Помоги проекту - поделись книгой:
Бумажный тигр (I. — «Материя»)
ФУНТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ. Глава 1
Тигр, Тигр, жгучий страх
Ты горишь в ночных лесах
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?
«Говяжья вырезка с грибами в слоёном тесте —
сложный рецепт. Подступаясь к нему, убедитесь,
что запаслись всеми необходимыми ингредиентами
в точном соответствии с приведённым списком.
Нет ничего, более вызывающего сочувствие, чем
джентльмен, вздумавший положиться на свою
интуицию там, где требовался точный расчёт, и в
решающий момент обнаруживший, что остался
без розмарина».
Колокольчик зазвонил ровно в четыре минуты пополудни, заставив Лэйда Лайвстоуна, владельца лавки «Бакалейные товары Лайвстоуна и Торпа», неразборчиво выругаться сквозь зубы.
Миддлдэк — не вечно гомонящий Айронглоу и не чопорный Олд-Донован, жизнь в нём течёт размеренно и неспешно, в раз и навсегда заведённом ритме, так что за долгие годы торговли в движении покупателей Лэйд привык разбираться не хуже, чем почтенный лоцман британского Королевского Флота — в карте океанских течений вокруг острова.
С утра обыкновенно наблюдалось некоторое оживление, напоминавшее мелкую, но бурную приливную волну. Взъерошенные и уставшие после ночной смены кэбмэны спешили шлёпнуть по прилавку грязной монетой, потребовав полфунта самого дешёвого жевательного табаку. Шатающиеся после гулянки моряки, завернувшие из Клифа и спутавшие бакалейную лавку с «Глупой Уткой», что через дорогу, норовили заказать пива.
К полудню всякая жизнь в Миддлдэке стихала, прячась от яростного тропического солнца Нового Бангора, и лишь вечером в торговле наступало приятное оживление. Дверной колокольчик начинал трезвонить почти ежеминутно и, вторя ему, приятным стрёкотом никелированных клавиш отзывался кассовый аппарат Сэнди. Сам Лэйд встречал эту волну как и подобает профессионалу. Засучив рукава, вооружившись совком для муки, уксусными склянками или гирьками для весов, он успевал везде и всюду, без конца взвешивая, упаковывая, советуя и находя время перекинуться с покупателями парой-другой ещё не залежавшихся шуток.
Полуденное же время было в лавке мёртвым сезоном. Зная это, Лэйд обычно отводил его под уборку и хозяйственные работы. Пользуясь затишьем, можно было перебрать старые свечи, переклеить этикетки на консервных банках, рассортировать чай или сделать что-нибудь ещё — в бакалейной лавке всегда не меньше хлопот, чем на борту корабля. Вот почему, услышав звон колокольчика, Лэйд Лайвстоун ощутил не столько обычное для лавочника удовлетворение, сколько раздражение.
— Кто? — громко спросил он, выглядывая из-за газеты, — Чего изволите?
К его удивлению, это был не какой-нибудь чумазый трубочист, вздумавший купить пару унций «Лучшего ежевичного мыла Соулбахера», и не повар ближайшей гостиницы, лишь к обеду обнаруживший нехватку кориандра. Не подгулявший шкипер, ищущий фосфорных спичек и не пекарь в поисках муки. Словом, совсем не тот покупатель, которого рассчитываешь увидеть в лавке, да ещё в разгар дневного зноя.
Ей было лет семьдесят — семьдесят пять, прикинул Лэйд. Может и меньше, но много слоёв чёрного крепа редко молодят человека. Почтенный Коронзон, и не жарко ей разгуливать по солнцепёку в глухом траурном платье? Лицо её показалось Лэйду незнакомым, и это удивило его. Хукахука — совсем небольшой район, и он привык считать, что знает всех своих покупателей.
— Добрый день, мистер Лайвстоун. Добрый день, мисс Прайс.
Спрятавшаяся за кассовым аппаратом Сэнди вздрогнула от неожиданности. Должно быть, опять украдкой читает своего Буссенара, подумал Лэйд, и уже дошла до того места, где капитан Сорви-голова прыгает в кишащее акулами море, чтобы добраться вплавь до форта Саймонстаун. Глаза её выглядели расширенными — видимо, тысячемильный путь, который пришлось проделать её воображению от Южной Африки до Британской Полинезии в считанные секунды, не прошёл для неё даром. Однако она быстро пришла в себя.
— Добрый день, миссис Гаррисон! Ну и ужасная жара на улице, правда? Хотите холодной мятной воды с лимоном?
— Нет, милочка, благодарю. Если можно, я хотела бы…
Её прервал металлический грохот, донёсшийся из подвала. Сам Лэйд даже не вздрогнул. Когда вынужден содержать бакалейную лавку, являющуюся вместилищем тысяч самых разных вещей, постепенно привыкаешь к подобного рода звукам. Судя по всему, жестяной балбес Дигги, прибирающийся в подвале, служившим складом, опять задел бидон с маслом или что-то в этом роде.
Но старая леди, которую Сэнди назвала миссис Гаррисон, застыла с гримасой страха на сухом, как орешек, лице.
— Всё в порядке, — торопливо сказал Лэйд, — Это Диоген, наш автоматон, самый большой растяпа и путаник к югу от двадцатого меридиана. Что могу предложить вам, миссис Гаррисон? Быть может, муки? Как раз вчера получили превосходную голландскую, первого сорта, шесть пенсов за фунт.
Миссис Гаррисон тихо засмеялась, отходя от страха. Миниатюрная, сухая, в своём глухом траурном платье из чёрного крепа, она выглядела старенькой благообразной мышкой, вздумавшей по какой-то причине внезапно покинуть свою уютную обжитую норку. Нет, подумал Лэйд, едва ли у неё кончилась мука. А если бы и кончилась, куда проще послать служанку, чем преодолевать пешком всю Хейвуд-стрит по такой-то жаре да в её возрасте. Может, ей нужна нюхательная соль?..
— Благодарю покорно, мука у меня ещё есть, — миссис Гаррисон близоруко прищурилась, разглядывая прилавки, — Нет, сегодня мне надо кое-что другое.
— Оливковое масло? — предположила Сэнди с готовностью, — Пачули?
По сравнению с кассовым аппаратом мисс Ассандра Прайс выглядела совсем небольшой, такой, что её едва можно было заметить, но Лэйд знал, что в ассортименте «Бакалейных товаров Лайвстоуна и Торпа» Сэнди разбирается не хуже него самого, даром что бухгалтерским гроссбухам и журналам поставок предпочитает своего вертопраха Буссенара…
— Взвесьте мне фунт чаю, если не сложно, — попросила миссис Гаррисон, — Я бы хотела чаю.
Взяв в руки жестяной совочек для чая, Лэйд не смог сдержать улыбки. В этот раз не для постоянных покупателей — вполне искренней. Ему не хотелось признаваться в этом даже себе, но стоило траурному силуэту миссис Гаррисон, обрамлённому чёрным крепом, возникнуть в дверях бакалейной лавки, в груди его поселилось неприятное ощущение вроде того, что бывает, когда открываешь бочонок с испорченным маслом. Скверный такой едва различимый душок…
Но сейчас это ощущение растворилось подчистую к его немалому облегчению.
— С удовольствием. Какой чай вы предпочитаете? Есть отличный «да хун пао», прямиком из Китая. Великолепно успокаивает нервную систему и приятен на вкус. Есть чёрный крупнолистовой «ассам», очень душистый и с мягким ароматом. Есть…
— А вы случайно не знаете, какой чай предпочитают брауни[2]?
Жестяной совочек для чая вдруг показался Лэйду непривычным и неудобным, как незнакомый инструмент. Будто ему не приходилось тысячи раз брать его в руки за прошедшие годы.
— Что вы сказали, миссис Гаррисон?
Лицо у неё было сухое, похожее на песочное печенье или галету. И, несмотря на вежливую улыбку, насмешливым не выглядело.
— Мне нужен чай для брауни, — спокойно повторила она, — Беда в том, что я совершенно не знаю, какой сорт предпочитают эти малыши. Как думаете, они больше любят «дарджилинг» или цейлонский сорт? А может, им понравится чай с бергамотом?
Надо посчитать до десяти, подумал Лэйд. Кто-то из Треста упоминал про восточного мудреца, который советовал считать мысленно до десяти всякий раз, когда происходит что-то странное, и тогда многие ситуации разрешаются сами собой.
Но этот восточный мудрец, кем бы он ни был, определённо никогда не ступал ногой на землю Нового Бангора. Иначе давно выжил бы из ума, обсчитавшись до смерти. На этом острове часто происходят такие вещи, для понимания которых, пожалуй, лучше быть арифмометром, чем живым человеком.
Сэнди встрепенулась на своём месте.
— Вы сказали брауни? Такие маленькие домашние существа, которые живут в хозяйском доме и шкодят по ночам?
Миссис Гаррисон невозмутимо кивнула.
— Они славные малыши и вовсе не такие шалуны, как принято считать. Если поддерживать с ними добрые отношения, они платят сторицей тому дому, под сенью которого обитают. Убирают ночами мусор, прядут пряжу, чинят всякие мелкие вещи, находят пропавшие монетки… Словом, пользы от них куда больше, чем беспокойства.
Чай для домашних брауни миссис Гаррисон. Вот, значит, как.
Лэйд, помедлив, положил совочек обратно на прилавок. Осторожно, как взведённый револьвер.
Полицейский участок Хукахука находится на другом конце Хейвуд-стрит, добрых полмили. Будь он столь же легконогим, как юный Тама, успел бы дойти туда за пару минут, но тридцать фунтов лишнего веса — не лучшее подспорье для марафона. У него уйдёт по меньшей мере десять минут.
Сейчас восемь минут пополудни, это значит, что Эйф Саливан уже закончил утренний обход и сейчас сидит за столом, полируя по своему обыкновению полицейскую каску и насвистывая под нос какой-нибудь фривольный ирландский мотивчик. Он молод, на обратный путь у него уйдёт минут пять, не более того. Хватит ли этого времени Сэнди, чтобы заговорить миссис Гаррисон зубы, не выпуская из лавки?
Лэйд едва не скрипнул зубами. Почтенный Коронзон, покровитель здравомыслия!
Эйф Саливан, конечно, славный парень и джентльмен, хоть и ирландец, он не станет говорить лишнего. Но достаточно будет пары просочившихся слов, как его поднимут на смех в Тресте. Этого повода Оллису Макензи хватит на целый месяц зубоскальства. Смотрите, это же старина Чабб, тот самый, что снабжает всех брауни Миддлдэка чаем! Я слышал, ты планируешь расширять дело, уже наладил поставки керосина для эльфов! Что дальше, консервированные персики для боггарта[3]? Дёготь для гоблинов?..
Лэйд на всякий случай мысленно досчитал до десяти.
— Значит, вы хотите угостить ваших брауни чаем? — уточнил он спокойно, — Что ж, весьма благоразумно с вашей стороны. Как говорит мистер Хиггс, ничто так не способствует добрым отношениям, как чашечка ароматного чая с имбирными сдобными булочками. И здесь он, несомненно, прав.
Миссис Гаррисон подняла на него удивлённый взгляд миндально-жёлтых глаз.
— Кто такой этот мистер Хиггс? — осведомилась она, — Он живёт на Хейвуд-стрит?
Где-то за кассой негромко фыркнула Сэнди.
— Едва ли этот джентльмен когда-нибудь посещал остров. Мистер Чабб… То есть, мистер Лайвстоун имеет в виду сэра Бартоломью Хиггса, автора «Большой поваренной книги Хиггса». У мистера Лайвстоуна очень трепетные чувства к этой книге.
Лэйд бросил в её сторону нарочито сердитый взгляд.
— Побольше уважения, мисс Прайс! В мире, в котором нам с вами посчастливилось жить, существуют лишь две книги, заслуживающие самого искреннего почитания и достойные того, чтоб всякий британец держал их подле себя. Это Библия и «Большая поваренная книга Хиггса». Одна из них — всеобъемлющий душеспасительный труд, содержащий всё необходимое христианину для духовного развития и совершенствования. С другой стороны… Что ж, в Библии тоже встречается несколько неплохих притч…
В другой день Сэнди не замедлила бы вступить в пикировку, у неё были свои счёты с мистером Хиггсом, но сейчас она явно обнаружила тему поинтереснее.
— У нас есть очень хороший «кимун», это китайский красный сорт. Душистый, пахнет фиалками, но он из дорогих, шиллинг за унцию. Наверно, это чересчур для… для ваших… гостей, да?
Миссис Гаррисон поджала тонкие морщинистые губы, что могло изображать улыбку.
— Всё в порядке, это меня не разорит, Сэнди, милочка. Кроме того, я чувствую необходимость задобрить их. Вы даже не представляете, до чего эти малютки обидчивые!
Лэйд ощутил некоторое облегчение — по крайней мере, разговор выворачивал на вполне твёрдую почву, которая была ему отчасти знакома. Вновь взявшись за совок, он безошибочно определил нужный сундук среди прочих и распахнул крышку.
— Обидчивы, а? Никогда бы не подумал!
Миссис Гаррисон горестно вздохнула.
— Иногда с ними бывает так непросто! Честно говоря, я сама виновата, не проследила за Эсси. Это моя камеристка — Эсси. В прошлый четверг я попросила её оставить на ночь крынку со свежими сливками в кухне, как мы обычно делаем это на протяжении последних тридцати лет. Брауни очень любят сливки, мистер Лайвстоун. Даже больше, чем сливовый пудинг или крекеры. Надо лишь помнить, что сливки непременно должны быть свежими. У них очень чуткое обоняние, просто очень чуткое!
Лэйд привычно сделал из вощёной бумаги свёрток и стал аккуратно ссыпать в него чай.
— Вот как, — нейтрально заметил он, — Что ж, если вы так говорите, должно быть, так оно и есть.
— Представляете себе моё смущение, когда утром крынка оказалась разбита вдребезги, а вместе с ней — по меньшей мере дюжина тарелок!
— Могу себе вообразить. Значит, это сделали брауни?
Миссис Гаррисон убеждённо кивнула.
— Ну разумеется. Больше и некому. Эта старая дурочка Эсси ошиблась и положила в крынку прокисшие сливки! Представляете? Неудивительно, что брауни пришли в негодование! Кислые сливки!
— Ужасно, мэм, — согласился Лэйд, силясь сохранить на лице непроницаемое выражение, — Просто кошмар.
— И не говорите, мистер Лайвстоун! Ужасная ошибка. Только боюсь, что иногда я сама соображаю не лучше, чем эта дурочка Эсси. Честно говоря, очень уж мне жаль было этих тарелок. Представьте себе, среди них были тарелки из моего свадебного сервиза, с вензелями Вильгельма Четвёртого!
— Должно быть, досадная утрата.
— Уж можете мне поверить! Тут, признаться, я поддалась злости. Я тридцать лет обходилась с нашими брауни как с домашними любимцами! Всегда угощала их, позволяла шалить по ночам, не требовала ничего сверх меры. Мне казалось, я вправе рассчитывать на хоть какую-то благодарность с их стороны! А вместо этого они так поступили со мной! И всё из-за ошибки, из-за каких-то сливок! Ну не нелепо ли?
Да, подумал он, крайне нелепо. Не сосчитать ли ещё раз до десяти?
— Весьма… неразумно с их стороны, миссис Гаррисон.
— Вот я и так считаю! Мне захотелось проучить их за эту шалость и я лишила их субботней порции сидра. Мои брауни любят сидр, уж я-то знаю. Могут выпить целую пинту за одну ночь! Но мне надо было показать им, кто в доме хозяин!
— И как?
— Лучше бы я этого не делала. На следующее утро выяснилось, что мелкий народец разбил вдребезги телефонный аппарат и, вдобавок, обрезал почти все провода гальванического освещения в доме!
Лэйд принялся заворачивать наполненный чаем свёрток. Он был уверен, что насыпал по меньшей мере пару лишних драхм, но счёл за лучшее не затягивать. Чем раньше эта выжившая из ума старуха уберётся из его лавки, тем проще ему будет сделать вид, будто ничего странного и не произошло. Что на улице обычный бангорский вторник, кипяще жаркий от количества растворённого в нём тропического солнца, и вокруг — привычный, утопающий в полуденной неге, Миддлдэк, безмятежный, как сонный индюк…
— Мне стоило остановиться ещё тогда, — миссис Гаррисон удручённо покачала головой, — Всем известно, брауни легкомысленны, как дети, но при этом столь же мстительны и злопамятны. Вместо того, чтоб загладить причинённую им обиду, я продолжала действовать им назло, пытаясь отстоять право распоряжаться в собственном доме. Был бы жив мой покойный Одрик, он бы меня понял. Он был капитаном корабля, знаете ли, и уж точно не стал бы терпеть подобного отношения… Неделю назад я обнаружила, что брауни сломали все задвижки на дверях и, вдобавок, использовали мой лучший фарфоровый соусник для… для…
Лицо миссис Гаррисон покраснело.
— Словом, для отправления своих нужд. Вот ведь маленькие мерзавцы!
Лэйд поймал взгляд Сэнди поверх кассового аппарата. Она уже не пыталась украдкой читать Буссенара, и неудивительно. Могут ли вымышленные приключения никогда не существовавшего капитана Сорви-головы соперничать с взаправдашними брауни?
— Очень грубо с их стороны, — сказала она, безотчётно понизив голос едва ли не до шёпота, — Но после этого, надеюсь, между вами восстановилось понимание?
Миссис Гаррисон вздохнула. Так слабо, что этот вздох не поколебал бы даже листков герани — если бы Лэйд когда-то счёл нужным поставить герань в своей лавке.
— Неделю назад они украли мои вставные зубы.
Только тогда он заметил её полускрытые морщинистыми губами пустые розовые дёсна.
Наверняка забыла свои вставные зубы в стакане с водой, который её камеристка утром, не глядя, выплеснула за окно…
— Ужасно, — Лэйд сознательно сделал лишний узел на пакете с чаем, лишь бы чем-то занять руки, — Я слышал, брауни часто нечисты на руку, но чтоб настолько…
Миссис Гаррисон горестно кивнула.
— Кажется, они в самом деле порядком на меня разозлились. Третьего дня они украли траурную куклу.
— Траурную… что?
Сэнди выглядела столь озадаченной, что Лэйд едва сдержал усмешку. Что ж, ничего удивительного. Несмотря на то, что в жилах мисс Ассандры Прайс текла британская кровь, во многих отношениях она была настоящей островитянкой, мало осведомлённой о многочисленных нелепых траурных традициях своих предков.
«Потом», — произнёс он Сэнди одними губами поверх головы миссис Гаррисон, — «Не спрашивай».
Сэнди легко кивнула — обладавшая от природы острым взглядом и живым воображением, она легко находила всякие тайные знаки. Даже в тех случаях, когда этих знаков не существовало в природе.
— Примите мои соболезнования, — произнёс Лэйд вслух, — Я не знал, что…
Миссис Гаррисон отвела взгляд.
— Моя девочка, моя Аролина, умерла в тридцать четвёртом году. Эпидемия кори. Ей было всего пять. Я хранила её траурную куклу всё это время, иногда переодевала и убирала волосы. Она была для меня не просто игрушкой, мистер Лайвстоун! Она была памятью о моём ангеле, который покинул нас. Моей отрадой. Но брауни похитили её из шкафа и, конечно, разбили на тысячу кусков. Или утопили в канализации. Они-то знали, что она значит для меня!
Лэйд принялся перевязывать пакет с чаем бечёвкой. Куда тщательнее, чем было необходимо.
— Но теперь…
— Как ни странно, это отрезвило меня, мистер Лайвстоун. Ни одно разногласие в этом мире не стоит жизни, человеческой или прочей. Наша нелепая ссора зашла слишком далеко. И я собираюсь прекратить её, пока не стало слишком поздно. Я думаю, им понравится ваш чай. Я оставлю его на обычном месте и надеюсь, что они примут этот подарок. Мы с брауни снова станем добрыми друзьями. И в этот раз уже не позволим предрассудкам разрушить многолетнюю дружбу.
— От всей души надеюсь на это, миссис Гаррисон. Прошу вас.
Она приняла пакет с чаем и медленно вышла из лавки, оставив на прилавке потёртый тусклый шиллинг. Двигалась она медленно, иногда Лэйду казалось, будто за треском траурного крепа он слышит скрип старых костей, но он смотрел ей в спину до тех пор, пока она не оказалась на улице. Лишь тогда он позволил себе перевести дыхание.
Поделиться книгой: