Слепящий нож

– Ты шутишь? Я прочел кучу умных книжек, и все серьезные ученые сходятся на том, что погань – это просто жупел, выдуманный Хромерией, чтобы оправдать действия некоторых чересчур рьяных подвижников и люксоров прошлого!

«Погань»… Корван использовал старый термин из языка птарсу; это слово могло употребляться как в единственном, так и во множественном числе. Изначально оно, скорее всего, означало храм или святилище, однако для парийцев Люцидония стало синонимом всего отвратительного. Они завладели этим словом и переделали его под себя, так же, как захватили и переделали под себя весь мир.

– А если твои ученые ошибаются?

Долгое время Данавис молчал. Наконец он произнес:

– То есть ты собираешься заявиться на порог к нюкабе и сказать: «Поскольку ты возглавляешь приверженцев твоей веры, пожалуйста, покажи мне ваши еретические тексты и расскажи мне ваши истории, которые я первый уполномочен объявить заслуживающими смертной казни» – и рассчитываешь, что она послушается? Нет, ну конечно, это какой-никакой план… Но не самый лучший, на мой взгляд.

– Я могу быть обаятельным, когда надо, – парировал Гэвин.

Корван улыбнулся, но отвернул лицо в сторону.

– Знаешь, – проговорил он, – то, что ты устроил вчера с этим демоном… Это было потрясающе. И то, что ты сделал в Гарристоне, было потрясающе – я имею в виду не только Стену Яркой Воды… Гэвин, эти люди пойдут за тобой на край света. Они будут рассказывать каждому встречному о том, что ты сделал. И если дойдет до драки между тобой и Спектром…

– Спектр уже выстраивает в ряд более покладистых кандидатов на должность Призмы, Корван. Если я сейчас брошу им вызов, то окажусь в таком же прискорбном положении, в каком был Дазен семнадцать лет назад. Я не собираюсь еще раз подвергать мир такому испытанию. Может быть, люди меня и любят, но, если все их вожди сплотятся против меня, я не добьюсь ничего, кроме смерти моих друзей и союзников. Один раз я уже так поступил.

– И что же? Ты собираешься просто нас оставить? А что ты будешь делать с Кипом? Он парень выносливый, но он много потерял в последнее время, и сдается мне, ты сейчас его единственная опора. Если он обнаружит, что ты не тот, за кого себя выдаешь, это может его сломать. И тогда – кто знает, во что он может превратиться? Пощади свою душу, Гэвин, и пощади мир! Последнее, что сейчас нужно Семи Сатрапиям, – это еще один молодой полихром Гайл, обезумевший от скорби и гнева. А нам всем что ты прикажешь делать? Куда нам девать всех этих людей?

– Корван, Корван, послушай! У меня уже есть план.

«Ну какой-никакой…»

– Знаешь, мой друг, почему-то именно этого я и боялся.

В корабль плеснула шальная волна; площадка под их ногами закачалась, и Корван, взглянув на пляшущую далеко внизу палубу, сглотнул.

– Было бы слишком наивно надеяться, что в него входит легкий способ спустить меня отсюда?

Глава 6

Железный Кулак скривился, глядя на официальное письмо у себя в руке. Обычно при Гэвине максимум, что он себе позволял, – это дернуть лицом, которое тут же принимало прежнее бесстрастное выражение. Но на этот раз его физиономию перекосило не на шутку, словно он отведал мяса, закопченного в дыме ядовитого дерева.

– Вы хотите, чтобы я доставил это Белой? – переспросил он. – Этот ваш приказ?

Гэвин вызвал великана-телохранителя в свою личную каюту, предварительно осмотрев несколько помещений, чтобы понять, какое лучше отвечает его целям.

– Касательно моего сына. Совершенно верно.

Титул Призмы не давал Гэвину никакой власти над Белой, однако ей следовало соблюдать осторожность, чтобы чем-нибудь его не оскорбить. Им обоим приходилось тщательно выбирать обстоятельства сражений друг с другом. Гэвин решил, что на этот раз она предпочтет обойтись без сражения.

– Вы хотите, чтобы Кипа зачислили в Черную гвардию, – продолжал Железный Кулак бесстрастным тоном. С формальной точки зрения, будучи командующим Черной гвардией, он один имел право решать, кого допускать к прохождению вступительных испытаний. – Лорд Призма, я не знаю даже, с чего начать, чтобы показать вам, насколько неправильным и деструктивным может быть такой шаг.

Снаружи сияло солнце, но сверкающая поверхность черных деревянных панелей, которыми была отделана каюта, поглощала свет, так что Гэвину приходилось сосредотачиваться, чтобы разобрать выражение лица собеседника.

– Командующий, я надеюсь, вам известно, насколько глубокое уважение я к вам испытываю.

Едва заметное движение брови: недоверие. Фактически это действительно было так, но Гэвин боялся, что не давал командующему достаточно поводов в этом убедиться.

– Но сейчас, – продолжал Гэвин, – мы находимся в ситуации, требующей от нас решительных действий. Беженцы, недовольные сатрапы, потеря города, восстание… Ничего не напоминает?

Лицо Железного Кулака закаменело.

Гэвину надо было соблюдать осторожность. Сперва он говорит человеку, что уважает его, и тут же начинает обращаться с ним как с идиотом?

– Командующий, – сказал он, – сколько гвардейцев вы потеряли под Гарристоном?

– Пятьдесят два мертвы, двенадцать ранены. У четырнадцати вот-вот прорвутся ореолы, так что их придется заменить.

Гэвин выдержал паузу, показывая свое уважение к потерям. Конечно же, эти цифры были ему известны – он знал каждого из умерших в лицо и по имени. Черная гвардия считалась личной охраной Призмы, но ему не подчинялась. Гэвину приходилось балансировать, словно канатоходцу.

– Простите за прямоту, но эти потери необходимо как-то восполнять.

– На это уйдет минимум три года, а в целом восстановление качества Черной гвардии потребует десятка лет или больше. Мне придется давать повышения людям, не получившим адекватной подготовки. А они в свою очередь не смогут обеспечить должное обучение своим подчиненным. Вы понимаете, чем обернулись для нас ваши действия? Гибелью одного поколения и замедлением в развитии двух следующих. Я оставлю гвардию бледной тенью того, чем она являлась, когда я принял над ней командование.

Железный Кулак старался говорить ровным тоном, однако нельзя было не заметить кипящую внутри ярость. Это не было похоже на командующего.

Гэвин молчал, стиснув зубы, с помертвевшим взглядом. Вот оно, проклятие лидера: видеть людей как личностей, с их надеждами, семьями, любовью, кулинарными предпочтениями, более активных по утрам или ближе к вечеру, любящих острый перец, или танцующих девушек, или склонных к немузыкальному пению… а потом, спустя час, видеть в них только цифры, которыми ты готов пожертвовать. Эти тридцать восемь мертвых мужчин и четырнадцать женщин спасли десятки тысяч людей и почти отстояли город. Гэвин послал их на гибель, и они погибли. И если ситуация повторится, он поступит точно так же.

Он поглядел командующему в глаза. Тот отвел взгляд.

– Господин Призма, – добавил он.

В его голосе не слышалось раскаяния, однако Гэвин и не требовал безоговорочного подчинения. Просто подчинения было достаточно.

Он бросил взгляд на отдушину над перегородкой, разделявшей его каюту и соседнюю.

– Черной гвардии требуются новобранцы. Осенний класс, должно быть, еще не начал занятия, а Кип – идеальный кандидат. Вы сами видели, как он извлекает.

– Это слишком большая физическая нагрузка. Три месяца изнурительных тренировок плюс ежемесячные бои, чтобы отсеять балласт. Из сорока девяти должно остаться семеро лучших. Ему в жизни не поступить в гвардию, даже если бы он не обжег себе руку. Может быть, если он сбросит вес, через годик-дру…

– Кип станет гвардейцем, – прервал его Гэвин.

Он явно не имел в виду, что верит в силы мальчика. В воцарившемся молчании командующий пытался осмыслить услышанное. На его лице проявилось недоверие.

– Вы хотите, чтобы я его принял, даже если он недостоин?

– Вы действительно желаете, чтобы я ответил на этот вопрос?

– Это все равно что во всеуслышание объявить его вашим фаворитом. Вы погубите мальчика!

– Люди в любом случае будут думать, что я ему покровительствую. – Гэвин пожал плечами и продолжал с рассчитанным нажимом: – Он послужит цели, для которой был создан, или сломается на пути к ней, в точности как и любой из нас.

Железный Кулак не отвечал. Он был из тех, кто понимает силу молчания.

– Пройдемте со мной, командующий.

Вдвоем они вышли на балкон. Разделявшая каюты дверь была тонкой, а над перегородкой, между потолочными балками, имелся проем, вероятно, для того, чтобы капитан мог выкрикивать приказания своим секретарям, которые в обычное время располагались в небольшом помещении за стеной. Разговор прошел не вполне так, как хотелось бы Гэвину, но он послужит своей цели. Кип должен был слышать каждое слово.

