– Интересно, что, когда это тебе выгодно, ты сразу вспоминаешь отца.
Вероника подошла вплотную к мужу:
– Я больше никогда тебя ни о чем не попрошу. Клянусь тебе.
– С этим у тебя всегда и все в порядке. Клясться ты умеешь.
– Это в последний раз. В конце концов, это мои деньги.
– Ну, во-первых, это деньги твоего отца. И твой отец – человек умный, спохватился вовремя, когда понял, что ты его денежки можешь пустить на ветер или еще бог знает на что. – Александр выдержал полный ненависти взгляд жены. – Принял единственно верное решение, чтобы за деньги в нашей с тобой семье отвечал я. Как мне кажется, ты ни в чем не нуждаешься. На твой карточке всегда достаточно средств.
– Не приплетай отца. Мой отец – страшный и жестокий человек. Всех вокруг себя держит в страхе. Ты думаешь, что у него нет компромата на тебя?
– А я веду себя честно и открыто.
– Так не бывает. Ты давно уже варишься в этом мире богачей и подонков. Неужели не понял, что если компромата нет, то его легко придумают? А еще есть правило бумеранга. Оставил меня без гроша, еще и издеваешься?
– Ты сама себя оставила без гроша! Скажи спасибо себе. И да, про бумеранг это ты права. Но если ты и дальше намерена себя так вести, бумеранг стукнет тебя своим кривым серпом снова.
– А может быть, нужно посмотреть на себя?
– Я работаю как вол.
– Работаешь ты, а наследницей все равно буду я!
– Твой отец всех нас переживет. И дай бог ему здоровья.
– Естественно, без него ты – никто. Где он тебя нашел? Что ты имел? Сама не понимаю, как он уболтал меня выйти за тебя замуж?
– Прекрати! И не забывай, у нас два сына.
– Оба в тебя!
– Не смей.
– Ну ладно, ладно. Да, все как ты говоришь, я сука, недостойна ни тебя, ни детей, ни этого вашего поганого бизнеса. Только дай мне денег. Я пообещала людям. Как я буду выглядеть в их глазах?
– Понятно, это волнует тебя сегодня больше всего!
Александр опять почувствовал себя героем очередной мыльной оперы, но такой сценарий его в принципе устраивает. Если Вероника говорит правду и деньги ей нужны на какую-то идиотскую клинику, то и пусть. Будем надеяться, что голова ее работает в мирном направлении. Денег он не даст, она поистерит, сходит с подружками в бар, потом перекрасит волосы в другой оттенок, а там уже и осень придет. И они обязательно поедут на Капри. На Капри Вероника оживала, у нее менялась походка, она бросала томные взгляды на итальянцев, они провожали ее восхищенными возгласами: «О белла донна!», цокали языками. Жизнь кое-как восстанавливалась. И ему даже казалось, что все у них хорошо.
Что делать? В их семейной гавани буря часто рвется в окна. Иногда может наступить практически такой же мрак, как тот, что сейчас творится на улице, но это не так уж и страшно. Такой дом. Только с виду респектабельный и доброжелательный. А в недрах своих мрачный и хитрый, с чуланами и шкафами, полными скелетов. Таких он и жильцов к себе притягивал.
– Подожди, что это? Алена? Господи, что-то с папой!
Вероника выскочила из спальни и понеслась в комнату отца.
Часть I. В ожидании неизбежного
Глава 1. В новых обстоятельствах
Пятница
23:00
Валентин не любил ночные заведения, но нужно было по новой вливаться в московскую тусовку. Как без баров и клубов? Иначе Москва не принимала. В этих самых ночных барах он совсем не чувствовал себя своим: что-то удивляло, а что-то откровенно раздражало. Он понятия не имел, к чему все эти бренды, нарочитая роскошь, золотая пыль в глаза? Но что делать, друзья назначали встречи именно в ночных клубах.
