История Византийских императоров. От Исаака I Комнина до Алексея V Дуки Марцуфла

Но, несмотря на все старания царственных женщин, император никак не соглашался венчать соимператором Никифора Вриенния, чем вызвал новый взрыв ненависти к Иоанну. Ирина называла сына изнеженным, безрассудным и легкомысленным человеком, постоянно противопоставляя ему светлый, с ее точки зрения, образ любимой дочери. Дошло до того, что царь был вынужден брать в походы императрицу Ирину, опасаясь, что в его отсутствие она может организовать вместе с любимой дочерью заговор против сына Иоанна. Как видим, не только вследствие нежной привязанности император не желал оставлять царицу в одиночестве в Константинополе, но и по прагматичным соображениям — иногда любовь и честолюбивые идеи создают удивительные комбинации.

Однажды, выслушав в очередной раз стенания императрицы о «неблагодарном» сыне, царь не выдержал и воскликнул: «Неужели ты не перестанешь советовать мне того, что благоприятно твоей дочери, стараясь нарушить похвальный порядок, как будто ты сошла с ума? Кто из всех прежних Римских императоров, имея сына, способного царствовать, пренебрег им и предпочел ему зятя? Надо мной стали бы смеяться все римляне и меня сочли бы за сумасшедшего, если бы я, получив царство не путем законным, но кровью родных и средствами, несогласными с христианскими постановлениями, при назначении преемника отверг своего родного сына и принял к себе македонянина Вриенния»[381].

Впрочем, верный себе, император не давал окончательного ответа, не желая расстраивать жену и дочь. На все вопросы он уклончиво ответствовал, что имя преемника должно быть обсуждено более обстоятельно и в спокойной обстановке, когда прекратятся бесконечные войны. Так продолжалось до самой кончины императора, которая была близко.

В начале 1118 г., находясь на ипподроме во время игр, когда полил дождь и подул сильный ветер, царь внезапно почувствовал слабость. Его на руках срочно отнесли в Манганский дворец, и возле постели умирающего Алексея начались настоящие политические баталии. Царица Ирина делала все возможное, чтобы вымолить Римское царство для Анны Комнин, но император оставался непреклонным. Не добившись желаемого, она воскликнула в сердцах: «И при жизни ты отличался всяческим коварством, одно говоря, другое держа на уме. И ныне, при смерти, ты придерживаешься тех же обычаев, каким был верен при жизни!»

Несмотря на все хитрости императрицы, 15 августа 1118 г. Алексей I пригласил к себе сына Иоанна для последнего разговора. Пройдя к отцу, тот с его согласия снял с пальца Алексея Комнина перстень с изображением императорской печати и получил последние наставления. Выйдя из отцовской опочивальни с братом Исааком, придворными и оруженосцами, Иоанн поспешил к Большому царскому дворцу, и толпы константинопольцев, встречавшиеся им по пути, провозглашали юношу Римским царем Иоанном II Комнином.

Разгневанная Ирина попыталась в последний раз изменить ход событий. Она потребовала от сына прибыть к ней и запретила (!) ему именовать себя василевсом — тот, конечно, не послушался. Тогда она призвала Никифора Вриенния и пообещала тому содействие в присвоении царской власти, если зять тотчас выступит против Иоанна Комнина. Но Вриенний сильно отличался в части решимости и решительности от тещи и жены, а потому Ирину ждал лепет отказа. Ворвавшись после этого в комнату, где лежал Алексей Комнин, императрица вновь осыпала мужа бранью и рассказала, что-де Иоанн еще при его жизни объявил себя Римским василевсом. Царица надеялась, что возмущенный император переменит свое решение. Но и эта заготовка не сработала. Алексей I ничего не ответил жене, и лишь без слов поднял к потолку свои руки. Что он имел в виду — неизвестно. Возможно, царь хотел упрекнуть супругу за то, что в ту минуту, когда он кается перед Ангелами, она домогает его земными вопросами. Не менее вероятно, что отец от радости за сына поднял руки к небу. Он благодарил Бога за то, что Господь внял его мольбам и отдал Римское царство Иоанну.

Между тем Иоанн Комнин прибыл к Большому царскому дворцу, где его на входе попыталась остановить стража. В ответ он достал перстень отца, прошел с друзьями и немногими преданными ему воинами внутрь, а затем приказал запереть ворота и никого не пускать.

В ночь с 15 на 16 августа 1118 г. доблестный герой Византии, ее спаситель, неутомимый труженик и великий воин, император Алексей I Комнин скончался и был похоронен в монастыре Спаса, где уже давно приготовил себе могилу[382]. Иоанн вполне обоснованно опасался вооруженной попытки сестры и зятя отобрать царскую власть — и не безосновательно. Угроза его жизни была столь вероятна, что после кончины отца Иоанн не решился пойти с последним прощанием к телу и не смог проводить императора в последний путь.

После его смерти, пройдя через крушение своих надежд, супруга Ирина отправилась в приготовленные ей царские покои у монастыря Богородицы Благочестивой. Здесь она приютила дочь Анны Комнин Ирину, рано овдовевшую в результате несчастного случая, много общалась с монахами, изучала богословскую литературу, принимала посетителей и просителей. Для своего монастыря она лично написала строгий Типикон и сама же следила за его соблюдением. После смерти дочери Евдокии в 1120 г. Ирина возглавила обитель, завещав Анне и внучке нести расходы по его содержанию, передавая монастырь по наследству. Желая уберечь монастырское имущество от реквизиции или продажи, Ирина запретила сделки с ним. Позднее, испытав жесточайшее разочарование от жизни и потеряв мужа, к матери в монастырь переберется и сама Анна Комнин. Скончалась императрица Ирина в 1123 г.[383]

LX. Император Иоанн II Комнин (1118–1143)

Глава 1. «Семейный заговор». Войны на Западе

Римский василевс Иоанн II Комнин родился 13 сентября 1087 г. и уже в возрасте 3 лет был венчан отцом на царство как соимператор. Вместе с Алексеем I он участвовал в многочисленных военных походах и перенимал искусство управления Римским государством. В 1104 г. по настоянию отца Иоанн Комнин женился на дочери Венгерского короля Ласло I Святого (1077–1095) Пирошке («Красная девица», по-венгерски). Оставшись без отца (ее мать Аделаида Швабская умерла еще раньше), Пирошка попала под опеку нового Венгерского самодержца Кальмана (или Коломана) I Книжника (1095–1116), а затем, несмотря на свой протест (глубоко верующая девушка хотела принять монашеский постриг), была выдана замуж, чтобы укрепить дипломатические отношения между двумя державами. После замужества Пирошка была наречена Ириной. Впоследствии она будет канонизирована Восточной церковью как святая Ирина.

Эта благочестивейшая царственная чета заслуживает многих добрых слов. Даже современник, один из наиболее безжалостных критиков царей, с благоговением писал об Иоанне II Комнине: «Это был человек, который и царством управлял прекрасно, и жил богоугодно, и по нравственности не был ни распутен, ни невоздержан, и в дарах и издержках любил великолепие, как об этом говорят частые раздачи золота константинопольским жителям». Как заботливый и взыскательный отец, император чрезвычайно внимательно следил за соблюдением благопристойного поведения и вида своими домашними, обращая внимание даже на такие мелочи, как стрижка и состояние обуви. Он настоятельно требовал, чтобы и по внутренним качествам, и внешним видом его дети соответствовали царскому сану, а потому ни в чем не давал им поблажек.

При нем из дворца улетучилось пустословие, роскошь в еде и одежде. Сам Римский царь являл собой прекрасный образец строгости и воздержания, скромности и доброты. Очень редко его можно было увидеть хмурым или суровым. Открытый и приветливый, привыкший довольствоваться малым, любящий хорошую шутку, остроумный, он был любим византийцами. Достаточно сказать, что за все свое долгое царствование Иоанн II не казнил ни одного человека (!) и никого не изуродовал[384].

А жена, тихая и благочестивая св. Ирина, далекая от политики, была занята исключительно воспитанием детей и благотворительностью. Все средства, которые полагались ей из государственной казны или дарил супруг, она раздавала нищим, нисколько не заботясь о наследстве для дочерей. Ни один человек не уходил от царицы обделенный ее лаской, советом или подарком. Вместе с мужем св. Ирина основала на собственные средства монастырь Спаса Вседержителя. Императрица также активно патронировала венгерских паломников, отправлявшихся в Святую Землю. Супруги были счастливы в браке и имели восьмерых детей. В 1106 г. у них родились близнецы Алексей и Мария, в 1108 г. — Андроник, в 1110 г. — Анна, в 1115 г. — Исаак, в 1116 г. — Феодора, в 1118 г. — Мануил, в 1119 г. — Евдокия[385].

Однако начало царствования нового василевса римлян было отнюдь не безоблачным. В ночь, когда умер Алексей I Комнин, мать Иоанна Комнина Ирина отправила гонцов к сыну с требованием прибыть для выноса тела отца. Но император Иоанн II благоразумно не послушался матери — он обоснованно полагал, что его жизни угрожает опасность и решил пересидеть в Большом царском дворце. Лишь через несколько дней, когда все успокоилось, новый Римский император открыл двери во дворец всем желающим и начал править самодержавно Византийским государством[386].

По прошествии небольшого времени царь произвел некоторые перестановки в высших кругах сановников. Своему любимому брату Исааку император даровал титул севастократор и приблизил к себе. Он многократно делил с ним трапезу и просил совета по самым сложным вопросам. Упрочили свое положение двоюродный брат царя паракимомен Иоанн Комнин, протовестиарий Григорий Таронит и секретологофет (глава государственного казначейства) Григорий Каматир. Но, как ни странно, больше всех власти и доверия получил безродный турок Иоанн Аксух, некогда мальчиком взятый в плен в Никее и подаренный юному Иоанну Комнину. Став товарищем царевича, он делил с ним весь его досуг. Теперь же Иоанн был почтен титулом великого доместика (главнокомандующего) и получил в управление все вооруженные силы Римского государства. Несмотря на сомнительное происхождение, этот человек — открытый, благочестивый и великодушный, снискал большое уважение в народе и при дворе.

Хотя внешнее положение Византии все еще оставалось тревожным, Иоанн II Комнин был вынужден заниматься не столько военными делами, сколько безопасностью царского престола. Не успокоившаяся Анна Комнин решила в очередной раз вырвать власть, так упорно не дающуюся ей, из рук брата. Подговорив группу родственников и придворных, зимой с 1118 на 1119 г. она устроила заговор с целью убийства императора и передачи верховной власти своему мужу кесарю Никифору Вриеннию. К удивлению Анны, ее мать императрица Ирина категорически отказалась участвовать в заговоре, произнеся мудрую фразу: «Надобно искать царя, когда его нет, и не трогать его с места, когда он есть». Тем не менее честолюбивая женщина не послушалась совета матери.

Все было организовано на высшем уровне, и заговорщики, имевшие доступ к царю в любое время, договорились убить василевса ночью во время сна, когда Иоанн II будет отдыхать в Филопатийском цирке. Они подкупили охрану и ожидали приезда Никифора Вриенния, который тотчас после убийства самодержца должен был быть провозглашен императором. Каково же было их изумление, когда выяснилось, что «василевс» забыл о договоренностях и. проспал заговор. Анна Комнин была вне себя от ярости: в гневе она проклинала злую судьбу, сделавшую ее женщиной, а Никифора — мужчиной, сквернословила и оскорбляла мужа последними словами, но все было тщетно.

Наутро о несостоявшемся убийстве стало известно самому царю, без труда определившему перечень заговорщиков, из которых, впрочем, никто не пострадал — только имущество их было конфисковано. Более того, милосердный император оставил за Никифором Вриеннием его титул, а на следующий день после заговора отпраздновал во дворце свадьбы двух сыновей Анны Комнин. Что же касается конфискованного имущества, то вскоре оно было возвращено незадачливым заговорщикам обратно. Царь вначале решил передать эти средства своим соратникам, но Иоанн Аксух убедил императора пожалеть сестру Анну, а вслед за ней и остальных преступников[387].

Естественно, политическая карьера, выражаясь современным языком, 36-летней Анны Комнин была на этом завершена, и морально сломленная сестра царя уже окончательно отошла от дел. Нет, неистребимое честолюбие все еще бурлило в ней, но уже в форме воспоминаний о несбывшихся надеждах. В 1136 г. умер ее муж, а после смерти царственного брата Анна оказалась вообще позабыта своим племянником-императором, для которого являлась реликтом отжившей эпохи. Перебравшись в монастырь, основанный ее матерью, Анна Комнин нашла утешение в сочинительстве, и именно благодаря написанной ею «Алексиаде» нам известны многие подробности царствования Алексея I Комнина[388].

Враги подпирали, времени оставалось мало, и император Иоанн II направил всю свою энергию на внутреннюю реорганизацию Римского государства, которую начал, но не успел завершить его отец. Пытаясь отыскать источники для формирования и финансирования армии, он пошел на закрепление свободных крестьян-париков на землях крупных аристократов, прониаров, по принципу «крепостного права». За счет этого аристократы, которым выделялись обширные земельные угодья, становились обязанными по примеру западных дворян служить Византийскому императору. Собственно говоря, весь смысл пронии и заключался в праве прониара на подати с крестьян, обеспечивших его финансовые возможности для такого рода службы[389]. Эта форма землевладения не влекла за собой бесправия рядового земледельца, зато отношения между византийскими аристократами и императором выстроились на более надежной и органичной основе. Как ни малопопулярны в народе были эти меры, но они способствовали резкому увеличению численности римской армии, развитию сельского хозяйства и ремесленничества[390].

Иоанн II еще завершал внутренние перестановки, а на Востоке его уже ожидали старые враги Византии. Турки, решившие в связи со сменой императора «забыть» о договоре, заключенном с Алексеем I Комнином, напали на римские владения во Фригии. Однако василевс показал, что он — достойный сын своего отца: император продумал прекрасный стратегический план наступления на Восток с целью возврата бывших римских владений. Используя то обстоятельство, что силы турок отвлечены на крестоносцев, он начал наступление на Малую Азию, надеясь закрепиться там надолго и всерьез. Этот план основывался на точном расчете политической карты Востока.

К тому времени Иконийский султан, до сих пор распространявший свою власть на многих местных властителей и эмиров, утратил свое прежнее значение. От него откололось множество самостоятельных турецких государств, самым крупным из них являлось княжество с центром в Мелитене. Наследники покойного султана Малик-шаха (1110–1116) Масуд I (1116–1156) и его брат Арап, завладевший Мелитеной, вступили между собой в междоусобную войну, чем значительно облегчали задачи царя обезопасить области Византии от набегов сельджуков[391].

Чтобы последующие военные хитросплетения были более ясны, поясним, что императора Иоанна II Комнина волновал вопрос консолидации турецких сил в Сирии, что угрожало границам его Империи. Поэтому василевс, с одной стороны, предпринимал активные действия, чтобы поссорить между собой представителей различных тюркских династий, не дав самому сильному из них на тот момент времени объединить под своим началом соотечественников. С другой, желал в ходе этой борьбы вернуть себе захваченные ранее турками византийские земли. И, наконец, ставил перед собой цель обеспечить выполнение крестоносцами вассальных клятв перед ним, как своим сеньором.

Выступив весной 1119 г. в поход, он нанес туркам несколько поражений и захватил Лаодикею Фригийскую — его первым помощником в ходе осады стал Иоанн Аксух. Одновременно с этим, нейтрализуя врага, он натравил на Данишмендидов мелких турецких князей, а затем и эмира Тогрула Арслана, чтобы тот не смог направить помощь султану Иконии Масуду I. Сменив нескольких военачальников и укрепив границу, царь, используя каждую свободную минуту, тренировал свои полки, приведя их к степени высокой боеготовности. Оценив на месте направление главных ударов турок, он решился на довольно рискованное предприятие — взять город Созополь в Памфилии, имевший важное стратегическое значение.

Надо сказать, Созополь находился в гористой местности и был защищен сильным гарнизоном. Поэтому царь пошел на хитрость: по его приказу начальник византийской кавалерии Пактиарий начал систематически нападать на крепость, неизменно отходя, едва турки пытались его контратаковать. Наконец, в один из дней турецкий гарнизон слишком оторвался от Созополя и попал в ловушку. После того как почти все турки были перебиты на поле боя, византийская армия беспрепятственно заняла пустой город. Вслед за этим были освобождены от сельджуков многие восточные города, включая сильную крепость Иеракокорифитис («Ястребиная вершина»)[392]. Этот поход произвел такое сильное впечатление на турок, что в течение нескольких лет они не осмеливались на широкомасштабные военные действия против Византии.

Как и его отец, Иоанн Комнин был решительным сторонником мира с Западом и постепенного восстановления церковного общения. И, надо сказать, его авторитет на Западе был чрезвычайно высок. В 1120 г. аббат Клюни Петр Благочестивый написал василевсу письмо, в котором выражал ту мысль, что Римский император по своему предназначению поставлен наблюдать за всеми Церквами, а потому просит Комнина проявить свое императорское благоволение дому клюнийцев в Циветоте. И, казалось, мир действительно может воцариться в Кафолической Церкви. Тот же аббат Петр в письме Константинопольскому патриарху называл своего корреспондента «преподобным и великим наместником Бога в Константинополе» и вообще желал посетить столицу императоров — «христианский град, основанный Господом Иисусом Христом и императором Константином»[393].

Впрочем, нельзя отвергать и то предположение, что помимо высоких материй аббат действовал по поручению Рима, поскольку в те дни положение дел в Иерусалимском королевстве оставалось далеко не блестящим, и без помощи Византии едва ли было возможно справиться с турками, окружавшими государства крестоносцев. В 1120 г. пилигримы на Соборе в Наблусе, что находился рядом со Святым городом, обсуждали варианты противодействия мусульманам и обратились с письмом к папе Каллисту II (1119–1124), в котором просили того объявить новый Крестовый поход. На этот призыв откликнулись итальянцы, представившие пилигримам свои суда, при помощи которых латиняне захватили в 1124 г. богатый город Тир. Правда, взамен венецианцы получили поистине царские привилегии, не идущие ни в какое сравнение со средствами, потраченными ими на снаряжение флота. Еще одна попытка изменить рисунок стратегии была предпринята с помощью вновь прибывших на Восток западных рыцарей в 1129 г. королем Балдуином II, когда тот попытался захватить Дамаск. Но эта кампания оказалась неудачной[394].

Время передышки Иоанн II Комнин использовал для нормализации жизни в Империи — любая война чрезвычайно тягостна для населения и выбивает государство из привычного образа жизни. Но в 1122 г. ему пришлось вновь отправляться в поход, поскольку разбитые князем Владимиром Мономахом печенеги в большом количестве перешли через Дунай и начали грабить Фракию. Император срочно собрал армию, а попутно, желая выиграть время, направил к печенегам послов с предложением мира. Как обычно, византийские дипломаты оказались на высоте положения — они вели сложную игру с вождями различных печенежских родов, внеся в стан врагов разномыслие. Одни печенеги высказались за немедленный мир с византийцами, восприняв его как благо, другие ханы были готовы обсуждать его условия. Но главное — степняки обманулись, решив, что византийцы небоеспособны, а потому их нечего опасаться. И когда в одну из ночей император во главе римской армии напал на их становища, печенеги были изумлены.

Все же это был очень сильный и многочисленный враг, а потому битва сложилась тяжелая и затяжная. Придя в себя, степные разбойники соорудили круг из повозок, откуда их конные части смело контратаковали византийцев. Царь все время сражался в первых рядах, был ранен стрелой в ногу, но неизменно направлялся туда, где возникала самая горячая схватка. Когда же римские солдаты уже устали, а враги перешли в контрнаступление, император встал на колени перед иконой Богородицы и воззвал к Ней с горячей молитвой. После этого во главе своих гвардейцев, набранных из англов и саксов, царь бросился на печенежские повозки и прорвал вражеский строй[395]. Теперь участь сражения была решена — печенеги бежали, а византийцы преследовали их, убивая тысячами. Враг был разгромлен совершенно, и византийцам удалось захватить в плен невероятное множество степняков. Это была грандиознейшая победа — равная той, которую в 1091 г. одержал Алексей Комнин[396].

Некоторые из пленных печенегов были проданы в рабство, другие, приняв Православие, поступили на византийскую службу, третьих принудительно переселили в римские провинции, заставив принять оседлый образ жизни. В благодарность Спасителю за дарованную Им победу василевс отслужил молебен и приказал установить новый, «печенежский» праздник[397].

Только покончили с этим врагом, как в 1124 г. западные области Римской империи вновь попали под удар завоевателей — на этот раз сербов. Скорый на подъем, царь немедленно выступил в поход и нанес сербам тяжелое поражение, захватив большую добычу и множество пленных. Примечательно, что захваченные его солдатами сербы были переселены в Никомидию, где их наделили землей. Небольшая часть мужчин, выразивших соответствующее желание, была принята в состав римских полков.

Но тут царю пришлось испить и горечь поражений. Понимая, что национальная торговля обречена на забвение, пока венецианцы имеют преимущества перед византийцами, император еще в 1118 г. предупредил недавних союзников, что не намерен пролонгировать старое соглашение, заключенное в 1082 г. его отцом. Для тех это стало громом среди ясного неба — венецианцы не только не думали над тем, что срок действий их привилегий истек, но рассчитывали на еще большие преференции. Решив наказать Константинополь за «коварство», в апреле 1122 г. они направили свой флот из 71 военного корабля и многочисленных мелких судов на остров Корфу. Началась война.

Однако на дворе был уже не 1082 г., да и сам Иоанн II Комнин мало походил на труса. Он разместил на острове сильный византийский гарнизон, и, потратив 6 месяцев на осаду, венецианцы были вынуждены с позором уйти. Вместо Корфу они решили удовольствоваться завоеваниями торговых прав на Востоке, куда их горячо звали крестоносцы — особенно после того, как Иерусалимский король Балдуин II попал в плен мусульманам. Все же мстительные венецианцы весной 1123 г. по дороге заглянули на острова Лесбос, Родос, Хиос и Кипр и разграбили их[398].

По прошествии 3 лет венецианцы, успешно воевавшие на Востоке, разгромившие африканских арабов и спасшие крестоносцев в Иерусалиме от неминуемой гибели, вновь дали о себе знать Византии. Благодаря своему мощному флоту и неисчерпаемым финансовым ресурсам, они нанесли сильное поражение венграм в Далмации в 1125 г., а вслед за этим византийцам в Кефалонии. Византийская держава не могла воевать сразу на всех фронтах, а потому, горько сожалея об этом вынужденном поступке, василевс вернул венецианцам те торговые льготы, какие им дал в 1082 г. император Алексей I Комнин. По крайней мере о большем просить венецианцы уже не осмелились.

Как обычно, когда политические интересы и субъективные обстоятельства не нарушали мир Церквей, Рим и Константинополь естественно тянулись друг к другу. В 1124 и 1126 гг. император и понтифик обменялись посольствами, имевшими целью разведать обстановку и возможность примирения. Примечательно, что обе стороны старательно избегали богословских споров, по-видимому, опасаясь, что из-за них переговоры могут сорваться. Правда, развитию этих мирных инициатив вскоре помешала война[399].

В 1124 г. погиб отчим Тогрул Арслана Артукид Балак, и эмир Данишмендидов Гази II (1104–1134) захватил Мелитену. Вслед за этим он отвоевал у Византии Анкиру, Кастумуни и Гагру, продвинувшись в Пафлагонии до самого Черного моря. Опасаясь, что после победы над Боэмундом II турок будет претендовать на Антиохию, император предпринял в 1125 г. поход в Пафлагонию. Благодаря тонкой дипломатии Иоанна II Комнина, Гази II не получил помощи от наследников Румского султана. Более того, спасаясь от брата, Масуд бежал в Константинополь, где провел 4 года. Затем он перебрался к своему тестю Гази II и вернул себе трон. И уже его брат Арап спасался в столице Византии, где вскоре и умер[400].

В 1127 г. Византию ждало новое испытание — Венгерский король Иштван II (1116–1131) перешел с войском Дунай и разграбил города Сердику, Зевгмин и Браничев. Поводом к войне послужило бегство в Константинополь его ослепленного дяди Альмоша, брата бывшего короля Кальмана I Книжника. Естественно, св. Ирина приютила родственника, и Иштван II, сославшись на то, что жители Браничева якобы нападают на его подданных, расторг мирный договор. На самом деле ни для кого не являлось секретом, что венгры активно ищут выхода к побережью, для чего готовы объединиться с сербами. Нападение свершилось слишком неожиданно, а потому император не смог сразу же дать отпор врагам. Не желая рисковать, василевс отправился в Филиппополь, наладил линию обороны, и только летом 1128 г., собрав войска и флот на Дунае, решил дать венграм сражение. Переправившись с войском через Дунай, он разбил врага в нескольких битвах, вернул Зевмин и даже овладел частью венгерской земли — плодородной равниной между реками Дунаем и Савой.

Оставив гарнизон в Браничеве под командованием полководца Куртикия, царь вернулся в Константинополь, чем тут же воспользовались венгры. Она напали на город и после короткой, но яростной схватки овладели им. Нет сомнения в том, что караульная служба была поставлена в Браничеве из рук вон плохо, да и во время боя часть византийского войска сдалась в плен или искала спасения в бегстве. И тогда василевс продемонстрировал, что воинская дисциплина для него — не метафизическая категория. Хотя лично Куртикий сражался мужественно, император осудил полководца за измену и приказал высечь его в назидание всем остальным солдатам и командирам.

Вслед за этим произошло нападение сербов на крепость Рас, которую византийцы сдали. Участь командующего гарнизоном Критопла также оказалась незавидной — за трусость и неумение организовать войска император приказал переодеть того в женское платье и, посадив на осла, возить целый день по Константинополю. После этого, несмотря на болезнь, василевс лично возглавил римскую армию и направился на венгров и сербов. В ходе этой кампании успех не достался ни одной из сторон, но враги, взволнованные византийской мощью, заключили с Империей мирный договор, причем на более выгодных, чем ранее, для византийцев условиях[401].

А вскоре вновь стала актуальной никогда и не исчезавшая норманнская угроза. Только теперь во главе воинственных захватчиков стоял не герцог Апулии, а уже Сицилийский король Рожер I Отвиль (1130–1154), которого в 1130 г. антипапа Анаклет II (1130–1138) венчал королевской короной[402]. Это событие также не лишено интриги, поскольку рождение нового монарха Европы явилось следствием раздиравшей Рим схизмы. Законно избранного папу Иннокентия II (1130–1143) город не принял, и тот искал спасения и убежища у Французского короля Людовика VI Толстого. В сентябре 1130 г. в Этампе был срочно созван Собор галльских епископов, подтвердивших свою верность Иннокентию II. На этот раз солидарность с французами продемонстрировали и германцы, направившие к папе посольство с выражением преданности и верности[403].

В это время Западный император Лотарь II (1133–1137), избранный в 1125 г., после смерти Генриха V, королем Германии, вступил в жестокую борьбу с Фридрихом Гогенштауфеном (1105–1147), герцогом Швабии, захватившим часть родовых владений покойного императора, поскольку его мать Агнесса (1072–1143) приходилась тому родной сестрой. За антипапу хлопотали жители Вечного города, чрезвычайно полюбившие его, за Иннокентия II — германские епископы. В этой ситуации король выбрал сторону папы, надеясь на поддержку германского епископата. В 1132 г. король отправился в Рим, чтобы обеспечить права папы, но потерпел неудачу. Впрочем, видя рвение Лотаря II, Иннокентий II 4 июня 1133 г. венчал его главу императорской короной, после чего германец удалился к себе на родину, предварительно принеся папе клятву верности.

В свою очередь, настроение германских архиереев также легко объяснимо: Иннокентию II симпатизировал главный лидер эпохи св. Бернар Клервоский (1091–1153). Высокий и худой, основатель знаменитого монастыря Клерво в Шампани, великий проповедник и аскет, он был духовным знаменем своего века. Как всегда, симпатии и антипатии определяли некоторые субъективные факторы. В первую очередь Бернар невзлюбил антипапу Анаклета за то, что тот был выходцем монастыря Клюни, который аскет откровенно и открыто презирал. По мнению Бернара, затеяв доброе дело реформ, клюнийцы со временем предались разврату «мира сего», полюбив власть и роскошь. А, во-вторых, Анаклет имел еврейские корни. Разгневанный Бернар даже написал королю германцев характерное письмо, в котором, между прочим, были следующие строки: «Мне не подобает призывать людей к битве, и все же я говорю Вам со всей ответственностью, что долг поборника Церкви — защитить ее от безумства схизматиков. Ибо является оскорблением для Христа, что отпрыск евреев занимает престол святого Петра».

Антипапе ничего не оставалось, как искать признания у тех, кому он был нужен, — норманнов. И 27 сентября 1130 г. в Беневенто была подписана папская (вернее, антипапская) булла, согласно которой за Отвилями признавалось королевское достоинство и права на Сицилию, Апулию и Калабрию, а также на Неаполь и Капую. В обмен Рожер обязался выплачивать Анаклету ежегодную дань в размере 160 унций золота и принес антипапе вассальную присягу. Коронация совершилась на Рождество 1130 г. папским легатом в Палермо. Как ни странно, это событие окончательно решило вопрос... не в пользу антипапы. Встревоженный Лотарь II немедленно признал папой Иннокентия II, и теперь Анаклета поддерживали лишь Рожер Сицилийский, герцог Аквитании Гильом Х Святой (1127–1137) и далекий, а потому уже малоинтересный король Шотландии Давид I (1124–1153)[404].

Естественно, Иоанна II Комнина очень обеспокоили события на Сицилии: он помнил старые угрозы викингов и не сомневался о наличии у них планов по дальнейшему завоеванию Иллирии и других византийских территорий. В поисках союзников Комнин направил послов к Лотарю II. По дороге византийские послы остановились в Венеции, где выяснилось, что и для венецианцев укрепление Сицилии, сопряженное с постоянным пиратством норманнов, означает 40 тыс. золотых монет прямых убытков ежегодно. Византийцы и венецианцы решили соединить усилия и совместно направились к Лотарю II[405].

По счастью для византийцев, коронация Рожера I и поддержка им антипапы вызвали бурю эмоций на континенте, сразу восстановив против нового короля почти половину европейских государей. Восстали и южно-итальянские владения Отвилей, вследствие чего Рожеру I пришлось потратить много сил и средств, чтобы восстановить там свою власть. Более того, 24 июля 1132 г. возле города Ночере он потерпел тяжелое поражение от соединенных сил итальянских баронов. Это сильно уронило его престиж на полуострове, а ведь главный противник Лотарь II еще даже не вступил в войну[406].

Норманнская угроза способствовала политическому сближению Константинополя с Римским епископом Иннокентием II и, как следствие, с Лотарем II. В 1136 г. королевский посланник епископ Ансельм посетил Константинополь, желая обсудить совместные действия против норманнов. Попутно император предложил латинскому епископу принять участие в богословском диспуте, где оппонентом Ансельму стал Никомидийский архиепископ Никита. Как следует из письменного отчета Ансельма, диспут прошел в исключительно корректной и дружеской обстановке. Никомидийский архиепископ заявил, что византийцы готовы признать исхождение Святого Духа через Сына, но не от Сына. Грек также указал, что многие Римские папы употребляли квасной хлеб, а не пресный для совершения Божественной Литургии. Хотя византийцы по-прежнему решительно отвергли идею о верховной власти Римского епископа в Церкви, относились к Апостольской кафедре они очень уважительно. И даже признали вину своего патриарха Михаила Керуллария в расколе 1054 г. Но в целом миссия Ансельма в этой части осталась безрезультативной, поскольку византийцы были готовы признать главенство Римского епископа в пентархии остальных патриархов, но никак не «князем священников».

В весьма почтительном послании латинскому епископу Никита объясняет позицию восточного епископата: «Римская церковь из гордыни стала притязать на монархию, которой не подразумевает ее служение, и которая разделила епископов и Церкви Востока и Запада после разделения Империи. Можем ли мы признать ее декреты, принятые не только без совета с нами, но и без нашего ведома? Коль скоро Римский понтифик, сидя на горделивом троне своей славы, желает грозить нам и, так сказать, бросать нам указы с высоты, коль скоро он хочет судить нас и даже править нами и нашими церквами, причем не путем совета с нами, а как ему заблагорассудится, — можно ли тогда вообще говорить о братстве или хотя бы о родстве? Мы были бы рабами, а не сынами, а Римская церковь была бы не набожной матерью своих сынов, а властной и жестокосердной госпожой своих рабов. Истина Христова позволила нам родиться не в рабстве, но в свободе — в лоне матери-Церкви. Прошу простить меня за то, что говорю подобное о Римской церкви, ибо я, как и ты, преклоняюсь перед ней. Однако я не могу вместе с тобой идти за ней куда угодно, и не считаю, что таковое вообще необходимо»[407].

Впрочем, отдельная неудача в переговорах между Римом и Константинополем еще не означала невозможности соединиться в случае общей угрозы. А она была чрезвычайно актуальной. Желая снести с престола Анаклета, Лотарь II в 1137 г. предпринял новый поход на Рим, который оборонял отряд норманнов Рожера Сицилийского. По счастью для норманна, император Лотарь II был уже стар — ему шел 63 год, и 4 декабря 1137 г. он скончался в бедной крестьянской лачужке в Тироле. А всего 2 месяца спустя умер и Анаклет. Его преемник, принявший имя Виктор II (1138), понимая бесперспективность борьбы, почти немедленно снял с себя сан. Власть Иннокентия II была полностью восстановлена. Естественно, как мудрый политик, Рожер Сицилийский тут же признал власть папы, но тот по непостижимым причинам возобновил действие отлучения, наложенного ранее на норманна и его детей.

Новым Германским королем, а затем и Западным императором был избран Конрад III Гогенштауфен (1138–1152), с которым Иоанн Комнин также завязал тесные союзнические отношения. Поскольку усиление норманнов в Сицилии несло угрозу и византийцам, и германцам, оба правителя заключили мирный договор. И хотя война Конрада III с Рожером I так и не началась, сам факт этого союза послужил сдерживающим средством для норманнов, поспешивших завязать с Константинополем мирные переговоры[408].

Как ни странно, внакладе остался лишь Римский папа. Желая примерно наказать Рожера, папа с армией направился на юг, но 22 июля 1139 г. близ города Галуччо был разгромлен сицилийской армией. Сам папа, его свита и казна попали в плен (!). Делать нечего, и Иннокентий II признал Рожера королем Сицилии, равно как и его права на все захваченные им земли. А затем отслужил торжественную мессу в храме, после чего уже свободным человеком вернулся в Рим[409].

Тем не менее, опасаясь новой коалиции против себя, Рожер I начал длительные переговоры с Константинополем, надеясь или исключить как минимум Византию из числа своих врагов, или вообще заключить с ней мирный договор. По обыкновению, Сицилийский король вел вариативную дипломатию, что-то обещая всем сразу, но всегда имея в виду исключительно собственные интересы. Когда сын Боэмунда, Боэмунд II, князь Антиохийский (1118–1130), погиб в сражении с Данишмендидами, Рожер I, как прямой родственник, в традициях Западной Европы предъявил свои претензии на Антиохию. А в Константинополь ушло посольство с предложением короля Сицилии женить одного из своих сыновей на византийской принцессе.

Внешне выгода казалась сама собой очевидной: обе державы объединяют свои усилия, а территориальные притязания утрачивают остроту, поскольку в любом случае спорные земли остаются «в семье». Однако византийская дипломатия обладала таким громадным опытом, что легко разгадала тайные мысли норманна. Предложение Рожера Сицилийского не нашло особого расположения у византийцев ни при Иоанне II Комнине, ни после его смерти, хотя и прямого отказа он также не получил.

Нам же данная история интересна тем, что она наглядно демонстрирует, насколько изменилось внешнее положение и международный авторитет Византийской империи буквально за три десятилетия. Уже не Константинополь мечтал о мире с норманнами и судорожно принимал малейшую военную помощь на любых условиях, а могущественный Сицилийский король униженно предлагал различные варианты Римскому царю, мечтая заручиться его расположением к себе.

Глава 2. «Немного я пробыл в царских чертогах...» Император-солдат

Несмотря на героические усилия императоров Алексея I и Иоанна II Комнинов, положение византийцев на Востоке все еще оставалось неустойчивым. И его осложнила измена, свившая гнездо в царской семье. В 1122 г. брат императора севастократор Исаак соблазнился мыслью о царском титуле и устроил неудачный заговор против василевса. Поняв, что впереди его ждет только суд и бесчестье, он спешно оставил столицу и перебрался к туркам. Там Исаак подговаривал султана Иконии собрать войска и напасть на Римскую империю, легализовав поход своим правом на царский престол. По счастью, до братоубийства дело не дошло — турки, которые к тому времени уже успели ощутить на себе полководческий талант императора Иоанна II Комнина, не спешили предоставить мятежному севастократору солдат[410].

Зиму с 1130 на 1131 г. севастократор Исаак провел у Трапезундского дуки Гавра, а затем перебрался к правителю Армянской Киликии Левону I (1129–1140), причем его сын Иоанн женился на дочери Левона, а затем вновь отправился в Иконию. Повсюду Исаак разжигал ненависть к Византии, а попутно тайно сносился со своей партией в Константинополе, в которую входили многие знатные сановники. По счастью, из его затеи ничего не вышло, и власть Иоанна II Комнина в Римской империи по-прежнему оставалась крепкой[411].

В эти годы Сельджукская империя переживала времена раздора, особенно кровавого в Месопотамии, Ираке и Иране. Султан Махмуд (1118–1131) умер в 1131 г. и оставил свои владения в Ираке и Южном Иране сыну Дауду. Однако султан Саджар Хорасанский (1118–1159), последний из Великих сельджуков, распорядился передать их брату покойного Тугрилу Казвинскому, правителю Северного Ирана. После этого целый ряд лиц предъявили свои претензии на наследство: Масуд Фарсский, правитель Южного Ирана, и Сельджукшах Азербайджанский. Оставшись без поддержки, Дауд благоразумно покинул Багдад, за который немедленно схватились Тугрил и Масуд. С помощью Саджара столица Ирака была присоединена к владениям Тугрила, впрочем, ненадолго — в скором времени Сельджукшах с помощью халифа Абу Мансура аль Мустаршида (1118–1135) выгнал Тугрила из Багдада.

Масуд обратился за помощью к курдам, но при Тикрите потерпел жестокое поражение от войск халифа. Это событие встревожило Саджара, опасавшегося растущей мощи халифа. А потому по его приказу курды в 1132 г. вновь напали на Багдад вместе с бедуинами Дюбаса, но вновь победа досталась Абу Мансуру аль Мустаршиду, который, желая развить успех, в 1133 г. привел свою армию к Мосулу. Увы, на этот раз военное счастье изменило ему, и через 3 месяца он был вынужден отступить. А в 1135 г. в сражении при Даймарге армия халифа потерпела страшное поражение от его соперников за Ирак, Абу Мансур аль Мустаршид был отправлен в изгнание в Азербайджан, где его убили два наемных убийцы из секты ассасинов. Следующие за ним халифы не были счастливее, а потому Масуд, укрепив свое положение, вместе с курдами мог начать войну с крестоносцами.

В Египте ситуация также была далека от спокойствия. Фатимидский халиф аль-Хафиз (1130–1149), получивший единоличную власть после убийства своего брата, попытался в 1135 г. ограничить власть визирей, назначив на эту должность своего сына Хасана. Но тот, жестокий безумец, обезглавил в один день по вздорному обвинению 40 эмиров (!), после чего в Египте начались беспорядки. Чтобы спасти себя, халиф отравил сына и выдал его труп мятежникам. Лишь теперь халиф смог приступить к подготовке к войне с «неверными», угрожавшей, разумеется, прямо или косвенно Византии[412].

Естественно, игнорировать потенциальные угрозы в адрес Византии император не мог и не хотел. В 1132 г. царь направился с войском к городу Кастамоне, близ Анкары, и без особого труда овладел им. Это была поистине великолепная победа, и по возвращении в Константинополь император организовал триумфальное шествие, проехал по улицам столицы на серебряной колеснице, которую приказал специально изготовить для этого случая. На нее поместили икону Богородицы и Приснодевы Марии, а сам василевс шел впереди, держа в руках крест. Шествие дошло до храма Святой Софии, где был отслужен благодарственный молебен.

Ни царь, ни войско не успели даже снять доспехи, как поступили известия о нападении эмира Сиваса (района в Центральной Анатолии) Мухаммада II (1134–1142), сына Гази II Данишмендина, на Кастамону. Город был взят штурмом, а римский гарнизон уничтожен. Практически немедленно армия Византии двинулась на войну, однако месть не состоялась: еще в дороге император узнал, что скончалась его любимая супруга св. Ирина, и, заболев от этого известия, возвратился в столицу. Ему пришлось предать земле уже тело не царицы, а монахини: почувствовав приближение смерти, императрица приняла постриг под именем Ксения и тихо скончалась 13 августа 1134 г.

Едва уняв горе от потери любимого человека, царь вернулся к театру военных действий. Он узнал, что Мухаммад II находится во вражде с Иконийским султаном Масутом I, а потому тут же заключил с последним мирный договор и предложил объединить усилия. Но данный военный союз был непрочен и скоротечен: Мухаммад в свою очередь также направил послов к Масуту и убедил единоверца и соотечественника, что мир между ними надежнее, чем его союзнические отношения с византийцами. В результате турки выступили единым фронтом, и императору пришлось по ходу событий менять стратегию всей военной кампании. Он ушел с войском в лагерь на реке Риндаке, но затем, перегруппировав силы, вновь перешел в наступление и нанес поражение туркам, захватив Кастамону обратно[413].

Более того, Иоанн II решил развить успех и захватить сильно укрепленный город Гангр в Пафлагонии. Осадив город, он долгое время осыпал его стрелами и камнями из метательных орудий, пока наконец турки не сдались. Оставив в Гангре 2-тысячный гарнизон, император возвратился в Константинополь. К сожалению, новое приобретение недолго оставалось в римской собственности: как только император с войском покинул территорию Пафлагонии, турки в большом количестве напали на город и после тяжелой осады овладели им[414].

Хотя территориальные завоевания оказались не очень долговечными, для всех заинтересованных лиц открылось, что уже не турки, а византийцы диктуют стратегию Восточной войны. Не византийцам, а сельджукам приходится отбиваться — с каждым годом делать это становилось все тяжелее и тяжелее.

В 1135 г. царь задумал развить успех. Теперь в поле его зрения попала Киликийская Армения или Малая Армения, расширившая свои пределы за счет византийских земель, вступившая в союзнические отношения с крестоносцами и откровенно враждебная Константинополю. Мало того что Левон помогал севастократору Исааку. Незадолго перед описываемыми событиями он, используя тяжелое положение Римской империи, попытался занять Селевкию. Надо сказать, что переселение армян в Месопотамию началось уже в XI веке, чему, как ни странно, способствовало наступление турок-сельджуков. На удивление быстро армяне ужились с турками и постепенно заняли многие области в Сирии, Киликии и Каппадокии — их вожди лишь номинально числились подданными Византийского императора. Кроме того, вследствие наступления крестоносцев часть армянских князей перешла под протекторат правителей вновь образованных вождями 1-го Крестового похода латинских государств. Фактически Иоанну II Комнину пришлось заново покорять старые римские владения и усмирять новых врагов[415]

Второй стратегической целью наступления Византии император избрал Антиохию, где крестоносцы создали самостоятельное княжество. Поэтому его поход был вызван не только военными, но и политическими соображениями. Как уже отмечалось выше, после смерти в 1130 г. князя Антиохии Боэмунда II единственной наследницей стала малолетняя Констанция (1130–1163), его дочь, находившаяся под опекой своей матери, вдовы Алисы. Желая сохранить свое влияние в княжестве, Алиса обратилась с предложением в Константинополь женить одного из сыновей Римского царя на Констанции, и, конечно, Иоанн II, желавший заполучить Антиохию обратно, поддержал данную инициативу. Но вмешался новый Иерусалимский король Фулько (1131–1143), открывший новую страницу крестоносного движения в Палестине.

Следует сказать несколько слов об этом далеко не ординарном человеке и правителе. Уже сам факт получения им королевского титула не лишен интриги. Поскольку у покойного Балдуина II не было наследников мужского пола, король, встретивший смерть, как и полагалось пилигриму, в монашеском одеянии, выбрал для своих трех дочерей мужей. Старшая из них, Мелисенда (1101–1161), рожденная от армянской жены покойного короля, и была выдана замуж за графа Анжу и Мена Фулько, которому исполнилось уже 40 лет — возраст по тем временам солидный. И теперь по праву мужа француз предъявил права на королевство, которые были признаны за ним вельможами Святого города. Правда, не все согласились с этим, и уже вскоре против нового короля составился заговор, душой которого стал бывший граф Шампани Гуго Иоппе (1093–1125). Друг основателя ордена тамплиеров Гуго де Пейна (1070–1136), он незадолго до описываемых событий оставил родину, отрекся от титула и вступил в орден рыцарей-храмовников. В общем, это была весьма колоритная и авторитетная фигура. И хотя заговорщики не смогли достигнуть своей цели, неожиданно выяснилось, что у Фулько есть и могущественные враги.

Первым из них стала княгиня Алиса Антиохийская, пожелавшая получить официальный титул правителя этого княжества. Ее естественными союзниками стали граф Понс Триполийский (1112–1137) и князь Жослен II Эдесский (1131–1159), сын Жослена I (1118–1131) и его жены Беатрис, дочери Армянского царя Констандина I (1095–1100), правителя Киликийской Армении. Причина их враждебного отношения к Иерусалимскому королю заключалась в том, что граф Эдессы получил свои земли не по праву ленной присяги Иерусалимскому королю, а как наследник отца, что шло вразрез с представлениями того времени. Разумеется, Жослен II мечтал создать собственную независимую династию с передачей власти по наследству, а не по желанию Иерусалимского короля, их сеньора. В свою очередь у Понса были собственные виды на Антиохию — он хотел расширить владения Триполийского княжества. Но Фульк быстро развеял их планы. В данном соперникам сражении он разбил армию графа Триполи, захватив того в плен, а затем привел правителя Эдессы к чуть запоздалой присяге[416].

А вслед за тем король Иерусалима неожиданно предложил руку Констанции графу Раймонду де Пуатье (1115–1149), сведя на нет предыдущие переговоры Алисы с Константинополем. Поскольку супруг ровно в три раза был старше своей жены, ни у кого не возникло сомнений относительно того, что брак носит политический характер и цель его предельно ясна. Фулько стремился усилить французскую линию на Востоке[417].

Нечего и говорить, что согласие честолюбивого графа Раймунда де Пуатье оскорбило Римского императора, поскольку откровенно игнорировало его права как сюзерена Антиохии. По крайней мере, сам василевс полагал, что связанные с ним ленной присягой правители латинских государств на Востоке не вправе решать столь значимые вопросы без его участия. И рейд к Антиохии должен был напомнить латинянам, кто является их сеньором[418]. Кроме того, втайне царь ставил перед собой еще более грандиозные задачи — восстановить византийское господство в долине Евфрата и политически подчинить Константинополю Иерусалимское королевство[419].

Хорошо продумав детали наступления, император выступил с армией в поход, который сложился очень удачно. Большое византийское войско без боя прошло через горные перевалы и овладело городом Тарсом. Не удовольствовавшись этим, Иоанн II после долгой осады и продолжительных боев против совместных войск турок и армян овладел такими важными и сильными крепостями, как Вака и Аназарб. Продолжая поход, василевс в 1137 г. прошел в Сирофиникию и возле города Пиза на реке Евфрат дал сражение туркам. Хотя битва сложилась очень тяжело и успех попеременно сопутствовал каждой из сторон, византийцам удалось нанести сельджукам поражение. Взяв после этого без труда Пизу, император передал ее во владение Эдесскому князю, подтвердившему свою ленную присягу[420].

Результаты кампании тем более обнадеживали, что, благодаря разумной политике Византийского василевса, многие турки, приняв Православие, перешли на римскую службу, чем значительно укрепили греческую армию[421].

После короткого отдыха император направился к городу Ферепа, которым также овладел без большого труда. Продолжив движение, он остановился лагерем у Истрии, расположенной в Месопотамии. Разрушив в скором времени и этот город, царь направился к Сезеру, возле которого разыгрались многочисленные бои, не приносившие успеха ни одной из сторон. В короткие промежутки между боями Иоанн II очень умело произвел реорганизацию армии, распределив все этнические группы по отдельным подразделениям. Византийцев он собрал в греческие легионы, из печенегов создал отдельные конные полки, а турок из дружественных племен, в массе перешедших на римскую службу, распределил по отдельным подразделениям. Царь справедливо рассудил, что, борясь рука об руку, единоплеменники будут гораздо лучше держать строй и, придерживаясь знакомой им тактике ведения боя, дополнят друг друга в сражениях. Участь Сезеры была уже предрешена, и все ожидали его падения со дня на день, когда поступили известия об осаде Эдессы турками. Получив в виде компенсации от осажденных богатые дары, император быстрым маршем направился к Антиохии, чтобы оттуда двинуться на помощь крестоносцам Эдессы. Решив эту задачу, Комнин вернулся к первоначальному плану и вскоре был уже у стен Антиохии.

Это не было праздничным шествием: турки активно атаковали римский арьергард, предпочитая быстрые конные атаки открытому сражению, но и здесь обманулись. Византийцы не только отбили все их нападения, но и взяли в плен нескольких знатных турецких вельмож. А 29 августа 1137 г. жители столицы Сирии радостно приветствовали своих спасителей, а самому Комнину устроили настоящий триумф: постелили по улицам Антиохии шелковые покрывала и вместе с православным священством вышли встречать его к воротам. Пораженный мощью Византийского царя, Раймонд де Пуатье подтвердил ленную присягу, для чего ему пришлось явиться в лагерь императора и продемонстрировать внешние признаки подчинения. Из Антиохии царь отправился в Киликию, а оттуда в Константинополь, нанеся по дороге турецким войскам еще несколько поражений и успешно выдержав все атаки сельджуков на свои полки[422].

Тем временем ситуация на Востоке вновь усложнилась. Мухаммад II Данишмендид не смог помочь Масуду отстоять свои земли от византийцев, и тот почел для себя за благо заключить мирный договор с Константинополем в сентябре 1134 г. Однако василевсу пришлось столкнуться с Зенгидами — новой мощной династией, созданной атабегом Мосула и Халеба Имад-ад-дин Зенги (1127–1146), могучим вассалом Сельджукидов. Родившийся в 1084 г. в семье видного турецкого военачальника, Зенги рано познакомился с картинами гражданских войн, интриг, заговоров и убийств, закаливших и ужесточивших его характер. Ловкий, сильный, абсолютно безжалостный, красивый мужчина с коричневым цветом кожи от вечно знойного восточного солнца, он уже при жизни стал легендарной фигурой. Заручившись поддержкой султана Мухаммада II, он был назначен в 1127 г. атабегом Мосула, стал военным советником султана и двух его сыновей.

Очень долго в специальной литературе Зенги изображали как правителя, посвятившего свою жизнь войне с латинянами. В действительности же интерес атабега распространялся в первую очередь на Месопотамию, где находился центр суннитского ислама и где располагались богатейшие города своего времени — Дамаск, Багдад, Мосул. Зенги, конечно, воевал и с византийцами, и с пилигримами, но эти войны имели для него, скорее, значение пограничных конфликтов. А стратегическая задача заключалась в перенесении центра влияния с Алеппо на Юг, а также захват Дамаска. Там в это время правил Унур, некогда служивший мамлюком у Тугтегина[423].

Этот полководец, рожденный царствовать, не мог оставаться безучастным зрителем той эпохи, когда царства создавались и разрушались в одночасье. Рядом располагались слабеющие Аббасиды, в другой стороне — беспокойный Азербайджан, поделенный на множество эмиратов, во главе которых стояли воинственные курды. «К благу ислама и к несчастию крестоносцев», как выразился один автор, походы Зенги проходили в непосредственной близости от владений пилигримов. А потому они были фактически обречены на несколько весьма тяжелых и обидных поражений от более сильного врага.

Совершенно неразборчивый в выборе средств, Зенги, тем не менее, стремился создать свое государство на началах права и справедливости. Дошло даже до того, что некий еврей осмелился принести жалобу на одного из самых известных офицеров войска Зенги, и тот рассмотрел ее. Зная о его силе и удачливости, жители маленьких городов сами нередко призывали Зенги на помощь, и тот никогда не пренебрегал такого рода «благотворительностью». В результате своего почти 20-летнего правления Зенги подчинил себе всю Месопотамию, за исключением северной ее части, оставшейся в руках Ортокидов, и почти всю Сирию. Если что-то и мешало ему полностью овладеть искомыми областями, так это необходимость вести войны против курдов и Ортокидов[424].

В 1135 г. Зенги открыто заявил свои права на Дамаск, и лишь вмешательство самого Багдадского халифа аль-Мустаршида (1118–1135) помешало ему взять город под свою руку. В 1137 г. Зенги повторил попытку, но на этот раз прибытие армии Иоанна Комнина не позволило ему взять город штурмом. Вернувшись в столицу, василевс предпринял меры по усилению армии, прекрасно понимая, что Зенги — не тот враг, с которым можно не считаться. Как обычно, император оказался прав. И то, что впоследствии пути Комнина редко пересекались с дорогами Зенги, можно отнести к подаркам истории.

В столице императора ждала нечаянная радость: с повинной вернулся брат Исаак и племянник Иоанн. Не получив в свое время поддержки у сельджуков, они долго скитались, вели полубедное существование и, наконец, отдали себя на милость царя. Приняв Исаака, император тут же простил ему и племяннику все прошлые прегрешения, а также восстановил их прежний статус и состояние. Вместе с василевсом примирению братьев радовались и рядовые константинопольцы, наглядно увидевшие милость и великодушие своего государя.

Но недолго Иоанну II удалось пробыть в Константинополе. Вскоре он получил сообщение об очередном нападении турок на земли, лежавшие в районе реки Сангарии, и, несмотря на болезнь, немедленно выступил в поход. Вняв просьбе брата, царь взял с собой в поход племянника, надеясь, что в ходе боевых действий Иоанн сможет искупить свою вину. Отбив атаки сельджуков, возвратив захваченную ими добычу, царь решил остановиться в городе Лопадий. Там он занялся укреплением границы, а попутно, созвав войска, организовал обучение новобранцев. Однако здесь царя настигла неприятная неожиданность, показавшая, что по своим боевым качествам и — главное — воинскому духу и дисциплине нынешняя римская армия все еще далека от полков «железных» стратиотов, которых вели в бой императоры Македонской династии. Солдаты, проведшие в походах более 3 лет, начали открыто возмущаться тем, что василевс не предоставил им возможности отдохнуть и повидаться с близкими. Император делал вид, будто ему ничего не известно о волнениях в полках, а командирам втайне говорил, что желает видеть армию, которая хотя бы частично соответствовала ему. Как ни в чем не бывало на воинском совете царь объявил, что целью следующего похода является фема Армениак, захваченная армянами, а также Трапезунд, власть над которым узурпировал Константин Гавр. Был определен и маршрут — через пафлагонийские земли вдоль побережья, чтобы, во-первых, обеспечить армию продовольствием, а, во-вторых, лишить неприятеля возможности окружить римское войско и напасть на него с двух сторон.

В феврале 1138 г. в Антиохии по приказу императора были арестованы все мусульманские купцы, чтобы они не смогли сообщить соотечественникам о подготовке византийской армии к выступлению. А в конце марта, соединившись с отрядами Раймунда де Пуатье, князя Эдессы Жослена II и рыцарями из ордена тамплиеров, византийцы осадили город Балат, взятый ими после 5-дневного штурма. Затем, в течение 6 дней, с 22 по 27 апреля 1138 г., царь занял Атареб, Маару и Кафартаб, 28 апреля подойдя к Шайразу. Городом в то время владел эмир Мункидит Абул Азакир Султан, не желавший подчиняться Зенги. Но когда турок узнал об этом, он немедленно двинулся к Шайразу, дабы отстоять его от конкурента. Для обеспечения успеха своей экспедиции Зенги даже обратился в Багдад за помощью. Помимо этого свои отряды ему прислали Мухаммад II Данишмендид и эмир Джазиры Артукид Даудуд[425].

К этому времени все вассалы рассорились между собой — особенно активничал князь Жослен II, пытавшийся подвигнуть Раймунда де Пуатье к независимости от Константинополя. В итоге граф потребовал пересмотреть свои ленные права на Антиохию, настаивая на дополнительном времени для переговоров с Иерусалимским королем. Понятно, что при таких настроениях ожидать от латинских вассалов воинского рвения было наивно. Назревал бунт, и император попросту оставил своего непокорного вассала. Но и в таких невыгодных для византийцев условиях Зенги не решился атаковать их, продолжая стоять неподалеку от Шайраза. Ситуацию разрешил правитель осажденного города, предложивший богатый выкуп Комнину за то, чтобы царь снял осаду. Окончательно разочаровавшийся в своих латинских союзниках, василевс согласился и направился обратно к Антиохии[426]. Когда же он попытался силой оружия напомнить им о своих обязательствах, папа Иннокентий II тут же издал энциклику, в которой осуждал войну Византии против христианских государей[427].

В 1139–1140 гг. продолжались военные действия с Данишмендидами, принесшие византийцам немалый успех. Император захватил почти всю Вифинию, хотя потерял едва ли не полный год, осаждая неприступную крепость Никсар. К сожалению, внешние условия также не благоприятствовали Римскому царю: Каппадокия, куда вторгся василевс, всегда отличалась тяжелым климатом, а в тот год выдалась необычайно суровая зима. Вследствие отсутствия продовольствия и фуража в армии ослабла дисциплина и боевой дух, и, что хуже всего, начался падеж лошадей — по существу, византийцы оказались без конницы. Этим воспользовались турки, легкая кавалерия которых чрезвычайно отягчала существование греков. Чтобы хоть как-то бороться с врагами, император приказал собрать всех годных лошадей и сформировать из них подвижные отряды — это оказалось эффективной мерой, хотя и недолговечной.

Понимая, что оставаться лагерем в безлюдной и бесплодной местности — смерти подобно, царь повел своих солдат дальше и достиг Неокесарии. Войско настолько обессилело и упало духом, что однажды, дабы прогнать атакующих турок, сын императора царевич Мануил вскочил на коня и в одиночку (!) с копьем наперевес помчался на врага. Его подвиг вдохновил уставших римских воинов, поддержавших атаку смелого юноши. Но по всему было видно, что армия истощена и неспособна воевать[428].

В принципе еще оставались шансы на победу, но тут произошло открытое предательство, резко уменьшившее шансы византийцев выйти живыми из этой кампании. Однажды перед началом очередного сражения император приказал своему племяннику Иоанну передать лошадь одному итальянскому рыцарю, сражавшемуся в рядах римской армии. Тот, забыв обо всех благодеяниях своего дяди, вспылил и на коне помчался к туркам. Все решили, будто юноша решил сразиться с врагом, но неожиданно тот отбросил копье и шлем, а затем, подъехав к турецким рядам, объявил, что хочет сдаться в плен. На этом месте чуть-чуть заглянем в будущее и удивимся хитросплетениям судьбы. Вслед за этим Иоанн вскоре примет ислам и женится на дочери нового Иконийского султана Кылыч Арслана II (1155–1192). Осев у турок, он получит от жены наследника, которому даст имя Сулейман-шаха (1178–1227). А сын Сулейман-паши Эртогрул (1198–1281) станет в свою очередь отцом знаменитого Османа I (1258–1326), далекий наследник которого в 1453 г. захватит Константинополь в полной уверенности о наличии у себя законных прав на Византию[429].

Но это все — в будущем. А сейчас Иоанн Комнин передал туркам планы Иоанна II, а также проинформировал сельджуков о состоянии римской армии. Очевидно также, что изменник передал врагам царя еще какую-то важную информацию, после чего судьба христианского воинства повисла на волоске. И здесь в очередной раз император продемонстрировал свои таланты полководца. Тщательно продумав новый план — на этот раз отступления, василевс сам блестяще его и реализовал. Римские полки один за другим так искусно и незаметно меняли позиции, что турки сразу не смогли обнаружить плавный уход византийцев с позиций. Дойдя до берега моря, василевс обезопасил себя и лишил сельджуков заслуженной победы. В январе 1141 г. император с армией был уже в Константинополе. Формально этот поход стал неудачным, но объективно, учитывая условия минувшей кампании, это отступление — великолепный образец высокого военного искусства[430].

Тем временем латиняне на себе почувствовали, что значит остаться без помощи императора. В 1137 г. Зенги отобрал у Раймунда де Пуатье все, что тому передал в ленное владение Иоанн II Комнин, отвоевал Маару, Кафартаб, Биззу и Атареб. Спасло Антиохию лишь то, что последующие 4 года Зенги был занят войной за обладание Дамаском[431].

Хуже того, в этом же злосчастном для пилигримов году Фульк решил прийти на помощь Раймунду II Триполийскому (1137–1152), наследовавшему своему отцу Понсу, на владения которого активно наступал неутомимый Зенги. Крестоносцы соединили свои силы, но близ города Барин, который они попытались деблокировать от турок, взявших его в осаду, Зенги нанес им тяжелое поражение. Многие латиняне легли на поле боя, сам Фульк с отрядом рыцарей скрылся в Барине, который вновь осадил Зенги. В скором времени король принял предложение турка и сдал крепость на условиях свободного выхода пилигримов из нее с оружием в руках.

Жаждавший отмщения за свой позор и оставленную сильную крепость, Фульк неожиданно нашел союзника в лице эмира Дамаска, всерьез и небезосновательно опасавшегося эмира Мосула. Поняв, что против соединенных сил латинян и сельджуков (!) ему пока не совладать, Зенги оставил свои попытки овладеть Дамаском и Антиохией и вернулся на Север. На время мир был достигнут[432].

Глава 3. Последние годы. Выбор царя

К этому времени вновь возник «норманнский вопрос», и между Германией и Византией под эгидой Апостольского престола начали активно курсировать послы, подготавливая очередной союз. Близость врага и интересов даже привели к тому, что в 1141 г. Иоанн II Комнин обратился к папе с посланием, в котором предлагал тому духовную власть над Восточной церковью при условии, что понтифик венчает его императором единой Римской империи. Как известно, из этого ничего не получилось, хотя сама инициатива василевса и реакция Запада показали, насколько укрепилась Византия и какой вес в международный делах имел ее император.

К 1140 г. Сицилийский король Рожер I Отвиль уже закончил все свои дела на материке, привел в покорность мятежных вассалов и создал замечательное по системе управления и религиозной толерантности государство, своим блеском затмевающее едва ли не все остальные государства Западной Европы. Тонкий политик, Рожер I Сицилийский почувствовал перемену, произошедшую с Византийской империей, скорректировав свои планы и оценки. Больше всего его беспокоил потенциальный союз двух сильнейших государств мира. Желая отвести угрозу от себя, он щедро (и тайно) направил золото в Германию, где его агенты расстраивали поход Конрада III Гогенштауфена на Южную Италию[433].

Попутно Рожер начал тонко играть на сближение с Константинополем. В первую очередь норманн решил пустить «пробный шар», затронув болезненную для восточного клира тему о прерогативах Константинопольского патриарха. По его приказу греческий архимандрит одного из монастырей Сицилии Нил Доксопатриос написал трактат «О патриарших престолах». В сочинении рефреном проходит та мысль, что после Халкидонского Собора 451 г. Римский папа утратил право на главенство в Кафолической Церкви, которую с тех давних пор возглавляет уже Константинопольский патриарх[434]. Безусловно, это был некий реверанс в сторону Константинополя, но слишком слабый, чтобы ему придали серьезное значение в византийской столице. Поэтому, завершая кампанию на Востоке, Иоанн II Комнин должен был думать о предстоящей войне на Западе, которая могла начаться в любой момент, как только военное давление Германского королевского дома на норманнов Сицилии ослабеет.

И он думал — как обычно, без спешки и суеты, и еще в 1140 г. пришел к выводу о том, что только поддержание в тонусе военного напряжения на Западе позволит ему обезопасить Римское государство от неожиданных нападений норманнских рыцарей. Лишь до тех пор, пока Германия воюет с Сицилией, Византия могла чувствовать себя спокойной. Для достижения этого далеко не простого по реализации плана он предложил Конраду III заключить брачный союз между их детьми. И уже вскоре в Германию направилось посольство с конкретным предложением — выдать одну из германских принцесс за младшего сына Римского царя Мануила. Король Конрад согласился и предложил в качестве невесты свою свояченицу Берту, дочь графа Зульцбаха. Поскольку Мануил не являлся наследником царского престола, брак можно было считать равноправным. Помимо этого Германский король обещал императору Иоанну Комнину начать новый поход в Италию, должный покончить с зарвавшимся сицилийцем. Это была большая дипломатическая победа Византийского царя, и в начале 1142 г. Берта прибыла в Константинополь. Как говорят, Мануил был не в восторге от своей избранницы, но, послушный воле отца, вступил в брак. Сыграли свадьбу, после которой его жена изменила имя, взяв греческое Ирина.

Понимая, что сицилийским норманнам сейчас не до Византии, весной 1141 г. Иоанн II Комнин вновь собрался в поход на Восток, желая реабилитироваться от прошлогодней неудачи. На этот раз его действия оказались успешными — удалось без больших сражений отбросить турок обратно из временно оставленных территорий. К зиме василевс вернулся в столицу, но весной 1142 г., как и прежде, сел на коня. Причина похода заключалась в том, что в апреле 1142 г. султан Алеппо нанес сильнейшее поражение латинянам, и правители Эдессы и Антиохии, которым угрожала серьезная опасность, умоляли Константинополь о помощи. Но и василевс уже не мог обмануться этими просьбами — желая получить гарантии, он потребовал от князя Эдессы заложников, а от Раймунда де Пуатье — передачи ему Антиохии. Эдесский князь не стал упрямиться и отдал в заложники свою дочь Изабеллу. Зато Раймунд взял паузу: ему очень не хотелось уступать прекрасное владение, да и латинские клирики в городе открыто протестовали против передачи их под власть «схизматиков»-греков. Этот отказ едва не решил судьбу Антиохии — император собирался наглядно подтвердить требования, продемонстрировав латинянам свою прекрасную армию[435].

Но это — потом, а пока что император прошел Фригию и достиг города Аттала (современная Анталья). Проживавшие здесь христиане так давно попали под власть турок, что завязали с ними тесные торговые отношения и ни при каких обстоятельствах не желали возвращаться в подданство Римского царя. Пока шли военные действия, императора настигла тяжелая утрата — внезапно от горячки в несколько дней скончался его старший сын Алексей. Едва успели оплакать его смерть, как умер второй, Андроник[436]. Безусловно, это была страшная трагедия — помимо отцовских чувств, император очень надеялся при помощи старших сыновей обеспечить преемственность своей династии и укрепить политическую стабильность Византии. Поэтому уже с 18 лет Алексей считался соимператором и получил право носить пурпурную обувь, а Андроник в 16 лет стал севастократором. И теперь их не стало...

Иоанн II стоически перенес этот страшный удар и, ничуть не подав вида (чего это ему стоило — не знает никто!), двинулся в Исаврию, а оттуда в Сирию — настало время присоединить к Византии Антиохию. Однако эти планы встретили дружную оппозицию со стороны крестоносцев, которые, поняв, для чего император желает войти в город с войском, потребовали принести заранее клятву, согласно которой Иоанн II не будет претендовать на «жемчужину Сирии». Реакция василевса была вполне прогнозируемой — не желая воевать с христианами, он, тем не менее, осадил город и разрешил своим солдатам опустошить окрестности Антиохии. Затем, предоставив крестоносцам время на обдумывание, удалился в Киликию, где его уже поджидала смерть[437].