Под маской скромности

Отец болезненно относился к этому отсутствию сходства, и наследство Николасу досталось мизерное – птичья ферма под названием Нью-Хейвен. Он владел только этой отвратительной собственностью, но дохода от нее едва хватало, чтобы покрыть расходы на одежду, не говоря уже о собственном доме или экипаже. Николасу приходилось постоянно выпрашивать деньги у Алекса.

И что ему делать? Как купить благосклонность Сюзетт? Она настолько овладела всеми его помыслами, что он всерьез начал опасаться за свой рассудок. Актриса была как опасная болезнь, которую невозможно исцелить.

Она повернулась лицом к двери, зачерпнула из баночки крем и начала втирать в соски. Крохотные, как у мальчика, бутончики еще сильнее сжались, когда на них нанесли холодный крем.

Сюзетт сжимала и щипала, и это возбудило Николаса сверх всякой меры. Он не будет околачиваться в коридоре, как проситель, не будет молить о разрешении войти.

Николас ворвался в дверь. Сюзетт вздрогнула и нахмурилась:

– Ник, mon ami, зачем ты здесь? Я велела тебе больше не приходить.

– Я не могу без тебя. Просто не могу.

– Зачем мучить себя? После представления я встречаюсь с месье Делфордом. Мы будем обсуждать условия.

Делфорд был жирным старым распутником, и мысль о том, что он окажется между ее непорочными бедрами, едва не уничтожила Николаса.

– Я не позволю ему овладеть тобой! – угрожающе воскликнул он. – Скорее я убью тебя. Ты моя, слышишь?

Сюзетт насмешливо улыбнулась:

– Твоя? Если ты действительно в это веришь, ты просто глупец!

Николас рассвирепел, схватил Сюзетт и всем телом прижал ее к стене. Она пыталась вырваться, но он был намного крупнее и сильнее.

– Я найду деньги, – заявил Николас.

– Да ты все время это говоришь.

– Найду!

– Я устала от твоих обещаний.

– Брачные узы – вот мое слово, – солгал он. – Я скоро обручусь.

– Красивая сказка; ты уже говорил мне это раньше.

– Я прямо сейчас готовлюсь к помолвке.

– Я не дешевка, mon cher. Чтобы содержать меня, нужно жениться на богатой наследнице, да только кто за тебя пойдет?

Ехидный вопрос слишком уязвил его гордость. Он не позволит унижать себя! Целых десять лет Николас пресмыкался перед каждой богатой девушкой королевства, но ни одна им не заинтересовалась. Ему не хватало титула и обаяния брата, поэтому приходилось довольствоваться объедками. Но с унижениями покончено! Он что-нибудь придумает – всегда придумывал.

Сюзетт выкручивалась и выворачивалась, но Николас крепко держал ее за руки. Он наклонился и впился губами в ее сосок.

– Я знаю, что тебе нужно! – прорычал Николас. – Знаю, чего ты хочешь!

Он расстегнул брюки, сунул в них руку актрисы и охватил ее ладонью напрягшийся член. Сюзетт не любила прикасаться к его интимным местам, так что самое время показать ей, каково это – заставить ее повиноваться.

Он всунул пенис в ее стиснутый кулак и подумал, не кончить ли в него, но решил не делать этого. Они играли в неистовую игру. Сюзетт подвергала его танталовым мукам, обещая наслаждение, но позволяя всего лишь слегка прикоснуться к себе – вполне достаточно, чтобы он возвращался, желая большего.

Она со всей ясностью дала понять, что несвободна и что за привилегии нужно платить. Если Николас хочет ее, он сначала должен уладить финансовые дела.

– На колени, – приказал он. – Полижи меня язычком, как в прошлый раз.

Она с отвращением передернулась.

– Не хочу.

– Делай, что сказал!

Николас попытался поставить ее на колени, но Сюзетт не поддавалась. Она заявила, что выполнит любое его требование, как только он достанет денег; и то, что она отдастся на его милость, что согласится на любые извращения, стоило любых мучительных раздумий.

– Ненавижу делать это с мужчинами, – объявила Сюзетт. – Приведи женщину, мы с ней побалуемся, а ты посмотришь.

Она постоянно говорила, как сильно любит женщин, и это заставляло Николаса страдать. Он твердо вознамерился показать ей, как хорошо им будет вдвоем, чтобы она сменила свои испорченные вкусы.

– Никаких женщин, – рассердился он. – Ты оседлаешь моего красавца, и тебе это понравится. А теперь на колени.

Очень неохотно Сюзетт все же опустилась на колени, и ее покорность дала ему ощущение всесильности и неуязвимости. Она вытащила член из брюк и лизнула его – раз и другой – потом отодвинулась и встала. Николас чувствовал себя просто ужасно, а она выглядела спокойной и собранной и вела себя так, словно ничего не случилось.

– Больше ничего не будет, – заявила она, – пока не перевезешь меня в новый дом. Если, конечно, месье Делфорд не опередит тебя. Что ты собираешься делать, Ник?

– Я уже сказал – я убью тебя раньше, чем Делфорд прикоснется к тебе.

– И как ты ему помешаешь? – Она оттолкнула Николаса, подошла к зеркалу и принялась наносить налицо грим.

Николаса оскорбило такое пренебрежение. Он схватил Сюзетт за талию, собираясь перегнуть ее через кресло и овладеть ею против ее воли. После такого пренебрежения, после стольких волнений и долгого ожидания это будет особенно приятно.

– Пусти меня! – Сюзетт сильно ткнула его локтем под ребра.

– У тебя не будет никого, кроме меня, – поклялся Николас. – Никого!

– Тешь себя надеждой.

Николас сжал актрису сильнее, и она встревоженно вскрикнула, что привело его в восторг. Страх Сюзетт возбуждал, и Николас захотел поцеловать ее взасос, но тут в гримерку сунул нос рабочий сцены и спросил:

– У вас все в порядке, мисс Дюбуа?

Сюзетт быстро отскочила в сторону.

– Все хорошо, Том. Проводи, пожалуйста, мистера Маршалла. Мне нужно одеться.

Юноша открыл дверь, Николас помедлил и вышел из уборной. Сюзетт крикнула вслед:

– Две недели, Ник. Дашь мне ответ через две недели.

Николас вышел из театра через заднюю дверь и побрел по сырому зловонному переулку.

«Две недели… две недели»… Слова отдавались похоронным звоном. У него всего две недели, чтобы поймать удачу за хвост, и единственная богатая женщина, которой он еще не докучал, – противная кузина Лидия. Она настолько неприятна, что даже со своим огромным богатством не может привлечь к себе поклонников.

Николас брел в темноте, сожалея о прошлом, обдумывая будущее, и снова вспомнил о Лидии и уже не мог выкинуть эту мысль из головы.

Да, она невыносима и невзрачна, как калоша, но также глупа, медлительна и жалостно одинока, а это довольно выигрышное сочетание. Безо всяких трудностей он сумеет склонить ее к такому поведению, которого потребует. В конце-то концов, как она сможет ему отказать? А вскоре последует свадьба.

Справится ли он? Хватит ли ему смелости совершить такую гадость?

К театру подъезжали кареты – светский Лондон собирался, чтобы полюбоваться на Сюзетт. Мысленным взором Николас видел, как она прохаживается и кружится по сцене, видел, как мужчины в зрительном зале влюбленно смотрят на нее и одобрительно кричат.

– Лидия… – задумчиво произнес Николас. – Что ж я о ней раньше-то не подумал?

* * *

Джеймс Дрейк выбрался из толпы, подошел к сестре сзади и пробормотал:

– Привет, Эллен.

Она замерла, пытаясь понять, в самом ли деле услышала его голос.

– Джеймс! – выдохнула девушка и резко повернулась. Она оказалась значительно старше, чем он помнил, но прошло уже десять лет со дня их последней встречи. Он все еще представлял ее той наивной восемнадцатилетней девушкой, какой она была, когда случилось то несчастье, но, конечно, очень трудно пережить такое потрясение и остаться прежней. Он и сам настолько изменился, что люди, знакомые с ним раньше, его просто не узнавали.

К двадцати шести годам он перестал быть тем долговязым симпатичным пареньком, каким был когда-то. Потрясения и бедствия превратили его светлые волосы в серебристые, а глаза из синих стали серыми. Он был теперь мускулистым, сильным, как бык, кожа задубела от работы под жарким солнцем, в уголках глаз появились морщины, а улыбка пропала. Спину его исполосовали шрамы от порок, плечи ссутулились, и он хромал – нога, сломанная во время особенно жестокого избиения, постоянно давала о себе знать.

От Джеймса исходила опасность, заставлявшая людей держаться на расстоянии. Он излучал угрозу и силу, и, несмотря на облачение джентльмена – аккуратно завязанный галстук и отлично сшитый сюртук, – было видно, что он самозванец. Плети выбили из него все благородство.

Джеймс с удовольствием отметил, что Эллен по-прежнему чертовски хороша, однако ее озорная невинность исчезла. Она была такой чопорной и правильной, такой взрослой и печальной. Выглядела она измученной, словно очень много пережила, и хотя в том скандале не было его вины, Джеймс все равно почувствовал себя ответственным за эти перемены.

Сумеет ли он возместить ей все это? Да стоит ли пытаться?

Было очевидно, что Эллен очень хочет обнять брата и с трудом сдерживается, но они стояли посреди Бонд-стрит, мимо шли прохожие, и выставление своих чувств напоказ непременно привлекло бы интерес. Именно поэтому Джеймс и выбрал такое оживленное место. Он волновался, не зная, какой прием его ожидает. На случай, если Эллен с отвращением отвернется, ему требовалась толпа, в которой можно скрыться.

Джеймс увидел, что сестра рада встрече, и его измученное сердце возликовало.

Эллен украдкой взяла брата за руку:

– Что ты здесь делаешь?

– Ты написала, что будешь в Лондоне, – объяснил Джеймс. – Я должен был тебя увидеть. Ты получаешь деньги, которые я тебе посылаю?

Конечно, этого было недостаточно, но он делился с сестрой всем, чем мог и когда мог, и суммы постоянно возрастали.

– Да, спасибо. Часть я потратила вот на это платье. – Она расправила юбку колоколом, чтобы брат увидел, какое оно красивое.

– Я рад, что ты тратишь их на себя. – Не удержавшись, Джеймс протянул руку и потрогал локон, выбившийся из-под чепца. – Ты ничуть не изменилась.

– Лжец, – поддразнила брата Эллен, но улыбка ее увяла, когда она заметила на его пальце кольцо – золотую полоску с сапфирами, выложенными в форме птички, точную копию той проклятой драгоценности, которая их уничтожила.

– Откуда у тебя это кольцо? – требовательно спросила она.

– Не беспокойся. Это не настоящее.

– Но тогда… зачем?

– Чтобы я никогда не забывал, что они со мной сделали.

– О, Джеймс… – Эллен вздохнула, несомненно, желая побранить брата, но понимая, что он не прислушается к ее словам. Вместо этого она спросила: – А откуда у тебя столько денег? Пожалуйста, доверься мне.

– Я работаю, глупышка. А откуда они, по-твоему? – Джеймс не стал вдаваться в подробности, не желая говорить о пороках и азартных играх, о вымогательстве и запугивании. Эллен все равно не поймет его новых привычек и не захочет с ними мириться.

Случившееся несчастье дало ему возможность познать такие интересные черты своего характера, которых он никогда бы не узнал, если бы жизнь шла так, как планировалось. Джеймс мог быть безжалостным, мог быть жестоким, и он развил эти свои наименее приятные качества как можно сильнее. Его не волновало то, что он жил в запущенных районах Лондона среди людей низших классов. После того, что ему пришлось пережить, он больше не собирался водить дружбу с господами, как ему приходилось делать это юношей. И мысль о том, что сестра должна работать ради куска хлеба, ему претила. Эллен давно пора быть матерью семейства с благополучным мужем и выводком детишек, хозяйкой красивого дома, опорой общества. Но ничего этого не осуществилось, и Джеймс был убежден, что их отец не сможет покоиться в мире до тех пор, пока Эллен не устроится.

Джеймсом двигали две цели: месть и желание хорошо устроить сестру. Эти два стремления влияли на каждый его шаг, и он не сдастся, пока не достигнет и того, и другого.

Он не надеялся, что у них будет много времени на беседу, поэтому нужно было поторопиться. Хозяйка Эллен только что зашла в лавку, и Джеймс понимал, что она скоро выйдет оттуда. Не нужно, чтобы Эллен застали за разговором с ним.

– Скажи-ка, – начал он, – где могила отца? Я должен отдать ему дань уважения.

Эллен нахмурилась, а потом очень ласково произнесла:

– На достойные похороны не хватило денег, Джеймс. Его погребли на участке для нищих, позади церкви.

Это значило, что нет ни надгробного камня, ни другой отметки, указывающей, что сей добрый человек вообще когда-то жил на свете. Еще один крест для Джеймса, и невероятно тяжелый.

Эта новость только укрепила решимость Джеймса, помогла сосредоточиться на главной цели. Семья будет отмщена! И даже если на это уйдет вся жизнь до последнего вздоха, он добьется своего.

Внезапно Эллен выдернула руку и выпрямилась. Джеймс обернулся и убедился, что хозяйка сестры возвращается.

Она оказалась моложе, чем предполагал Джеймс, и невероятно красива, с дивными темными волосами и большими зелеными глазами. Невысокая, но восхитительно округлая во всех нужных местах и очень веселая. Она излучала самоуверенность и изящество, присущие только очень богатым людям. Она символизировала все то, что он ненавидел, и Джеймс почувствовал к ней отвращение с первого взгляда. Он быстро украдкой оценил ее драгоценности и сумочку, прикинул их стоимость, мысленно соображая, как проще всего стянуть их и заложить. Джеймс понадеялся, что она не слишком к ним привязана. Во всяком случае, потому что, когда он уйдет, эта милашка лишится…

– Эллен, – воскликнула женщина, подойдя ближе, – так мило, что ты дождалась меня!

– Это нетрудно, – ответила Эллен. – Ты же знаешь.

– Я никак не могла решить, какую хочу ткань, и в конце концов выбрала синюю.

– Превосходно. Тебе очень пойдет.

Наступила неловкая пауза. Девушка внимательно посмотрела на Джеймса, потом на Эллен, потом снова на Джеймса. Очевидно, она ждала, когда их представят друг другу.

Эллен в замешательстве пыталась решить, что сказать, но ее язык опередил мысль.

– Ребекка, позволь мне представить тебе моего… моего…

Она не смогла закончить фразу, поэтому Джеймс просто шагнул вперед, взял леди за руку и поклонился.

– Я мистер Джеймс Дункан, – солгал Джеймс, назвавшись фальшивой фамилией. – Мы с Эллен старые друзья. Вместе росли в Суррее, но не виделись уже… о… лет десять, а то и больше.

– Десять лет! Боже мой!