Бега [Скачки]

— Есть чем, но можете и принести…

— Завтра утром я его заберу, — сказала Гонората. — Не знаю, почему под дверью сидит этот охранник. Я все боюсь, что его не домой отпустят, а совсем наоборот. Он не желает рассказать, что натворил. Я бы Хотела от всего этого наконец отделаться.

— Охранник сидит, чтобы не пришёл злодей и не укокошил Метю окончательно, — беззаботно объяснила я. — Дома накинь цепочку и приготовь топор, пусть лежит под рукой. Разве что к нему вернётся здравый смысл, и он расскажет ментам все, что знает — тогда злодей потеряет смысл жизни. То есть, я хочу сказать, добивание Мети потеряет смысл.

Метя закурлыкал что-то себе под нос, а Гонората с упрёком на него посмотрела.

— Ну сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не лез ни в какие тайны? Метя…

— А как вообще было С этим нападением? — перебила Мария. — Гонората, ты уже знаешь? Он что-нибудь сказал?

— Люди мне рассказали, — ответила Гонората. — Приехал он на такси, не знаю, где был, но приехал позже, чем с бегов, вылез из такси и стал переходить через улицу. А под нашим домом стояли машины, из одной выскочил какой-то тип и врезал ему чем-то. То есть хотел врезать, но Метя заслонился или отскочил, потому этот тип замахнулся ещё раз, и тут уже попал как надо. И собирался врезать ещё раз, только тут уж люди вмешались: сосед сидел радом со своей машиной на корточках, и его не видно было, дверца заслоняла. Он эту дверцу полировал и шлифовал на самом низу. Говорит, что машинально вскочил и руку этого типа оттолкнул, он вовсе не такой отважный, само как-то получилось. Человека три туда кинулись, а бандитов было двое, но второй ничего сделать не успел. Люди стали кричать, поэтому бандиты Метю оставили и удрали. Их машина стояла радом, и настоящее чудо, что Метина голова под неё не попала. Вот, люди рассказали, а он — ни словечка.

— Из всего этого вытекает, что его уже поджидали, — заметила я. — Метя, ты им здорово, наверное, напакостил, должно быть, сглупил на бегах.

— Я болен, — решительно сказал Метя. — Если вы пришли сюда мне вредить, то пошли вон. Я цербера позову! Голова у меня болит.

— Ничего такого у него нету, — высказала Мария профессиональное мнение. — Пошли отсюда, а во вторник к ним приедем.

За дверями палаты мы услышали какие-то голоса. Я выглянула. К Мете рвался Вальдемар, а страж его не пускал. Паспорт Вальдемар показал, но внутрь его не впустили. Он смертельно обиделся, мы оставили Метю с Гоноратой и покинули больницу вместе с Вальдемаром.

— Я лично подозреваю, что к нему не пускают мужчин, — сказала я, чтобы успокоить Вальдемара. — Видимо, среди подозрительных личностей ни одной бабы пока нет. Пли, может быть, уже доказали, что это не мы. А насчёт мужиков они пока сомневаются.

— Я же ему паспорт показал! — кипятился Вальдемар. — Тачка моя у больницы стоит, я не развеюсь как дым в воздухе, он же видел, кто я!

— Ну и что ему с того, что видел, если Метя ляжет хладным трупом после твоего визита? — заметила Мария. — А может, ты камикадзе? А может, ксива у тебя липовая? Он не экстрасенс, этот сторож у дверей.

Вальдемар несколько раз пожал плечами, все ещё сердитый.

— Болек надрался, — объявил он. — Что-то там между ними было, но не знаю что. Рассказал я ему про Метю, он пробурчал что-то себе под нос и так присосался к фляжке, что уже говорить не о чем было. Я его и бросил, потому как я за рулём и пить не могу. А что все это значит?

