Вирус ненависти

— Ох, дорогой вы наш товарищ! — вставил второй мужчина, сторож Митрофанов. — Да знали бы вы, где мы только не жили. Спали впритирочку, чтобы не замерзнуть, одной фуфайкой втроем укрывались. Нам хоть сарайчик, хоть мастерская, хоть кладовка с инвентарем. Ведь слезы гольные, какие они голодные, ведь померли у нас четверо, а семерых порастеряли по дороге. И кто знает, где они горемычные, что с ними стало. Вы просто спасете нас, если хотя бы кормить будете, а мы все выполним, мы все осилим.

— Хорошо, товарищи, — кивнул Дубинин. — Вы ведите своих… подопечных. Посмотрю на них, а там и видно будет. Что-нибудь придумаем с ночлегом для вас. Сейчас еще тепло, может быть, с военными договоримся о палатке для вас. Нары сами сколотим. А к зиме должны быть с теплом, там хоть что, а построить должны. Хоть домишки бревенчатые, хоть из битого кирпича. Вон туда приводите свою команду. Видите, на насыпи стоит вагонетка? К ней и ведите людей.

Когда через час к указанному месту потянулись из леса вереницей люди, сердце у главного инженера сжалось. Грязные, с растрепанными волосами, в платках, со спущенными чулками на ногах. Мужчины небритые, одетые тоже кто во что попало. Двое в очках с толстыми стеклами. Шли молча, глядя только под ноги, как будто этих больных людей ничего больше не интересовало. А трое мужчин, которые вывезли их сюда, шли рядом, улыбались и уговаривали больных не бояться, обещая, что их покормят. Надо просто поработать, а потом дадут поесть и дадут поспать. Дубинин смотрел и не мог определить возраст каждого человека. Хватит ли у них сил работать, не жестоко ли с его стороны принимать этих людей, заставлять их работать? А кому легко? Вся страна надрывается не первый год. А в Ленинграде легко было?

Шелестов сразу увидел на старом асфальте следы от колеса и приказал водителю остановиться. Дорога разбита вдребезги, много воронок, асфальт местами выворочен гусеницами танков. Но местами он сохранился, и вот теперь Шелестов увидел черную полосу, оставленную резиной. Выскочив из машины, он подошел к странному следу. Тут же рядом очутился Буторин и присел рядом.

— Знаешь, что это такое? — спросил он. — Это колесо у кого-то пробило на полном ходу. Вот спущенным скатом и чертил по асфальту, стирая резину. Легковушка, между прочим.

— И где она? — Шелестов встал, выпрямился и глянул по сторонам.

Поле, лесок вдали, с этой стороны лес ближе, грунтовка, заросшая травой, метрах в пятидесяти. А ведь резина в хлам стерлась. Но следов на дороге больше нет. Хотя есть. Буторин тоже разглядел на избитом асфальте след спущенного колеса, когда машину, видимо, толкали руками. Сначала развернули, а потом спустили на грунтовку и катили там. Несколько человек. Шелестов задумчиво смотрел, как Буторин спустился с шоссе и пошел по грунтовке, то низко нагибаясь, то снова выпрямляясь.

— Вы чего там нашли? — спросил подошедший Коган. — Что за следы?

— Да так, — неопределенно ответил Шелестов. — Просто у кого-то спустило колесо в этом месте. Наверное, штабная легковушка. Правда, не знаю, зачем ее покатили в лес. И когда это было. Если от возможной бомбежки, то «мессеры» сюда не залетают. Они вообще теперь редко появляются.

— Много причин может быть, — глянул на Шелестова Коган. — Например, масло подтекает, а до масляной пробки в картере просто так не доберешься. Нужно над ямой какой-нибудь встать. Но следов масла я не вижу. Есть и другие предположения, но сейчас нам Виктор все объяснит. Смотри, как он несется. Змею увидел? Или мину?

Буторин легко взбежал на дорогу, постучал ногами, стряхивая грязь с сапог, и, держа автомат в опущенной руке, подошел к оперативникам. Он присел, рассматривая колесо головного «студебекера», потом снова встал.

— Между прочим, рисунок протектора не наш. Протектор немецких шин, — заявил он. — Вы, конечно, можете сказать, что кто-то ехал на трофейной машине, или резина с трофейного легкового автомобиля. Но проверять придется. А если это вирусологи?

— Странно. — Шелестов снял фуражку и вытер ладонью вспотевший лоб. — Откуда столько людей, которые толкали машину. В легковушке вместе с водителем трое умещаются, ну пусть четверо. Тут же человек десять ее толкали. Была еще одна машина? Почему на буксир не взяли, почему, если надо было оттащить легковушку в лес, ее покатили, толкая руками, а не на буксире?

— Спешили очень, должна была вторая машина уехать, а людей оставила помощь оказать, — начал импровизировать Коган. — Глупо, но может быть. Или за запасным колесом в город поехали. Или что-то совсем уж неприятное произошло, что нам не понравится.

— Вот и я думаю об этом же, — кивнул Шелестов и, обернувшись, крикнул Сосновскому: — Миша, высади людей и проскочи с водителем вперед. Посмотри, есть там где-то подальше следы грузовика, который недавно съезжал с шоссе к лесу.

— Пока он ездит, давай я с бойцами до леса прогуляюсь? — предложил Буторин. — Не в нашем положении от таких подозрительных фактов отмахиваться. Время идет, а у нас результата ноль!

— Хорошо, возьми отделение, но не рискуй, Виктор, — разрешил Шелестов. — Если будет опасно, дай знать. Не исключено, что они недалеко в лес заехали. Вполне может быть, что наблюдают за нами. Я, правда, надеюсь, что если это немцы, то они понимают, что им нельзя с нами связываться, атаковать нас. Им важнее, чтобы мы ничего не нашли и убрались восвояси.

Буторин забрал автоматчиков и спустился с ними на грунтовку. Бойцы быстро растянулись в редкую линию и неторопливо двинулись к лесу. За ними настороженно наблюдали с других двух машин бойцы роты Боровича. Шелестов поглядывал вперед, где по шоссе двигался грузовик, на котором ехал Сосновский, изучая следы. Машина то двигалась, то притормаживала, то совсем останавливалась. Наконец машина Сосновского остановилась в километре от группы, развернулась и поехала назад.

— Ну, что? — спросил Шелестов. — Есть следы?

— Да, грузовик свернул с шоссе и своим ходом ушел к лесу.

— Еще что?

— Не груженый, судя по рисунку протектора — «Студебекер».

— А черт! — взорвался Шелестов, срывая с плеча автомат. — Борович, оставьте человек пять для охраны машин, и все к лесу! Бегом!

Солдаты прыгали из кузова на асфальт и тут же сбегали в поле, догоняя своих товарищей, что с Буториным ушли к лесу. Шелестов бежал впереди всех, лихорадочно соображая. Нелепо, странно, но вполне оправданно поведение немцев. Они понимают, что их гонят, как зайцев, группы диверсантов, брошенных на поиски вирусологов, тоже не могут быстро выполнить задачу. Даже привлекая предателей из числа местных, служивших при гитлеровцах в полиции. Поэтому поведение беглецов из лаборатории при концлагере такое суетливое, дерганое. И этот след, который чудом попался на глаза, как раз характерен для положения немцев. Уйти, запутать следы, сбить с толку, скрыться сейчас и здесь, а потом любой ценой всплыть в другом месте и снова пробиваться к линии фронта. Такое ощущение, что ученые вирусологи и те эсэсовцы, что охраняли их и ушли с ними, боятся как советских солдат, так и своих диверсантов. Понимают, что в крайнем случае в безвыходной ситуации спасать будут архив и образцы, но не ученых. Самих ученых, скорее всего, ликвидируют, чтобы они ничего не рассказали советским медикам.

Буторин, когда его группа вошла в лес, обернулся и увидел, что со стороны дороги, оставив машины, к ним бегут все, кто там был. Он приказал занять позицию, приготовиться к бою и ждать приказа. Что-то случилось, что-то они там еще нашли, поэтому все и бросились к лесу. Значит, Шелестов убежден, что след оставили немцы, что они где-то здесь. Наконец, оставшиеся автоматчики заняли позиции рядом со своими товарищами, а Шелестов подобрался и лег рядом с Буториным.

— Это, похоже, они, Виктор. По всем признакам. И голову морочили, руками стаскивая легковушку с дороги здесь, а грузовик объехал за километр и тоже свернул к лесу.

— Много их, как думаешь? — спросил Буторин, покусывая травинку.

— Человек десять или около того. Основная масса толкала легковушку, а грузовик, судя по глубине следа, ехал пустой. Хотя спорный факт, согласен.

— Ну? Что делаем? Они могли нас не заметить, хотя мы там такую клоунаду устроили на дороге, что только слепой бы ничего не понял. Но, с другой стороны, им невыгодно вступать с нами в бой, им втихую уйти надо, раствориться в лесу. К месту боя, рано или поздно, мы подтянем дополнительные силы, и обороняться им в лесу или на другой позиции смысла нет. Все равно их карта бита. Здесь не линия фронта!

— Давай так, Виктор. Ты идешь по следу и, если тебе встретятся немцы, связываешь их боем. Мы в этом случае обходим их с флангов и блокируем в одном месте, не даем выскользнуть. Ну, а дальше действуем по обстоятельствам. Если силы у них велики, то вызовем подмогу. Быстро она не придет, но немцы же этого не знают. Будут контратаковать, пытаться прорваться с боем, а значит, понесут большие потери. Нам не обязательно брать всех живыми. Хотя бы командиров и вирусологов.

— Ну, из ученых вояки не очень хорошие. Думаю, возьмем их тепленькими. А вот охраняли их и ушли с ними эсэсовцы. Это точно.

Проводив взглядом Буторина и лейтенанта с несколькими автоматчиками, Шелестов подозвал своих оперативников и объяснил задачу. Разделившись, они с оставшимися автоматчиками Боровича отошли вправо и влево и двинулись в лес, держась параллельно группе Буторина. Колея от спущенного колеса машины была слишком хорошо видна. И Буторин искал взглядом лишь удобное место, куда немцы могли бы загнать машину, чтобы произвести ремонт или просто спрятать ее так, чтобы она не была видна с дороги. Пышный кустарник впереди на изгибе еле заметной лесной дороги вполне подходил для такого места. И вряд ли немцы тащили бы машину очень далеко. И оперативник отдал приказ к бою.

Командир роты сразу оценил ситуацию, понял знак Буторина и, продублировав команду своим бойцам, приказал двоим подползти, прикрываясь кустарником, и приготовиться к метанию гранат. Немцы вовремя заметили русских автоматчиков, но все равно не успели открыть огонь. Бойцы Боровича, прикрываясь стволами деревьев, открыли ответный огонь по врагу, выцеливая и отвечая короткими очередями. Немцев за кустарником видно не было, определить положение того или иного противника можно было по вспышкам. Ясно, что отстреливается охрана, а не сами вирусологи. Борович приказал пустить в ход гранаты. Взрыв, еще один, крики раненых, еще два взрыва, и одновременно автоматчики стали обходить немцев с двух сторон, поливая кустарник огнем из автомата.

Шелестов, услышав стрельбу, сразу отправил двоих бойцов вперед, чтобы проверить, нет ли там засады, а с остальными повернул и побежал на помощь Буторину. Сейчас с другой стороны спешили Коган и Сосновский, и немцы через минуту окажутся в клещах, откуда им не вырваться. Почти нет оврагов, понижений и кустарник встречается редко. Лес не очень густой, незаметно не улизнешь, и фашистам придется принимать бой здесь.

Перебегая от дерева к дереву, прикрываясь стволами, автоматчики Боровича все ближе подходили к фашистам. Немцы метались, пытаясь занять круговую оборону, но сделать на такой местности это им не удавалось. Слишком открытое пространство, слишком редкий лес. Шелестов видел, что часть фашистов одеты в немецкую форму, часть из них надели что-то из гражданского, двое были в форме красноармейцев. Дойдя до первого же убитого фашиста, он увидел эсэсовские петлицы на форме.

Пули свистели, возникало ощущение, что воздух просто наполнен летящим свинцом, то и дело со стволов деревьев летела кора, хвоя и сухие листья, когда в ствол попадала пуля. Резкий крик: «Граната», и автоматчики бросились кто на землю, кто за дерево. Мелькнула в воздухе «колотушка» немецкой гранаты, взрыв взметнул в воздух лесной дерн, в горле запершило от сгоревшей взрывчатки, и тут же навстречу выбежал и упал человек в советской форме. Он бросил автомат и закричал:

— Не стреляйте, я сдаюсь! Сдаюсь!

— Взять его, — гаркнул Борович и метнулся в сторону перебежчика, прикрывая его огнем. Но лейтенант не успел. Сухо прошелестела очередь «шмайсера», и солдат упал лицом вниз.

Шелестов выругался. Чуть было не получили «языка», да еще добровольного. Эх, не успели, не повезло! Он услышал крики, это по-немецки Сосновский призывал эсэсовцев сдаваться, гарантируя им жизнь. Но немцы отстреливались ожесточенно, отходя назад, теряя одного за другим своих товарищей. Через минуту все стихло, и только откуда-то тянуло горелым. Сушняк тлел от разрыва гранаты, стелясь серым дымом по земле. Оперативники поднялись и пошли вместе с автоматчиками Боровича осматривать тела убитых и искать раненых. Никаких машин в лесу не было, никаких объемных вещей, контейнеров тоже не было, только оружие.

Одиннадцать тел стащили на поляну, в кучу побросали оружие. Двое тяжело раненных лежали с краю и им пытались оказать помощь. Но ясно, что такое ранение грудной клетки, а у одного и ранение головы, не дает им шанса выжить. Шелестов увидел, как Сосновский и Коган вдруг бросились к автоматчикам и присели у какого-то тела на корточки. Шелестов поспешил туда же и увидел, что раненый был одет в красноармейскую форму. Кажется, это тот самый, который хотел сдаться и просил по-русски не стрелять.

— Ты русский? Говорить можешь? — начал допрос Коган, пока солдаты пытались перевязать раненого, бинтуя его раны вместе с плотными тампонами. У этого человека в двух местах были пробиты легкие, изо рта текла кровь. Он кашлял и с надеждой смотрел на русских.

— Да, русский… я хотел сдаться, не хотел умирать с ними… меня заставили…

— Кто это, эсэсовцы? Откуда они?

— Из охраны концлагеря, меня взяли как переводчика, как проводника.

— Где вирусологи? — решил не терять времени Коган и стал спрашивать прямо. Раненый выглядел совсем плохо. — Где немецкие ученые, которые работали в концлагере?

— Ушли. Уехали они. Машину починили, и они уехали, а эсэсовцы остались прикрывать. Они знали, что вы по пятам идете. Они ненавидят вас, поэтому не сдались. И мне не дали…

— Куда вирусологи могли поехать, в каком направлении?

Коган с надеждой смотрел в лицо раненого, но тот уже, кажется, никого не видел. Глаза стекленели, он кашлял, брызгая кровью, и только хватался леденеющими пальцами за руки автоматчиков, которые его перевязывали. Коган продолжал задавать вопросы, пытаясь по мимике понять, что отвечает раненый, но тот вдруг вытянулся на траве, запрокинул голову и затих. Бойцы опустили его на траву и встали, вытирая руки травой. Подбежавший Сосновский остановился, глядя на тело, и покачал головой:

— Кончился? Жалко, мог бы многое рассказать!

— Немецкие вирусологи были здесь. Эти остались прикрывать их отход, — сказал Шелестов.

— Ясное дело. А мы с Виктором прошли дальше по лесу. Там следы от машин. Они ушли на юго-запад. Там край леса уже недалеко. Теперь ищи-свищи. На двух машинах они далеко могут уйти. Надо командование ставить в известность, пусть перекрывают дороги, пусть предупредят военных регулировщиков. Мобильные группы бы выслать по этим направлениям, да только пока командиры раскачаются, посадят людей, дадут задание, пройдет несколько часов. Опять вирусологи исчезнут.

— Самим надо думать, самим догадаться, где их искать, — согласился Шелестов. — Все, давайте к машинам!.. Борович, оставь пару бойцов с ранеными немцами. Мы пришлем представителей комендатуры и военную прокуратуру.

Инженер Сапунов контролировал укладку рельсов, потому что эта работа не только тяжелая, но и выполнена должна быть точно. Ладно, здесь можно обойтись без теодолита, потому что снимались изуродованные рельсы частично, а целые укладывались на их место. И направление, конфигурация железнодорожного полотна не меняется. Глухонемые и их «няньки» работали с натугой, еле справляясь. И понятное дело, тут крепкие мужики нужны, тягать рельсы, а у них пятеро просто заморыши, да три бабы.

Хотя одна из глухонемых откровенно привлекала Сапунова. Невысокая, ладненькая такая. Несмотря на мешковатую одежду не по росту, чувствовалось, что у нее и красивые ноги, и упругая аккуратная попка, и небольшая грудь, которая так приятно выпирала во время работы, когда женщина разводила руки в сторону. Да и на вид она была моложе всех остальных. Лет тридцать с небольшим, наверное. Сапунов смотрел на женщину и все время невольно представлял, как было бы неплохо ее обнять где-нибудь в укромном месте. «Больная, но, может быть, женское начало в ней заговорит, глядишь, и понравится, когда мужик обнимет. Хотя, может, их там, в доме инвалидов, и тискают мужики, чего стесняться? Эти вон, завхоз с электриком, не скажешь, что мужики робкие. А я без бабы несколько лет. Мне бы хоть такую пощупать», — думал Сапунов и снова стыдливо отводил глаза.

Инженер не спеша подошел к группе работающих, дождался, когда они побросают инструмент и усядутся отдыхать. Как раз в этот момент женщина остановилась в стороне, разглядывая свою ладонь. Видать, прищемила или кожу содрала на руке. Сапунов подошел к ней, осторожно взял ее руку в свои ладони и посмотрел на ссадину.

— Ишь, кожа-то какая у тебя, бедолага. Отмыть тебя, так и ничего вроде. — Он посмотрел женщине в лицо, удивляясь, какая она миленькая. — Эх, жалко, что ты не слышишь ничего, а так бы позвать тебя вечерком погулять. Уж больно ты сладкая. Больно хочется под платьем твоим руками пошуровать, узнать, какая ты там. Эх… что ж это со мной такое, никогда ведь за собой не замечал такой похоти, ан вот приключилось!

Сапунов почувствовал, что изголодавшееся мужское естество начало возбуждаться от такого откровенного общения с женщиной. И не важно, что она не слышит, не различает слов, главное, вслух говорить ей такие сальности уж больно приятно. Прям бы сейчас и повел в кусты, а там…

— Федор Никитич! — раздался громкий женский голос сзади. — Федор Никитич, вас товарищ Дубинин зовет, обыскался уже!

Сапунов нахмурился. Ему показалось, что все увидели и поняли, чего он крутится возле этой глухонемой женщины. Сейчас еще главный инженер намекнет и стыдить станет. Но Дубинин, стоя у вагонетки, подписывал какие-то заявки и формуляры и не смотрел на своего помощника.

— Как там работа идет у наших инвалидов? — спросил Дубинин.

— Осталось два рельса положить, — торопливо ответил Сапунов. — За сегодня управятся. Я им со станции привез еще один костыльный молоток и пару надергивателей. Теперь быстрее дело пошло с подготовкой старых шпал. Я там среди инвентаря в разбомбленном складе нашел дексели[3], но все без ручек. Старики уже вытесали ручки и насаживают. Этот завхоз Иванников, оказывается, имел дело с таким инструментом. Говорит, два года работал на железной дороге путевым обходчиком. Рельсы нужны, Сергей Михайлович. Сегодня уложат, а завтра работа встанет. Можно, конечно, поставить этих бедолаг на насыпь, пусть тачками землю возят и дальше трамбуют.

— Нет, на насыпь я женщин поставлю. Завтра из Сосновки бригада прибудет человек двадцать. А эти твои инвалиды с Иванниковым вроде приноровились с укладкой. Ты вот что, Федор Никитич, сегодня после обеда с этим твоим Иванниковым, с электриком его… как его зовут, Ищенко? Сходите на разбомбленный завод, вон там за лесом, посмотрите. Туда раньше ветка железнодорожная вела. Могли рельсы остаться. Со станции брать уже нечего. На запасных путях они закончились, а новые снимать не разрешают. Станцию тоже восстанавливать придется. Причем в авральном порядке. А на заводе по электрике кое-что посмотреть можно. И кабели, и щиты распределительные, рубильники. Короче, ты сам знаешь.

— Хорошо, Сергей Михайлович, возьму подводу и съезжу. — Сапунов замялся, снова подумав, что его внимание к молодой женщине покажется слишком заметным. — Там где-то я напильник видел в вашей машине. Попросите своего водителя, чтобы одолжил нам на часок. Клещи рельсовые, которыми мои инвалиды рельсы таскают, с заусенцами от осколков снарядов. Женщины руки все посбивали, когда таскали рельсы. Зачистить бы надо инструмент. Без него работы не будет.

Главный инженер Дубинин отправил заявки с водителем «полуторки», которая должна была на обратном пути привезти и продукты для рабочих. Он постоял, глядя вслед машине, а потом пошел к зданию ТЭЦ. И снова его взгляд упал на разрушенный поселок слева от предприятия. И снова сердце сжалось от воспоминаний, от ощущения горя, которое точило и точило сердце мужчины. Довоенная жизнь, несмотря на трудности, теперь, на фоне войны, пронесшейся черным ураганом по стране, вспоминалась ему как что-то светлое, праздничное, нарядное.

Почему-то вспоминалась первомайская демонстрация, флаги и цветы на воротах ТЭЦ. И машины, украшенные цветами, и громкоговоритель на стене административного здания, откуда лилась музыка. Он вспомнил, как в теплый первомайский день они всем поселком разбивали парк. И он работал тогда вместе со всеми. Он помнил, как откинули борт грузовика, и люди с радостью сгружали лопаты, грабли, колья. Они сажали деревья, саженцы которых привезли из соседнего района. Дубочки, клены и тонкие березки. Он видел лицо жены, капельку пота на ее губе, как она отбрасывает со лба непослушные волосы. И смех дочери, которая несла ведро воды, чтобы поливать посаженные деревца.

Как они мечтали, что разрастется парк, как поставят там лавочки, утрамбуют дорожки, и по вечерам там будет гулять и молодежь. А еще там обязательно надо будет построить летнюю сцену, чтобы по выходным на ней играл духовой оркестр. Жена обещала договориться с управлением культуры, чтобы им выделили инструменты. В поселке было много людей, которые умели играть и хотели участвовать в оркестре. Особенно дети.

А потом черная туча, самолеты с черными крестами на крыльях шли и шли с запада. И тревожные лица людей, и голос из громкоговорителя, который говорил о том, что началась война. И уходившие из поселка мужчины, и эвакуация. Сергей Михайлович тогда даже не успел попрощаться с семьей. Жена с дочерью уехали в эвакуацию, а он ушел на фронт. И в поселке остались женщины, осталась сестра с детьми. И теперь чернеет столбами то, что осталось от поселкового клуба. И кладбище расширилось, потому что не вмещало всех тех, кого хоронили. Всех, кто сгорел, запертый в этом клубе. А фашисты с огнеметами ходили вокруг и били огненными струями в деревянные стены, которые, как рассказывали, сразу занялись пламенем. И как сошел с ума от ужаса старик, бросившийся прямо в огонь, спасать внучек. Он горел стоя, вцепившись в цепь, которой заперли двери. Так и сгорел, говорят, стоя, не упал.

— Сергей Михайлович, — позвала помощница Катя. — Хотите чаю? Вода в чайнике вскипела…

— Водки бы сейчас, — тихо ответил Дубинин и потряс головой, отгоняя видения.

Инженер Сапунов видел, как уставшие люди, побросав инструменты в тачку, поплелись вниз с насыпи. Там их ждала большая армейская палатка, умывальник. Сторож Митрофанов уже что-то варил своим подопечным. Женщины вышли из палатки и так же медленно пошли к пруду. Инженер видел на плече объекта своих тайных желаний серое солдатское полотенце и снова почувствовал сердцебиение, снова ощутил, как внутри стало горячо. Он представил, как молодая женщина сбросит это свое бесформенное платье, которое ей велико на два размера, как она войдет в воду.

Ноги сами несли Сапунова к пруду. Он шел стороной, чтобы оказаться у ивняка, за которым ему никто не помешает увидеть, как она будет мыться. Мужчина замер в своем убежище между повисшими до воды ветвями ивы и стал жадно смотреть. Три женщины умывались, стоя на коленях на деревянных мостках. Они плескали на лицо воду, мыли шеи, руки. Потом он с вожделением смотрел, как они снимали чулки и мыли ноги, высоко задрав платья, даже выше колен. Сапунов видел белые женские бедра и чувствовал, что теряет голову. Две женщины обулись, не завязывая шнурков, в грубые ботинки и пошли к палатке, а та самая, которую он так хотел, задержалась, она все рассматривала свою ладонь, ополаскивала ее в воде, бралась губами за ранку. Наверное, пыталась вытащить занозу.

Сапунов не помнил, как оказался у воды. Женщина испуганно обернулась и открыла рот, но не произнесла ни звука. Мужчина подошел и взял ее за руку, он смотрел на ладонь, на ранку, а потом поднес, превозмогая сопротивление слабой женщины, руку к своим губам и стал целовать ее. Жадно, шепча какие-то слова, стараясь обхватить губами ее пальчики. И не важно, что под ногтями грязь, не важно, что мозольки и ссадины. Это была женщина, она пахла как женщина, это была женская кожа и… никого вокруг.

— Иди сюда, дурочка, — шептал Сапунов, чувствуя, как от возбуждения дрожит его голос.

Он потянул женщину под ветки ивы, обхватил ее сильной рукой за талию и застонал, ощутив под тканью платья нежное женское тело. И уже не было в его руках нежности, не был ласковым его взгляд. Сапунова трясло от возбуждения. От сильного желания, с которым он уже не мог бороться. Руки хватали женщину, отводили в сторону ее слабые руки, которыми она пыталась отбиваться. Он подумал, что это хорошо, что она глухонемая, значит, не будет кричать, он распахнул на ней платье, оторвав две пуговицы, рука скользнула к ней за пазуху, стала жадно хватать нежную грудь. Женщина мычала и отбивалась. Сапунов повалил ее на траву и стал рукой искать подол платья, путаться в нем, пытаясь задрать подол. Он исступленно гладил ее бедра, чувствуя, как сползли с женских ног грубые чулки, рука забиралась по бедрам все выше, вот уже пальцы коснулись женских шелковых панталончиков. «Ого, — успел подумать инженер, — какое на ней белье!» И тут же чей-то грубый хриплый голос, откашлявшись, пробасил:

— Это чего ж ты творишь, инженер? Негоже обижать хворую и ущербную.

Сапунов обернулся, выпуская женщину из рук. Та сразу одернула подол и вскочила, подцепив соскочивший с ноги ботинок, и, опустив голову, засеменила наверх к палатке. Инженер вытер рукой потное лицо и стал нести какую-то чушь про то, что они дружат с женщиной, что это просто играли так, щекотались. А вообще-то он хотел ей руку перевязать, поранилась она.

— Да будет тебе, — как-то не очень хорошо осклабился Иванников. — Я штоль не понимаю. У самого бывает так, что аж сводит, как бабу хочется. Я чего хотел спросить, тут, говорят, нам на завод с тобой съездить надо. По электрической части посмотреть чего-нибудь, рельсы посмотреть, может, снять можно. Так давай часика два отдохнем, поужинаем, да на подводе и съездим. Я уж и электрика нашего Ищенко предупредил, чтобы спать не завалился. Он же горазд поспать.

— Обязательно надо съездить, — хмуро подтвердил Сапунов, отряхивая брюки и ладони.

Через два часа Иванников отвязал гнедую кобылку и, взяв ее под уздцы, повел мимо насыпи. Телега гремела колесами по битому кирпичу. Ищенко откуда-то набросал внутрь свежего сена, сверху положил сумки с инструментом и запрыгнул сам. Сапунов шел рядом с телегой, придерживаясь за нее рукой, и не знал, куда девать глаза. Ему было до ужаса стыдно перед этими хмурыми мужиками, которые черт знает откуда вытащили инвалидов, чтобы вернуться снова в интернат, а он тут со своими ухаживаниями…

Женщина стояла и ждала телегу. Сапунов от неожиданности как будто язык проглотил. Внутри все снова всколыхнулось, но потом сразу же обдало холодом. Он даже не нашелся, какими словами спросить, зачем здесь эта глухонемая. А женщина легко запрыгнула на телегу и уселась, высоко задрав колени, спиной к Сапунову. Инженер покусывал губу и посматривал на спину женщины. Все молчали, только мерно поскрипывала телега, мягко катившаяся по лесной дороге. Потом через полчаса выехали за лесок к развалинам завода, который бомбами превратили в черные развалины. Только отдельные стены да металлические конструкции торчали в небо среди гор битого кирпича.

Иванников, как будто зная, куда ехать, подергал поводом, поворачивая лошадь влево. Объехав гору развалин, телега миновала старые заводские ворота и двинулась к стене разрушенного цеха с зияющими дырами оконных проемов. И тут завхоз потянул вожжи, лошадь сразу остановилась, тряся головой и кося выпуклым глазом на людей. Инженер, озираясь, обошел телегу. Где-то тут должна быть ветка железной дороги. Наверное, она с другой стороны. Лучше объехать, чем тащиться по развалинам. Да и возможно ли здесь вообще проехать. Интересно, где у них располагалась подстанция? Ни столба, ничего. Хотя запитана она скорее всего подземным кабелем…

Все мысли о рельсах и кабелях начисто выбило из головы, как только перед Сапуновым, выйдя из развалин, появились двое небритых немцев в грязной форме и с автоматами. Инженер попятился и уперся спиной в телегу. Рядом раздался голос Иванникова:

— Ты чего, испужался, Федор? Оно вон как в жизни бывает, правда?

И не было страха в голосе завхоза. Сапунов удивленно повернулся, таращась на мужчину, и боковым зрением уловил движение. Глухонемая женщина стояла возле телеги, поднимая руку с пистолетом на уровне глаз. В глазах уже не было пустоты и мольбы. Только ненависть и жажда крови. Ох, как она его ненавидела! «Да что же это такое?» — промелькнула последняя мысль Сапунова и тут же глаза ослепили вспышки. Одна, вторая, третья! Горячие удары в грудь, а потом Сапунов просто провалился в горячую темноту.

— Hör auf, Martha! Hör auf! — хрипло прикрикнул один из немцев, подходя к телу русского инженера. — Er ist tot[4].

— Ich hasse es![5] — прошипела женщина, опуская руку.

Оставив лошадь, и достав из-под свежего сена оружие, бывшие полицаи поспешили за немцами. Пройдя через разрушенный цех, они забрались на груду битого кирпича, потом осторожно спустились по противоположной стороне и вышли на площадку возле заводоуправления. Здесь, прикрытые наброшенной сверху маскировочной сетью стояли грузовик «студебекер» и легковой «мерседес» с эмблемой черного ангела на передних дверцах.

Глава 7

— Механический завод, — кивнул на развалины Буторин. — Перед войной, видать, строили. Может, и запустить не успели. Видишь, даже жилого рабочего поселка вокруг нет. Строили люди, строили, а эти пришли и все в груду камней превратили!

— Надо бы осмотреть развалины, — предложил Коган. — Мне показалось, что я слышал звук мотора.

— Слышал? — Шелестов приказал остановить машину и выбрался из кабины на подножку. — Заглушить моторы!

В тишине прождали несколько минут, а потом к борту в кузове подошел Коган. Он приложил к глазам бинокль и долго смотрел на восток. Потом указал туда рукой Шелестову:

— А это что там у нас? Какая-то ТЭЦ разрушенная. И вроде железная дорога. Машина стоит, люди. Надо бы наведаться к ним, расспросить.

— Ну, вот что. — Шелестов спрыгнул на траву. — Соваться в развалины сейчас опасно. Стемнеет скоро. Обследуем их завтра поутру… Борович!

— Здесь, товарищ подполковник! — Лейтенант подбежал, придерживая автомат и с тревогой посматривая в сторону развалин завода.

— Остаетесь здесь со своими автоматчиками, — приказал Шелестов. — Наблюдение за заводом вести постоянно. Вполне возможно, что немцы укрылись там и постараются ночью выбраться. Держите ухо востро — узнают, что вы здесь торчите, возможно, попытаются через вас пробиться с боем. А мы пока наведаемся на стройку.

— Вы там тоже осторожнее, товарищ подполковник, — посоветовал ротный. — А если это там не строители, а как раз эти немцы вид делают, прикидываются строителями.

Высадив автоматчиков и оставив их с двумя машинами на опушке, Шелестов со своей группой на третьей машине двинулся к железнодорожной насыпи и зданию ТЭЦ. Недалеко от поврежденного здания и железнодорожного полотна виднелись дощатые сараи, стояла большая армейская взводная палатка, дымила полевая кухня. Навстречу машине вышел коренастый мужчина, чуть припадающий на ногу. Он приложил руку козырьком к глазам, закрываясь от заходящего солнца, и стал смотреть на приближающуюся машину. Оставив автомат в машине, Шелестов легко выпрыгнул из кабины и подошел к мужчине, на ходу доставая из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение.

— Подполковник Шелестов, контрразведка Смерш. Кто здесь старший?

— Я старший и есть. — Мужчина подошел и представился: — Дубинин Сергей Михайлович, главный инженер ТЭЦ. И пока что отвечаю здесь за восстановительные работы.