Глазами Ангела

Одета женщина неприхотливо, по погоде: в куртку нежно голубого цвета и жёлто-оранжевые спортивные штаны. На ногах рубенсовской красавицы разношенные, стоптанные кроссовки. Из под распахнутой куртки выглядывал видавший виды свитер, а роскошную гриву стянул на затылке тугой хвост. Её натруженные руки с потускневшим маникюром покоились на коленях. Грустные глаза изучали разводы на полу под мерное перестукивание колёс. И благодаря привычной монотонности веки женщины опустились, она погрузилась в полудрёму. Судя по всему, ехать до конечной, отчего не отдохнуть?

Слева, на расстоянии вытянутой руки от неё, возвышался мужчина. Типичный московский обыватель, чью долговязую фигуру скрывал серый плащ, под ним деловой костюм. На ногах сверкали ухоженные, почти новые ботинки. Рукой мужчина держался за поручень, в другой был портфель. Его усталое лицо с зачёсанными назад волосами не привлекало внимание. Пытливый взор скользил поверх голов и вдруг остановился на уснувшей. Она явно заинтересовала, но чем, ответить на это мужчина не мог. Однако скучающее лицо преобразилось, он вмиг оценил пассажирку, затем огляделся, не слишком ли беззастенчив и, убедившись, что никто не смотрит, продолжил исследование. Вероятно, с целью узнать нечто новое, а может просто скоротать время. И пока проявлял любопытство, хозяйка сумок безмятежно спала. Чему способствовал гул, сопровождая поездки в метрополитене.

Прямо напротив женщины, почти вплотную ворковали влюблённые. Юноша и девушка при первой возможности ненароком прижимались друг к дружке. Они излучали трепетную нежность, но едва соприкоснувшись, возвращали приличную дистанцию. Пара мило щебетала на одном им понятном языке, понимая друг друга с полуслова. Едва юноша открывал рот, девушка сразу с ним соглашалась. Она энергично кивала, при этом глаза лучились от смеха. И, возможно, не всё доносилось, но, не желая огорчать любимого, смешливая особа делала вид, будто расслышала. Со стороны было забавно наблюдать, как с трудом сдерживаемые, пара блюла нормы приличия. Когда вокруг сплошь незнакомцы и не все благожелательны, незачем вызывать раздражение.

Справа от задремавшей женщины, приосанившись, стоял военный. Его выправка выдавала отличника боевой и, скажем, иной подготовки. Он нисколько не смущался званием ефрейтора и, судя по улыбке, предвкушал встречу с родными. Вероятно, бойца поощрили отпуском, уж больно выделялся на фоне измождённых ненастьем москвичей. А, судя по загару, службу он нёс под палящими солнечными лучами. Где-то на окраине державы охраняя мирный сон окружавших его обывателей.

Что же касалось остальных, заполнивших вагон, их предостаточно. Обычное для московского метро дело. Правда, кое-кто, недовольные толчеёй, злобно шипели, толкались. Другие, напротив, спокойно сносили давку, уступая место. А желающих втиснуться хватало! Были среди них и такие, кто, проникнув внутрь, пытался протиснуться дальше, и кому-то это удавалось, несмотря на то, что вагон «не резиновый». Однако, по счастью, двери закрывались и, набирая скорость, подземный поезд мчался в сумрак. По ходу движения утрамбовывая тех, кто в нём находился.

Возвращаясь к мужчине, изучавшему хозяйку сумок, не лишним упомянуть, именовали его Егором. Или Егорушкой, как в детстве кликала маманя, а теперь называла жена. Впрочем, иной раз подзывали Егоркой, так насмешливо выговаривала главный бухгалтер. Молодая взбалмошная девица на совещаниях, где Егор, будучи её заместителем, отчитывался. Одному Богу известно, чем заслужила она эту должность, но девицу нимало не заботило, что о ней подумают, и, не смущаясь разницей в возрасте, из её уст неслись вздорные распоряжения взрослому мужчине. К слову сказать, годящемуся ей в отцы. Вот и сегодня, чуть более часа назад она ввалилась в бухгалтерию и мямлила нечто нечленораздельное. Изо всех сил пытаясь донести какую-то мысль. Но её старания прервал нетрезвый ухарь, вошедший следом. Генеральный директор предприятия, он и увёл главного бухгалтера, у кого заплетались не только язык, но и ноги.

Генеральный директор слыл баловнем судьбы и нередко напивался. Он частенько приходил на работу в непотребном виде, не вникал в дела и выказывал полное пренебрежение коллективу. Что вполне объяснимо, не его трудом создавалось предприятие. Это всецело заслуга папаши, скоропостижно скончавшегося, он и оставил бизнес наследнику. На что баловень судьбы, исполнив положенный ритуал, не стал дожидаться сорока дней, а пустился «во все тяжкие». Пуская «по ветру» сколоченное отцом состояние. Именно его лёгкой рукой назначена девица управлять бухгалтерией. Потеснив Егора с позиции исполняющего обязанности.

С другой стороны, Егор сам поспособствовал её продвижению, когда взял под крыло. Однако девица, почуяв его бесхребетность, с успехом продемонстрировала иные, не связанные с учётом достоинства. А оных оказалось в избытке! В почётный список вошли: точёная фигурка, волнующая грудь, длинные, до пояса волосы. И надо признать, такими качествами обладает не каждая. По этой причине Егор не имел шансов ей противостоять. Он стал жертвой девичьего кокетства, попав в плен её очарования. А оное выплёскивалось через край, едва дело касалось сильного пола. В особенности Егора, исполнявшего на тот момент обязанности главбуха. Именно сноровистость в обхождении сыграла с ним злую шутку, хотя началось всё вполне безобидно. С обычных задержек после работы. Но недаром говорится — Дьявол кроется в деталях, и девица тут же напросилась в помощницы, желая многому выучиться. На что польщённый служебным рвением Егор позволил с ним остаться. Чего ранее не практиковалось, и что немедля вызвало пересуды.

А девица, воспользовавшись возможностью, с удовольствием варила кофе, не умолкая, неся милую чепуху. Она сетовала про то, как несчастна, не везёт с подругами, на дороговизну съёмного жилья, и сумела разжалобить. Её откровения нашли отклик в сердце Егора, он освободил подчинённую от работы, взвалив её обязанности на свои плечи. И всё бы ничего, но едва отношения переросли в обыденность, и красавица поняла, что под защитой, она переключилась на руководство повыше. С успехом используя весь арсенал подручных средств. В этой связи очарованный её напором директор стал задерживаться после работы, а далее, как по маслу. Само собой разумеется, Егор по-прежнему трудился за двоих, в то время как из соседнего кабинета доносились не свойственные рабочему процессу звуки. А буквально через неделю коллективу сообщили о назначении на должность главного бухгалтера новой фаворитки. Кто тут же забыла о добром к ней отношении и при каждом удобном случае давала понять, я здесь главная, и лучше со мной не ссориться.

Что же касалось Егора, он стерпел и, как говорят в народе, «утёрся». Должность, какой был достоин, уплыла, освободится ли в ближайшее время, неизвестно. Не иначе с пресыщенностью генерального, когда утомлённый любовной негой уволит фаворитку. А такой исход представлялся вероятным, но когда это случится? К тому же не приучен Егор желать кому-либо зла, и неважно, будь то директор либо кто-то ещё. В данном же случае их некомпетентность сыграет за него, достаточно написать заявление. Вот только рискнёт ли пуститься в неведомое? Искать работу, подрабатывать не по специальности…

Такие мысли частенько посещали, подпитывая уязвлённое самолюбие, в итоге — неимоверная усталость укоренилась. Всё глубже прорастая, она пронизала, и вот — предельное изнеможение, что гнёт чугун и крошит сталь! Трудно сдюжить напряжение, не наговорить лишнего, льстить и подстраиваться, а наградою — опустошённость! Выжженная дотла пустыня. Непереносимый жар, сменяющийся холодом, и всё это испытывает на прочность.

С другой стороны, только так закаляют характер, и либо ломается внутренний стержень, либо становится твёрже. Попутно смиряя чехарду случайных мыслей, порождая лёгкость в постижении того, что пред глазами. Правда, не для всех! Особняком здесь так называемые интеллектуалы. Они сами вписали себя в особую когорту и угодили в ловушку, созданную самими. Отныне, в их жизни полно вопросов, и обременённые интеллектом мнят себя предъявляющими спрос. Хотя сегодня мало кто осведомлён, что спрашивать возможно лишь тому, кому дано на это право. Любой другой проявит интерес. И это обстоятельство сродни неразберихе, когда утрачены различия, и тот, кто должен задавать вопрос, молчит.

Но прыткие мыслители отстаивают рубежи! Нередко ревностно и оголтело, меняя заблуждения на истину. Такое их отличие от остальных. Не в лучшую конечно сторону, но оное присуще. Как и желание, любой ценой познать и уточнить. А им для счастья требуется ясность, предельная определяемость. И обладатели ума настроены враждебно, не знают полумер. Во всём решительны, желая прояснений, стремятся задавать вопросы, всё время, провоцируя и уточняя. Тем окончательно запутав собеседника, пускают в ход высокомерие, удерживая мнимое сомнительное превосходство. Внушительное сонмище вопросов — суть их сути.

Одно не ведомо высоколобым, такая одержимость изнуряет, крушит дотошностью и въедливость сродни болезни. Они впадают в беспокойство, страдают от хронической усталости, и страх таится в каждом взоре. Увы, всё это ум, его не прояснённое пугает, и, по обычаю страшась неведомого, он жаждет в вечности контроля. Иллюзии, стремления во всём увидеть истину и навязать другим. Об этом знает ближний круг и молча зрит на неуживчивых, ведь оные всегда правы. По крайней мере, хотят такими быть. А это странно, нелогично! Всевластие и правота подвластны лишь Творцу. Ему Единому известно, в чём нужду мы терпим. Обычный смертный не осилит бремя власти, он потакает деспотизму и полного контроля ожидает…

Вот и Егор, послушен словно маятник, раскачиваемый размеренным движением вагона, по-прежнему во власти дум. Они прокручивают раз за разом варианты, превознося незримое. Порой назойливо, порой ненужное. И всё бы ничего, на то и жизнь — извечный поиск и борьба, и неудачи. Всё есть в наличии! И даже страх, коварный, незаметный. Он зарождён в далёком детстве, когда безоблачное небо и неимение забот. Когда смешной, нелепый повод вдруг станет камнем преткновенья, и вкруг сбирается тревожность. Та самая, что множит страх остаться без работы, не выплатить кредит, да мало ли? Опутав липкими присосками, ползущая тревога — не подспорье. С улыбкою Иуды она ввергает в панику. И многие бегут. Уносят ноги, совершая множество ошибок. А первыми — бойцы мыслители! У них таится страх внутри. Выпестывая, потакая своему вместилищу, пугливое воображение возводит трудности, оправдывая лень и слабость. Ему подвластно всё! Мечтательная ложь себе любимому — излюбленный приём обвиноватить невиновного.

И дело здесь, конечно, в воспитание! Когда в младенчестве, отринув недостойное, в незрелый ум вмещается лишь нужное, и юноша мужает. Он дерзок и учтив одновременно. Таким мужам неведом страх. Они не ропщут, и стенания не их стезя. Для них вся жизнь сплошное испытание. Не сломленным, не покорённым быть мужчине. Но так ли это в суетной реальности? Вопрос логичен, а ответа нет. Увы, впитавшие изнеженное женское, погрязли в мелочах. Им не дано мечтой возвыситься до синевы небес! Подобно скопищу червей с восторгом ползают на брюхе, предел мечтаний — жирная похлёбка. Горячая и сытная. Так и Егор воспитан женщиной. Он начисто лишён мужского понимания, решимости, неодолимой твёрдости. Ему не повезло зреть возвратившегося однажды вечером отца, кого с любовию встречает мать, усталою ладонью треплющего сына по макушке. При этом, ласково бурча, тот достаёт трудом и улицею пахнувший подарок. И не дано ему, впитав благоговенье, не страх, не подлое вертлявое унынье, желать во всём быть схожим на родителя. Страшится порицания отцовского, стремится стать достойным продолжателем фамилии. Увы, воспитан был он женщиной; сначала мамою, потом в детсаде милой воспитательницей, затем учительница в школе — дальше институт. Где также женщине обязан знанием. И речь здесь не о том, что женщина неважный педагог, она — иная, нежели мужчина! Биологически, ментально, как угодно. Иная в базовой программе и при всём желании не в силах поделиться навыками мужа. Не суждено ей быть успешной там, где исстари мужчина правит бал. В семье, в кругу себе подобных…

Меж тем отличными от мыслящих слывут натуры творческие. Им не присущи рассуждения грядущего, они всецело в настоящем. Легки и скоры на подъём, такие проживают быстротечно. Подобно бабочкам, являясь баловнем судьбы, и часто забывают благодарность. Сказать спасибо тем, кто оказал поддержку. Одно им скучно и докучно, общение с носителями интеллекта. В такую долгую беседу непросто удержать зевоту. Вот почему всего скорее бегут от монотонности брюзжаний. И взбалмошной девице, случайно ставшей на стезю главбуха, свезло немало. Она не с первою попытки ускользнула, оставив позади унылые советы, что нужно каждый день трудиться. Усердие явить и прочее. Чем с радостью делился наш Егор, когда вдвоём общались. И вроде бы, всё верно, не придраться, но скукой смертною, могилою сырой несло от умных слов, высокопарных выражений, где не бывает места жизни. Её игривости и озорству.

Однако не пора ли нам вернуться под тесный свод подземного тоннеля, в то самое мгновенье, как Егор, случайно выбрав пассажирку, остановил на ней усталый взор. И в тот же миг свершилось чудо! Бурлящий, неостановимый мыслей увлекательный поток исчез. Пропал в небытие, как растворился. Неведомое ранее молчание наполнило, и, глядя на дремавшую особу, он очевидцем стал. Всё обрело понятие и смысл. Егор узрел достойную сочувствия беспечно дремлющей девицы унылую безрадостную жизнь. Что было в прошлом, настоящем. Чего желала и страшилась она, сомкнувши веки. Такое откровение возможно с лёгкостью, присущей всякому, едва смолкает грёз привычных водопад. И оказалось, нет преград, их ничего не разделяет, ни слово, действие и даже мысль. Теперь он сочетал своё внимание с дремавшим до поры объектом без помех. Легко проник в её нутро и растерялся!

Пред ним сидела, окунувшись в сон судьбины, тяжкой женское созданье. Её унылые года, в мгновенье ока промелькнув, оставили обиды послевкусье. Без близких, без родителей росла в детдоме, а лучшая товарка, кто слыла сестрой, ушла скоропостижно. Но боль потери, как бывает, сменила ноющая рана. Такие часто в сердце оставляют безвременных утрат следы. А тут ещё несчастная любовь, когда пленилась физруком женатым и лысеющем, и тот, использовав невинность, бросил, наигравшись всласть. С тех пор исчезла вера, растворилась угаром прежних дней. Исчезла, унеся мечты о счастье, о любви. Теперь она боялась обмануться, замкнулась в собственном мирке, уютной небольшой клетушке в общежитье. И не напрасно, опасаясь вновь испытать обиду, ни с кем решила не общаться. Так и жила в уединенье, найдя нежданную отраду. Её отдушиной случайной стал кулинарный труд. Туда прикладывала силы, старательность и нежность нерастраченной любви. Пекла безмерно, отдаваясь делу, и дело вдруг пошло! Труд рук её — ватрушки и иная сдоба скупали нарасхват, хоть вечером, хоть утром. Тем обрела надёжный способ пропитанья. Хотя, конечно, и сама, бывало, увлекаясь, съедала вкусную продукцию без меры. Но что с того? Она себе хозяйка. Иль нет, такое невозможно…

Но главная зияющая рана, с младенчества вселившись в сердце, немым болезненным укором напоминала о себе. Она была ничья! Ни рода, ни знакомых. Подобна уличной собаке, кто в каждом ищет властелина, и мордой боязливо тычет в протянутую руку. Но нет руки той. Нет в округе. Никто не приголубит, не поддержит. Ни словом, что уж про дела. Вокруг такие же ничьи, такое же ничьё! А это лишь на первый взгляд не так уж важно принадлежать сообществу, кругу друзей, семье, и странно не спросить: а есть ли в мире счастье? Наверно, нет, ведь прав поэт: «на свете счастья нет, но есть покой и воля». И суетный мирок в Егора голове не осознал обыденности факта. Он осознал другое: пред ним дремала не измордованная жизнью тётка, каких с лихвою на Руси, а маленькая девочка. Затравленная одиночеством, не зная ласки, с улыбкой спит под стук колёс. А социум воинственный и буйный не распростёр объятий. Тут каждый — за себя, и к ближнему не требуют любви. Царит здесь дух несокрушимого успеха! Зловредный, лицемерный вирус жаждущих преуспеванья…

Внезапно затормозив, поезд остановился! Пассажиры повалились друг на друга, и только немногие, кто держался за поручни, устояли. К ним относился Егор. Резкое торможение вывело из полусна, и суматошный хоровод праздных дум наводнил. Он тут же позабыл о наблюдениях, оно и немудрено, в каждом из нас, как минимум, двое. Во всём противоположны, с разным характером. Их величают многогранностью личности, когда меняем маски на потребу толпы, услаждая её непритязательный вкус. Но целостности в этом нет! Гордиться особо нечем. И достаточно изменить привычную позу, жест или мимику, как вослед грядут изменения в мышлении. В полной мере отражая внешнее, ибо невольной жестикуляцией оживляем вполне конкретные мысли. Соответствуя позе, жесту, выражению лица. По этой причине человек не властен над внутренним миром, и, вероятно, фраза «мой внутренний мир» придумана в насмешку! Кто-то старательно изощрился, ведь едва изменится поза, как, владевшая умом, мысль улетает, уступая другой. Такой же привычной, но на время забытой. Однако, невзирая на очевидное, не желаем понять, что процесс осмысления имеет внешнее обличье. Но так ли это? Споры тут ни к чему. В жизни полно чудес, а большинству доступно лишь малое — от силы три, четыре выверенные годами позы. Благодаря чему узнаёт и принимает окружение. И только попробуй что-либо измени! Тут же лицемерная забота возопит: а всё ли у тебя в порядке? Особенно, когда изменения к лучшему и тем вызывают беспокойство. Нет, скорее зависть…

Что же касается поз, машинально меняемых в суете, первой является та, что используем дома. Когда посреди домочадцев явим заботу. Чаще искренне, но бывает и на показ. Тут много во власти привычек. И недаром твердят: что посеешь, то пожнёшь. А в корне измениться, когда накоплено всякого, трудно. Верней, невозможно. Набранную инерцию не погасить, тем паче в одиночку.

Касаемо же следующей из имеющихся в арсенале, самое время вспомнить о позе, что используем для заработка. Она незаменима и внушает уважение. Как ни крути, хлеб насущный надобно добывать, и, невзирая на лень, мы общаемся с такими же. Кто движим привычкой, но не желает того замечать. А состоит эта поза из двух, непостижимо сочетаемых в неуживчивом характере. Ибо одну её половину спешно несём руководству, другую — небрежно жалуем подневольным. Сей лицемерный обычай придуман не нами, но мы его строго блюдём, смиряя строптивость пред вышестоящим, являя несокрушимую твёрдость, отдавая приказ.

Далее следует удивительный образ! Его припасём для приятелей, он сгодится во время досужих бесед и праздного словоблудия. Благодаря его вычурной таинственности, легко сойти за всезнайку, главное — не обнаружить невежество. Непозволительная роскошь для знатока обсуждаемой темы, чьё веское замечание добавит пикантности. А бывает и по-другому! Едва услышав знакомое слово, несём всякий вздор. Болтая без умолку, как правило, ни о чём. Ненужным многословием утомляя собеседников. Такой образ — визитная карточка для тщеславия. Не спрашивая разрешения, он чёртиком из табакерки является, стоит изменчивой ситуации вызвать его. Особенно при общении с доверчивыми, когда обнажается маска вещуна без особой на то надобности. Впрочем, такой навык бывает полезен, удивлять многословием, не сказав вразумительного.

А завершает сей перечень неведомый образ. И речь о непреднамеренном. Такую позу не часто встретишь, тем не менее, изредка она проявляется. Правда, нежданно-негаданно, ибо весьма органична, проникая в суть, возникает, когда безысходность ведёт к тупику. А загадка неразрешима. Зато вместо хаоса и сумбура в голове наступает затишье. Ни единой мысли не дано выплеснуться на поверхность тишайшего океана, каким вдруг становится ум. Только в такой отрешённости можно постичь наблюдаемое. Будь то предмет, либо нечто живое.

Вот, пожалуй, и всё. К сказанному добавить нечего. Большинство так и живёт и, в общем то, довольно. Но именно здесь затаилась ловушка! Одна из коварных и незаметных, ведь привычка укоренилась, и это — навеки. А стоит кому-либо выйти из зоны комфорта, как изо всех сил он стремится обратно. В эту самую позу, привычную жестикуляцию, знакомые слова и выражения. И вновь формируемый образ, если вдруг возникнет нужда, потребует времени. Невероятных трудных усилий одолеть инерцию. А неспособность меняться сообразно пожеланию — тому порукой…

От резкого торможения хозяйка сумок с вкусным содержимым придавила соседа, и тот ойкнул! Грузная женщина качнулась на место и смущённо извинилась. Изрядно помятый сосед что-то буркнул. Она украдкой огляделась и подняла глаза. По губам скользнула виноватая улыбка. Бывший свидетелем невинной неуклюжести, Егор кивнул и покинул вагон. Двери лениво захлопнулись, поезд увлёк пассажиров во мрак. Егор медленно брёл к эскалатору. Его подхватила толпа…

Чердак

А пока окружённый толпой пассажиров он шёл к эскалатору, в голове царил хаос. Никчёмные мысли гонялись одна за другой, но не было среди них главной. На чём впору остановиться. И ясно почему! Вокруг бурлил водоворот, не давая сосредоточиться. Каждый шаг в гудящей толпе давался с трудом, близость тел затрудняла дыхание, теснота сдавила, а стремление выбраться овладело. Но даже в этом скоплении таились желающие схватить пальму первенства и, опережая прочих, первыми выбраться на свободу. Где яркий фонарный свет, красочная подсветка зданий и много свежего воздуха. Где не давит толща земли, а гул метро сменит шум автострад.

Однако не тут то было! Протиснуться сквозь толпу не резон. Разве по головам, и длинная, будто змея, человечья масса вползала на эскалатор. То замедляясь, то ускоряясь, заполнила вестибюль и сводила на нет любые попытки выбраться. Единым монолитом слаженно двигалась, и, казалось, нет в мире силы, способной её расчленить. Тем не менее, сила имелась, она поджидала на улице, куда устремилась толпа. Той силой предстала столица! Невероятных просторов проспекты, огромные площади, парки зелёные да лабиринты бульваров. Здесь всякий отыщет, что нравится. Лишь бы скорей оказаться снаружи.

Всё это время попавший в объятья массы Егор о чём-то раздумывал. Как вдруг ощутил неприятный толчок!

— Простите, — донеслось откуда-то сбоку, — я ненароком…

Привычно сдерживаемый гнев в мгновенье ока улетучился. Егор милостиво кивнул, он и сам нередко тыкался в тех, кто брёл впереди. Трудно сдержать инерцию скопившихся, особенно когда спешат покинуть подземелье. А стоит кому-либо замешкаться, сзади тут же подожмут недовольные. Нервные и немножечко желчные они устали и в мыслях давно по домам. Где ждёт сытный ужин и домочадцы. И каждый о чём-то задумался.

Впрочем, так было не всегда. В своё время всяк побывал в роли младенца, грудью кормился, улыбался беззубо. Чуть позже учился ходить, и вот она школа. В дальнейшем упёртый подросток. Всегда обо всём извещён, он спешит возразить и поспорить. Но это не скоро! А ныне детишкам положен нетронутый, девственный ум. Словно светлый чердак свежесрубленного дома. Вместителен и объёмен, там пахнет стружкой да морозной свежестью. Там эхо гулкое ответит, едва словцо произнесёшь. И всё ж он полон тишины. Готовности к работе, с нетерпеньем ожидает нетленной мудрости крупицы, божественные откровения пророков, страниц лирических романов и музыку. В блаженство уносящую. Ту самую, что создали в давно минувшие века. Такой чердак просторен, светел. В нём нет ненужного, он пуст и в то же время полон. В нём всё продумано до мелочей, тут главное — взрастить и обучить. Узреть и выявить сокрытый интерес ребёнка. Открыть в нём до поры дремавшее уменье.

Ну а пока здесь тишь да гладь. Безмолвие, беззвучие переполняют. Его ещё зовут младенческим умом не так давно рождённого на свет. Наивного и трепетного человечка. Того, кто вскоре гордо зазвучит и всюду следует порыву. Сердечной прелести очарованью. А чему ж ещё? Ума в том возрасте немного, его набраться предстоит. Но самое диковинное, что в безоблачное время ребёнок не познал печали. Он радуется всякий раз! Ему неинтересно знать грядущее, нет повода для страха и волнений, и всё, что дорого — бесценные секунды. Они продлятся вечно.

Наверное, поэтому детишек кличут — Ангелы! Они и есть посланники Небес. Живут ведомы сердцем, передвигаются вприпрыжку, всё время норовя взмыть в Небеса. Да и зачем им огорчаться? Какой в том прок? Всего хватает, во дворе все делятся друг с другом. А стоит выйти из подъезда, держа в руке ломоть лепёшки, куда заботливая мама положила масло, как вкруг возьмёт весёлая ватага. И каждый понемногу откусив, останется доволен. Чего ещё желать? Все сыты, можно продолжать веселье.

Вот только в нынешнее время когда-то бывший ангелочком понуро брёл в безликой массе, утративший порыв и крылья. Давно опустошённый безнадёгой. Его вели противоречия, заполнившие весь чердак. И, кажется, откуда что взялось…

Но вот долгожданные ступени эскалатора. На одну из них, подчиняясь инерции массы, ступил Егор. Нервно вздрагивая от перегруженности, послушный механизм возносил пассажиров. Всё вокруг успокоилось, стихло. Там, на платформе по-прежнему толпились, но здесь, на подвижной ленте выстроилась очередь. Теснота и духота отступили, прохладный ветер наполнил лёгкие.

Егор поднял голову и глянул вверх. Туда, куда эскалатор поднимал пассажиров. Тусклый свет в конце тоннеля подарил надежду, и он услышал позади негромкий голос. Доброжелательно и буднично говоривший, обращаясь к кому-то:

— Милая, не называй меня «мой муж». Я — не «твой муж». Я — тебе муж! Ты же, любимая, моя жена…

— Хорошо, хорошо, — прощебетал приятный женский голосок. — Прости, отовсюду только и слышно «мой муж», «мой супруг». Впредь постараюсь не ошибаться.

— Сделай одолжение, постарайся, — пророкотал мужчина.

— Экий старообрядец, — мимоходом мысленно окрестил его Егор, — ишь чего удумал! — продолжая удивляться, он оглянулся, рассчитывая увидеть здоровенного бородатого детину. Едва ли не в лаптях.

И каково же было изумление, когда вместо окладистой бороды узрел он обычного парня! Одетого в превосходно сшитое, по немецкому образцу, платье. Упорно называемое мужским костюмом. В руке тот держал пальто, а дорогие часы вкупе с инкрустированной печаткой выдавали обеспеченного современного горожанина. Встретившись с незнакомцем взглядом, Егор оробел, будучи сражён уверенностью, какой тот разговаривал со своею спутницей. Она же доверчиво глядела на мужа, преисполнена молчаливой влюблённости. Готовности принять на веру, что скажет возлюбленный. Егор с досадой отвернулся, и до него донеслось:

— Ты б поменьше смотрела телевизор, — негромко продолжал мужчина. — Там одни неудовлетворённые тётки. Чему они научат?

— Ты это о ком? — переспросила девушка.

— Да обо всех, кто пудрит мозги таким, как ты. Ладно б дело говорили, так нет, жизни учат. Сами брошенные, никому не нужные, а туда же…

Возникла пауза. Егор старательно вслушивался, но разговор затих. Не надеясь на продолжение, чуть было не расстроился, как сзади прощебетало:

— А почему неудовлетворённые?

Молодой муж, кому адресован вопрос, вздохнул. Егор кого мимолётный разговор чрезвычайно заинтересовал, обратился в слух.

— Это же очевидно, — раздалось через секунду. — Ходят полуголые, всё напоказ. А когда баба при муже, ей незачем выпячиваться. У неё иные заботы. А эти словно милостыню выпрашивают: ну возьмите хоть кто-нибудь…

Заливистый смех рассыпался по эскалатору! Многие обернулись, а ехавшие ниже стали вглядываться, пытаясь узнать, кто так заразительно смеётся. Егор улыбнулся, давненько не доводилось слышать, как образно и ёмко описывают происходящее. Само собой разумеется, сказанное не ко всем применимо, но суть подмечена верно. По-прежнему усмехаясь, он покачал головой.

Однако стоявший позади участник беседы не одобрил игривость жены. В ответ на её смех он недовольно пробурчал:

— Ничего смешного. Этим несчастным нужно выживать. Вот и несут околесицу. А ты слушаешь, разинув рот. Лучше б книги читала.

Женский смех прервался. Егор начал было сетовать, что не дослушает, подъём на эскалаторе скоро завершится. Напрасно волновался, девушка откликнулась на упрёк:

— Я и так много читаю! — с жаром возразила она.

— И кого? — иронично спросил тот, кто был ей мужем.

Судя по насмешливому тону, вопрос обсуждался не единожды. Оно и неудивительно: на вкус и цвет образца нет. Один взращён литературой, другая — чем-то иным. Жизнь каждому подарит своё, содержимое чердака не исключение.

А пока Егор размышлял, девушка оправдывалась:

— Как кого? В тумбочке полно литературы.

На этот раз рассмеялся муж и, отсмеявшись, добавил:

— Это не литература…

— А что же? — не на шутку обиделась жена.

По всему чувствовалось, её задела ирония, видимо, по этому поводу в семье не было единодушия.

— Литература, — мечтательно произнёс мужской голос, — нечто особенное! Как часто ты перечитываешь книгу?

— Зачем? — раздалось удивлённое, — прочла, беру следующую. Вон их сколько…

Громкий хохот был ей ответом! Егор машинально повернулся в то самое мгновенье, когда муж привлёк жену и чмокнул в щёку.

— Какая же ты наивная, — не отпуская зардевшуюся супругу, сказал он.

Та сделала вид, будто вырывается. Но, скорее, для видимости. Сама же так и льнула. Егор, дабы не смущать, отвернулся.

— Почему наивная? — несильно вырываясь, вопрошала жена.

— Да потому, что книги не читают. Их перечитывают! Классика — вне времени. Стоит открыть страницу, обязательно узнаешь что-то новое. Но не огорчайся, теперь всего хватает, ошибиться не трудно: пластиковая посуда, разовые отношения, вот и до «повелителей слов» дело дошло…

Егор опустил голову, скрывая улыбку. Настроение улучшилось, он, было, повеселел, как вдруг случайная догадка обожгла, проникла в сердце, медленно затлела! Подобна брошенным углям, туристом безрассудным позабытым, что, в пожар оборотясь, дотла сжигают лес, она испепеляла всё, чего касалась. В чём обрела пристанище и кров. И кровь необходимую для жизни.

Он замер, вмиг сковало знакомое до боли ощущенье. В такой раздвоенности ненавистной немногие отыщут радость. Но удалить её не мог. Егор не раз, не два пытался, напрасен труд. Уж лучше всё оставить, само когда-то рассосётся. Забудется и перестанет ныть. И, в общем то, он прав, всё время лечит. Оно одно творит чудесное. Забвение ему под силу, но мало, кто способен это оценить. К тому же многое осталось скрыто тайной, Егор ни разу не пытал удачу узнать, когда возникла эта двойственность. А, главное, зачем? Он ясно помнил детство, юность, иной порядок им владел. Он жил единой мысли подчиняясь, обласкан ощущеньем, неделим. Он цельным был, и это окрыляло! Вершителем судьбы, всё прежде, и увы. Теперь же сильно изменились его безрадостные дни, а дальше будет хуже. Всякий знает, незыблем их круговорот, а ветреное время позади, остались горести, пришёл и их черёд. Они твердят: всё мрачно, скучно, грустно, всему предел настал иль настаёт. Всё нынче утекло в безвременье, и вскоре Судьбины рок к ответу призовёт.

Ан нет! Ещё немного, саму малость он гонит мысли прочь, в душе отринув страх. Былое, прежних грёз желая возвернуть, всё силится. Напрасные попытки наивность отыскать. Безжалостное время предаёт забвению те дни, когда сомнений нет. Когда в далёком прошлом спит унынье, а всякая минута к радости зовёт, даруя ощущение блаженства… Но нынче лишь враждебность отравы ядом угощает и берёт, что ей положено по праву. Что заслужил, утратив детства пыл, и каждый вдох исполнен горечи. Всё в прошлом, един лишь миг в распоряжении, но не властен, не в силах справиться с реальным он. Тому виной мышленья разобщённость, сомнений тяжкий груз, что давит, будто сон. Их не желал развеять, как и всякий, кто мнит себя живым, а пробуждаясь, засыпает вечным сном, иллюзией согрет. И возмущённых нет, не видно, сладко дремлют.

Меж тем к чему таить неведомое ото всех, постылое безмолвие храня. Пора открыть природу тех сомнений и прочего, сковавшие Егора. Узнать, что и почём. А дело в том, что к мужеской уверенности всё живое мчится в надежде обрести защиту от обрыдлости унылой, она в объятья скользкие смыкает. Вот почему, подобное заметив, стремимся оказаться по соседству. Егор не исключенье, влекомый мистикой забытых ощущений, знакомству был бы рад. Так покорили беспорочность, любовь и сострадание, такие непохожие на всё, что окружает и, в невольника оборотясь, готов он подчиниться твёрдости брутальной. И восхититься нежной робостью, её порой в избытке. Они так дружно меж собою уживались, маня несчастных, одиноких, утративших надежду и покой.

Но вместе с тем шутейная размолвка, догадку мрачну породив, необоримости оставив послевкусье, в его нутро проникла и, не смев противиться, Егор страшился панике поддаться. Увы, сие избегнуть не случилось. Назойливая, будто мошкара, догадка очертила внятный контур, и с глаз сползала пелена. Стыдливо неведения покров срывая, обнажено и хладно оказалось откровенье. То, что таилось на задворках, гонимо прочь. Его Егор принять не мог. К тому же трудно осознать, что собственное женщин ощущение иное! Ошибочно, отлично от услышанного здесь. Так и стоял, пытаясь разобраться, в привычном споре потонув, влекомый доводами тяжкими на дно.

Меж тем в его сознании мятежном пылала схватка! Вконец опустошив, лишила смелости, отваги, необходимых для принятия решений. Когда ответственности бремя обретя, мужчина явит мужество. При том, взвалив обязанностей груз, не сожалеет о былом. Но наш Егор, желая обернуться, представиться тому, кто мужем был, а не казался, остался недвижим. Им овладел порыв и сразу же погас. Не в силах был противиться иному мненью, родившему уныние и страх. Не смел порыв осуществить, хоть и старался, собрав остатки мужества в кулак. Увы, та битва мнений ни к чему не приводила. Нет результата, и не жди…

Когда Егор вышел из метро и двинулся к дому, со стороны казалось, будто усталый обыватель возвращается с работы. И только. Но что творилось у него в душе, какое пламя бушевало, скрываясь от взоров, осталось тайной. Как, впрочем, у многих, чьи мысли скачут, увлекая за собой считающих себя хозяевами мыслительного процесса. В то время как, подобно бычьему хвосту, ими привычно машут, отгоняя назойливых слепней, случайно возникшие мысли. Именно беспокойный рой, неустанно волнуя, уносит в призрачное, не давая сфокусироваться. Узреть мир таким, каков есть. И Егор, как другие, не подозревал, что рождённые в голове мысли не его. За исключением, пожалуй, немногих. Привычно устоявшихся, пустивших корни. Все же остальные — суетливый калейдоскоп, сонмище всевозможных доводов, аргументов, легко укладываемых в логические цепочки. Причём противоположные по смыслу, поскольку некоторые выражали мужественность; следовать порыву, идти вперёд, не боясь ответственности. Другие не во всём с ними соглашались, в них укоренилось женственное. Осторожное и неспешное, чьей сутью являлось: не торопись, обдумай хорошенько, прежде чем сделать. Что, в общем то, неплохо, за малым исключением, а оное фундаментально, ибо, заполняя пустующий чердак, ныне враждебные мысли в прошлом дополняли друг друга. И каждая занимала своё природой отведённое место. Тому доказательство — счастливое время, когда мальчики и девочки следуют инстинкту, изначальным, базовым настройкам.

Теперь же после многих лет, обретя житейскую опытность, женственность оказалась более живучей. Она легко приспособилась готовностью к схватке за выживание в социуме, где созидание подменили торговлей, а вместо творцов — в почёте торговцы. Такова действительность, в ней мужчины, созидатели по природе, ведут несвойственный им образ жизни. Вместо творчества и созидания пресмыкаются, учитывая обстоятельства. Благодаря чему женственность набрала вес и сравнялась по значимости с мужественностью. Причём в самих же мужчинах! В их мышлении, поведении, вкусе. И отныне мужское право первородства забыто, а Егор, подобно иным, застыл в нерешительности. Это наглядно доказал случай в офисе, когда вместо заявления об уходе он безропотно тянет лямку, выполняя чужую работу. При том не получая вознаграждения и даже обычной благодарности.

Иное дело, что удивляться не приходится, жизнь не стоит на месте, это он утратил волю, стреножила боязнь. Отныне страх главенствовал, подчиняя помыслы, связав по рукам и ногам, без устали твердил: не спеши, как бы чего не вышло! Едва пытался вырваться из замкнутого круга. Это и служило основанием, что, желая познакомиться с ехавшим позади, Егор не смог обуздать в себе женское. Оно твёрдо стояло на ногах! И не то чтоб доминировало, скорее на равных. А это и есть проигрыш, так он оказался в западне. Две равные противоборствующие силы уживались, не давая выйти за рамки, ими определённые. По этой причине Ангела ждала трудная задача, навести порядок на чердаке утратившего волю. Подчинить его содержимое сердцу, этому вместилищу любви.

А пока внутри всё клокотало, Егор медленно передвигал ноги, ни на кого не глядя. Он давно утратил интерес к жизни и способность противиться невзгодам. Не идти у них на поводу, а гнуть своё. Вместе с тем, невзирая на проигрыш, мужское и женское в нём всё время спорили. Изматывая, выжимая последние силы рождённого мальчиком. И даже теперь какая-то мысль больно кусала, не желая отвязаться.

— Какая разница? — обходя осенние лужи, размышлял Егор. — Какая разница: «мой муж», «тебе муж»? — безостановочно вертелось в голове.

Не понимая причин назойливой мысли, решил от неё отмахнуться. Но как бы не так! Мысль, что занозой впилась, не отпускала. Подобно цунами, наливаясь силой, она обернулась в чувство. Такое привычное и ненавидимое. Ненавистное — в силу могущества и тайной мистической власти, когда, круша и калеча, обрекают на одиночество. Чувство же это — зависть! Обычная зависть к уверенности, с какой незнакомец управлялся, именно управлялся, иное слово не уместно, со своею спутницей. Кто безропотно и с любовью внимала всему, что он говорил. Егор, наливаясь ядом, позеленел. Он давно не чувствовал себя так озлобленно, как в этот осенний вечер.

Подойдя к двери квартиры, где проживал, нажал кнопку звонка и с трудом натянул дежурную улыбку. Дверь легко отворилась, жена предстала в своём не лишённом очарованья обличье. Она была хороша! Ладная фигура, красивое ухоженное лицо. Приветливая улыбка обнажала жемчужные зубки. Маленькие изящные руки украшены кольцами испанских ювелиров. В общем, как и полагалось у не утруждавшей себя работой столичной барышне.

Егор поневоле залюбовался, и только скользнувшее сомненье «моею ли» слегка омрачило. Но он его отбросил, решив ни о чём боле не думать. Довольно, в родных стенах время предаться покою. Так полагал, снимая намокшую обувь, идя в кабинет — пристроить портфель с документами. И пока влачился по коридору, конвоируемый властным взором, несколько слов о жене. Она занимала особое место в его жизни. Кому, как не ей, во многом обязан унынию, в каком пребывал. Впрочем, радости также хватало, но обо всём по порядку.

Красивая привлекающая внимание женщина производила неоднозначное впечатление на тех, кто видел её впервые. Взыскательный наблюдатель, прилежно изучая женский типаж, подметил бы массу интересного. Судите сами, яркая броская внешность, обворожительность манер, под их обаянием непросто хранить равнодушие. И причина обожания мужем легко объяснима, тут нет никакого секрета. Жена без труда очаровывала, кого пожелает. Как некогда завлекла в сети его, посулив райские кущи. К слову сказать, Егор оказался на редкость покладистым, нетребовательным в быту.

С другой стороны, впору отметить её не вполне однозначное отношение. А причина — привычное раздражение, что накатывало безо всякого повода. По крайней мере, в том убеждена. Особенно в моменты, если муж отвечал невпопад и задумывался. При том, погружаясь в себя, сохраняя недвижность. Однако, не обращая внимания на недовольство, предусмотрительная особа шептала о любви. Всякий раз перед тем, как Егор позабудется сном.

Меж тем отметит опытный глаз, всё в ней выдавало воительницу! Не колеблясь крушившую судьбы людские. Не только мужские, порой попадались и женские. Иными словами, лишённый какой бы то ни было жалости механизм, едва дело касалось её интересов. В такие минуты спасайся, кто может! Кто лишь посягнул на святое, и женщина с внешностью ангела всё сокрушала. По этой причине знакомцы Егора, не раз испытавшие ярость гневливой особы, исчезли с радаров. Как водится, наперёд сговорившись, прервали общение. И только из вежливости, дабы не слишком обидеть, звонили, желая всего наилучшего. Непросто явить своеволие, идя супротив властной женщины. Такое простить невозможно — любой механизм обделён, не даны ему чувства. Его смысл — результат! Ему важно добиться желаемого, невзирая на преграды.

Всё же не след горячиться, её осуждая. Таков удел многих, и пол не при чём. Виною тому воспитанье, да советы подруг и друзей одиноких, несчастных. И все они жаждут напутствовать, перстом указать, что да как. Им важно уверовать в собственный опыт, свою правоту и, желая сберечь от ошибок, всё время свершают иные. Нимало о том не заботясь. Увы, тем, кто в скорби живёт, неймётся скорей поделиться обидою с близким. Отравою сердце наполнив. По этой причине давно позабыли известную истину, делиться возможно, избыток имея. Делиться добром и любовью. Где нечего взять, там одна пустота…

А так живут многие, не в силах жениться, либо выйти замуж, охотно принимают участие в судьбах других. Нередко требуя взамен предельной откровенности и полного, безоговорочного подчинения, им лучше ведомо, как обустроить чью-то жизнь. При том стыдливо умолкают про собственную неприкаянность. Не в силах одолеть инерцию обыденности, всё время наступают на одни и те же грабли. Ни разу не задав вопрос: зачем унынье прикрывать успехом, невзгоды множа? По силам ли несчастному посеять радость? Кого б то ни было довольством одарить. Навряд ли. Давнишние травмы из детства по-прежнему живы, и всяк, кто хлебнул нелюбовь, всё время боится. Во власти он страха. Озябла душа, она жаждет тепла. Поэтому тянет к чужому костру надеждой обманутых, жмутся, желая хоть где-то считаться своими. В отличье от тех, кто, взрастая в любви, заботу познал. А это возможно лишь в полной семье. Где папа и мама, да куча детишек. У них отношенье к мужчинам иное. Но речь не о них…

Когда Егор вышел из кабинета и с угрюмым видом объявился в кухне, жена крутилась у плиты. Заметив мужа, улыбнулась и по обыкновению засыпала вопросами:

— Как дела? Что новенького? Проголодался?

Она изрядно готовила и, признаться, мастерица по части кулинарии. В этом вопросе многим могла дать фору. Однако, невзирая на чувство голода, Егор не ответил, а, нахмурившись, сел за стол. Тем не менее, отмолчаться не получилось. Жена не поощряла игры в молчанку, ей хотелось выговориться, узнать, что да как. Она и так целый день в неведении, а тут, возможно, неприятности. Вон какой смурной вернулся с работы. Нужно немедленно разобраться, в чём дело, и дать дельный совет. Иначе не справится, он такой безобидный.

Женщина поставила кастрюлю на конфорку, деловито вытерла руки о полотенце и подошла. Она погладила мужа по голове и, взъерошив волосы, чмокнула в макушку. Затем нежно прижала голову к груди. Выждав мгновенье, ласково произнесла:

— Егорушка, мальчик мой, тебя кто-то обидел?

Странное чувство овладело Егором, он вдруг кожей ощутил нестерпимую досаду от вопросов, днём ранее не раздражавших. Вероятно, виною тому зависть, пронзившая сердце, после того, как услышал разговор в метро.

— В чём дело? — недоумевал он, — чего я завёлся? Вроде, всё как обычно…

Нужно признать отменную женскую интуицию, жена, чувствуя скрытое недовольство, словно читая мысли, пыталась отыскать причину раздражения мужа. Её искренне удивила неприязнь всегда покладистого, хоть и уставшего под вечер супруга. Но, не подавая виду, она ожидала ответ.

Стоп! Егора будто ударило током, он вздрогнул и внезапно постиг, что фраза «мой муж», без того взволновавшая, проявлялась во всём! Куда бы ни бросил взгляд. В её заботе, в докучливых, как насекомые, вопросах, требующих немедленных ответов. В её отношении к нему — как к ребёнку, недорослю. Неспособному принимать решения, и всё это, невзирая на то, что ни дня своей жизни не работала. Жена и понятия не имела что это, добытчиком был муж!

Егор поёжился, словно окатило из фонтана. Воображаемый столб водяных брызг освежил. С невиданной доселе ясностью пришло осознание, спрашивает лишь то, что сверху! Кто имеет на это право. Кому это право дано. Спрашивает с подчинённых, младших по возрасту, чину, положению. Он обомлел! Кисти рук инстинктивно сжались, а что проку? Кулаками здесь не поможешь, не лупить же себя по башке. Тут другое, беда похлеще, её с наскоку не осилить. Да и может ли он изменить ситуацию? Столько лет прозябал в неведении, и на тебе — откровение! Впрочем, от него ни капельки не легче, потому как, привычно отчитываясь, посвящая жену в дела, он смотрел на неё снизу вверх. Так смотрят подчинённые на сурового начальника. Так смотрели сотрудники бухгалтерии на него, когда ругал нерадивого юриста, не подготовившего договор. Кого давно пора принести в жертву, проще говоря, уволить.