— Надо было Куявского прижать, — упрекнула я. — Или хоть подождать, пока порядочно не нахрюкается, ведь он больше нас знает, глядишь, и выложил бы побольше. Похоже, они все прекрасно все знают, и мне очень любопытно, что из всего этого вылезет наружу…

* * *

Младшему комиссару Юзеку Вольскому пришли в голову те же идеи, что и мне. В понедельник мне приказали явиться в школу, где приобщались к наукам дети сотрудников Служевца. Сотрудники по большей части жили на территории ипподрома или в ближайших окрестностях, поэтому почти все дети ходили в одну и ту же семилетку. Образование более высокого уровня их уже разделяло, но перепуганному пацанёнку было никак не больше одиннадцати, и семилетка его железно охватывала.

Мы с майором Вольским вычислили соответствующие классы и в страшных условиях провели две перемены. Третья дала результат, мальчишку я узнала.

— Теперь ловите его как-нибудь так, чтобы никто этого не увидел, — с нажимом посоветовала я. — Вчера я сделала глупость и очень боюсь, что убийца укокошит ребёнка. Я о нем сказала.

Юзя Вольский ужасно заволновался, и я вынуждена была повторить ему весь разговор со знакомым типом. Он меня за это не похвалил и потребовал типа описать. Сама фамилия, которую мне удалось запомнить, Блажей Фигат, оказалась недостаточной уликой.

— Среднего роста, такой кругленький, макушка лысая, а вокруг тёмные кудряшки. Размер ботинок не заметила, но что-то мне вспоминаются слухи, что он якобы работал в МВД. Головой не поручусь, из МВД там играют два-три человека, а то и больше, но вроде как я про него что-то такое слышала. Особого доверия источник информации не заслуживает.

— А другой, что с ним тогда шёл?

— Того я вообще не знаю. Зато мне страшно интересно, выловили вы тех, кто ставил второй триплет? Вашему коллеге я это заранее посоветовала, и он должен был успеть. Успел?

— Успел.

— И кто его выиграл?

— Десять человек. Из которых четверо поставили его пятьдесят раз, а шесть — по одному.

— Из этих шести Марию можете сразу вычеркнуть, она поставила так по ошибке, а про Дерчика узнала от меня. Остаются пятеро, но они значения не имеют. Важны те четверо, которые поставили по пятьдесят раз.

— Вся четвёрка играла для одного и того же человека, это мы уже узнали. Вот только не знаем пока, кто это.

Я удивилась.

— И ни один из четверых не раскололся?

— Ни одного из четверых про это не спрашивали. И я вас очень, очень прошу, чтобы вы не включались в следствие. Про этих четверых я вам лучше тоже не скажу, а то вы нечаянно проколетесь и все следствие мне загубите. А я не такой уж работящий, чтобы и за вами уследить. К мальчишке тоже не приближайтесь.

— У меня наклонностей к детоубийству нет. Мне только одно дико интересно, как вы это так устроите, чтобы на ребёнка никто внимания не обратил.

— Ну, это я вам могу сказать. Тут уже ждёт мой человек, он похож на кого угодно, только не на полицейского, у него с собой бутылки, которые надо сдать, а мальчика он попросит помочь. Если это не получится, я кого-нибудь подошлю с чем-нибудь другим, в крайнем случае, устроим что-нибудь вроде опроса всех сотрудников школы и детей. Никто и не сориентируется, который из детей был нам нужен, разве что сопляк сам расхвастается, Я покачала головой.

— Не расхвастается. Как я поняла, он был так перепуган, что у него аж орган речи окаменеть должен. Эти здешние детишки вообще много знают, не могут не знать, они же живут в этой атмосфере, среди этих событий. И никому пока ничего не рассказали.

— Я с вами попрощаюсь, простите, у меня много работы. Я же должен с этим моим человеком как-нибудь незаметно связаться…

Продолжение я посмотрела издалека. Небритый алкаш со здоровенным мешком и коляской без одного колёсика выронил свой драгоценный груз как раз в тот момент, когда мальчуган пробегал мимо. Тот остановился, засмотревшись на сценку и неловкость пьянюги. Помогать он стал с энтузиазмом, а потом они вместе отправились к пункту приёма стеклотары.

В полицейском участке я подписала показания, которые касались исключительно моей находки в барбарисе. Никаких дополнительных сведений от меня не потребовали, что меня даже немного удивило.

— Думай логически, — потребовал вечером мой личный полицейский. — Практические сведения они получат из самых непосредственных источников, а что касается сплетён, лучше, чтобы это исходило не от тебя. И так ты с этим мальчуганом прокололась.

— Никто не убьёт меня за то, что я видела перепуганного ребёнка! — решительно запротестовала я. — Но я отдала бы все, что имею, — хорошо, что этого так немного! — за показания Глебовского. Что эта падаль могла сказать?

— Тренер покойного, да?

— И не только. Сообщник и информатор лысой макаки. Нет, мне мало было бы только услышать его показания, я бы ему задала пару вопросиков! Головой ручаюсь, что тот, кто вёл допрос, упустил пару самых важных вещей!

— О его показаниях я кое-что знаю. А что должно было быть самым важным?

Я была убеждена, что они с огромным удовольствием используют связь Януша со мной для того, чтобы держать руку на пульсе. Без официальных вызовов и тому подобных штучек они все время могут быть в курсе закулисных беговых сплетён. А в обмен можно швырнуть мне жалкие крохи тайн и открытий следствия. Вся моя надежда была на то, что они уверены в моей тупости. Тогда они скажут слишком много, а остальное я сама вычислю. Любопытство терзало меня, как стадо пиявок.

— И что показал этот Глебовский? — спросила я с нетерпением.

— Насчёт убийства Дерчика он ничегошеньки не знает. Раньше Дерчик работал у него временами, а в последние три года постоянно, жокеем конюшни…

Я перебила:

— Эти договоры существуют даже в письменном виде, ничего другого он и не мог сказать. Я бы хотела знать, прозвучал ли вопрос о том, какого черта он держал у себя Дерчика в качестве жокея конюшни?

— Разумеется, прозвучал. Потому что Дерчик был очень трудолюбивым.

— Господи Иисусе! А то, что он в седле сидел, как кот на заборе, и ездил, как паралитик, ему не мешало вовсе?

— А на этот счёт Глебовский придерживается другого мнения. Нормально он ездил, может быть, без особого таланта, но — как любой другой. Полпротокола забито причитаниями, что нет хороших лошадей, ну как-де мог Дерчик выигрывать, если не на чем! Третий год Глебовский удачи не видит, одни клячи ему достаются и по распределению, и по жребию…

— И никто ему не показал программку? Никто не спросил, с каких это пор Джубар — кляча, Сессия, кобыла класса дерби, Чертовка, Пилигрим… Остальные-то, конечно, третья группа, если даже не четвёртая, но эти?! Никто не спросил, обратил ли он внимание, что происходит, когда на его лошади вместо Дерчика едет Куявский, Гоморек или даже какой-то любитель поспособнее…

— Ну нет, так подробно его пока никто не расспрашивал.

— Так я о чем и говорю! Меня надо было привлечь! Или взять допрашивающим кого-нибудь из играющих на бегах, только не самых азартных!

— Ну, это можно сделать, ничего ещё не потеряно. Можно спросить его в любой момент. А каких лошадей ты называла, ну те, что получше? Повтори ещё раз, я на всякий случай запишу.

— Я тебе их покажу, — твёрдо сказала я и вытащила беговые материалы.

В первой программке помещались все сведения о конюшнях, там были названы имена, класс и возраст лошадей, которых тренировал Глебовский. Потом я обратилась к своей личной статистике. Показала ему карьеру каждой из лошадей по очереди, нашла программки, рассказала, с какими соперниками эти лошади бегали. Я сама удивилась, насколько ясно вырисовывается из этого вся ситуация, самый последний дувдук сориентировался бы, что Глебовский врёт как сивый мерин и не качество лошадей влияет на его результаты, а качество езды. Дерчик светился, как светофор, собственной бездарностью!

— Я могла бы тебе показать его заезды ещё четырех и пятилетней давности в других конюшнях, у меня программки целы. Но они лежат в подвале, я их вынесла в прошлом году, потому как этой макулатуры слишком уж много накопилось. Более старые пропали, поменяла их на туалетную бумагу в эпоху ошибок и искажений политического курса, но это дли нас и не имеет значения, потому что Дерчик тогда ездил во Вроцлаве.

— Одолжишь?

— Которые?

— Да все. Они могут нам очень помочь…

— Программы ладно, я и так вам часть отдала, а вот остальное — никак. Я ими пользуюсь три дня, в неделю. Сделай ксерокопии.

— Но ведь не силой воли ксерокопии делать-то?! Я переборола сомнения и согласилась одолжить на два часа материалы, но при условии, что мне рас-, скажут о следствии побольше. Пусть хоть скажет, что они сейчас делают!

— Сейчас главным образом проводим допросы разных людей. Врут так, что скулы сводит. Ни один жокей никогда в жизни не придержал лошадки, ни один ни от кого ни гроша не взял, ни один тренер ничего подозрительного не заметил, ни один игрок не получал намёков насчёт финиша ни от кого из сотрудников. Не знаю, отдаёшь ли ты себе отчёт, что доказать ничего никому не удастся. Мы не нажимаем, пока не соберём достаточных материалов.

— Надо за ними следить, — энергично приказала я, потому что по ходу рассказа я тоже кое о чем думала и выводы у меня появились.

— За кем надо следить? — заинтересовался Януш. — За жокеями. То есть за теми, кто ездит. За некоторыми. Если уж они получают какие-то деньги за то, чтобы придерживали лошадку, это происходит в определённой форме. Никто же не приходит в конюшню и не тычет жокеям в паддоке пачку денег в нос. Вообще на территории ипподрома с этим трудно. Уговариваться о встрече они могут и по телефону, хотя я сомневаюсь, а плату пересылать по почте.

— А переводом на счёт?

— Всегда остаётся хоть какой-то след, банк скажет, кто переводил и кому. Только из рук в руки — значит, дома, в проверенном кабаке, в машине или что-нибудь в этом роде. Разве что есть посредник, работник ипподрома, такой мог бы со всеми что угодно устроить в любом месте. Надо тогда следить за посредником.

— У тебя есть конкретные подозрения?

— В каком смысле конкретные? Насчёт самого явления — очень сильные, а вот насчёт действующих лиц — туманные…

— Я имел в виду твои предложения — за кем следить.

— Лучше сразу за всеми. Хотя, может, необязательно: я попробую напророчить, что там будет в среду…

Я открыла программку на среду. В нескольких заездах нетрудно было сориентироваться, какие лошади окажутся фаворитами. Я постучала пальцем по Вишняку на Сигнале.

— Весь ипподром будет на него ставить, зуб даю. И если он придёт, я удивлюсь, как давно не удивлялась. В шестом едет Ровкович, он железный фаворит, но ставка будет разбита, потому как участвует Куявский на Палитре, на неё тоже будут ставить, и бабушка надвое сказала, кто придёт. Так вот, если кого-то подкупать, то этих троих. Убрать Ровковича, особенно в шестом заезде — и Палитра гарантирована, убрать Палитру — тогда у Ровковича нет конкурента…

— А если бы так обоих?..

— Если обоих, то остальные все одинаковы, скажем, лезет вперёд Замечек, а его конюшня до сих пор для плохих лошадок держала, они если и приходили, то только фуксами… Знаешь, а ведь это идея! Я на всякий случай на него поставлю! Смотри, как хорошо из нашего трёпа получается, сама я бы не догадалась… Замечек… А если рискнуть и на него одного поставить?.. Предположим, что эти не поедут… Слушайте, а вы не могли бы мне в среду утром шепнуть: был у них кто или нет, приносили деньги или нет? Януш захохотал.

—  — Такие побочные результаты следствия не были предусмотрены. Погоди, дай-ка мне эти бумаги, я помчусь сразу копировать и устраивать слежку. Не для того, чтобы ты на Замечека ставила. Но идея неплохая, попробуй. За результаты до среды не ручаюсь, потому что они могли и раньше сговориться. Когда становится известно расписание бегов?

Он показал на программку. Я задумалась.

— С предыдушей среды можно получить черновые наброски. А на бегах все знают за две недели. Может, ты и прав, может, я опоздала, но на Замечека я и так поставлю. Могу взять черновик на следующую неделю… Господи, а почему я, ведь ваш человек тоже может, как его там, минутку.., а, старший комиссар Ярковский. Если он бывает на бегах, то и без меня скажет, кого подкупили, чтобы придержать лошадку! Зачем ты вообще со мной разговариваешь?!

— Ради собственного удовольствия. В Ярковского я не влюблён. Кроме того, ладно уж, скажу, Ярковский лучше разбирается в людях, чем в лошадях, он главным образом специализируется на букмекерах со всей кодлой вокруг. Другой объём работ, другой подход, причём его взгляды на жизнь не веселят. В отличие от твоих.

— Понятно, дополнительная выгода. Я хотела бы ещё знать, что сказал мальчик. Тот, перепуганный.

— Ничего по нашей теме. С ним сперва надо подружиться. Это требует времени.

Меня дико разозлила необходимость ждать. Я этого никогда не любила.

— Что-то мне кажется, что у меня больше шансов разузнать все от Мети, причём немедленно, — сказала я раздражённо. — Если, конечно. Метя хотя бы полсвиста надерётся, потому как втрезве он и словечка не пискнет. Бери эту макулатуру, завтра мне отдашь, только пораньше, а то я начну нервничать…

Метя безнадёжно зациклился на паштете. Превозносил до небес его качество и приглашал откушать ещё, и совершенно не зря, паштет был сенсационный. Но меня терзал голод не только физический, посему я не слезала с темы. Половину ужина разговор шёл по двум направлениям, поскольку Мария меня поддержала лишь после того, как кончился фаршированный перец. Наши совместные усилия сломили выдержку Мети.

— Ну ладно, есть мафия, есть, — сказал он сердито; — И эта мафия действует. Но к ней не обязательно присоединяться, есть свобода выбора, и это радует, правда? Чего вам ещё хочется?

— Хочется, чтобы её вовсе не было, — просветила его Мария.

— Ну и требования у тебя! В таких условиях? Ты радуйся, что не принуждают.

— Интересно, за что это Куявский так лихо схлопотал по рёбрам пятнадцать лет назад, — перебила я. — «Скорая» его отвозила, я случайно при этом была. Тогда он ещё кандидатом в жокеи был. Я знаю, что это прямого отношения к делу не имеет, потому что та мафия и эта мафия — совершенно разные, но мне просто интересно. Имею я право поинтересоваться или нет? Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Куявский, как правило, получал по рёбрам за то, что приходил, хотя и говорил, что не придёт, — не задумываясь ответил Метя. — Никогда не было наоборот.

— Болек начисто забывает, что должен не прийти, — поддакнула Мария. — Он мне сам жаловался когда-то, что ему приходилось возвращать деньги, потому что его понесло. Если лошадь вдет вперёд, у него душа рвётся за ней.

— Да и без всяких взяток, по расчётам, он не должен был прийти, а приходил первым. Он плохо оценивает или лошадей, или себя самого, по доброте душевной кому-нибудь говорит, что на него рассчитывать нечего…

— Например, Вальдемару…

— А хоть бы и ему! Он своему родимому шурину тоже так сказал. Ну и получил пару раз по морде, потому что человек поставил на другого, а пришёл Болек.

— И тебе кажется, что пятнадцать лет назад то же самое было?

— Просто уверен. У других могло получаться наоборот, дали наводку на себя, а тут кранты, и им кто-нибудь нервный мог рыло начистить, но уж Болек постоянно портит условленную игру.

— Кому? — разгневанно спросила я.

— Да этим игрокам паршивым, мамуся их такая-сякая, нехорошего поведения.

— Тем, кто верит в идиотский трёп, — вставила Мария. — Ты сама за ними ни стыда, ни совести не признаешь. Они получают с конюшни последовательность лошадей, Болека нет, мчатся ставить миллионы, а Болек тут возьми и приди первым или вторым.