Помоги проекту - поделись книгой:
– Я больше не люблю Владимира. Одно ваше слово, и я уйду от него…
– Вы желаете, чтобы я разрушил ваш брак? – баритон Додо звучал без привычных мягких модуляций.
– Вы не сможете разрушить то, что давно разрушено.
– А мне сдается, что Владимир Федорович еще питает к вам нежные чувства.
– Ах, забудьте уже о нем! Чувства Владимира – не ваша забота. Он желает мне счастья. А счастие мое всецело зависит от вас.
– Мне жаль это слышать.
– Чем я не хороша? – произнесла Вера Ивановна после небольшой паузы.
– Вы очень хороши. Да мне какое дело?
Строчка из романса Соллогуба оказалась совсем не тем ответом, какого ожидала собеседница. Ее тон изменился:
– Вы что, смеетесь надо мною, Денис Осипович? Поверьте, вам лучше меня не злить.
– Вы устали, Вера Ивановна… Мы все устали… Доброй ночи.
Послышались шаги – Додо приближался к двери, очевидно, намереваясь положить конец неудобному визиту. Ада бросилась к себе, молясь, чтобы Додо не успел заметить ее в коридоре. Ее щеки и уши горели. Она пересекла комнату и прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Прошло несколько минут или часов, и в дверь тихо постучали.
– Да? – Ада обернулась. – Войдите!
В комнату шагнул Додо.
– Знаю, что поздно, Ада Михайловна, однако я видел, что вы не спите.
Со стыда она готова была провалиться сквозь землю.
– Простите, что невольно услышала ваш разговор… Я правда не собиралась…
Аде показалось, будто на губах Додо мелькнула тень улыбки, но он явно пришел с какой-то целью и теперь мучительно подбирал слова.
– У меня есть кое-что ваше… Я… м-м-м… хочу отдать это вам.
– Мое? – переспросила Ада. Она решительно не припоминала, чтобы делала ему какие-либо подарки. И неужели это не могло подождать до утра?
Додо протянул ей карточку. Подруги-курсистки улыбались невидимому фотографу, крайняя слева – Ада, еще без седой пряди в волосах.
– Я нашел ее в альбоме, который привез Владимир Федорович… Не уверен, что вправе держать ее у себя.
Брискин смотрел в пол, и Ада, забирая фотографию из его рук, ощутила в груди неприятный укол: он снова стал чужим.
– Как вы переменчивы, – пробормотала она, не сумев скрыть огорчения, и вдруг не сдержалась, высказала то, что при других обстоятельствах ни за что бы не осмелилась произнести вслух. – Порою мне кажется, что мы чувствуем одно и то же. А после всякий раз вы отдаляетесь, даете понять, что между нами пропасть… Я совершенно сбита с толку…
На секунду она поймала его виноватый взгляд. Потом Додо заговорил, сосредоточенно изучая комод:
– Дело не в вас, Ада Михайловна. Я не хотел вас расстроить… Вы должны знать… м-м-м… что первая постановка «Кармен» провалилась. Гениальную музыку Бизе не поняли и не приняли, и он умер в полной уверенности, что «Кармен» – его величайшая неудача… Страшно подумать, что он пережил за эти три месяца от премьеры до своей кончины. Бизе умер в тридцать шесть лет… Тридцать шесть! Через месяц мне будет столько же… Кажется, я люблю вас, Ада Михайловна. Но я не могу просить вас быть моею – я несвободен. У меня есть жена.
Ада едва поспевала за ходом его мыслей, меняющим направление подобно горной реке, несущейся по извилистому ущелью. Додо замолчал, давая ей возможность осознать то, что он пытался сказать. Они не могут быть вместе. Перед Богом он дал клятву другой, так что их обоюдные чувства не имеют значения.
– Где она сейчас? – робко спросила Ада.
– В Константинополе. Возможно, уже в Париже… Она была дочерью моего благодетеля Давида Марковича Гринберга. Натура от природы страстная, Любовь Давидовна влюбилась в меня без памяти. Я тоже увлекся ею. По крайней мере, я так думал. Брак всех устроил: она получила меня, а я сделался совладельцем фотоателье. Впрочем, довольно скоро я ей наскучил, у нее появился любовник. Я оказался слишком малодушен, чтобы что-то предпринять, и мы стали жить, как Пьер Безухов и Элен Курагина… Последний ее любовник был белым офицером, много моложе Любы. В восемнадцатом она поехала за ним в Крым, а когда весной девятнадцатого пришли красные, бежала в Константинополь. Перед отъездом она написала брату. Он показал мне письмо… Потом я уехал из Петрограда, оказался здесь, а когда появились вы, всё изменилось… Всё обрело смысл, понимаете?
Ада вздрогнула, и Додо поспешно добавил:
– О, не беспокойтесь, я не оскорблю вас недостойным предложением. И более ни словом, ни намеком не выдам, что желаю вас. Мы ведь можем быть просто добрыми знакомыми?
Его взгляд умоляюще взметнулся к ее лицу, на мгновение задержался на губах, а затем встретился с ее взглядом. На сей раз Додо выдержал его. Ада отвернулась первой.
Если он и впрямь в нее влюблен, достанет ли у него терпения день за днем, месяц за месяцем довольствоваться ролью «доброго знакомого»? Но еще сильнее ее пугали собственные смутные желания, эти электрические импульсы, которые пробегали по ее телу даже от случайных прикосновений. Сама мысль о незаконной близости противоречила воспитанию Ады, связь без брака была для нее неприемлемой.
До 1917 года Додо мог получить развод, если бы представил доказательства прелюбодеяния жены. Дело, конечно же, не в малодушии. Он не хотел ее публичного унижения, желал уберечь от позора семью своего компаньона. Горькая ирония заключалась в том, что в новой, советской России расторгнуть брак стало не в пример проще. Для этого даже не требовалось присутствия второго супруга. А в Финляндии господин Брискин с его дореволюционным паспортом превратился в пережиток прошлого, формально как бы и не существовал. И стало быть, не оставлял Аде никакой надежды на семейное счастье.
Додо словно прочел ее мысли:
– Клянусь, я не нарушу ваш душевный покой. Но я должен знать, где вы, как вы… Не уезжайте, Ада Михайловна! Обещайте, что не уедете…
Знакомство с Саволайненами
Весна пришла внезапно. Накопленную лесом тишину нарушило первое робкое чириканье, которое за считанные дни растворилось в многоголосом птичьем хоре. В апреле растаял снег, и Захаровский лес преобразился как по волшебству. Обнажились гигантские – в человеческий рост – муравейники, упавшие ели с извилистыми корнями, гранитные валуны. Земля покрылась изумрудным ковром черники. Тапиола пробудилась. Ожил каскад. Лестницы сбегали вдоль трех прудов к круглому чижовскому фонтану. Дорожки в нижнем парке заново присыпали песком. По-весеннему полноводный ручей устремился к пляжу – там через него был перекинут белый мостик с резным ограждением.
Из-под снежного наста на Морской улице проступила грунтовая дорога, изрытая колеями. По ее краю тянулась пешеходная дорожка, которая на обрыве переходила в деревянную лестницу. Всё чаще здесь можно было видеть дачников, фланирующих между пляжем и Лесной стороной Келломяк.
Ванда Федоровна, Ада и девочки занялись садом. В свободное время Маруся писала этюды на пленэре. Уроки отложили до осени. В теплую погоду под сень яблонь выносили стол и пили чай. Розовые лепестки падали на скатерть, влажный воздух благоухал ароматами цветов и хвои.
Додо обыкновенно читал на скамейке у каскада или пропадал в беседке на вершине литоринового уступа. Оттуда открывался вид на море и прибрежную дорогу из Куоккалы в Териоки, по которой то и дело проезжали телеги и пролетки. Ада иногда присоединялась к нему, и они вместе искали в дымке, окутавшей Кронштадт, очертания купола Морского собора. В вечерних сумерках они всматривались в далекие огни в той стороне, где остался Петроград. Ада понимала, что для Додо, который всю жизнь прожил возле Летнего сада, это было нечто большее, чем просто свечение на горизонте.
Брискин вел себя безупречно – как будто никогда и не признавался ей в любви. Возможно, он даже не был по-настоящему влюблен, а лишь хотел вспомнить вкус наслаждения, забытый за годы несчастливого брака. Свое собственное чувство Ада спрятала так глубоко, как смогла.
Вера Ивановна, напротив, всеми силами пыталась завладеть вниманием Додо, вернуть его расположение, отчасти утраченное после ее ночного визита. Она затевала обсуждения книг, которые он недавно прочел, живо интересовалась искусством фотографии, засыпала Додо вопросами профессионального свойства, а в особенно жаркие дни наступившего лета организовывала пикники на пляже, заботясь о том, чтобы предмет ее мечтаний обязательно на них присутствовал.
Обычно компания спускалась к морю и устраивалась на песчаной дюне в тени сосен неподалеку от мостика через ручей. Женщины расстилали покрывала, мужчины доставали из корзинок бутерброды и бутылки с домашним лимонадом и ягодной настойкой. Душой компании, несомненно, были Маруся, брат и сестра Оржельские и Владимир Щепанский. Они болтали о разных пустяках и много смеялись. Таня сидела с ними, но по своей природной скромности большею частью молчала.
Ада редко принимала участие в беседах сверстников, отдавая предпочтение разговорам
– Выпейте морошковой настойки, Додо, – предложил Владимир Федорович на одном из первых летних пикников. – В этом году она отменная.
– Благодарю, однако откажусь. Я дал себе слово – больше ни капли алкоголя в рот не возьму.
Вера Ивановна быстро взглянула на него, ее бледные щеки слегка порозовели.
– Я рада, что вы наконец прислушались к моим словам. Владимир, убери бутылку. Не будем искушать Дениса Осиповича.
Юлия Сергеевна вздохнула, поправляя шляпку:
– Жаль, что у моей Дуни нет вашей силы воли. Я стала замечать, что она тайком пьет водку, купленную у контрабандистов. Я пыталась ее образумить – не слушает. А бутылки где-то прячет. Плохо, коли сопьется. Толковая экономка. И преданная, каких поискать…
Несмотря на мелководье, вода прогрелась только к июлю. Из женщин на плавание отважилась одна Лена, у которой имелся трикотажный купальный костюм с короткими рукавами. Купальня в Келломяках была общей, и до революции дамы пользовались ею в специально отведенное для них время, отдельно от мужчин, лицезревших прелестных наяд с почтенного расстояния. Владимир Федорович, памятуя о традиции, дождался полудня, когда начинались «мужские часы», и бодро зашагал к морю. За ним последовал Додо. Кавалеры Маруси тоже вскочили, демонстрируя голые икры, и тут, ко всеобщему замешательству, к ним присоединилась Лена. Уже в следующую секунду Владимир Щепанский смеясь протянул ей руку, а его мать, сидевшая рядом с Вандой Федоровной, с упреком покачала головой.
Маруся и Таня смущенно переглянулись, в глубине души завидуя дерзости, с какой Лена игнорировала общепринятые нормы поведения.
Купальня располагалась в двадцати шагах от берега и представляла собой сооружение на деревянных опорах, с лестницами, спускающимися прямо в воду. Владимир Федорович и Додо прошли по мостику и скрылись из виду в кабинке для переодевания. Вскоре их нагнали хохочущие поляки. Ада решила понаблюдать за купальщиками с более близкого расстояния и не спеша двинулась по пляжу, усеянному отдыхающими, которые принимали солнечные ванны. Некоторые дачницы, прячась под белыми парасольками12, обсуждали поступок Лены.
– Неприлично даме вот так выставлять себя напоказ, – услышала Ада, когда полька показалась на лестнице в своем купальном туалете.
За ней спускались мужчины в полосатых трико. Оскар подбросил на ладони серебряную монетку.
– Как говорится, на счастье, – он размахнулся и зашвырнул монетку в море.
Додо вошел в воду последним. Ада спохватилась, что слишком уж пристально его разглядывает, и, устыдившись, опустила глаза. Боковым зрением она уловила в нескольких шагах знакомый силуэт. Вера Ивановна. Она, разумеется, тоже смотрела на Додо, не замечая Ады. По мостику к купальне пробежал щуплый паренек в мокрых шортах. Очевидно, он совсем недавно вылез из воды и не успел обсохнуть. Машинально проследив взглядом, как он нырнул рядом с кабинкой, Ада уже собиралась вернуться под сень сосен, но тут ее внимание привлекло необычное поведение Оскара Оржельского.
– Ах ты нырок проклятый! – закричал он, накинувшись на мальца с кулаками. – Я не для тебя бросал монетку, шельма! А ну дай сюда!
Мальчишка истошно завопил, Оскар с силой толкнул его в воду и навалился сверху.
– Сашенька!
Какая-то полная девица бежала по пляжу, обсыпая песком отдыхающих. Она бросилась к воде, как была в туфлях и платье, подол которого сразу намок и отяжелел. Пробежав несколько шагов по мелководью, она остановилась, не решаясь заходить глубже, и продолжала кричать, протягивая руки к дерущимся:
– Саша! Сашенька! Отпусти его, негодяй! Не трожь малахольного! Люди, помогите!
У мостика, ведущего к купальне, собралась толпа любопытных. Додо, не успевший отплыть далеко от берега, повернул назад и за плечи оттащил поляка от незадачливого ловца монет. Мальчишка сел в воде, мотая головой и отчаянно хватая ртом воздух. Подоспевший Владимир Федорович поставил его на ноги. Оскар, ослепленный вспышкой ярости, развернулся и ударил Додо по лицу, но теперь уже Щепанский обхватил его сзади, не давая махать руками. Вера Ивановна, тихо вскрикнув, устремилась к мостику. Ада поспешила за ней. Когда они добежали до кабинки, там были Владимир Федорович, испуганный паренек и Додо с разбитой губой. Вера сразу бросилась к нему.
