Маскарад (СИ)

Что я действительно вернулся в привычный живой мир и открыл глаза в доме сиятельной княжны, а не валяюсь на выжженом радиацией асфальте под Упыриными тушами, медленно умирая от потери крови в нескольких шагах от того места, где не так давно переливался в воздухе закрытый бравыми георгиевскими капелланами Прорыв.

Вяземская пахла… пахла собой. Никаких духов или положенных эпохе средств для сохранения женской юности и привлекательности. Только то, что досталось от самой природы: мягкий аромат молодой женщины, которая совсем недавно проснулась и не успела даже умыться. Теплая кожа, мягкое, податливое тело, будто созданное для ласки. Глаза, губы, непослушная черная грива, в которую хотелось зарыться лицом… Нет, такое моя скудная фантазия не выдаст даже в предсмертном состоянии.

А значит, я все-таки дома.

— Ого… Вот так сразу? — Вяземская легонько шлепнула меня по плечу. — Хоть бы умыться сходил.

— Верно… извини. — Я чуть отодвинулся, разглядывая грязные отпечатки, которые оставила на ткани халата моя физиономия. — Стыдоба.

Не то, чтобы я был таким уж ярым поборником чистоты, но ложиться спать в одежде и не умывшись — последнее дело. Такое не стоит позволять себе, даже если вымотался до предела… Впрочем, если уж я едва помнил вчерашний вечер, этот самый предел наступил куда раньше, чем Дельвиг довез меня сюда.

— Сейчас велю набрать горячей воды. — Вяземская аккуратно освободилась из моих объятий и чуть подтянула поясок халата — видимо, чтобы не выходить к прислуге совсем уж в непотребном виде. — А завтрак пусть подадут прямо сюда.

— Хочешь, чтобы вся прислуга наблюдала нас в неглиже? — усмехнулся я.

— Боюсь, они уже не раз наблюдали и не такое. — Вяземская уселась на кровати ко мне спиной и, повернувшись, подмигнула. — Так что если вы, сударь, изволите беспокоиться о моей репутации, боюсь, уже слишком поздно. Она загублена окончательно и бесповоротно.

— Ну прямо уж бесповоротно, — буркнул я. — Тебя здесь любят. Вряд ли хоть кто-то станет болтать или…

— Да к черту все эти пересуды! — Вяземская протянула руку и взяла с тумбочки у кровати костяной гребень. — Знаешь, я даже рада, что все закончилось. Теперь нам можно больше не прятаться.

— И все же не следует забывать об осторожности. — Я откинул одеяло и уселся. — Меншикова еще не поймали, и вряд ли он оставит тебя в покое.

— Но ты ведь меня защитишь? — Вяземская игриво опустила голову мне на плечо. — К тому же у столичной знати сейчас найдутся дела поважнее, чем обсуждать чьи-то там амурные похождения. Такое ощущение, что Петербург готовится чуть ли не к войне.

— С кем? — вздохнул я. — Или аристократам не терпится поскрее поделить достояние опальных родов?

— Хотела бы я сама знать, что вообще происходит. — Вяземская провела гребнем по волосам. — Но курьеры и посыльные идут один за другим еще со вчерашнего вечера. Все балы и торжества отменили чуть ли не до самого Нового года.

Ничего удивительного. Если уж Меншиков решился открыто выступить против союзников Юсупова и пытался захватить наследника престола — скрытое противостояние знати, наконец, перешло в «горячую» фазу. Назревавший чуть ли с самой войны болезненный гнойник вскрылся, и все тайное брызнуло наружу, разбавляя вековые обиды и заодно прибавляя новых. И вряд ли хоть кто-то из богатых и знатных семей Петербурга сможет остаться в стороне от дворянских разборок. У каждого найдутся и поводы отомстить, и амбиции, и интересы, ради которых можно пойти даже против закона или воли императора.

— Да уж… Меншиков заварил ту еще кашу, — вздохнул я. — И у него достаточно друзей, которые не дадут вот так запросто себя сожрать. Не удивлюсь, если все самое страшное только начинается.

— Нет! Его величество не потерпит! — воскликнула Вяземская.

Особой уверенности в ее голосе я, впрочем, не услышал. Девчонка была еще слишком молода, чтобы набраться цинизма и настоящего опыта в тайных игрищах аристократов, и явно недооценивала жадность и беспринципность местной знати… А заодно и непредсказуемость человеческой глупости.

Впрочем, даже если Александру каким-то чудом удасться удержать крышку на котле, уже готовом плеваться кипятком, и рода не начнут резать друг друга в открытую, кровавая партия переместится в закулисье. И тогда в ход пойдут самые отвратительные и грязные фокусы.

Смешались в кучу нечисть, люди…

Так или иначе, конец лета в Петербурге предстоит жарким — при любой погоде. И явно будет весьма и весьма богат на события вроде дуэлей, автокатастроф, неожиданных смертей или Прорывов в самых неподходящих местах. И если местная знать уже вышла на тропу войны, то непременно прошагает по ней до самого конца.

А колдун в очередной раз спрячет свои истинные намерения за грызней аристократов.

— Ну… Если уж их благородиям так не терпится подраться — пущай. Милости прошу. Главное, ты во все это дело не лезь. — Я махнул рукой и откинулся обратно на подушки. — А меня оно все и так не касается. Рылом не вышел.

— Как знать. — Вяземская нахмурилась и покачала головой. — Тебя зачем-то хотел видеть его светлость Александр Михайлович.

— Сам Горчаков? — удивился я. — Интересно, что это ему понадобилось?..

— Вот у него и спроси. Но пока я тебя никуда не отпущу. — Вяземская закинула на меня ногу и уселась сверху. — Сначала — в ванну. Потом завтракать, а потом…

— Ну уж нет. — Я рассмеялся и легонько стиснул пальцами горячие бедра. — Завтрак как раз подождет.

Глава 12

Что-то определенно изменилось. Я ощутил это даже до того, как остановил машину у дома на Большой Монетной. То ли тело еще хранило остатки энергии, прихваченной из мертвого мира за Прорывом, то ли изменения оказались необратимыми. Уровень моих способностей скакнул вверх, одним махом одолев путь, который даже в нынешних условиях занял бы лет десять, а то и все двадцать.

Интуиция ясно обозначала важное событие, которое вот-вот должно случиться, но на этот раз не предупреждала об опасности, а просто набрасывала картину будущего. Расплывчатую и нечеткую, лишь очертания того, что может и не произойти вовсе… Впрочем, мне хватило и контуров. Опыт тут же дорисовал остальное, и на мгновение показалось, что я сейчас увижу у себя в голове этакое кино.

Но нет. Подробности так и остались за кадром, и вместо короткометражки мне достался только сценарий, в котором две трети строчек вымарал беспощадный цензор. Однако на уцелевших крупным шрифтом красовался толстый намек на то, что следующие полчаса-час вполне могут разделить жизнь одного отдельно взятого Волкова на «до» и «после».

Важно, значимо и потенциально опасно.

Что ж… Какая-никакая, а все-таки подсказка. Предупрежден — значит, вооружен… в переносном смысле, конечно же. Вряд ли Горчаков задумал какую-то гадость.

— Проходите, ваше благородие. — Дворецкий отворил передо мной дверь и чуть отодвинулся в сторону, освобождая путь. — Его светлость вас примет.

Я ожидал, что окажусь в кабинете, но для него помещение выглядело слишком уж просторным. Нет, письменный стол, огромный кожаный «трон» за ним и кресла для посетителей имелись, однако обилие книжных полок скорее намекало на что-то вроде домашней библиотеки.

Богатой даже по столичным меркам: я успел заметить немалое количество томов в золоченых переплетах. На русском языке, английском, французском, немецком… кажется, было что-то даже на латыни. А собрание сочинений Пушкина — однокашника Горчакова по лицею в Царском Селе — занимало чуть ли не целый шкаф. То ли его светлость из сентиментальных побуждений коллекционировал все издания, то ли в этом мире светило русской поэзии прожил на белом свете достаточно, чтобы оставить столь солидное наследие.

— Вижу, вас заинтересовала моя библиотека, Владимир Петрович. — Горчаков шагнул мне навстречу, протягивая руку. — Весьма скромная, надо сказать, однако здесь найдется парочка весьма занятных экземпляров.

— Доброго дня, ваша светлость. — Я легонько стиснул прохладные и суховатые стариковские пальцы. — Разумеется, я не могу не восхититься подобной коллекций. Однако никак не могу поверить, что вы желали меня видеть лишь для разговора о литературе.

А разговор будет серьезным — на это явно указывал даже сам облик Горчакова. Строгий, аккуратный… почти парадны. Конечно же, его светлость не стал ради меня облачаться в наряд с орденской лентой, однако темный костюм и без нее выглядел достаточно официальным.

Уж точне не для дружеского чаепития.

— О нет. Конечно же, нет, Владимир Петрович. — Горчаков сдержанно улыбнулся. — Вижу, вы из тех, кто не любит тратить времени на болтовню. В таком случае, позвольте мне перейти прямо к делу. Итак, третьего дня мы оба имели несчастье стать свидетелями и, более того, непосредственными участниками одного безобразнейшего и немыслимого события…

— Безобразнейшего и немыслимого, — повторил я, чуть склонив голову. — Надеюсь, ваша светлость не пострадали.

— Ничуть, друг мой, ничуть. Может, я уже не так силен и крепок, как был в ваши годы, однако еще кое-на что гожусь. Талант моего рода надежно защищает от пуль. Иными словами, я совершенно здоров, цел и невредим… Чего, впрочем, нельзя сказать о моих друзьях. — Горчаков опустил взгляд и, вздохнув, закончил: — Сегодня утром скончался уже знакомый вам Николай Борисович Юсупов.

Вот оно как… На мгновение я почувствовал то, что среди людей принято называть искренней печалью. Не то, чтобы мы с князем успели стать друзьями, однако все же прониклись друг к другу какой-никакой симпатией. Вместе сражались с Рогатым на Лазаревском кладбище — а такое, как ни крути, сближает. Я пока не мог даже представить себе, что именно могло навредить почти неуязвимому титану в ледяной броне… и почему его за целых два дня не смогли спасти даже самые могучие и крутые из столичных Владеющих целителей.

Однако мой счет к Меншикову и его покровителю пополнился еще одним пунктом — и на этот раз личным.

— Искренне надеюсь, что виновные понесут наказание, — тихо проговорил я. — И что оно окажется достаточно строгим и справедливым.

— Можете не сомневаться, друг мой. — Горчаков ободряюще коснулся моего плеча. — Мы непременно позаботимся… Впрочем, сейчас речь о другом. И вы здесь не только для того, чтобы я мог высказать вам свои соболезнования.

Наверное, где-то на этом месте я должен был задать вопрос — а для чего тогда?.. Или не должен был. Его светлость десятилетиями оттачивал ораторское искуссвто и вполне мог обойтись без «помощи зала».

— По ряду причин мы пока не имеем возможности уведомить его императорское величество… Во всяком случае, до того, как о смерти Николая Борисовича объявит официально кто-нибудь из родственников, — продолжил Горчаков. — Однако вы должны знать, что перед смертью он пожелал, чтобы вы унаследовали его княжеский титул.

Ох… Вот оно — то самое. Важное, значимое и потенциально опасное. Интуиция в очередной раз не ошиблась. Но я и предположить не мог, что старик Юсупов решит оставить мне самое, пожалуй, ценное из своего достояния. Если все это не какая-нибудь дурацкая шутка, мне без всяких усилий, буквально на блюдечке с голубой каемочкой достанется то, за чем самые амбициозные, жадные и беспринципные из молодых дворян охотятся годами — и порой безуспешно. Судьба определенно приготовила мне тот еще подарочек.

Немыслимо ценный, однако, надо сказать, весьма… непростой.

— Титул? — зачем-то переспросил я.

— Именно так, друг мой. Думаю, вам прекрасно известно, что у его сиятельства не осталось наследников мужского пола. А единственная дочь уже много лет замужем… Разумеется, ей достанется большая часть имущества отца, — уточнил Горчаков. — Ей и прочим родственникам, в соответствии с завещанием покойного. Нет, конечно, вы тоже кое-что получите, но, полагаю, вряд ли всерьез заинтересуетесь капиталами покойного. Или чем-то подобным.

— Пожалуй, — усмехнулся я. — Титул определенно стоит ничуть не меньше.

— Вы совершенно правы, Владимир Петрович. — Горчаков развернулся на каблуках ботинок и неторопливо зашагал к окну. — Впрочем, он точно так же принесет вам и немалые сложности. Слишком уж многим будет не по душе решение Николая Борисовича.

— Родственники? — Я подошел к ближайшей полке и провел кончиками пальцев по корешкам книг. — Возможно, дочь или кто-нибудь из племянников сами рассчитывали унаследовать…

— Увы, и подобного я бы тоже не стал исключать, — вздохнул Горчаков. — Зинаида Николаевна была не слишком рада, услышав последнюю волю отца. Но куда больше тех, кому вообще не важно, кому именно достанется титул — лишь бы он не достался вам.

— Даже так? — Я оперся локтем на полку. — Вот уж не думал, что у меня столько врагов.

— Увы. Даже без титула Владимир Волков встал многим поперек горла. А когда вы обретете достоинство и положение, которых, вне всякий сомнений, заслуживаете… — Горчаков заулыбался было — и вдруг сдвинул брови. — Однако вряд ли это случится быстро. Дело существенно осложняется тем, что Николай Борисович так и не дождался поверенного. И, соответственно, не успел изменить завещание и упомянуть вас.

— Если так — вы могли и вовсе мне ничего не говорить. — Я пожал плечами. — Передача титула постороннему для покойного человека, даже не родственнику едва ли возможна. А уж без документа, подтверждающего последнюю волю…

— Ошибаетесь, друг мой. — Горчаков многозначительно поднял вверх палец. — Слово дворянина значит не меньше, чем его подпись на гербовой бумаге. Перед смертью Николай Борисович назначил меня своим душеприказчиком. И сделал это в присутствии трех уже знакомых вам людей, в чьем достоинстве, порядочности и чести не посмеет усомниться никто. Можете не сомневаться — это стоит даже больше, чем какой-то там документ с печатью мелкого чиновника.

— Хотите сказать, это законно? — уточнил я.

— Не уверен, что смогу без труда назвать хоть один подобный случай. Вы и сами должны понимать — такое не случается каждый день. — Ответ Горчакова звучал весьма и весьма уклончиво, однако интонация буквально громыхала уверенностью. — Однако последняя воля князя, заверенная тремя уважаемыми представителями дворянского сословия, может стать основанием решения, которое государь примет в вашу пользу. Может — и должна!

— Полагаете, его величество не откажет мне в такой чести?

— Разумеется, у него есть и такое право. Жаловать титул, даже на основании завещания — право одного лишь монарха. Однако! — Горчаков возвысил голос. — Однако мы сделаем все, чтобы справедливость восторжествовала. И вы, друг мой, станете одним из нас — как того и желал покойный Николай Борисович.

И не только он… А может, и вовсе не он. Не то, чтобы я заподозрил Горчакова во лжи. Однако хитрый и многоопытный экс-канцлер ничуть не заржавел на пенсии и определенно оказался не против тряхнуть стариной и поучаствовать если не в политических играх мирового уровня, то хотя бы в переделке влияния и власти после исчезновения такой крупной фигуры, как невесть куда подевавшийся Меншиков. И если бы волеизъявление умирающего Юсупова не имело место взаправду…

Что ж, пожалуй, его стоило бы придумать.

И я уж точно не собирался ни возражать, ни отказываться, ни даже задавать лишних вопросов. Сам по себе титул и прилагающиеся к нему блага и положение имели для меня не такое уж и большое значение. А вот возможности… Нет, упустить их в моем положении было бы попросту глупо. И если колдун уже давно получил последователей и союзников среди титулованных особ — самое время завести собственных.

В конце концов, наши интересы совпадают… по большей части.

— Что ж… В таком случае — я буду должником вашей светлости. — Я склонил голову. — И клянусь использовать свое имя и положение исключительно во блага народа и отечества.

— Ничуть не сомневаюсь, друг мой, ничуть. Уверен, его величество уже совсем скоро пожелает вас увидеть… Впрочем, для начала я на вашем месте потрудился бы осмотреть новые владения.

— Владения⁈ — Я на мгновение едва не лишился дара речи. — Я не?..

— Нет, вы не ослышались, Владимир Петрович. — Горчаков хитро заулыбался. — Я ведь уже говорил, что его сиятельство Николай Борисович пожелал оставить вам не только титул?

Глава 13

— Ничего себе… Вот это, брат, хоромы!

Петропавловский задрал голову, разинул рот — да так и остался стоять, разглядывая нависавшую над нами трехэтажную громадину. Даже чемодана из рук не выпустил, хоть тот и весил чуть ли не полтора пуда. До моего появления в этом мире все пожитки Владимира Волкова поместились бы в одну одну сумку, но теперь для переезда пришлось созвать на помощь чуть ли не всех товарищей.

И когда я успел накупить столько барахла?

— Ладно тебе глазеть — пойдем! — Я хлопнул Петропавловского по плечу и подхватил с тротуара тяжеленное кожаное кресло. — Пока наш медведь таежный еще чего-нибудь не свернул.

Дед Федор, привычный к тяжелому труду, явно уже успел заскучать в столице, так что вызвался поработать чуть ли не с радостью. И пока я толкался в автомобиле между телег на набережной, в одиночку перетаскал внутрь чуть ли не половину грузовика и попутно расколотил то ли две, то ли три французские вазы. Хорошо, что Зинаида Николаевна не видела, как новый хозяин обходится с достоянием ее родителя — иначе бедняжке точно бы стало дурно.

Честно говоря, я и сам так и не смог до конца поверить, что это все теперь мое. Горчаков будничным тоном говорил о каком-то абстрактном доме, но на деле упавшее буквально с неба наследство оказалось целым особняком. И не где-нибудь, а на Английской набережной, всего в километре с небольшим от Зимнего дворца. Можно сказать, чуть ли не по соседству с его величеством императором.

Весьма статусное место, да и само здание под стать. На фоне скромных двухэтажных соседей особняк выделялся не только размерами, но и занятной архитектурой: выдающийся вперед к тротуару массивный цоколь с дверью-аркой посередине и портик с белоснежными колоннами аж на два этажа, подпирающий фронтон под крышей. Вытянутый, треугольной формы и вдобавок украшенный барельефами и лепниной. Было во всем этом что-то от храма — только не православного или католического, а древнего, римского или вообще даже греческого.

Кажется, такой стиль называется классицизм… или неоклассицизм?

В моем мире здание успело побывать и музеем, и не раз перейти от одной знатной и богатой семьи к другой, и к началу нынешнего столетия им владел кто-то из многочисленных столичных Кочубеев. Но здесь особняк достался Юсуповым. Может, еще в первой половине прошлого века: знакомой надписи на фасаде — ОТ ГОСУДАРСТВЕННОГО КАНЦЛЕРА ГРАФА РУМЯНЦЕВА НА БЛАГОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ — то ли не осталось к настоящему времени, то ли не было вовсе.

— Чего встали, внучки? — В дверях показалась могучая фигура деда Федора. — Подите-ка сюда, помочь надо. У их сиятельств мебель тяжелая — одному не передвинуть.

Старик наверняка лукавил — просто не хотел возиться в доме вдвоем с Фурсовым. Тот тоже отличался немалой силой, а вот собеседник был так себе. Предпочитал работать молча, в отличие от Петропавловского, который любое действие сопровождал прибауткой или комментарием.

— Уже идем, дед, уже идем. — Я подхватил с тротуара любимое кожаное кресло. — Ты там себя побереги — здоровье-то не казенное!

Внутри особняк оказался даже круче, чем снаружи. Даже если прежние владельцы когда-то и сэкономили на убранстве, Юсупов уж точно наверстал упущенное: мое наследство уступало его дворцам разве что габаритами, но уж точно не роскошью. Мрамор, позолота, бархат…

На мгновение мне снова отчаянно захотелось обратно в свои апартаменты на Садовой.

Может, когда-то я и стремился к богатству, однако эти времена прошли не одну, не две и даже не три сотни лет назад. На самом деле человеку нужно не так уж много, и сидеть одним задом сразу в пяти дорогих креслах уж точно не получится. А расходы на содержание трехэтажных хором на Английской набережной, хоть и посильные, казались бессмысленной тратой…

Однако Горчаков, как ни крути, был прав: вступление в право наследования особняком покойного Юсупова не то, чтобы подтвердит законность моих притязаний на княжеский титул, однако станет солидным козырем, когда придет время аудиенции с его величеством.

— Да уж, вот домина так домина. — Я осторожно опустил кресло на блестящий паркет. — Придется прислугу нанимать, человек пять… И Марью над всеми старшей поставить.

— И не думай даже, внучок! — Дед Федор сердито громыхнул чем-то об пол. — Пусть лучше учиться идет. В пансионат, как хотела. Нечего ей тут молодость тратить, раз уж тебе, охламону, целая княжна постель греет.

— Тихо ты! — буркнул я. — Нечего тут языком трепать.

— Да я-то чего? Я помолчу, — миролюбиво усмехнулся дед Федор. — А толку с того? И так весь город судачит.

Фурсов с Петропавловским тут же заулыбались, что называется, до ушей. И если первый в таких случаях хотя бы находил в себе силы промолчать, то второй наверняка уже придумал очередной сомнительный каламбур.

Только услышать его мне так и не довелось: за спиной раздались шаги. Осторожные и не то, чтобы легкие, но уж точно не похожие на грохот сапогов грузчиков или кого-нибудь из сибиряков, которых привез с собой дед Федор. Незнакомец ступал неспешно, чуть цокая по паркету каблуками ботинок.

— Доброго дня, судари. Надеюсь, я не слишком помешал?.. И не затруднит ли вас сказать, где я могу найти его благородие Владимира Петровича Волкова?

Голос оказался под стать походке: мягкий, негромкий, однако прекрасно слышный баритон, который я при иных обстоятельствах, пожалуй, даже назвал бы приятным. Однако чуйка подсказывала, что незваный гость принес с собой если не очередные неприятности, то уж точно какую-нибудь мелкую гадость.

Ну надо же. Не успели даже вещи выгрузить…