Пять лет жизни во Франции давали о себе знать. Как ни странно, в будничном Париже эпатаж сводился к минимуму, все просто и естественно, ничего напоказ. Сначала его это так же удивляло, потом привык. Подружки Валентина были невероятно женственны, мгновенно откликались на чувства, ни из чего не делали проблем. Никаких истерик и клятв про любовь навеки. Встретились глазами и пошли навстречу безотчетному. И с Дельфин он познакомился точно так же. Много романтики и просто жизни. Здесь и сейчас. Он, правда, не учел, что период любви должен быть недлинным. Иначе не то чтобы возникали вопросы, но возникают некие ожидания.
Расставание с милой и легкой в общении и совместном проживании Дельфин на удивление было непростым. Тут, видимо, у всех одинаково. Независимо от страны и национальности, все девушки требуют объяснений. А у него их не было. Просто в один день он почувствовал, что все.
Валентин с трудом протолкнулся к барной стойке через потных и пьяных танцующих людей. Неужели это может нравиться? Зачем им все это? А ему? Он знал зачем. Бежал от себя, от ситуации, своих мыслей. Что его ждет впереди? Всю его семью? Невозможно было находиться среди бьющих током родственников. События последних дней окончательно выбили его из седла.
Зачем он вернулся в Москву? Вроде бы жизнь в Париже складывалась успешно, он знал, что многие ему завидовали. Позади – защита диплома, уже маячила работа на кафедре. Живи и радуйся, но вдруг Валентин понял, что безумно устал.
История расставания с Дельфин стала последней каплей. Ее «гадюшник», может быть, был и не таким ядовитым, как в его собственной семье, но такое гнездо его тоже не устраивало. Ну а уж если совсем начистоту: хотелось свободы и денег. Устал быть бедным студентом, жить в двенадцатиметровой комнатке. «О-ля-ля, из окна виден парк Тюильри! Какая разница, сколько метров в твоей комнате?» Да большая разница! В ду́ше не развернуться, туалет не отапливается, соседи занимаются любовью практически у тебя на голове. А ведь ему казалось, что ехал он как раз за свободой. Нет, свобода – это деньги. И только деньги. Дед уверял, что профессия. Да, он прав. Но в профессии нужно состояться, и Валентин обязательно это сделает. Но сколько на это уйдет времени? Возможно, целая жизнь. В итоге он станет великим математиком или аналитиком, возможно, даже нобелевским лауреатом. В восемьдесят лет. Или даже в шестьдесят. Но это же кошмар! Захочется ли ему пить коктейли в этом самом баре в шестьдесят лет?! И вот он вернулся. И что? Надо отдать должное, ему и сейчас не хочется… Какой коктейль, когда дома такой кошмар…
Тем не менее он здесь, ждет Семена, пытается стать своим в этой странной и такой чужой для него тусовке.
Он заказал себе виски со льдом. И где носит Семена? Сколько можно ждать? Валентин в который раз посмотрел на часы. Девушка, стоявшая рядом, буквально упала на его плечо. Валентин мягко отодвинул вдупель пьяную девицу. Безразмерный пиджак, черные обтягивающие брюки и розовые волосы в придачу. И вот тоже во француженках есть не только стиль, но и шарм. Никогда француженка не оденется потому, что модно. Всегда в ее образе должен быть какой-то смысл.
В модной Москве смысл один – «потому, что так у всех». К чему эти розовые волосы? Это что-то обозначает? Или потому, что у Тамарки зеленые? «И я тоже не лыком шита». Валентин оценил стоимость пиджака и обуви. Спасибо, что не кроссовки. Не то чтобы ему это было важно. Хотя да, именно важно. И сразу понятно, как с человеком общаться. Сам бренд не имел никакого значения. Но был важен для человека, который его носил. Эта вещь давала характеристику его владельцу. Вот, к примеру, Дельфин. Ну надо же… Он давно ее не видел и, казалось, уже и не вспоминал. А вот вернулся в Москву и всех московских девушек сравнивает со своей бывшей. Дельфин была поклонницей винтажной одежды. Что-то покупалось на откровенной барахолке за копейки, что-то – чуть ли не сшитое во времена Шанель в ее мастерской на Рю Камбон, 31. Вещь должна дышать и разговаривать. А еще Дельфин умела все это носить с большим достоинством.
А о каком достоинстве говорила, к примеру, сумка «Луи Виттон» у его соседки? Только о том, что это подделка. Хозяйка об этом знает, но ей хочется казаться тем, кем она не является. Но если бы сумка была настоящей, то тоже понятно, что либо дочка богатых родителей, либо папик содержит. Поэтому рюкзачок с рынка сильно подвыпившей девушки раздражал его гораздо меньше. То, что он с рынка, не вызывало никаких сомнений. Во Франции такими на улицах торгуют. Прямо на земле разложены тряпки, а на них сумки (понятное дело – «Шанель»), бейсболки, темные очки. Никаких столиков. Незадачливым продавцам нужно уметь не только продавать, но и быстро убегать.
Валентин еще раз внимательно посмотрел на розовую пантеру. Да не пантера она, даже не кошка, а так – капибара. Маленькая нутрия, еще и крашенная в розовый цвет. Девушка с трудом подняла голову и попыталась улыбнуться. Сережка в брови, тату на шее. И опять все как у всех.
– Закурить есть?
Валентин пил немного, ему это было неинтересно, так, только чтобы поддержать разговор. Сам не зная почему, он начал девице отвечать:
– Девушка, курить вредно.
– Тогда пригласите меня выпить.
– Мне кажется, вы сегодня свою норму уже выпили.
– Вам так кажется? Тем более! Значит, мне пора опохмелиться. Ну, чтобы завтра не заболеть окончательно. Может быть, красного? Да! Я читала! Бокал красного вина благотворно действует на организм.
– Мне кажется, ей больше подойдет стакан водки. – Откуда-то нарисовался Семен.
– О! Старик, сколько можно тебя ждать?
– Прости, приехала Мишель. То-се, сам понимаешь. Да что ты возишься с этим чмом? Пошли отсюда!
– Скажи мне, кто твой друг. – Неожиданно розовая капибара произнесла фразу на приличном французском.
– Ого! Вот это поворот. Стало быть, мадемуазель с тобой? Это та самая прелестная парижанка? Ну это же меняет дело… – Семен пододвинул Валентина и пристроился на барный стул.
– Мадемуазель из Балашихи. – Капибара громко икнула. – Но там тоже сегодня говорят по-французски. В некоторых районах.
– Занятно! А я Семен. Друг вашего благодетеля.
– Он мне не благодетель. Гуляю на свои. Тебя, кстати, звать-то как, благодетель?
– Валентин.
– Как мило. Соответствовать не смогу. Это к тому, что я не Валентина. – Девушка снова икнула, задержала воздух, чтобы представиться с достоинством. – Анна. А давайте будем танцевать!
Валентин никак не мог определиться со своим отношением ко всему происходящему. Когда-то Семен был его закадычным другом. Вместе зажигали по клубам, соревновались, кто больше выпьет, кто больше девчонок подцепит. Сегодня все сильно изменилось. Или изменился он, или поменялась страна? Или виной всему новые обстоятельства?
Суббота
8:00
Анна с трудом оторвала голову от подушки. Открыть смогла только один глаз. Шея затекла, ей показалось, что она спала вниз головой. Она попыталась что-то разглядеть хотя бы одним глазом. Вроде бы подушка имелась, но она точно ее видела впервые в жизни.
К подушкам Аня относилась всегда очень трепетно. Все остальное имело значение, но не такое глобальное. А вот подушка – это да! Она не должна быть жесткой, в меру мягкая, в меру пружинистая, и лучше, чтобы наволочка из натурального шелка.
Она еще раз посмотрела на подушку – не ее. Кошмар. И не то, что подушка чужая, это она сейчас разберется, что да как. Но вот то, что она ничего не помнит…
Аня попыталась расклеить рукой второй глаз. На пальцах остались черные разводы от туши. Стало быть, труд умыться она тоже на себя не взяла вчера.
Что это? Гостиница? Перед ней огромное окно, практически полностью задернутое фисташкового цвета бархатными шторами. Сквозь проем штор виднелась зеленая листва, кроны деревьев вровень с ее взглядом, стало быть, этаж не первый.
Аня с трудом повернула голову, чтобы посмотреть, а что там с другой стороны? Может, дверь? Голова двигалась с трудом, так затекла шея. Пришлось сначала сесть, потом, обхватив голову двумя руками, осторожно повернуть ее налево. О господи! Рядом с ней на животе, лицом вниз лежал молодой парень. Длинные вьющиеся волосы, ноги через всю кровать. А она-то где тут помещалась? Наверное, целиком лежала на своей подушке, именно поэтому так затекли голова и все тело.
Зато она тут же все вспомнила. Валентин! Парня звали Валентин. Тут же в мозгу молотками застучала дебильная музыка из бара, и она отчетливо увидела себя прыгающую на танцполе. Напротив извивался какой-то идиот с коктейлем в руке. Почему идиот? Потому что она себя погано чувствует? Не он же ее поил! Да, идиота звали Семен, и он друг Валентина. Пришел позже, это она точно помнила. А еще как он снисходительно на нее смотрел. То есть он вообще не обратил на нее никакого внимания. Он увидел Валентина, направился к нему, а ее практически не заметил. Мало кто у барной стойки сидел? Всяких-разных. И кстати, Валентина тоже покоробило барство Семена. Это в ее воспаленном мозгу почему-то тоже отложилось.
Почему она тогда плясала с Семеном, а не с Валентином? Она точно помнила, что прыгал перед ней Семен, Валентин все так же сидел за барной стойкой и внимательно на нее смотрел. При этом думал он не про нее. Ему вообще было наплевать и на Аню, и на ее танцы. Хотя она всегда красиво танцевала. А вчера? Страшно даже подумать… Но взгляд Валентина она помнила очень отчетливо – сухой, колючий и абсолютно трезвый.
А потом черный «мерседес», открывается дверь, и она падает туда навзничь. Все. Дальше мрак. Жуть.
Аня еще раз посмотрела на Валентина. А он очень даже ничего… Видно, что парень за собой следит. Сама собой фигура такой не станет. Это и тренировки, и питание. Да, сегодня парни следят за собой еще почище девушек. Хорошо хоть губы не накачивают. Но тренировки и диета по часам, взвешивание каждого блюда – это сегодня повсеместно. Аня не осуждала и не оценивала. У каждого своя жизнь, свои цели. Ей фигура дана от природы, может торт съесть целиком, никак это на весах не отразится. Кубики на животе ее никогда не интересовали, гибкость и плавность движений тоже были в ней с рождения.
Девушка прислушалась к себе, к своим внутренним ощущениям. Нет, между ними точно ничего не было. Она уверена. То есть никто ее не похищал, не насиловал, а может, даже спас…
Аня окинула взглядом комнату, поискала глазами свои вещи. Топ и брюки валялись на кресле, пиджак – на спинке стула. На специальной вешалке для одежды очень аккуратно висела рубашка Валентина. Аня потихонечку вылезла из кровати, накинула рубашку парня, попыталась как можно тише открыть дверь и как была, босиком, выскользнула в коридор.
Глава 2. Оглядываясь назад
Суббота
8:30
Марта всегда свой день начинала с небольшой прогулки по саду. Она вставала первой. Подозревала, что Гриша просыпался раньше, но он никогда не гулял по утрам, всегда спускался к завтраку к положенному времени. Как-то во время своего утреннего променада она обернулась и увидела его стоящим у окна и смотрящим вдаль. Он тогда тоже ее увидел и тут же отошел вглубь комнаты. Почему? Как будто его застали за чем-то постыдным. Это его усадьба, его дом, его парк. Он на все это тратит кучу денег. Почему же не полюбоваться, не погулять? Не завести собаку, в конце концов? Мечта Марты. Ей всегда хотелось собаку. А лучше даже несколько. Тогда бы она могла себя почувствовать настоящей королевой. Хотя она и так чувствовала. Особенно в эти утренние часы. Все спят. Тишина. Только она, деревья и ее цветы.