– Дайте взглянуть!
Ада заметила, что он поморщился – то ли от боли, то ли от назойливого участия Веры. Владимир Федорович отвернулся, взял полотенце и стал вытирать лицо.
– Сашенька!
Сзади раздались торопливые шаги, и в следующий миг «нырок» оказался в объятиях девушки в намокшем платье. Ада, успевшая рассмотреть мальчика, припомнила, что уже встречала его прежде – в американском баре. Это был тот самый официант, который помог ей сбежать от Козлова.
– Он мой младший брат, – всхлипывая пояснила барышня, оборачиваясь к остальным. – Он не в себе, его нельзя обижать.
– Ты? – вдруг воскликнул Саша, уставившись на Аду. Казалось, он моментально забыл об инциденте в воде. – Ты снова играешь в прятки?
Ада почувствовала, как все разом посмотрели на нее. Даже Вера Ивановна опустила платок, которым промакивала кровь на губе Додо.
– Нет, сегодня не играю. А ты больше не работаешь в баре?
– Так вот почему он вас знает! – сообразила сестра Саши. Лет двадцати пяти, с мелкими чертами лица и незамысловатой прической, она походила на молодую купчиху, сошедшую с полотен Кустодиева. – Весной брату пришлось уволиться из «Жемчужины». Из-за болезни. Было временное ухудшение… А вы?..
– Ада Ритари.
– Я Мария Саволайнен. Мы с мужем живем в Териоках, и Саша живет с нами.
Остальные тоже представились.
– Вы совсем не похожи на финнов, – заметила Вера Ивановна.
– Мой муж Пекка – финн, – охотно объяснила Мария. – А мы с Сашей русские. У папеньки когда-то была дача здесь, в Келломяках. Возможно, вы слышали про Ивана Чижова?
– Потрясающее совпадение! – воскликнул Владимир Федорович. – Мы живем на бывшей даче Чижова. Вы непременно должны отобедать с нами. Приезжайте завтра вместе с господином Саволайненом и Сашей. Увидите, как изменился парк.
Лицо Марии просияло. Она повернулась к брату:
– Ты слышишь, Сашенька? Эти господа теперь живут в нашем старом доме. Ты хочешь снова взглянуть на пруды?
Паренек слегка насупился:
– А Анникка тоже будет?
– Что за Анникка? – полюбопытствовала Вера Ивановна.
Мария смущенно махнула рукой:
– Ах, не обращайте внимания. Он выдумал себе подружку и иногда с ней разговаривает. Доктор сказал, что при шизофрениях так бывает. Видать, Саша выбрал это имя, потому что старый чухонец, служивший у папеньки, часто рассказывал моим младшим братьям про духов леса. Кажется, одну из дочерей лесного духа звали Анникка.
– Анникка – хозяйка болот, – живо припомнила Ада отцовские сказки. – Она звенит золотыми ключами от лесных кладовых и выпускает оттуда зверей для охоты, – заметив недоумение на лицах окружающих, она добавила. – Это из финского эпоса.
– У Анникки медовый рот, – пропел Саша и вдруг ни с того ни с сего захохотал.
Вера Ивановна с опаской покосилась на мальчика:
– А он… не буйный?
– Нет, что вы! Сашенька и мухи не обидит. Просто иногда говорит вздор, слышит голоса… Но и только.
Купальщики оделись, и Владимир Федорович обратился к новой знакомой:
– Значит, условились, Мария Ивановна? Завтра в начале третьего ждем вас на «Вилле Рено».
После ужина Ада нашла Додо в любимой беседке. Солнце еще не село, но над Финским заливом нависли свинцовые тучи, сквозь которые слабо пробивались рассеянные лучи. Додо обернулся на звук шагов. При виде его распухшей губы все попытки Ады убедить себя, что он ей безразличен, пошли прахом. Сделав над собой усилие, она заговорила непринужденным тоном:
– Сегодня в купальне, когда Вера Ивановна бросилась к вам, я заметила выражение лица Владимира Федоровича. Оттого-то он и поспешил обтираться полотенцем. Он догадывается, что вы ей небезразличны.
– Думаю, вы правы.
– Денис Осипович, вы должны рассказать ей, что женаты. Ради Владимира Федоровича. Пока она пребывает в неведении, она продолжает питать иллюзии относительно вашего с нею брака.
Прежде чем ответить, Додо поблуждал взглядом по серебряной амальгаме моря.
Поделиться книгой: