Помоги проекту - поделись книгой:
— Значит, так, будем придерживаться версии о твоём детстве. Мол, бывала тут и хочешь из сентиментальных побуждений обновить воспоминания. Если придётся, приплетём хозяина, якобы нашего знакомого, который возвращается из Америки и попросил взглянуть на дом. Идём!
Первой, кто попался нам на глаза, была неприветливая с виду старушка. Она вышла на террасу и, насупившись, смотрела на нас.
— Извините, пожалуйста, вы здесь живёте? — обратилась я к ней как можно вежливее.
— А вам на что? — недоверчиво спросила старушка.
Я интуитивно выбрала второй вариант и принялась рассказывать о хозяине, которого знавала в незапамятные времена. Не исключено, что накинула себе лет десять, ну и что с того, почему я не могу молодо выглядеть. Бабулька жадно слушала. Мне знаком этот тип, и я носом чуяла, что она клюнет на приманку из сплетён и слухов.
Клюнет!… Ха-ха! Набросилась, как голодный зверь! Не обманула моих ожиданий, хотя упорно обращалась не ко мне, а к Янушу. Большинство женщин так реагирует, из-за этой его проклятой обворожительной улыбки они стараются разговаривать только с ним, делая вид, что меня рядом нет, а старушка, несмотря на возраст, тоже принадлежала к прекрасному полу. Видимо, женщина — она до смерти женщина. Старушка пригласила нас к себе. Жила она на первом этаже, что позволяло ей следить за всеми, кто приходил. Ступени мелодично поскрипывали, и она по звуку догадывалась, кто и куда идёт. При слове «ремонт» она покрылась румянцем, словно шестнадцатилетняя барышня прошлого века при известии о первом предложении руки и сердца. Уведомила нас, что проживает тут шваль страшная, это во-первых, а во-вторых, все разрушается и на кухне кран вываливается из стены. А одного соседа как-то током ударило, такой ужас творился, что даже специальная машина приезжала. Мы так и не поняли, какая именно машина приезжала — «скорая помощь» для пострадавшего или бригада электриков.
Дипломатично, стараясь не насторожить словоохотливую старушку, мы спросили о чужаках.
— Чужих тут полно шатается, потому что Татрак со второго этажа самогон варит в саду, я могу показать, и продаёт его, так к нему целые процессии ходят, и к Аньке тоже много народу таскается. Она из тех, что под фонарями стоят, и даже не скрывается, прости Господи. Приходил тут один человек, вы, может, его знаете, зашёл ко мне, понял, что я не чета другим, посочувствовал, сказал, таких в полицию надо сдавать, да что им в полиции сделают, гостей принимать никому не заказано. Я бы тоже могла принимать гостей, да вот не хочу, на что мне они. Хороший человек, все удивлялся, как здесь можно жить, и пол кое-где проваливается, и у шкафа дверца не закрывается, все надо ремонтировать. Сказал, что сам бы мог задёшево, да другие не хотят, может, хоть я соглашусь. Вы, наверное, от него?
Вопрос был задан так в лоб, что я чуть все не испортила неподобающим ответом, но Януш опередил меня.
— Ну конечно, — живо отозвался он. — Он нам рассказал про вашу ситуацию. Действительно, ремонт необходим.
— А квартира?
— Какая квартира?
— Ну как же, пан Ярослав — так его звали, я запомнила, скажу не хвалясь, склерозом не страдаю, — так как вот он обещал квартиру в многоэтажном доме на время ремонта, а на ушко мне шепнул, что, возможно, и навсегда, всякое ведь бывает. Хозяин-то, насколько я знаю, должен всем квартиры предоставить, если хочет дом себе вернуть, на улицу же людей запрещено выкидывать. И была бы у меня собственная кухня. А семья, что по другую сторону лестницы живёт, уже ждёт не дождётся. Пан Ярослав тоже с ними разговаривал, я-то знаю, но они трехкомнатную хотят, говорят, у нас четверо детей, вот нам и нужно три комнаты. Пан Ярослав у меня сидел и все переживал, две комнаты было бы запросто им предоставить, а три сложновато будет. Уж так он был расстроен, говорил, что, может, поначалу найти нам какое-нибудь временное жильё, в бараке например, потому что ремонт надо начинать чем скорее, тем лучше, но мне не о чем беспокоиться, барак, он всего на несколько дней, а потом уж обязательно в современный дом перееду. И все из-за них, третьей комнаты им, видите ли, захотелось, а где её взять-то…
На большую удачу мы и не рассчитывали. При упоминании пана Ярослава едва удержались, чтобы не переглянуться. Однако легче было бы найти её соседям трехкомнатную квартиру, чем избавиться от бабки. Та совсем разошлась, ещё чуть-чуть, и она пригласила бы нас переночевать. Мы старались отделаться от неё со всей возможной учтивостью, и наши старания были вознаграждены.
