, в номер никто, конечно же, не вламывался. Также никто не покушался на драгоценный саквояж следователя и не пытался оставить враждебное колдовство или Других. Но...

Вот девушка, которую он уже видел раньше: та симпатичная блондинка с признаками физического и психического истощения, которую хозяйка ратуши, госпожа Дейл, назвала Наташей Филч. На девушке чёрно-белая униформа, тонкие перчатки и чепчик (а, может, обруч для волос; заклинание плохо передавало мелкие детали изображения); она стоит перед дверью в номер Фигаро и... плачет? Нет, плакала она не так давно – щёки ещё мокрые от слёз, но сейчас она просто комкает в руках платок. Собирает пальцы в кулачок, собираясь постучать... и не решается. Ещё раз... снова мимо. Ну да, это уже поздний вечер, и следователь вовсю дрыхнет в своей постели, сытый, пьяный и довольный жизнью. И вот, наконец, девушка вздыхает, разворачивается на каблуках и уходит по коридору, тихонько ступая по чёрно-белой ковровой дорожке.

Эпизод – меньше, чем на две минуты. Его записало заклятье слежения, пробуждающееся всякий раз, когда кто-либо появлялся у двери. Коротко, сумбурно... и ничего не понятно. Девушка чего-то хотела? Что-то забыла в номере во время уборки? Ей просто стало скучно?

Ладно, Фигаро раздражённо потрусил головой, глупейшее из занятий – гадать о чём-либо не имея достаточно информации. Всё равно, что впустую перекручивать двигатель мотоповозки, отключив сцепление – толку ноль, а шума много плюс тратится без толку топливо. Положим пока что Наташу Филч на дальнюю полочку и вернёмся к ней позже. А сейчас его ждёт городской голова.

Городской голова Форт (Фигаро так и не удосужился выяснить его полное имя), конечно же, следователя не ждал. Но Фигаро и не подозревал, что не ждал он его прямо до такой степени.

Следователь ожидал увидеть перед собой весёлого беззаботного пьянчужку, похожего на всех остальных в этом городке: милый, со странностями, но, в целом, компанейский чиновник первого ранга, начисто игнорирующий свои обязанности. Умудряется же как-то тот же Хонти рыбачить и выпивать среди недели, не особо-то заботясь о своих должностных заботах, так почему бы Форту тоже не гулять во все тяжкие? На жалованье городского головы, даже без учёта воровства (а его здесь нет), в ресторациях вообще можно жить. Ну, наверное, этот и живёт.

Ресторация «Три Короны» находилась не то чтобы рядом с главной площадью; одним из своих боков она на эту самую площадь вылезала. Там можно было бы сделать прямой выход к ратуше, но это, похоже, стоило немалых денег, поэтому вместо ворот «Три Короны» облокачивались на ратушу стеной – высокой, серой и увитой ползучими виноградными лозами.

В такой ранний час на летней площадке, как это и полагается в приличном городе, почти никого не было. Лишь в дальнем уголке под водяными форсунками, что пыхтели мелкой, почти невесомой водяной пылью, создавая нечто вроде щита от летней жары, за маленьким круглым столиком сидели двое прилично одетых джентльменов. Они пили кофе из миниатюрных чашечек, ели омлет и оживлённо что-то обсуждали (до Фигаро донеслись обрывки фраз «...нефть растёт, и будет расти, я тебе говорю, поэтому не думай, а покупай, пока дёшево... я сам с керосиновых акций живу и жирею... а как же...» На следователя эти двое не обратили ни малейшего внимания.

- Я могу вам чем-нибудь помочь?

Фигаро обернулся.

Это, конечно же, был гарсон, но...

Тонкие усики-стрелочки, которые ещё называли «под Фунтика» (имея в виду Их Величество, Левую Либеральную Голову Имперского Орла господина Фунтика, разумеется), выдающийся подбородок, похожий на сапёрную лопатку, набриолиненые до зеркального сияния волосы, и нос. Фантастический, невероятный, выдающийся носище, которым, наверное, можно было отбиваться в уличной драке безо всякой палки. Белоснежная рубаха, чёрный фартук с вышитой на нём эмблемой заведения – три маленькие золотые коронки вписанные в овал – и остроносые лакированные туфли.

И глубоко посаженные карие глаза: спокойные, но до неприятности внимательные и цепкие.

- Добрый день. – Фигаро коротко кивнул, не потрудившись снять котелок. – Надеюсь, можете. Я ищу городского голову Форта. Мне сказали, что в это время он, скорее всего, будет здесь.

Тонкие брови чуть дрогнули; гарсон едва заметно наклонил голову.

- Верно, господин Форт сейчас в зале. Но я не думаю...