Исчезнувшая стражница

Что ж, мысли Мариан крайне прямолинейны, чего и следовало ожидать.

В данный момент ее внимание четко разделено между двумя важнейшими целями: не допустить списывания в классе и заставить Ирис с компанией уйти раз и навсегда. Ее позиция кажется непоколебимой: «Опоздание ₌ пересдача». По мнению Мариан, третьего не дано.

Но тут на помощь приходит Ирис.

«Разрешите… э-э-э… нам войти», – мысленно произносит она. Ей нужно говорить так, будто это внутренний голос самой Мариан? Ирис понятия не имеет, что делает. Сколько бы она ни повторяла свое сообщение, формула «опоздание ₌ пересдача» остается неизменной.

«Разреши им сдать экзамен».

Ирис отводит руки за спину и просит помощи у появившегося у нее в ладони камня. «Ну же, разреши им! Давай же, НУ ДАВАЙ!»

Крик оглушительным эхом раздается в сознании Мариан. Ирис чувствует, как он буквально ударяется о ее череп, и учительница спотыкается от потрясения. Она высовывается из дверного проема и впервые замечает Ирис.

– Ты… ты что-то сказала? – спрашивает Мариан с полузакрытыми глазами.

– Я… это… – Ирис незаметно встряхивает кистью, чтобы камень исчез. – Нет…

Мариан рассеянно потирает висок и дважды медленно моргает, пока ей вновь не удается вернуть прежнее неумолимое выражение лица.

– Девочки, вы отвлекаете одноклассников. Увидимся на пересдаче.

И с этими словами учительница возвращается в класс и закрывает дверь перед их носом. Через стекло Ирис видит, как та велит ученикам замолчать и опустить голову, сосредоточившись на экзамене.

Последняя мысль учительницы достигает разума Ирис: это ее собственное лицо. Мариан думает о ней. «Какая странная девочка. Надо бы ее завалить на пересдаче».

У нее ужасно болит голова, и она определенно не в настроении слушать нытье Эрин про пересдачу (хотя на этот раз Эрин, конечно же, права). Ее беспокоят ожоги Норы, но сильное головокружение не позволяет сосредоточиться на ком-то еще, кроме себя самой. Более того, ее преследует тревожное ощущение, будто другие подозревают, что она только что сделала. Может быть, они распознали ее неудачную попытку внушения? На всякий случай Ирис убегает прежде, чем девочки успевают ее расспросить.

Вернувшись домой, она мгновенно оказывается в поле надоедливых звуковых сигналов: Дани в гостиной играет в приставку. Ирис цокает языком. Она и забыла, что у младшего брата уже закончились уроки. Проходя мимо открытой двери гостиной, она приветствует его вялыми словами: «Сделай паузу, я хочу ненадолго прилечь». Вероятно, это звучит весьма настораживающе, потому что Дани останавливает игру и смотрит на сестру с широко раскрытыми глазами.

– Ты собираешься вздремнуть? Ты?!

По выражению лица Дани можно подумать, будто Ирис только что сказала что-то невероятное. Ладно, на самом деле ее отцу и вправду приходится подниматься в мансарду в полночь, чтобы отправить дочку в постель, чаще, чем видеть ее прикорнувшей на полчасика. Но к чему такое выражение лица?

– Ты заболела? Только не обманывай меня! – говорит Дани, забираясь с ногами на диван и сжимая джойстик приставки, будто защитный амулет. – Как раз когда начались каникулы!

– Нет, я не болею, но спасибо за заботу, гном, – Ирис дразнится и показывает ему язык. – Я просто устала. Давай, сделай потише, оглохнешь еще.

Она закрывает дверь, чтобы заглушить шум, и поднимается в свою комнату. Если не считать игры Дани, доносящейся эхом из гостиной, в доме тихо, и это может означать только одно: Криса здесь нет. Находись он здесь, звук его гитары разносился бы по всем комнатам. В последнее время он не перестает играть, особенно после того, как директор попросил его группу выступить на выпускном вечере. До него остается чуть больше недели, и Крис судорожно готовится к выступлению. А нервный Крис – это очень (очень!) громкий Крис.

Но оказывается, есть кое-кто еще более громкий, чем Крис-музыкант: Крис-студент. Настало время выпускных экзаменов, и у него есть привычка учить конспекты, сочиняя песни. Песни, которые он, конечно же, напевает вслух на весь дом. Ирис знает темы своего брата лучше, чем свои собственные: она могла бы сидеть на уроке химии и легко декламировать Мариан песню Криса о цикле трикарбоновых кислот (она понятия не имеет, что такое цикл трикарбоновых кислот, но благодаря брату выучила наизусть все его составляющие).

К счастью, Крис, наверное, сейчас на экзамене или в библиотеке, так что Ирис может немного побыть в тишине. Она прямо в ботинках ложится на кровать. У нее кружится голова – а с закрытыми глазами становится еще хуже. Как будто она засунула несколько карандашей в свои пучки и крутила ими, как крутятся лопасти вертолета, каждым новым оборотом все туже натягивая волосы у висков. Ирис распускает прическу и массирует голову, но это, конечно, не помогает. Дело далеко не в прическе. Это воспоминания о Мариан. Эхо крика в ее голове.

Ирис слышит, как щелкает люк, но не открывает глаз. Слышит, как кто-то делает несколько шагов, приближаясь к кровати, и чувствует, как под тяжестью этого «кого-то» продавливается матрас.

– Нет, я все еще не сплю, Дани, – шепчет Ирис.

Однако, открыв глаза, она обнаруживает рядом с собой не брата, а отца с пятном краски на рубашке и лицом, озаренным искренним удовлетворением от того, что застал ее врасплох.

– Папа? – Ирис немного приподнимается на локтях. – Что ты здесь делаешь?

– Сбежал с обеда. Кое-что забыл.

Ирис подавляет ироничный смешок.

– Ты что-то забыл? Не могу в это поверить.

– Да-да, смейся, смейся, но напоминаю тебе, что это, – отец легонько стучит себе по лбу, – унаследуешь и ты. Подожди, – продолжает он. – Разве ты не должна быть в школе?

– У нас экзамены, пап, – напоминает Ирис, не глядя на него. – Нам просто нужно прийти на экзамены…

– А разве не сегодня у тебя последний? По… по… – отец щелкает пальцами, пытаясь вспомнить.

– По химии.

– Точно, химия! Как все прошло?

Ирис тяжело вздыхает. Ее взгляд устремлен на нарисованное небо, развернувшееся на потолке комнаты.

– Никак. Мы опоздали, и нас не пустили. Придется идти на пересдачу.

– Надо же! А почему вы опоздали?

Ирис пожимает плечами. Очевидно, она не может объяснить ему настоящую причину опоздания, и у нее слишком сильно болит голова, чтобы придумать оправдание.

– Подумать только, – говорит отец с одной из своих фирменных самодовольных улыбок, – посмотри, кто уже унаследовал папину рассеянность.

– Разве тебе не пора возвращаться на работу? – с досадой спрашивает Ирис.

Отец переводит взгляд на часы.

– Да, точно, – он смотрит на дочку еще секунду, но уже более серьезным взглядом. – Точно больше ничего не случилось?

– Конечно, – отвечает Ирис, не в силах сдержать улыбку. – Я просто устала. Это был долгий день.

– Хорошо.

Отец целует ее на прощание в лоб и спускается вниз. Услышав звон ключей у входной двери, Ирис кричит:

– Папа?

– Да? – долетает до нее эхо его ответа.

– Ты не забыл взять ту вещь, за которой пришел?

Пауза.

– Ирис, Ирис, Ирис… А ты как думаешь?

– Я думаю, ты снова забыл и собираешься уйти без нее.

Еще одна пауза.

– И правильно думаешь! – радостно отвечает отец.

Затем звон ключей стихает в направлении родительской комнаты.

Ирис тихо посмеивается, прежде чем лечь обратно. Голова все еще болит. Если она закроет глаза, головокружение усилится, поэтому девочка продолжает смотреть на нарисованное небо. При дневном свете жирно прорисованные спирали блестят, как будто их только что покрыли лаком. Ее успокаивают оттенки тысячи и одного цвета, смешивающихся в каждом мазке: канареечно-желтый, киноварь, синий кобальт. Индиго. Оксфорд. Охра. Бордовый. Снова желтый, и…

Когда она приходит в себя, все вокруг синее. Точнее это смесь темно-синего и черного. Ирис больше не в своей комнате – она идет по пустынной равнине. Отголосками до нее доносится писк, рев и шепот. Хотя она странным образом осознает, что спит, от этих звуков у нее мурашки по коже.

Посреди этого темного небытия стоит Луна. И смотрит на Ирис. Она выглядит странно, но как только Ирис пытается понять, что именно не так, все вокруг меркнет. Тени сливаются воедино, окружая ее, как вихрь, который замирает, чтобы нарисовать новые декорации. Теперь Ирис находится в кладовке, где они обычно тренируются. Луна снова здесь – в костюме мистикал и с книгой в руках. Рядом с ней – Хана и Эрин, тоже после трансформации. Кажется, никто из троих не подозревает о присутствии Ирис.

– Разве нам не нужно держаться за руки или что-то в этом роде? – спрашивает Хана.

– Изабель вызвала демонов в одиночку, поэтому я не думаю, что это необходимо, – отвечает Луна. – Но будьте начеку, когда эта штука… м-м-м… появится.

– Вызывала демонов? – переспрашивает про себя Ирис.

Ее мысли отчетливо звучат в пространстве кладовки. Однако ни Эрин, ни Хана, ни Луна не обращают на нее внимания.

Одной рукой Луна сжимает посох, а другой едва удерживает книгу. Кладовка, которая до этого выглядела размыто и напоминала недоделанный набросок, теперь видна гораздо четче – по крайней мере, тот участок пола, что расположен перед Луной. Символ Эфирного центра выложен фиолетовым порошком, окруженный размытыми фигурами. Ирис пытается их различить, но бесполезно. Она не может выбирать, какие детали увидит – это будто смотреть в камеру, объектив которой настраивал кто-то другой. Внезапно все ее видение захватывает новый элемент: черный дым, который начинает клубиться в центре символа на земле. Дым вращается и вращается сам по себе, пока не принимает точный силуэт демона.

Луна

23 октября 1818 года

Я видела Умбрию.

Она в точности такая, как описала Элиза, такая, как в ее снах: вечная пустошь с горами, провалившимися в землю, и реками, похожими на потоки сточных вод. Ее небо (если слово «небо» здесь вообще уместно) усеяно черными и пурпурными звездами: хотя они больше похожи на отдельные кусочки тьмы, нежели на звезды.

Но самое страшное – это аберранты.

Я думала, что была свидетельницей самых ужасных вещей, которые только могла показать мне жизнь. Но я ошибалась. В Умбрии нас подстерегают невообразимые ужасы; звери, которых никогда не видело ни одно поколение мистикал. Это и есть настоящий хаос. Это есть ад, населенный монстрами.

Вот что показал мне демон эробас, когда я спросила его о Вратах:

«На протяжении всех поколений мистикал драгоценные камни падали каждые три луны, но на этот раз все случилось быстрее».

«Почему?» – спросила его я, как только он появился, заключенный внутри нарисованного символа. «И почему самые сильные аберранты уже начали проходить через Врата?»

Такие демоны, как эробас, не умеют лгать. На самом деле они не умеют даже говорить. Вызванный мной демон показал, как выглядит Умбрия. Ответ на вопрос о Вратах кроется там. Хотя я уже его знаю, вот почему на протяжении нескольких месяцев и вызываю демонов: мне нужно понять, что происходит в их мире, полном яда. Однако я так ничего и не выяснила… до вчерашнего дня.

Нет, эробас не умеет лгать… но умеет обманывать. Демон, которого я вызвала, пытался скрыть правду среди Хаоса, который он мне показал, но я обнаружила истину. Я увидела то, что он пытался скрыть от меня.

Демон астрот.

Как я не подумала о нем раньше? Если что-то происходит в Умбрии, об этом должен знать астрот… и я получу от него ответ. Я во всем этом разберусь, прежде чем друзья прознают, чем я занимаюсь.

Луна в задумчивости опускает дневник Изабель. С тех пор как она украла у бабушки книгу, написанную предыдущей мистикал Эфирного центра, она прочитала ее столько раз, что смогла бы рассказать наизусть. Было ясно лишь одно: с Вратами уже происходили странные вещи в предыдущих поколениях. В дневнике говорилось, что Изабель и остальные стражницы сражались два столетия назад – именно тогда Врата открывались в последний раз.

Правда, тогда камни не упали так внезапно, как это случилось с Луной, Ханой, Ирис, Эрин и Норой. Но это произошло раньше, чем ожидалось, и мощные аберранты также проникли в наше измерение раньше обычного. Дневник был спрятан в доме бабушки Луны, так что Селена, несомненно, уже все знала. И если она это знала, то и Гала тоже. Но, конечно, они решили, что лучше не рассказывать об этом ни Луне, ни кому-либо из девочек. «Лучше пусть думают, что они первое поколение мистикал с изъяном», – вероятно решили Селена и Гала. Луна разочарована, но не удивлена. В том, что бабушка и сестра ей не доверяют, нет ничего удивительного.

Но она не собирается сидеть сложа руки. Она выяснит, что происходит с Вратами, неважно, с помощью Селены и Галы или без них. Но ей предстоит сделать еще один шаг, прежде чем приступить к работе: необходимо рассказать остальным о своем открытии. Каждый раз, когда Луне нужно принять важное решение, она начинает бродить по своей комнате (хотя места у нее для этого не так уж и много: комната крошечная). «Мне не нужна чья-либо помощь», – говорит она себе, поворачивая за угол в десятый раз. «Это всего лишь самый логичный вариант. Впятером лучше, чем в одиночку, особенно если все пятеро обладают магией. Не то чтобы моей магии недостаточно для…»

Она настолько поглощена своими мыслями, что чуть не наступает на Наширу, которая, не издав ни звука, прокралась в ее комнату. Собачка возмущенно скулит и устремляет влажные, обвиняющие глаза на хозяйку – единственные глаза, способные обезоружить Луну. Она наклоняется, чтобы приласкать питомца в знак извинения, готовая к тому, что собака растянется на полу пузом кверху (она всегда так делает, когда видит приближение Луны).

Однако на этот раз Нашира лает и, грациозно отвернувшись, уходит в сторону двери. Луна провожает ее хмурым взглядом, пока в ее поле зрения не появляется пара ног, стоящих на пороге. Эти ноги облачены в потертые кроссовки, зашнурованные и раскрашенные вручную. Луна прекрасно знает, кого обнаружит, подняв глаза, но это ничуть не отменяет ее удивления. Увидеть Ирис у входа в свою комнату – это все равно, что увидеть Уго, бывшего парня Эрин, в библиотеке. Луна никогда не была свидетельницей этого действа и не надеялась когда-либо стать. В общем и целом единственная, кто бывала в ее комнате, – это Эрин, и только потому, что она пробирается туда (тоже мне шпионка!) каждый раз, когда идет к Гале заниматься тхэквондо.

Мать Луны появляется за спиной Ирис. Она широко улыбается, как будто ей сказали, что Санта-Клаус приносит подарки взрослым, которые достают своих дочерей.

– Луна! К тебе пришла подруга! – говорит она, а затем оборачивается в сторону гостиной. – Сделай тише телевизор, пришла подруга Луны, им наверняка мешает шум!

Отец Луны высовывает голову из гостиной и смотрит на Ирис. Мама локтем подталкивает мужа, как бы ругая его за отсутствие такта («Как иронично!»), и тоже уходит в гостиную. Даже несмотря на закрытую дверь, их перешептывания отлично слышны.

Луна закатывает глаза и затем снова сосредотачивается на Ирис – та, веселясь, разглядывает ее. Однако, как только Луна приглашает ее войти в комнату с неловким «э… привет», выражение лица Ирис радикально меняется, как будто она внезапно вспомнила, почему она здесь. Какой бы ни была причина, это выглядит не очень хорошо.

– Почему ты пришла? – спрашивает Луна.

Ее вопрос звучит немного грубо, хотя в этот раз она дерзит не нарочно. Но как иначе спросить свою приятельницу – стражницу Ордена Мистикал – почему она без предупреждения появилась в твоей комнате и теперь смотрит на тебя с таким видом, с каким обычно смотрят дрянную романтическую комедию?

Ирис глубоко вздыхает. А затем, как ни в чем не бывало, выпаливает:

– Кажется, мне приснился сон-предчувствие. Ну, на самом деле я знаю, что это был именно он, сон-предупреждение. Там была ты с Ханой и Эрин, и вы вызывали демона.

Луна молчит. Какая-то часть ее мозга решает, что самое разумное в этой ситуации – это молчать, открыв рот, как рыба. А другая часть, еще более глупая, заставляет ее сделать шаг по направлению к письменному столу, где лежит дневник Изабель, до сих пор открытый на записи от 23 октября. Словно защищая, Луна прикрывает его ладонью, что, кстати, можно назвать самым абсурдным движением, которое она могла бы совершить, чтобы сохранить дневник в секрете. «Отличная работа, мозг», – огорченно думает она. Но притворяться уже поздно. Зеленые глаза Ирис скользят по дневнику. В потертой кожаной обложке он похож на мигающий знак с надписью: Я ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ!

– Что это?