— Я вижу, пан Ярослав не сидит сложа руки, — сказала она на прощание. — Раньше помощника присылал, а теперь вот вас. Пан Ярослав мне больше понравился, да что от помощника требовать. Такой замухрышка, ветер в голове, все ему скорей-скорей подавай. Он ремонт прямо сейчас начнёт, а я, пока он работает, в саду пережду. Мою комнату он за два дня хотел сделать. Может, и сделал бы, но тогда квартиру бы не дали, вот я не согласилась.
Замухрышка нас сильно заинтересовал. Старушку он прельстил тем, что денег не требовал. Пан Ярослав собирался ремонтировать задёшево, а этот вовсе за так. Недавно он приходил, три дня назад…
— Они планировали обыскать дом, — резюмировал Януш, когда мы наконец двинулись в обратный путь. — Доминик приехал уже после смерти Райчика. Черт, ведь точно неизвестно, что это был именно Доминик, но предположим, что он. С этим домом труднее, тут полно людей, вот он и наведался сначала в Константин…
— Гипотетический Доминик мог также побывать и в квартире светлой памяти Наймовой, — перебила я.
— Он туда заглядывал… Даже не заглядывал, а только подслушивал и уже после совершения преступления…
— Ну и что? Ясновидение Яцека тоже не беспредельно, а Доминик в перчатках мог сотворить что угодно, и золото вынести, и дверь оставить открытой… Кроме того, оставить дверь открытой мог и Райчик…
— Зачем? Предвидел, что его отравят мухоморами?
— Не знаю зачем, ещё не придумала. Доминик должен был ему помочь ковырять стену, а когда дверь открыта, не нужно ни звонить, ни стучать, только войти на цыпочках и соседи ничего не заметят…
— Пожалуй, такое не исключено. Хотя он не оставил никаких следов, не по воздуху же он летал.
— Ладно, не буду настаивать. С домом все ясно, неплохо задумано. Выгнать людей в бараки, пообещав вот-вот дать квартиры, сделать своё дело и смыться. Или другой вариант: подержать их два дня на воздухе, в саду, погода прекрасная, а бардак не имеет значения. Никто не ждёт порядка в первые дни ремонта. Дай-ка подумать… Три дня. За три дня они могли бы весь дом обыскать сверху донизу, особенно если дядя-покойник рассказал о расположении тайников.
Януш, глядя куда-то вдаль, тяжело вздохнул.
— Вся надежда на моих бывших коллег. Хоть бы они поймали Доминика. Не нравится мне это дело, что-то мне не даёт покоя, чую какую-то ошибку и совершили её в самом начале. Слишком уж тут много крутится неизвестных, словно действовали разные люди независимо друг от друга. Одними мы занимаемся, а другие все время путаются под ногами и мешают.
Неведомо по какой причине, но у меня перед глазами вдруг стала бедная прелестная Казя. Видение было даже приятным, красота Кази удовлетворяла всем требованиям эстетики. В предчувствия Януша я верила свято. У Кази, по моему мнению, не было злых умыслов, она была занята своим парнем, но откуда тогда могли взяться эти другие люди? Или же покойная Наймова успела такое измыслить, чего пока никто не смог разгадать…
— Мы уже чертовски много знаем, да вот только концы с концами никак свести не можем, — саркастически заметил Геня, приступая к селёдке, запечённой в уксусном соусе. — Что Доминик тут замешан, это наверняка, нашли его фотографию в архивах.
На этот раз ужин состоял из готовых блюд, купленных в кулинарии, мне не хватило времени приготовить угощение собственноручно, да и, честно говоря, не очень хотелось. Завтра или послезавтра я надеялась исправиться, уповая на прилив кулинарного вдохновения. Однако Геня привередничать не стал.
