Помоги проекту - поделись книгой:
Дом сержанта Павлова
В новом Сталинграде, возрожденном из руин, стоит обыкновенный четырехэтажный дом очень скромной архитектуры. И лишь монументальная ограда выделяет его среди громадин, выросших после войны в квартале между проспектом Ленина и Советской улицей.
В торцовую стену дома, обращенную к площади Обороны, вмурована массивная мемориальная доска. Когда были восстановлены мартеновские печи завода «Красный Октябрь», неведомый умелец отлил ее из металла первой плавки.
На памятной доске начертано выпуклыми чугунными литерами:
У подъездов висят стандартные таблички — «Список жильцов дома сержанта Павлова», а о ближайшей трамвайной остановке кондуктор оповещает: «Дом Павлова».
Как же родилось вошедшее в историю наименование этого дома?
Чем прославились его героические защитники?
Об этом мы и хотим рассказать.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НА ПОМОЩЬ СТАЛИНГРАДУ
Сентябрь 1942 года. Пятнадцатый месяц Великой Отечественной войны.
Гитлеровские полчища, располагая численным превосходством в танках и авиации, прорвались к городу на Волге. Враг захватил уже многие улицы Сталинграда, вышел к железной дороге, занял вокзал, взял под ружейно-пулеметный обстрел центральную переправу. А отдельным группам вражеских автоматчиков удалось даже выйти к берегу реки.
Фашисты ликовали.
Советские войска удерживали только узкую прибрежную полосу, и гитлеровцы, по-видимому, считали, что участь Сталинграда решена. Фюрер торжественно возвестил, что Сталинград пал.
Непрерывные контрудары героической 62-й армии, беспримерное мужество наших бойцов остановили вражескую лавину.
На помощь защитникам центральной части города — а над ней нависла наибольшая угроза — была срочно переброшена 13-я гвардейская стрелковая дивизия. Командовал ею Герой Советского Союза генерал-майор Александр Ильич Родимцев.
…Дивизия Родимцева после изнурительных боев под Харьковом набиралась сил в лесу волжской поймы, против Камышина. Сюда прибыло пополнение, и началась напряженная боевая учеба. Тяжелые пятидесятикилометровые учебные походы, многократные переправы перемежались с подготовкой к уличным боям. Люди готовились к упорной обороне, а главное — к смелым наступательным действиям.
Так продолжалось шесть недель, вплоть до 12 сентября. Поздней ночью был получен боевой приказ: немедленно переправиться в Сталинград!
Утром подошла автоколонна резерва главного командования, и машины стали поглощать взвод за взводом. Были погружены и полевые кухни — пища готовилась на ходу.
К вечеру 13 сентября дивизия расположилась в лесу, в районе Красной Слободы, против Сталинграда. Немецкие самолеты сбрасывали бомбы, однако полки хорошо замаскировались, и противнику нащупать их не удалось.
Ночь принесла с собой короткий солдатский сон — его не могли нарушить ни разрывы бомб, ни гул отдаленной канонады.
Не спали в штабах. Там деятельно готовились к предстоящей переправе. На рассвете командир дивизии отдал приказ: сорок второму гвардейскому стрелковому полку обеспечить плацдарм для переправы всего соединения.
Герой Советского Союза генерал А. И. Родимцев — командир 13-й гвардейской стрелковой дивизии.
Через час тут же в лесу, на небольшой поляне, под боевым гвардейским знаменем выстроился полк. Один за другим к дощатому столику подходили воины. Они старательно расписывались в ведомости, получали новенькое, еще в заводской смазке оружие и торжественно клялись не выпускать его из рук, пока бьется сердце…
Полковник Елин и батальонный комиссар Кокушкин — командир и комиссар полка — взволнованные стояли перед строем.
Коренастый, немного сутулый Елин был лет на десять старше приземистого Кокушкина. Но бои сблизили этих людей; к тому же оба они — сталинградцы: командир был родом из Дубовского района, а комиссар до войны работал на тракторном заводе.
Более двадцати лет назад Иван Елин, красноармеец отдельного артиллерийского дивизиона легендарной Азинской Железной дивизии, оборонял Красный Царицын. И вот теперь он, командир гвардейского полка, снова у стен родного города. И молодые солдаты — люди нового поколения, выросшие в годы Советской власти, — один за другим проходят перед ним.
Получает винтовку солдат коммунист Иван Александров, вслед за ним — ефрейтор Василий Глущенко, затем — земляки-харьковчане Никита Черного́лов и Андрей Шаповалов. Они вместе пойдут в отважную разведку, и мы еще услышим их имена.
Вызывают бронебойщиков Григория Якименко и Файзерахмана Рамазанова. С противотанковым ружьем, которое им сейчас вручают, друзья не расстанутся до конца сталинградских боев, и не одному фашистскому танку принесет оно гибель!
Станковый пулемет получает Павел Демченко. Кто мог тогда знать, что этому пулемету суждено будет оказаться в музее, а память о пулеметчике Павле Демченко навеки сохранится в сердце народа?!
Ручной пулемет для своего отделения берет из рук командира сержант Яков Павлов…
Когда оружие было роздано, в ротах зачитали приказ Военного совета Юго-Восточного и Сталинградского фронтов, подписанный командующим войсками А. И. Еременко и членом Военного совета Н. С. Хрущевым.
«Товарищи бойцы, командиры и политработники! — обращался к защитникам Сталинграда Военный совет. — Уже больше месяца противник рвется к городу Сталинграду, ведя непрерывные атаки.
Доблестные войска Юго-Восточного фронта геройски и мужественно отражают эти атаки и уничтожают врага. Только за последние двадцать дней отражено до восьмидесяти танковых и пехотных атак, истреблены при этом сотни немецких танков и тысячи вражеских солдат и офицеров.
Темпы наступления врага с каждым днем заметно падают. Противник выдыхается и свои потери, свою слабость стремится прикрывать лживой пропагандой, сбрасывая ежедневно тысячи листовок, пытаясь запугать наши войска несуществующим окружением, рассчитывая этим подорвать моральное состояние наших войск.
Мы на эти происки ответим еще большим упорством — истреблять врага, и никогда не отдадим Сталинграда, а на подступах к нему окончательно разгромим гитлеровских захватчиков. Таков приказ Родины.
Каждый боец — стрелок, разведчик, минометчик, пулеметчик, артиллерист, зенитчик, танкист, летчик, славный гвардеец, весь личный состав защитников Сталинграда свято, с гордостью выполнит свой долг по защите нашей любимой Родины».
Перед личным составом сорок второго полка была поставлена боевая задача: остановить противника, перейти к контратакам, сорвать его попытку выйти к реке.
В пешем строю полк направился к месту переправы. Когда вышли на опушку леса, сразу открылась Волга и — на правом берегу — окутанный дымом пожарищ Сталинград. Здесь гвардейцы попали под артиллерийский обстрел. Пришлось рассредоточиться и укрыться.
Елин и Кокушкин направились к берегу Волги, захватив с собой лишь связного. Молодой политрук — комиссар переправы — стал показывать им свое хозяйство.
— Здесь у нас пристань, там — баржи, левее — буксиры…
Как ни старались Елин и Кокушкин, ничего, кроме кустарников, разглядеть не могли. Высокая оценка маскировки польстила политруку, но тут, словно в отместку ему за излишнюю самоуверенность, посыпались снаряды, и он поспешно увел гостей в укрытие. Метров полтораста до блиндажа, где находился командный пункт переправы, пришлось преодолевать ползком.
В сумерках полк выступил вторично и в надвигавшейся темноте подошел к берегу.
Трассирующие пули, словно бесконечные огневые струны, то прорезали небосвод, то веером стелились по самому берегу. Поминутно вспыхивали осветительные ракеты. Они неподвижно повисали в воздухе, потом, как бы поразмыслив, начинали плавно опускаться, озаряя все окрест равнодушным голубоватым светом… А там, на сталинградском берегу, бушевал огонь. Трудно было поверить, что в том кромешном аду еще оставалось что-либо живое.
Между тем рядом со смертью продолжалась напряженная жизнь. Советские воины геройски отстаивали каждую пядь сталинградской земли.
ГЛАВА ВТОРАЯ
БАТАЛЬОНЫ ИДУТ В БОЙ
Отдельными подразделениями — побатальонно, поротно — 13-я гвардейская всю ночь переправлялась через Волгу.
Пока катера, баржи, плоты преодолевали кипящую огнем реку, на правом берегу отряды, составленные главным образом из офицеров политотдела и штаба 62-й армии, очищали прибрежную полосу от вражеских солдат.
Переправу начал первый батальон сорок второго полка под командованием старшего лейтенанта Червякова. Ему предстояло с ходу атаковать вокзал.
Высадка на берег прошла благополучно. Мимо рынка, через площадь, мимо здания универмага и гвоздильного завода батальон одним рывком пробился к заданной цели. Немцы встретили его губительным огнем. В какой-то момент батальон дрогнул, залег. Тогда вперед выбежал комиссар Крюков. Он взмахнул рукой и крикнул:
— За мной, товарищи, вперед!
В грохоте боя мало кто слышал его слова, но все поняли их смысл. В едином порыве бойцы снова поднялись в атаку.
К часу ночи первая рота достигла вокзальной площади. Впереди молчаливой громадой темнело здание вокзала. Что там происходит? Успел ли противник закрепиться?
Командир первой роты старший лейтенант Драга́н решил лично отправиться в разведку. Уж он-то не наделает шума, можно быть спокойным! Еще мальчишкой, как никто другой, он умел незаметно пробираться в лесных зарослях и не раз помогал пограничникам ловить диверсантов.
Лавируя среди развалин, Драган с тремя бойцами приблизился к вокзалу. По его знаку разведчики залегли, а он пополз вперед и бесшумно пробрался на перрон.
Перрон Сталинградского вокзала! Свидетелем скольких волнующих расставаний, встреч был этот холодный асфальт, эти огромные, теперь разбитые зеркальные стекла окон, эти большие круглые часы с недвижно застывшими стрелками… Все теперь здесь мертво.
Драган приподнялся и заглянул в разбитое окно. По залам рыскали фашистские солдаты; они шарили в буфетных стойках, ссорились из-за содранных занавесок и штор, из-за кусков кожи, срезанной с кресел и диванов. Гитлеровцы грабили деловито, обстоятельно, со знанием дела — они прошли эту школу в десятках и сотнях захваченных ими городов. Они хозяйничали здесь со спокойной уверенностью завоевателей, которым уже ничто не угрожает.
Мародеры не заметили советских разведчиков. А когда к вокзалу подтянулись бойцы и рота ринулась в решительную атаку, все было кончено в какие-нибудь десять минут. В залах, на перроне, на площади остались десятки вражеских трупов.
Вслед за первым батальоном от левого берега вместе с ротой автоматчиков отплыли полковник Елин и начальник штаба полка майор Цвигу́н. Катер уже приблизился к середине реки, когда вокруг стали все чаще и чаще рваться снаряды и мины. Одна мина угодила в корму. Около двадцати раненых сразу же пришлось отправить назад.
Елина и Цвигуна встретили два офицера из части, оборонявшей этот участок. Они сообщили обстановку в городе, вернее, на той узкой прибрежной полосе, которую еще удавалось удерживать. Фактически этой части уже не существовало. Трое суток непрерывных боев вконец обескровили ее — остались всего несколько десятков человек, по-прежнему готовых умереть, но не отступить. Эти герои влились в батальоны прибывшего полка и оказались незаменимыми в роли проводников.
Под крутым берегом, в штольне, Елин устроил командный пункт полка.
Второй батальон переправлялся в более сложной обстановке. Немцы, всполошенные потерей вокзала, бросили к реке автоматчиков, пулеметчиков и снайперов. Теперь бои завязывались вдоль берега на широком фронте вплоть до Мамаева Кургана, и рывок первого батальона повторить не удалось.
Третий батальон под командованием капитана Дронова начал переправляться лишь перед рассветом: как ни торопились речники, а справиться с одновременной переброской большой массы войск оказалось делом нелегким.
Бойцы быстро разместились в барже, и подоспевший буксир потащил ее за собой. Но начался обстрел. Вокруг один за другим вырастали водяные столбы. Осколком перебило буксирный трос. Течение подхватило неуклюжую баржу и прибило ее к только что покинутому берегу.
Пока возились с тросом, совсем рассвело. Наконец на помощь подошел еще один буксир, и баржа стала быстро удаляться.
В небо высокой стеной поднимались густые клубы черного дыма — это на правом берегу горел нефтесклад. Хлынувшая из разрушенных хранилищ нефть растекалась горящими ручьями.
Занимался ясный солнечный день, и слабого дуновения ветерка было достаточно, чтобы дым непроницаемой пеленой затянул реку. Когда до берега оставалось метра два, люди под прикрытием так хорошо послужившей им дымовой завесы стали прыгать с баржи и выбираться на сушу.
В трехстах метрах от горящего нефтесклада, прижавшись к каменистому обрыву, стоял безмолвный ряд деревянных домиков. На изгородях, смастеренных из широких с затейливыми узорами железных прутьев, кое-где виднелись обрывки сетей. Во дворах валялись перевернутые рассохшиеся лодки. Почти в каждом домике двери были распахнуты настежь. Видно, здесь уже побывали непрошеные гости.
Какой знакомой показалась эта уличка командиру пулеметной роты третьего батальона лейтенанту Дорохову, когда он ворвался сюда со своими пулеметчиками! Он вспомнил родной домик на Черниговщине, у другой воды, днепровской, где он родился, где прошло его детство, где умер его отец — плотогон. Возможно, именно потому, что по призванию был водником — до армии лоцман Дорохов водил пароходы по Днепру и Десне, — он обратил внимание на длинное каменное строение, в которое упиралась эта славная уличка. Над входом весело поблескивала серебристыми буквами вывеска «Клуб водников».
Именно этот дом показался Дорохову наиболее подходящим для пулеметной роты. Пулеметчики сразу же стали зарываться в землю. Среди работавших кирками и лопатами людей мелькала немного сутулая фигура политрука роты Авагимова.
Из-за угла неожиданно появился заместитель командира батальона капитан Жуков. Дорохов, издали узнав его по кубанке — больше никто в полку такого головного убора не носил, — помчался ему навстречу.
— Немцев на берегу уже нет, товарищ капитан, — возбужденно доложил он. И, указывая на «Клуб водников», добавил: — А этот дом я занял под пулеметную роту. Хороший подвал.
— Добро, — согласился Жуков. — Командиров рот — ко мне! Живо! — бросил он своему связному.
Вид со стороны Волги на разрушенные дома.
Получив приказ наступать по Солнечной улице, пулеметная и седьмая роты оставили на берегу небольшой заслон и сразу же устремились вверх по тропинкам каменистого обрыва.
Сейчас, при дневном свете, город уже не выглядел таким грозно живописным, каким он казался ночью с левого берега. Улицы, изрытые воронками артиллерийских снарядов, были сплошь завалены битым кирпичом. А обугленные коробки зданий, зияющие глазницами окон, таили в себе смерть: в них прятались вражеские снайперы.
С одним из фашистов командиру стрелкового отделения сержанту Павлову пришлось вступить в поединок уже через какие-нибудь полчаса после того, как батальон ступил на берег.
Когда седьмая рота стала подниматься в гору, осколком мины ранило пулеметчика. Павлов задержался, пока раненым не занялся санинструктор, а затем, подхватив ручной пулемет и сумку с запасными дисками, побежал догонять своих.
Вскоре его окликнул старший политрук. Фамилии офицера Павлов не знал, но он видел его ночью на левом берегу Волги. Это был работник политотдела дивизии.
Тот, видимо, тоже узнал Павлова.
— Из седьмой роты? — спросил он и, получив утвердительный ответ, распорядился:
— Пойдешь, сержант, со мной. Там одного снайпера надо выкурить.
И они направились вверх по улице.
Пули свистели все чаще и чаще, и вскоре обоим пришлось пробираться ползком.
Старший политрук прыгнул в воронку:
— Вот здесь, сержант, и будет наша огневая позиция… А бить надо вон по тому дому — второе окно слева на четвертом этаже. Там засел снайпер. Взвод идет на тот дом, — он кивком показал направление, — а этот гад не дает голову поднять. Уже сколько полегло…
Павлов открыл огонь из ручного пулемета. Офицер достал из холщовой сумки новый диск и на мгновение приподнялся, чтобы подать его пулеметчику. Но диск выскользнул у него из рук, а сам он, привалившись к краю воронки, стал медленно сползать…
Немало смертей видел на фронте сержант Яков Павлов, но эта смерть, первая на сталинградской земле, отозвалась в его душе как-то по-особенному. И не так уж много слов сказали они друг другу за те минуты, что пробыли вместе. Но здесь, когда за спиной была Волга, а под ногами изрытая железом, израненная и сожженная земля Сталинграда, каждое слово товарища и каждый выстрел по врагу значили особенно много…
Павлов ладонями приподнял безжизненную голову человека, ставшего ему вдруг таким близким. Какое молодое, хорошее лицо!
Очередь за очередью посылал он в цель, мстя за того, кто лежал рядом.
Что сталось с вражеским снайпером — неизвестно. Настигла ли его пулеметная очередь, или, убедившись, что за ним охотятся, он покинул свою позицию? Но только из второго окна слева больше не стреляли.
А день, не по-осеннему солнечный, становился все ярче и ярче. И все ожесточенней разгорались уличные бои.
После того как застигнутые врасплох на вокзале немцы были разбиты, первый батальон стал закрепляться. Теперь батальоном командовал старший лейтенант Федосеев, заменивший тяжело раненного Червякова. На рассвете фашисты подтянули танки, повернули свою артиллерию, послали авиацию. Отразив четыре жесточайшие атаки, батальон продержался еще сутки, а потом был вынужден оставить вокзал.
Бой перебросился теперь на привокзальную площадь и прилегающие к ней улицы. Роты оказались расчлененными.
Поделиться книгой: