Черт, придется встать пораньше; а я, типичная сова, не люблю этого.
– Если возникнут осложнения или непредвиденные обстоятельства, я непременно уведомлю вас заранее, Евгения Максимовна. – Соколов явно обрадовался моему согласию.
– Но не раньше девяти тридцати, пожалуйста, – с очаровательной улыбкой попросила я.
– О, разумеется. И вы, в случае чего, обязательно предупредите, если не сможете.
– Разумеется. – В тон ему ответила я. От всех этих
Да, чрезмерно благовоспитанные заказчики – это мое отдельное проклятие. Особенно если у меня пока нет возможности сокращать их
Помню, как-то раз меня нанимали
В моем деле, как по мне, чем конкретнее и честнее, тем лучше. Вежливо, но без всех этих словесных кружавчиков. В них заблудиться можно быстрее, чем в южноамериканских джунглях (бывала, могу сравнивать).
– Евгения Максимовна, было очень приятно с вами познакомиться. – Снова рукопожатие, не слабее первого. Рука у Соколова была трудовая, шершавая, кое-где мозолистая. И одновременно какая-то ухоженно-чувствительная, как хороший инструмент… для взлома, к примеру.
– Взаимно, Артур Лаврентьевич.
– Арцах Суренович, благодарю, что познакомили.
– Надеюсь, у вас все сложится. – Лицо Арцаха говорило об обратном, и руку он пожал неохотно; хотя и не пытался на сей раз первым прервать рукопожатие.
– …всю душу вынул! – Варданян произнес это уже в гардеробной, в полуподвале консерватории. Между нами и гримеркой Соколова было два этажа. – Позвольте?
Это он подал мне пальто.
– Арцах, ну хоть вы-то сегодня будьте по-простому, – взмолилась я.
– Хорошо, – хмыкнул он, – назад нагнитесь, я вам
Молоденькая гардеробщица посмотрела на Варданяна неодобрительно. Очевидно, до ее уровня культурного человека он не дотянул.
На улице противно моросило: январь в этом году выдался влажный и теплый. Декабрь был ему под стать. Так что граждане Тарасова зимнюю одежду из шкафов даже и не вынимали. Куда там, по такой парной сырости – еще перепреешь и простудишься.
От консерватории мы дошли до небольшой чайной, оформленной в восточном стиле.
– По-моему, для первого раза довольно неплохо, – осторожно заметила я, когда официантка принесла зеленый чай и рисовое печенье и оставила нас одних. – Смотрю, человек он очень вежливый; но, чуется мне, и впрямь опасный.
– Причем, Евгения, заметьте: совсем на опасного не похож.
– Такое уметь надо. Опытный товарищ, – согласилась я, надкусывая печенье.
– Вас-то тоже не заподозришь, – хмыкнул он. И, наклонившись вперед, спросил с мальчишеским любопытством: – Что, правда ножи в платье?
– Истинная правда.
– Не то чтобы я удивлен. А вы хорошо держались.
– Вы тоже, – подбодрила я. – Между прочим, делать кислую физию при таком человеке – это сильно. С вами он считается?
– Да. – Арцаха напоминание о встрече заставило поморщиться. – У меня ведь папа прокурор…
– …мама адвокат, – подхватила я, – и не забудьте мафиозную бабушку!
– И сам я, смею надеяться, не последний человек, – посмеялся Арцах, отпивая чай из бамбукового стакана. – Так что могу позволить себе немно-о-ожечко недовольства.
Он досмеялся. Смерил меня взглядом, помялся, похмурился…
– Что? – подтолкнула я. Давай, Варданян, говори, чего там у тебя на душе. Чую ж, что неспокоен.
– Серьезно, если вам не понравится его предложение… Отказывайтесь, а то и к черту шлите! Вы можете себе это позволить! – выпалил Арцах.
– Почему вы так уверены, что мне обязательно не понравится его предложение, и я откажусь? – Я посмотрела на него, матерого журналиста, стреляного воробья. Выдержала паузу. – Или вы
– Ну уж от вас ничего не скроешь, – проворчал Варданян.
– Вы просто слишком громко думаете. – Я пыталась одновременно приободрить его и вызнать, что же его так беспокоит. – Серьезно, если вы что-то знаете или подозреваете – карты на стол! Знание – сила, а?
– Вас не напрягло, что корзина цветов была так, м-м-м-м…
– Я бы тоже ее хорошенько проверила, – пожала я плечами. – Если Соколо…
– Называйте его – пианист! – напомнил Арцах.
– Ладно, ладно. Если пианист знает, что ему может грозить опасность, а тут ему преподносят такую большую вещь… Я бы проверила. В цветах много что можно спрятать. У меня как-то был случай, охраняла оперную диву. Так ей в цветах змею спрятали! Правда, неядовитую: то ли ужа, то ли полоза. Но перепугалась она страшно.
– А вы не заметили, – прищурился Варданян, – что другие цветы в своей гримерке он этак не раздергивал?
– Не обратила внимания, – с досадой признала я.
– А это значит что? – Он глядел на меня, как учитель на отличницу, привычно ожидая, что я отвечу правильно.
Теперь уже я замялась. Примерила себя на место Соколова…
– Он знал эту, кхм,
– Я вам больше скажу, Женя! – азартно вскинулся Арцах, в запале тыча в меня указательным пальцем. – Пианист знал, что это не женщина! И знает этого человека, о-ох-х-х, он очень хорошо его знает!
Я отвела его руку в сторону. Узбечка-официантка, одетая «под японку», в простенькое кимоно с цветастым поясом, опасливо поглядывала на нас от дверей.
– Желаете еще чаю? – пропищала она, выдавив улыбку.
Бедная девочка, поздний час, а тут двое взрослых с каким-то странным разговором.
– Да, будьте так добры. Зеленый, без сахара. – Я успокаивающе улыбнулась ей. Мол, не волнуйся: если дядя сойдет с ума, тетя большая и сильная, тетя его скрутит.
Едва официантка ушла, Арцах на всякий случай выглянул в коридор. Вернулся за столик, сел, подгибая ноги (мы сидели на подушках, за низким столиком – не очень-то удобно, прямо скажем; сидишь на собственных пятках).
Затем ручкой быстро написал на салфетке одно слово, передал салфетку мне.
Я прочла и присвистнула.
– Вот-вот. – Салфетка была порвана в клочки, клочки отправились во внутренний карман пиджака. – Если не ошибаюсь, эта же организация курировала некоторые операции «Сигмы», в которой вы служили?
– Парочку-троечку. Таких, знаете, самых ядреных, – подтвердила я без особой конкретики. – Так он оттуда, этот мужик в платье?
– Да.
– Теперь ясно, почему он так мастерски загримирован и одет. От бабы натурально не отличишь, – обескураженно признала я. – Если, конечно, под юбку не заглядывать.
– Этот… тип перевоплощаться умеет. Хоть у меня глаз на переодетых и наметанный, но вот с ним – я просто отваливаю подальше, не пытаясь угадать.
– И как вы определяете, когда надо отваливать подальше? – поинтересовалась я.
– Если где появляется пианист, значит, и этот… агент неподалеку. Просто десять из десяти. Ему, агенту, лет не меньше, чем пианисту. Пианиста поймать он пытается уже о-о-очень долго. И, поверьте, между ними лучше не встревать. Я-то встрял, когда статьи готовил. Сунул нос, куда не надо. Вы, Евгения, на допросе с пристрастием когда-нибудь были?
– Только допрашивать доводилось, – буркнула я.
Мне стало противно от услышанного. Вспомнился вежливый женский голос за стенкой кабинки, худые длинные пальцы с изысканным маникюром. Эти пальцы дотронулись до моей руки, когда я передавала женщине из соседней кабинки несколько кусков туалетной бумаги. И все это время это был мужчина.
Жутковато становится, когда внешность
– А я на допрос попал вот к этому агенту. Один раз. Отпустил он меня только после того, как понял, что с меня и впрямь нечего взять. Даже разрешил опубликовать статьи. – Варданян скривился, будто лимон надкусил. – Ощущение осталось, будто у тебя во внутренностях пьяный патологоанатом поковырялся. Вот прямо пальцами.
– Короче, где один, там и второй, – подытожила я.
Подошла официантка со свежей порцией чая. Едва она скрылась, Арцах наклонился вперед и категорично произнес:
– Если пианист предложит вам охранять его самого – не соглашайтесь. Если кого другого – сами взвешивайте и решайте. Но лично Соколова – ни-за-что!
Он выпрямился и в несколько глотков опорожнил почти весь стакан.
Мне захотелось предложить выпить ему не чаю, а водки – я видела в меню саке. Но вслух я произнесла другое:
– Странно, что именно вас он попросил меня рекомендовать. У такого человека могут быть связи и пошире. У нас вполне могли бы найтись общие знакомые.
– А чего далеко ходить? – угрюмо усмехнулся Арцах. – Вы знаете меня, я знаю вас, я знаю его. Иногда чем проще, тем лучше. К тому же ему был нужен человек из Тарасова, здесь у него связей нет. Он здесь в первый раз; и лично я не стану спрашивать, какого черта ему понадобилось в нашей чудесной глухомани.
– Ну уж и в глухомани… – рассеянно отозвалась я. Ответ Арцаха показался мне каким-то мутным, недосказанным. Все-таки не походил мой знакомец из журналистских кругов на человека, на которого так просто можно надавить.
– Желаете что-нибудь еще?
На сей раз к нам подошла не миниатюрная узбечка в кимоно, которая приносила нам чай первые два раза. Этот долговязый мужик вообще не походил на официанта. Болезненно худой, будто иссушенный болезнью или голодовкой, вдобавок возрастной – лет пятьдесят, если не больше. Лицо с острыми чертами, щедро покрытое веснушками, доверия не внушало. Круглые черные глаза – как сверла, рот сжат в линию, а встрепанные короткие каштановые волосы придавали официанту вид городского сумасшедшего. Положение не спасали ни фартук, ни блокнот с предупредительно занесенным над ним карандашом. Карандаш в руках этого типа прежде всего напомнил заточенную деревяшку, которой можно запросто проткнуть чей-нибудь глаз.
Этот мужчина навис над нами, как пожарная каланча над одноэтажными домишками. Подавлял ростом, щерился во все зубы и разглядывал нас цепко, в упор.
В довершение всего он и в помещение проник чудовищно бесшумно, заставив меня и Арцаха вздрогнуть от неожиданности.
А это дурной знак.
Я перевела взгляд на его ступни в носках.
Большие. Не то сорок второй размер, не то сорок третий.
– Здравствуйте, Антон Владиславович – мрачно произнес Варданян. – Чайку?
Да, он застал нас врасплох. Если ожидаешь нападения, лучше не сидеть. Лишние секунды, которые тратишь на подъем, решают дело в пользу противника. Да и отбиваться труднее.
Мы же с Варданяном сидели на полу – все равно что лежали.
– Да, пожалуй. – «Официант» не прикоснулся к стаканам. Проверил заварочный чайник, поднял его, наклонил, не касаясь носика чайника ртом. Струя зеленого чая полилась ему в рот.
Потом он вернул чайник на место. И, подогнув ноги, уселся за столик рядом с нами. Не спрашивая разрешения.
– Вы к нему заходили?
Что я там говорила про конкретику в разговоре? Этот человек был антиподом Соколова: перешел сразу к делу. Вежливость? Какая еще вежливость?
– Арцах Суренович, вы нас не представите? – вклинилась я. – Очень интересно, что за Антон Владиславович к нам подсел.
– Антон Владиславович Маков. – «Официант» вспомнил про хорошие манеры.
Руки он не протянул, но хотя бы посмотрел в лицо, когда представился. Н-да, производить приятное впечатление – не его конек.
– Евгения Максимовна Охотникова. – Я руки тоже не подала. – Телохранитель.
Маков молча протянул служебное удостоверение. Внушительные увесистые корочки скрывали не менее увесистое и внушительное название организации. Я тщательно изучила удостоверение, чувствуя на себе сверлящий взгляд Макова. Самого Макова сверлил взглядом Варданян.
– Я знаю, что Соколов Артур Лаврентьевич позвал вас в свою гримерку для личной встречи, – с места в карьер продолжил агент. – Вы к нему заходили, не так ли?
– Допустим, – осторожно протянул Варданян.
– Я не вас спрашиваю.
– Если это допрос, вызывайте в участок, повесткой, – припечатал Арцах. – Официально.
– Снаружи отряд. – Маков перевел взгляд с меня на Арцаха и обратно. Совсем как Соколов сегодня после концерта. И смешно он в своем костюме не выглядел. Скорее – да, пугающе. Как человек, у которого не все в порядке с головой. – Восемь человек, вооруженные. По первому моему слову вас заберут по подозрению в соучастии.
– А что, этот ваш Артур Лаврентьевич уже что-то совершил? Здесь, в Тарасове? – с наивным видом спросила я. – Или нас заберут так, за компанию? За то, что рядом постояли, подышали одним воздухом?
Я говорила, одновременно машинально прикидывая – куда бить, если придется: в нос или в горло. Хорошо бы не пришлось, но обстановка в комнате образовалась очень нехорошая, напряженная. Руки невольно так и чесались.
Разрядил обстановку Арцах. Протянул руку, осторожно погладив меня по ладони (жест, у него лично не несущий ни малейшего сексуального подтекста). Пожал плечами и, сжевав печенюшку, проговорил:
– Можно в общем-то и сказать. Ничего такого. Вы, Антон Владиславович, знаете, что я с Соколовым знаком. Я его музыку очень люблю и повел Евгению Максимовну на его концерт. И так совпало, что в последнее время Артур Лаврентьевич беспокоится за свою жизнь – уж не знаю, насколько обоснованно. Во всяком случае, корзину с
Если бы взглядом можно было убивать, Маков уже оставил бы от Варданяна свеженький труп.