Наблюдения Йолы оказались безошибочными. Доминик на снимке, сделанном несколько лет назад, и Доминик на фотороботе выглядели одинаково. Снимок в том старом деле понадобился для поисков Доминика, уже тогда сыскать его было непросто, пришлось ходить по людям и совать им под нос фотографию. Нынешнее преступление могло помочь в расследовании убийства Тощей Геньки, возникли новые сведения и новые подозрения. Тогда пани Владухну не оценили по достоинству, что позволило ей благополучно скрыть свою осведомлённость, и кто знает, разговорилась бы она сейчас, если бы не побеседовал с ней по душам приятный малый, а не допросил как положено чинный мент.
— Я лично уверен, что худую и рыжую убрал Райчик, — сказал Януш. — Следовало бы добыть тому доказательства.
— Ну да, пойди узнай теперь, что делал покойный Райчик четырнадцатого мая полтора года назад, — рассердился Геня. — Её убили четырнадцатого мая между семнадцатью и девятнадцатью часами. Идиотизм какой-то, в это время кругом полно народа, а никто ничего не видел.
— Может, он с ней вовсе не встречался. — вмешалась я, и моё воображение заработало в бешеном темпе. — Она пошла на озеро с клиентом, тот получил удовольствие и отправился восвояси, она же осталась. Райчик за ней следил, притворяясь, что просто гуляет. Поравнялся с ней, треснул изо всей силы по голове, и ему даже не пришлось спасаться бегством, тем же прогулочным шагом он вернулся домой. Его могли видеть, но никто не запомнил, об алиби вопрос не стоял, потому что вы на него вообще не вышли.
— Вот уж порадовала так порадовала, — похвалил Януш, а Геня посмотрел на меня угрюмо и подложил себе ещё селёдки.
— У Доминика есть постоянное место жительства, но его там нет, — сказал Геня. — Водителя, о котором Пищевская говорила, уже допросили. Похоже, он действительно никакими афёрами не занимается, потому что показания даёт спокойно. Не буду пересказывать, он подтверждает то, что мы уже знаем: Райчик охотился за старыми кладами. Ах да, теперь понятно, откуда взялся библиотекарь. По недостатку образования он не мог разобраться в документах, Райчик, ясное дело, не библиотекарь, к тому же архивы сильно пострадали во время войны. Вот он и искал кого-нибудь, кто понимает толк в этом деле и умеет работать в архивах, с этой целью и вышел на библиотекаря. Чем-то он его прельстил или денег пообещал, потому что тот был в принципе человек порядочный.
— Но какие-нибудь там два миллиарда ему бы не помешали. Особенно если учесть, что они уже ничьи. Была у него жена, с кем он жил?
— Была жена, и она, как обычно, ничего не знала. Вроде он где-то подрабатывал, в тот вечер ушёл из дома сильно взволнованный, куда идёт, не сказал. Я начинаю думать, что жёнам надо время от времени что-нибудь рассказывать.
— Я уже давно придерживаюсь такого мнения…
— Что значит Доминика нет? — спросил Януш. — И какая у него на самом деле фамилия?
— Срочек. У тебя хорошая память. А значит это то, что теоретически он живёт у своей мамочки, но там почти не бывает. Шляется по бабам или вообще Бог знает где. В любимой забегаловке последнее время не появлялся, с приятелями не встречался, и замечу, что мы выяснили все это не с помощью идиотских допросов, а методом личных контактов. Пропал Доминик, как в воду канул.
— Хапнул денежки… — буркнул Януш.
— Вот именно, — согласился Геня. — Если на том кирпиче его пальчики, а это, наверное, так, потому что отпечатки совпадают…
— Отпечатки пальцев на шероховатой поверхности — выдумка для маленьких детей, — перебила я, несколько шокированная, поскольку он сам должен был об этом знать.
— Он и на гладкой поверхности оставил следы, Яцек уж постарался их отовсюду извлечь. Тупой он, однако, работал без перчаток, а кирпич схватил потной рукой. Анализы, микроскоп… Погодите, что же я хотел вам сказать?… Ага, если на вещественном доказательстве его отпечатки пальцев, то ему отлично известно, что будет, когда мы его накроем. Он сейчас при деньгах, сидит в какой-нибудь малине и дожидается новых документов, а может, новую морду себе лепит. За всеми известными хирургами следят, но их нынче столько развелось, что он может неизвестного найти и даже способного любителя. Ну ничего, отыщем. Люди из этой среды, как правило, своих привычек не меняют.
Я придвинула к себе оба изображения Доминика и принялась их внимательно разглядывать, хотя и с некоторым сомнением. Не так-то легко узнать человека, если он тебе знаком только по фотографии, все зависит от того, насколько снимок похож на оригинал, а бывает по-разному. Правда, такое лицо неплохо запоминается, скулы, подбородок — такое не скроешь, впалые щеки можно как-нибудь сделать полными, но остаётся ещё нос. Собственно, достаточно пластической операции носа, чтобы человек стал непохожим на себя… Чушь, какая операция, её отлично мог бы заменить обыкновенный мордобой…
Геня обсуждал проблему слежки за виллой в Рубенке. По сути не было точно известно, разбогател ли Доминик в Константине и насколько, но он мог быть жадным и захотеть ещё денег. Старушка его всполошит, когда расскажет о новых посетителях. Тупой не тупой, однако сообразит, что дом на примете, и исчезнет в голубой дали. Следовало бы схватить его сразу, как он там появится, но людей не хватает, и кто там будет сидеть и дожидаться его неделями. Подговорить старушку, чтобы попотчевала его чаем и подсыпала отравы?…
Эта идея Гене особенно понравилась, но по долгу службы он с великим огорчением вынужден был от неё отказаться. Я подала следующую. Вдолбить бабуле, что о нашем посещении ей лучше помалкивать.
— Её ведь больше всего на свете волнует квартира, а мы составим конкуренцию помощнику пана Ярослава, и тогда она сама себе навредит, если расскажет о нас. Кроме того, существовала опасность, что этот проклятый Доминик потеряет терпение, набросится на бабку, свяжет её, усыпит и ночью или даже днём обыщет комнату, при этом ему будет совершенно наплевать, если старушка больше так никогда и не проснётся. Шум там никому не мешает, привыкли, её болтовню о ремонте, несомненно, все слышали, поэтому никто не обратит внимания, если из её комнаты раздастся грохот.
Такой поворот событий представлялся вполне возможным и очень неприятным. Геня принялся размышлять, сколько времени понадобится злоумышленнику, чтобы обыскать старушкино жильё. Человека на посту там не поставишь, но патрульная машина могла бы наезжать регулярно, допустим, каждые два часа. Ну, каждый час… Захват проклятого Доминика следовало как-то организовать, без него дела не закончить. Если бы старушка была помоложе и посообразительнее, можно было бы придумать какую-нибудь ловушку, но без её участия ничего не получится, никакая ловушка не сработает. Публикация о розыске… Разумеется, фотография Доминика уже рассылается полицейским по всей стране, но телевидение отпадает. Доминик, возможно, пока не знает, что его повсюду ищут, поэтому может повести себя легкомысленно, допустить оплошность, а как увидит свою морду на экране, то уж будет знать наверняка, что он в розыске. Зато этого самого четвёртого мог бы быстрее всех найти пёс ветеринара…
Десерт на этот раз был французский — один сыр. Януш откупорил к нему бутылку вина.
— Я бы этой Казей пренебрегать не стал, — задумчиво произнёс он. — Все-таки тут чего-то не хватает, не пойму, чего именно, но думаю, следовало бы заняться вплотную той запасной версией.
Я вздрогнула легко и незаметно, хотя для вздрагивания у меня было аж две причины. Во-первых, я тоже совсем недавно вдруг подумала о Казе, а во-вторых, её общение с Янушем не вызывало у меня ни малейшего энтузиазма. Слишком она была красива.
— У неё есть парень, — продолжал Януш. — И кто знает, может, этот парень и есть Доминик.
— Туповат для неё, — скривился Геня. — Не тот уровень.
— На снимке выглядит вполне интеллигентно. Девушка, идиотским образом воспитанная, вполне могла связаться с таким, или же он мог уговорить её искать вместе с ним сокровища. Её парня никто не видел, элементарная ошибка.
— Согласен, — сказал Геня, — тут у нас недоработка. Люди… Нам невероятно, безумно, катастрофически не хватает людей. Поставить бы человека следить за Казей, и парень был бы в наших руках.
Януш продолжал гнуть свою линию.
— А пани Владухна? Она очень мило откровенничала, но не поручусь, что рассказала всю правду. Возможно, у неё ещё кое-что есть за душой, память у неё неплохая, не мешало бы с ней снова потолковать.
— Пани Иоанна… — неуверенно начал Геня.
— К девушке Иоанну можно было бы подпустить, но к пани Владухне ни в коем случае. Антифеминистка. Только мужчину и чтобы был недурён собой.
— Тиран отлично подойдёт! — поспешила я выступить с предложением.
Геня с жаром ухватился за эту идею. Тиран и так страшно заинтересовался пани Владухной, поскольку появился шанс раскрыть то давнее преступление. Он мог бы побеседовать с ней в нерабочее время, на службе ни за что на свете не станет употреблять крепкие напитки даже ради пользы дела. Януш проложил дорогу, и грех было бы этим не воспользоваться…
Соответствующим образом подготовленный, Тиран отправился с визитом к пани Владухне, сжимая под мышкой подношение. От чинных манер он не вполне избавился, но даже если бы вовсе не избавился, пани Владухна не обратила бы внимания. К ней пришёл огромный успех, визиты гостей противоположного пола стали привычным делом, коим она наслаждалась от души.
— Да что вы такое говорите, — сказала она, отвечая на вопрос, жила ли она вместе с Райчиком два года тому назад. — Что я, дура, мужика себе на шею сажать. Прийти к нему, принести чего-нибудь, ужин сготовить, это можно, ну даже остаться до утра, почему бы и нет. Но жить я хочу сама по себе. А если он ко мне придёт, не с пустыми руками, конечно, тоже хорошо, но потом пусть убирается восвояси, а не морочит мне голову всю оставшуюся жизнь. Я вольная пташка…
Мысль о совместном проживании с пани Владухной показалась Тирану столь ошеломляющей, что он с жаром похвалил её свободолюбие. Пани Владухне комплимент понравился, и она не пожалела усилий, чтобы он не стал единственным. Тиран свои звание и должность получил не потому, что был идиотом, а как раз наоборот. Он с первого слова безошибочно определял, чего можно ждать от свидетеля, пани Владухну оценил по достоинству и немедленно повернул разговор в нужное русло. Результаты оказались сенсационными.
Вопреки пессимистичным прогнозам Гени, восстановить действия покойного Райчика четырнадцатого мая прошлого года оказалось легче лёгкого. Пятнадцатого, как известно, день ангела Софьи, однако подружка пани Владухны, Софья, справляла именины накануне, потому что на следующий день была приглашена к другой Софье из очень приличной семьи. Тот день пани Владухна на всю жизнь запомнила, она была зла как фурия, ибо её хахаль опоздал. Они договорились, что он придёт в шесть, та Софья жила на Жолибоже, и надо было выехать пораньше, а его все не было и не было. Платье пани Владухна надела исключительной красоты, такого шикарного зеленого цвета, что все бабы должны были позеленеть от зависти, сидела она так, вся из себя, и ждала, и чуть головой об стенку не билась от злости. В конце концов побежала к нему, его, мерзавца, не было дома, мальчонка, соседский сынишка, сказал, что пан Райчик уже два часа как ушёл, направился в сторону озера, вроде бы на прогулку. Детям все известно. Пани Владухна пошла бы за ним, чтобы найти его и кудри ему как следует потрепать, да туфли на ней тоже новые были, безумно элегантные, по лесу в них жалко было бегать, к тому же они немножко жали, вот она и вернулась домой. А этот подлец, царствие ему небесное, явился только в пять минут восьмого. Умаслил он её как-то, чего-чего, а это он умел, и они поехали на Жолибож.
— И наверняка наврал с три короба, почему его так долго не было, а вы и не стали правду выяснять, — посочувствовал Тиран.
— Ну нет, со мной такие номера не проходят, — возразила пани Владухна, подставляя пустую рюмку. — Я из него все вытянула. Встретиться он должен был с кем-то, дельце обделать, и не какое-нибудь там, а очень деликатное. Ему повезло, оказался в прибыли, я сразу поняла, что он при деньгах. Простила его, к тому же он мне браслет купил. Вот теперь память о нем осталась…
На её пухлой ручке действительно поблёскивало золото. Тиран понял намёк и поцеловал ручку, которой пани Владухна кокетливо помахивала, мысленно готовя себя к следующим, более мучительным жертвам, после чего перевёл разговор на соседского мальчонку, заметив, до чего же настырными бывают дети. Он сказал первое, что пришло в голову, но тема оказалась близка пани Владухне, и фамилия, имя и адрес мальчонки буквально слетели у неё с языка.
— Сколько мне пришлось вытерпеть, словами не передать, — признался Тиран позже Янушу с глазу на глаз, ибо даже полицейским надо освобождаться от отрицательных эмоций, не то у них всех поголовно будет язва желудка. — Подумать только, как глупо мы повели следствие. Доминика из-за тех крестин оставили в покое, а на Райчика вообще не вышли. Ни мотива, ни следов, в результате занялись поисками клиента убитой проститутки, потому что единственное, что можно было предположить, — это грабёж. Вроде бы она в тот день неплохо заработала, товарки подтвердили. Читаю сейчас то дело, и мне прямо-таки дурно становится, сам посуди, на каждой странице про её великую любовь упоминается. Любила она этого Доминика больше жизни, для него зарабатывала, а он ничего от неё не хотел, денег не брал, она его умолять должна была, чтобы хоть что-нибудь взял, словно из милости.
— Должно быть, он был в стельку пьян, когда ей проболтался, — предположил Януш.
— А может, и нет. Возможно, ему было приятно играть роль божества и он не удержался, чтобы не похвастаться. Знаешь, как это бывает…
Подумав немного, Януш согласился с Тираном.
— Не исключено. Похоже, он ею помыкал и не упустил случая подчеркнуть разницу между ними: она подзаборная, а он движется к процветанию. Однако совсем её не бросил, наверное, любил худых и рыжих.
— Наверное. С соседским мальчонкой мы тоже побеседовали. Сейчас ему пятнадцать, смышлёный паршивец, польстили его самолюбию, и он расстарался. Полтора года назад с ним никто не разговаривал. Он действительно видел, как Райчик удалялся в сторону озера, и пани Владзя, личность там всем известная, позже о нем спрашивала, она прямо кипела от злости, ужасно смешно на неё было смотреть, вот он и запомнил. Улики значительные, хотя удовлетворение мы получим исключительно моральное. Однако дело можно считать законченным. Сколько оно у меня сил отняло. Как поймаем Доминика, закроем его окончательно.
— Значит, ты теперь уверен, что именно Доминик нам нужен?
— Не сомневаюсь… Но другие варианты тоже допускаю. Барышни эти с их приятелями очень меня тревожат, не хотел бы я совсем упускать их из поля зрения.
Януш был полностью с ним согласен.
— Я все больше убеждаюсь, что тут кроется что-то ещё, интуиция подсказывает. Я бы не ограничивался Домиником, другими тоже бы следовало заняться. На мою Иоанну можешь не тратить время. Я знаю, когда она что-то скрывает. Сейчас — нет, а если и скрывает, то все равно сама скоро расскажет. Но вот Казя… Эх, побеседовал бы я с её парнем! Не знаю зачем, так, на всякий случай.
— Я бы тоже побеседовал. Послать Геню?…
— И приставь к ней человека. Я понимаю, трудно, людей не хватает, но пусть хотя бы время от времени за ней приглядывает. Если парень существует, он должен объявиться.
— Постой, — оживился Тиран, осенённый новой идеей. — Отдам-ка я ей тёткину квартиру. Грязь там несусветная, ей придётся убирать, ремонтировать и прочее, в таком хлеву жить не станет. Пусть меня повесят, если парень ей не станет помогать. Если он не придёт, значит, либо он сволочь, либо отношения несерьёзные и никакого парня вовсе нет. Понимаешь, что я хочу сказать?…
В этот момент их доверительная беседа была прервана моим появлением. Я вернулась с ипподрома, как всегда, страшно голодная, обнаружила, что в доме из еды только одно яйцо, макароны, полпачки масла и соль. Конечно, из этих продуктов тоже можно было что-нибудь приготовить, но даже в приготовленном виде такая пища не пробудила бы у меня энтузиазма, посему я потащилась к Янушу. При виде Тирана я страшно обрадовалась, мне давно хотелось понаблюдать за ним в нерабочей обстановке. Однако радость и наблюдения длились недолго, поскольку Тиран быстро ушёл. Видимо, счёл неофициальные контакты с подозреваемой предосудительными…
Пооткрывала все окна. Пусть на улице осень, пусть замёрзну, но пусть здесь перестанет вонять. Из трех рам пришлось выдирать гвозди, которыми она их давным-давно забила, но скобы были в порядке, возможно, благодаря тому, что нагрузки они почти не испытывали. Для спешки не было причин, времени у меня достаточно, пани Яребская возвращается лишь через три месяца.