Сейчас у Гэвина оставалось еще несколько слов, предназначенных уже для Железного Кулака, не для Кипа.

– Командующий, прошу понять: Кип мой сын. Я признал его, хотя вполне мог бы оставить его погибать, и никто бы ничего не узнал. Погубить Кипа не входит в мои задачи. Он толстый и неуклюжий, но он очень сильный полихром. Попав в Хромерию, он быстро повзрослеет. Из него может выйти всеобщее посмешище, но он может и стать великим. Учитывая, как поздно он начинает, отпрыски сатрапов сожрут его с потрохами. Я прошу вас позаботиться о том, чтобы у него ни часа не оставалось свободным. Переделайте его физически, укрепите его психику, пусть он научится здраво оценивать свои силы. Когда он заслужит уважение гвардейцев, когда ему станет наплевать, что о нем думают всякие скорпионы – вот тогда я попрошу его уволиться из Черной гвардии и прыгнуть в скорпионье гнездо.

– Вы собираетесь сделать из него следующего Призму, – сказал Железный Кулак.

– Бросьте, командующий! Призму может выбрать только сам Орхолам, – возразил Гэвин.

Это была шутка, но Железный Кулак не стал смеяться.

– Вы правы, лорд Призма.

Гэвин все время забывал, что Железный Кулак искренне верующий человек.

– Но я не собираюсь давать ему поблажки, – предупредил командующий. – Если он хочет поступить в мою гвардию, ему придется это заслужить.

– Превосходно! – отозвался Гэвин.

– Он ведь полихром… – Полихромам настоятельно не рекомендовалось заниматься столь опасными видами деятельности.

– Ну он будет не первым исключением, – возразил Гэвин.

Впрочем, он будет первым за очень долгое время.

Повисла невеселая пауза.

– И каким-то образом я же еще и должен убедить Белую, чтобы она это позволила!

– Я в вас верю, – отвечал Гэвин с широкой улыбкой.

От мрачного взгляда командующего мог бы скиснуть даже мед. Гэвин рассмеялся, однако заметил для себя еще раз: при всем уважении, которое питал к нему Железный Кулак, обаяние Гэвина на него не действовало.

– Вы собираетесь нас покинуть, – медленно проговорил Железный Кулак. – После того как из-за вас перебили половину моих людей, вы собираетесь уйти и оставить нас одних, верно?

«Проклятье!»

Железный Кулак принял его молчание как знак согласия.

– Знайте только одно, Призма: я этого не допущу. Я не стану ничего для вас делать, если вы не позволите мне выполнять мою работу. Если мой труд для вас ничего не значит, с какой стати мне помогать вам в вашем? Или это то, что вы называете высшим почтением?

Гм… Стоит отметить: обаяние еще меньше действует на людей, у которых есть веские причины надавать тебе под зад. Гэвин поднял обе руки:

– Чего вы хотите?

– Я не хочу, я требую. Вы возьмете с собой Черного гвардейца. По моему выбору. Я не знаю, в чем состоит ваша миссия, но куда может пойти один, могут пойти и двое. Прошу заметить, что для меня было бы гораздо предпочтительнее, если бы вы взяли с собой целую бригаду, но я человек благоразумный.

Фактически это действительно было гораздо более умеренное предложение, чем Гэвин ожидал. Может быть, командующий не настолько хороший политик, как казалось Гэвину? Видимо, вся его мыслительная энергия уходит на изобретение более эффективных способов убийства и на упражнения в политике просто не остается времени. Железный Кулак, конечно же, имел в виду отправиться с Гэвином самолично. Разумеется, это невозможно; подумав о том, сколько работы ему предстоит, чтобы возродить и обучить Черную гвардию, командующий и сам это поймет. Но будет уже поздно.

– Согласен, – быстро отозвался Гэвин, пока его собеседник не передумал.

– В таком случае мы договорились.

Железный Кулак протянул руку, и Гэвин взял ее. Это был древний парийский обычай скреплять сделки, в последнее время почти не использовавшийся. Однако командующий сжал ладонь Гэвина и поглядел ему прямо в глаза.

– Мне уже поступил запрос на выполнение этого задания, – сообщил он.

«Невозможно! Я ведь даже не говорил ему, что собираюсь куда-то…»

– От Каррис, – добавил Железный Кулак. И улыбнулся, блеснув зубами.

«Ублюдок!»