Марта, как всегда, прошлась к речке, постояла немного у раскидистого дуба, подумала о том, что жизнь, безусловно, несправедлива, вот и Гриша ушел трагически рано. Он, конечно, болел и не очень-то жаловал ее, Марту. Да, она точно знала, что раздражает его. А уж когда она заикнулась про собак, он и вообще посмотрел на нее как на полоумную. Она помнит, как зашевелились у него желваки на лице, как огонь загорелся в глазах. М-да. Инфаркт этого человека мог хватить не пять лет назад, а значительно раньше. Это же не человек, а сплошной эмоциональный взрыв! Ходячая водородная бомба. Разве можно так жить? И потом, эмоции Григория Андреевича были исключительно отрицательными. Ну как можно жить в абсолютной ненависти ко всем? Особенно доставалось тем, кто живет рядом. Его раздражали все. Дочь – туповата, внуки – оболтусы, Лешка ворует инвентарь. Это он точно знал. Господи! Кому нужны его старые грабли? Тем не менее сам ходил методично их пересчитывать. Марте даже было его жалко. Бедный, никем искренне не любимый, одинокий. Ей невдомек было, что Григорий Андреевич точно так же в ответ жалел Марту. Она была уверена, что тот ее с трудом терпит. Мол, такой у него крест…
Марта вспомнила свой первый приезд в этот дом.
У младшей сестры все тогда было не слава богу. Через пять лет после замужества Галина наконец-то осознала, что за деньги выходить замуж нельзя. Жить с нелюбимым мужем – это не просто неприятно, иногда это бывает опасно. Ее звонок перепугал Марту до полусмерти. Галя, захлебываясь, рыдала в трубку:
– Приезжай!
– Что-то с Вероникой?
– Он нас увозит!
– Господи, говори толком! Что произошло? Куда увозит?
Марта, бросив все дела, рванула в Москву, но по дороге получила совсем другой адрес. Пришлось доехать до вокзала, сесть на электричку, потом еще ехать автобусом.
Она хорошо помнила те свои самые первые впечатления. Уже темнело. И первое, что поразило, – насыщенность воздуха. Воздух был плотным, тугим и пах сиренью. На дворе стоял май, в тот год буйно цвела сирень. Цвести-то она цвела, но вот чтобы такой запах… Хмельной аромат буквально сбивал с ног. Тогда Марта подумала: «Ну что ж, если это и тюрьма, то тут можно написать „Муму“».
А потом она увидела дом. Он тогда не был таким большим: два флигеля по обе стороны достроили уже потом. На возвышении стоял аккуратный двухэтажный особняк светло-салатного цвета с белыми колоннами. Огромные окна по всему периметру, включая крышу, горели изнутри – видимо, во всех комнатах был включен свет. Дом походил на маленький дворец. В голову пришла мысль о летней резиденции короля. Перед домом – пожухлая трава, вдалеке – роща. Да, ее первое впечатление от дома было восторженным. Место, достойное жизни уединенной, но богатой и респектабельной. Простор и свобода. Да-да, именно об этом она подумала. Здесь можно жить. Она бы этого точно себе желала.
Из дома навстречу Марте выбежала Галя с трехлетней Вероникой на руках, вслед за ней быстрой походкой шел Фролов.
– Твоя сестра – дура! Дура и истеричка!
Не поздоровавшись, он сел за руль своего автомобиля, дал по газам, чуть было не наехал на сестер, круто развернулся и уехал, испортив и без того плешивый газон.
– Что тут происходит? Ты сможешь мне объяснить?
Марта уже догадалась, что она опять повелась на рассказы своей сестры. Никто никого не крал, не принуждал. Она не раз пыталась объяснить Галке, что муж ее – человек суровый, но неплохой. И если она его не любит, то это не значит, что он делает что-то для нее специально опасное и неприятное. Как и этот дом. Выяснилось, что это подарок мужа на Галины тридцать лет.
– Ну как он мог?! Вбухал такие деньги! Ремонт тут сделал! Ты видела, в какой цвет он дом покрасил? Видела? И что, я должна была обрадоваться?! А главное, я теперь вот тут должна жить! – И Галя разрыдалась еще сильнее.
Марта хорошо знала свою сестру. Знала, что сейчас она поплачет, а потом разберется и будет опять смотреть на нее свысока. Мол, где ты и где я.