Натянула свитер, села за стол и ничего не делала, просто сидела и вспоминала. Я не чувствовала ни капли жалости, только безграничное облегчение. Я с самого начала пообещала себе отнести цветы на могилу Райчика, когда такая могила появится.
Ещё неделю назад меня мучили кошмары. В перспективе я должна была возвратиться сюда, страшно скоро, всего через три месяца. Возвратиться в тюрьму. Я уже давно задумывалась, не уехать ли за границу, куда-нибудь очень далеко, в Австралию например. Поначалу это было лишь мимолётным желанием, но потом я стала задумываться всерьёз. Профессия у меня уже есть, иностранный язык знаю, я везде устроюсь. Удерживал меня здесь Бартек и ещё что-то, то ли какая-то дурацкая порядочность, то ли не менее идиотский трепет перед законом. Она меня вырастила, практически была моей опекуншей, а закон обязывает заботиться о пожилых родственниках, а также об опекунах. Значит, мне предстояло о ней заботиться! Волосы у меня на голове дыбом вставали, мне делалось дурно, я старалась об этом не думать, но все равно невольно возвращалась к этой мысли. Она на меня давила, душила, как облако пыли: налетит, окутает тебя, и не дохнуть, ни рта раскрыть. Опекать её, Боже праведный!…
Она притворялась, что становится немощной. Волочила ноги, держалась за мебель, требовала помогать ей вставать с кресла, сгибалась под тяжестью буханки хлеба. Делать для неё покупки уже давно стало моей обязанностью. Но я отлично видела её притворство и была уверена, что, когда никто не видит, она прекрасно передвигается. Однако она хотела связать меня по рукам и ногам, приучить к постоянной опеке за бедной старухой, она ещё больше растолстела и требовала, чтобы её обслуживали. Мне пришлось бы сюда вернуться, следить за домом, убирать, готовить, подносить ей все на блюдечке, не имея ни минуты отдыха, водить из комнаты в комнату, помогать одеваться, быть ей нянькой… И всегда находиться рядом, чтобы она могла смотреть на меня этим жутким взглядом василиска… Я с детства брезгала до неё дотрагиваться, сама мысль была невыносима, а от этого пристального взгляда у меня все внутри переворачивалось. И весь этот ужас должен был начаться уже через три месяца и продолжаться бесконечно. Она ничем не болела, несмотря на ожирение, капризничала, притворялась страшно слабой, чтобы сильнее досадить мне. Он могла прожить ещё лет пятнадцать, а может, и больше… Пятнадцать лет каторги.
И снова вернулось бы все то, что было раньше, моя прежняя жизнь. Проверки, конфискация моих вещей, её непрерывное присутствие, преследующие меня злые глаза, сопящее дыхание над ухом, ночные шорохи и шарканья, скандалы, выговоры, издевательства, укоры, и, возможно, она снова стала бы портить мою одежду, как когда-то…
Подружка отдала мне ленту для волос, думаю, из жалости. Сколько мне тогда было лет?… Одиннадцать, кажется. Та лента была самой прекрасной вещью, которой я когда-либо владела, широкая, разноцветная… То, что она была немножко потрёпанная, ничуть не умаляло моего восхищения. Тётка изрезала ленту ножницами уже на второй день…
Из остатков шерсти, валявшихся по всему дому, — это случилось позже, года два спустя, — я связала себе крючком шапочку с помпоном; цвета я всегда подбирать умела, и получилось замечательно. Надела я её всего один раз, вечером тётка принялась чистить ею кастрюли. Сроду она не чистила кастрюль, запущены были ужасно… Словом, шапочку на следующий день я смогла узнать только по помпону.
— Подумаешь, какое дело! — насмешливо сказала она. — Зачем тебе шапка, покрасоваться, может быть? Тоже мне королева красоты нашлась. Помпон остался, вон, взгляни, ничего с ним не сделалось. Можешь связать себе другую, а то посуду мыть нечем, тряпки так и летят.