Глава 7

Кип сидел в секретарской кабине, нервно теребя повязку на левой руке, пока Железный Кулак и Гэвин разговаривали на балконе, выходящем на корму корабля. Сперва его посадили спиной к стене, разделявшей его помещение и каюту Призмы, но в какой-то момент, решив, что наслушался вдоволь, он тихонько переместился за стол одного из секретарей, подальше от стены, чтобы никто не подумал, что он подслушивает.

Черный гвардеец! Он! Это все равно что выиграть состязание, даже не зная, что ты был в списке участников. Пока что Кип не особенно думал о своем будущем; он полагал, что следующие несколько лет своей жизни проведет в Хромерии, а дальше видно будет. Но Черная гвардия… самые крутые люди, которых он знал, были гвардейцами: Каррис и Железный Кулак.

Дверь каюты отворилась, и командующий вышел наружу. Он бросил на Кипа короткий взгляд. Взгляд, в котором сквозило неодобрение. И мальчик моментально сообразил, что его навязали командующему, – тому было вовсе ни к чему, чтобы жирдяй Кип дискредитировал его организацию. Его сердце упало так резко, что, должно быть, в палубе остался дымящийся кратер.

– Призма хочет тебя видеть, – сообщил Железный Кулак. И вышел.

Кип встал, чувствуя, как дрожат его колени, и вошел в каюту.

Призма Гэвин Гайл, человек, который возвел Стену Яркой Воды и сразился с морским демоном, который топил пиратские корабли, громил армии врагов и усмирял сатрапов – одним словом, его отец, – поглядел на него с улыбкой.

– Кип! Как ты себя чувствешь? Ты давеча творил настоящие чудеса. Иди-ка сюда, мне надо посмотреть в твои глаза.

Чувствуя внезапную неловкость, Кип следом за Гэвином прошаркал на балкон. В ярком утреннем свете Гэвин пристально вгляделся в радужные оболочки Киповых глаз.

– Несомненный зеленый ореол. Поздравляю! Больше никто не примет тебя за обычного человека.

– Да… здорово.

Гэвин благосклонно улыбнулся ему:

– Я знаю, к этому сперва трудно привыкнуть. Как тебе уже наверняка говорили, в этом сражении ты использовал очень много магии, Кип. Очень много. Зеленый голем… мы больше даже не обучаем этой технике, потому что обычно цветомаг способен за всю свою жизнь создать не больше двух-трех. Это с невероятной скоростью сжигает силы извлекателя – а также его жизнь. Такая сила опьяняет, но относись к ней с опаской. Ты видел нескольких величайших цветомагов мира за работой, но это еще не значит, что ты способен на то же, на что и они… Впрочем, я, кажется, взялся тебя поучать! Прошу прощения.

– Да нет, ничего. Это ведь как раз…

«…Как раз то, что обычно делают отцы». Кип не произнес этого вслух, сглотнув внезапно образовавшийся в горле комок.

Гэвин поглядел поверх морских волн на следовавшую за ними флотилию. Его взгляд был невеселым, задумчивым. В конце концов он начал снова:

– Кип, мне придется поступить с тобой несправедливо. Я не смогу провести с тобой столько времени, сколько ты заслуживаешь – сколько я тебе задолжал. Я не смогу поделиться с тобой всеми секретами, которые хотел бы тебе передать. Не смогу познакомить тебя с твоей новой жизнью, как мне бы хотелось. Ты сам предпочел, чтобы тебя знали как моего сына, и я уважаю твой выбор. Так тому и быть. Но будучи моим сыном, ты должен будешь выполнить определенную работу, и мне необходимо рассказать тебе, что это за работа. Рассказать сейчас, поскольку сегодня я отбываю. Я буду наведываться в Хромерию время от времени, но не часто. В любом случае не раньше следующего года.

В этой речи было заложено слишком много мыслей, чтобы переварить их все одновременно. Жизнь Кипа в последнее время слишком часто переворачивалась с ног на голову. Еще несколько месяцев назад он был деревенским парнишкой, единственным сыном матери-одиночки с одурманенными дымкой мозгами. Потом он в один день потерял свой городишко, свою мать и свою прежнюю жизнь и оказался в Хромерии, в компании лучших цветомагов и бойцов во всем мире.

И в тот самый день, когда отец его признал – принял как своего сына, даже не как бастарда, – он нашел записку матери, в которой та утверждала, что Гэвин Гайл ее изнасиловал, и заклинала Кипа отомстить. Убить Гэвина. Конечно, она, скорее всего, была под кайфом, когда писала это. Ну и что из того, что это ее последние слова? Это еще не делало их волшебным образом чем-то отличающимися от всей той кучи вранья, которым она кормила Кипа все эти годы.