И я должна была донашивать за ней старые растянутые свитеры…
Что я могла сделать?… Она следила за каждым моим шагом, проверяла портфель, шарила в карманах, у меня не было даже собственной полки в шкафу. Даже потом, когда я переехала, она не оставила прежних привычек. Как-то в один из визитов я поймала её за обыскиванием моей сумки. Хорошо ещё, из предусмотрительности я не положила в неё ничего такого, что тётка могла бы отнять, а потом устроить мне неприятности. Ощупывала моё пальто… Она не желала, чтобы я училась или работала. Несмотря на скупость, она отлично понимала, что денег ей хватит до конца жизни. Этими деньгами она и хотела меня удержать, чтобы у меня не было ни гроша, чтобы я должна была у неё просить, чтобы она могла меня ограничивать, помыкать мною, решать за меня, отказывать. Лишение меня всего доставляло ей патологическое удовольствие. Когда-то она запрещала мне выходить из дома, теперь могла лишить меня такой возможности, порвав, например, мою обувь. Все порвав, одежду тоже. В магазин ходила бы в домашних тапочках и каких-нибудь обносках. О работе не было бы и речи. Где мне было бы работать и как? А если бы и удалось что-нибудь сделать, то она немедленно бы все уничтожила!
И этот отвратительный воздух. Мерзкая вонь, жара, духота, здесь никогда не проветривали. Сколько раз она отпихивала меня от окна, оттаскивала за волосы, не могла же я с ней драться, что-то во мне запрещало это, я всегда помнила, что на пожилого человека нельзя поднимать руку. А если бы даже и подняла… Бог знает, что случилось бы, она была способна на все.
Здесь, в этой комнате, я и существовала, словно затравленный зверёк, без права хотя бы ненадолго выходить из клетки. Здесь, в этой комнате, я сидела в углу спиной к телевизору, чтобы мне не видно было экрана, но так, чтобы ей видно было меня. Мне нельзя было повернуть головы, нельзя было читать, нельзя было ничего делать, впрочем, слабая лампочка, находившаяся рядом с тёткой, давала мало света, а в моем углу было совсем темно. Я смотрела в стену, и во мне закипал безумный протест. Здесь, в этой комнате, она ударила меня по пальцам, когда, покончив с уроками, я по простоте душевной начала что-то рисовать, стараясь, чтобы она не заметила, но она углядела. Здесь, в этой комнате, она рассказывала гостям, которые, было время, приходили к нам, что у меня преступные наклонности и с меня нельзя глаз спускать. Я мочусь в постель, встаю иногда по ночам, иду на кухню и съедаю все лакомства, какие найду, я порчу вещи, царапаю ножом стол, меня невозможно ни на секунду оставить одну. Я подслушивала за дверьми. И зачем она это говорила, Бог знает. Но рассказывала она так, что все верили, я понимала это по реакции слушателей. Я была ребёнком и очень переживала. Сейчас смешно вспомнить, но тогда я чувствовала себя униженной и опозоренной.
Должно быть, она меня ненавидела всей душой, видимо, я была для неё обузой, балластом, привязанным к деньгам, которые без меня она не смогла бы заполучить. Удивительно, как она меня не отравила; наверное, несмотря ни на что, я была ей полезна, а может, она рассчитывала в перспективе на опеку в старости. Знала, что пани Яребская возвращается, она знала обо мне почти все, только Бартека я постаралась от неё скрыть. Со злорадством она ждала моего возвращения. «Никуда ты от меня не денешься», — говорила каждый раз, когда я навещала её. Я подумывала о том, чтобы снять комнату, подсчитывала деньги, экономить становилось все труднее, я могла не потянуть. Можно было снять дёшево у какой-нибудь старушки, чтобы приглядывать за ней, но я ни за что на свете не согласилась бы жить со старушкой, даже если бы у меня был ангельский характер. Меня ждал ад, я должна была вернуться сюда, в эту комнату…
Я сидела в комнате, при открытых окнах, вонь стала слабее, а блаженство моё все возрастало. Конечно, я останусь здесь, переделаю все по своему вкусу и буду упиваться своим счастьем. Никогда больше меня никто ни к чему не принудит и ничего не запретит!
Поделиться книгой: