Ночи становятся короче

Ночи становятся короче

НОЧИ СТАНОВЯТСЯ КОРОЧЕ

1

Под крылышком тетушки Риго дни у Лаци протекали тихо и размеренно. После обеда, лежа в саду под высокими георгинами или в тени кустов смородины, он читал или просто лежал на солнце, всматриваясь в даль и подставляя свое тело горячему ветру, который без труда гнал по небу тучи, похожие на клочки ваты, приносил с Чепеля сухой, пропитанный газом воздух, играл в футбол старыми помятыми газетами и пожелтевшими листьями деревьев.

Тишина, безделье, отдых были приятны, а об опасности Лаци не думал. Каждый вечер к нему приходила Магда, и однажды он поделился с ней своими самыми сокровенными мыслями.

— …Я решил посвятить свою жизнь борьбе против фашизма и ни за что не отступлюсь от этого. Знаю, что однажды серым осенним утром меня могут схватить полицейские, изобьют, а потом выведут во двор и расстреляют. Или, может быть, повесят, предварительно потаскав по судам.

— Какие ужасы ты говоришь… Стоит ли об этом думать? — прервала его Магда.

— Нет, давай поговорим, — заупрямился Лаци. — В этом нет ничего ужасного. Если мы взялись за дело, должны быть готовы ко всему.

Да, возможно, однажды серым осенним утром…

Последняя фраза звучала как начало романтической поэмы. Лаци почувствовал это и сам немного удивился: почему он снова возвращается к этой мысли, ведь в смерти нет никакой романтики. И борьба их не так уж романтична, просто они не могут без нее жить.

Стояло лето. Он сидел в саду на окраине города и знал, что его бездействие временное. У него есть товарищи, худые, загорелые рабочие парни с окраины Будапешта.

Греясь на солнце, Лаци подумал о том, что, возможно, правы были Йене и Шуханг, когда уговаривали его написать книгу о них самих, чтобы потом люди знали, как они жили, что делали на этой земле, простые рабочие ребята, впитавшие в себя все запахи рабочей окраины.

Написать, чтобы завтра, когда не будет затемнений на окнах и море электрического света будет освещать ночные улицы города, когда никто не будет бояться полиции, а спящие люди не будут вскакивать по ночам от воя бомб, можно было прочитать об этом в книге.

Время бежало быстро, но дни были похожи один на другой, как близнецы. Тетушка Риго, глядя в окно сквозь кофейный пар, задумчиво произнесла:

— Как быстро летит время…

И в самом деле, неужели уже сентябрь?..

Лаци посмотрел на яркий свет и внезапно почувствовал запах сухой листвы и аромат пропитанной росой осенней земли.

Воспоминания нахлынули на, него: ему казалось, что он видит шумные, размахивающие портфелями стайки бегущих беззаботных ребятишек и среди них — себя, пугливого сорванца. Как быстро пролетало тогда лето, каникулы! Сентябрь приходил со своими заботами: где раздобыть столько тетрадей, книг, карандашей?..

Осенью, когда Лаци сидел над скучными школьными заданиями, летние месяцы казались ему бесконечно счастливыми. Осень всегда приносила новые заботы: новый класс, новые учителя, новые учебники. Для школьника ею как бы заканчивалась одна эпоха и начиналась другая, незнакомая.

Еще никогда Лаци не ждал так перемен, как этой осенью: близилось освобождение. Это было очевидным, но сам процесс казался слишком длинным. Шуханг посоветовал Лаци исчезнуть на день-два, пообещав, что потом его спрячут. Магда тоже успокаивала и просила: «Спрячься где-нибудь, а потом найдем тебе квартиру».

Но день проходил за днем, а Магда беспомощно разводила руками: ничего подходящего найти пока не удалось. А Шуханг и вовсе не показывался. Он исчез, и никто не знал, где он находится. Магда поддерживала связь с Франци Бордашем и Пиштой Хамошем. Работать было трудно, потому что везде были провалы. Лаци не входил в эту группу. Он пытался успокоить себя. Внушал себе, что в Будапеште живет много народу, и ни у кого на лице не написано, кто из них дезертир. Вскоре появится Шуханг, ему дадут оружие, и он начнет действовать по-настоящему. Ну а пока надо скрываться.

Иногда он даже смеялся над своим положением: мать живет рядом, через несколько улиц, отец каждое утро проходит мимо него на остановку трамвая, а он не может с ними поговорить.

«Наш сынок — солдат, мать!» — говорит отец с гордостью жене, а она только вздыхает: «Где-то сейчас наш бедный ребенок? Где-то он мерзнет?..»

Лаци почти целыми днями читал книги и все чаще задумывался. А однажды в голову пришла такая мысль: «Поступок, который я совершил, бежав из армии, завел меня в тупик. Черт бы меня побрал! Сижу тут и жду, когда меня схватит полиция…»

Они с Йене только что поужинали. Тетушка Риго сидела у печки и перебирала старые газеты, а они тихо разговаривали. Кругом стояла тишина.

Вдруг кто-то сильно начал колотить в ворота. Все замерли. У Лаци мелькнула мысль: «Донес кто-то из соседей».

Били и кулаками и ногами.

«…Ничего нельзя сделать, бежать некуда, спрятаться тоже негде. Если это полицейские, я крикну им: «Да здравствует родина и Коммунистическая партия Венгрии!» В шкаф я не полезу. Выйду им навстречу, и все». Лаци растерянно улыбался. Хотелось всех успокоить, и в то же время было стыдно, что он навлек беду. Промелькнула мысль, что они даже не договорились, что будут говорить в такой ситуации. Что скажет Йене? Ведь его тоже могут схватить: укрывать дезертиров запрещается. Поднявшись, Лаци пошел к двери.

— Оставайтесь на своих местах, скажите, что я пришел только сегодня, мол, поссорился со своими стариками. Больше вы ничего не знаете, — сказал Лаци. Ему казалось, что он улыбается, на самом же деле он был белый как полотно, а в глазах застыл страх.

— Ты сошел с ума! — крикнул Йене. — Никуда ты не пойдешь, я сам посмотрю, кто там, — и, оттолкнув Лаци, он выключил свет и вышел.

Йене плохо закрыл за собой дверь, и она, тихо поскрипывая, снова медленно открылась. Лаци стоял, прижавшись к стенке. Ночная прохлада и аромат трав приятно освежали. Выглянул в темноту. Лучи прожекторов беспокойно бороздили небо, хотя шум моторов нельзя было различить. Со стороны улицы долетали обрывки фраз.

«Забавно, — подумал Лаци, — я почему-то всегда представлял, что все это произойдет именно на рассвете. Всегда видел перед собой серый осенний рассвет и туман, который превращал двор, деревья, стены в нечто романтическое. А сейчас — темная ночь».

Лаци напряженно вслушивался в тишину, которая теперь давила на него тяжелым грузом. Потом услыхал приближающиеся шаги Йене. Он шел один.

Лаци почувствовал, что на сей раз опасность миновала, но еще не смел поверить в это. Сердце бешено колотилось в груди.

Йене закрыл дверь, включил свет и протянул другу желтый лист бумаги.

— И мне прислали повестку. Это был почтальон.

Лаци закрыл глаза, чтобы скрыть радость, которая в данный момент была явно неуместной.

— Мы действительно упустили из виду, что и до тебя дойдет очередь.

Тетушка Риго зарыдала.

— Что со мной будет, если и тебя заберут?..

— Ну что ты, мама, — перебил ее раздраженно Йене. — Не в этом дело. Если будут искать меня здесь, найдут и Лаци. Во всяком случае, еще сутки в нашем распоряжении.

Друзья начали обсуждать сложившееся положение.

— Завтра придет Магда, даст нам какой-нибудь адрес, и мы решим мой вопрос, — сказал Лаци и, волнуясь, добавил: — Но к сожалению, это не решит твою проблему.

— Глупости, не сердись. — Йене зашагал взад и вперед по комнате, заложив руки за спину. — Неужели ты думаешь, что мы выгоним тебя на улицу?

— До сих пор вы были вместе, Лацика, и дальше останетесь вместе, — заметила тетушка Риго.

— Давайте все отложим на завтра, — устало проговорил Йене. — Утро вечера мудренее.

Он разорвал повестку и бросил ее в печку. Тетушка Риго оставила парней одних. Она долго не ложилась спать: заботливо собирала сыну в дорогу белье и теплые вещи.

— Я все больше убеждаюсь в том, что нам нужно поехать в Сигетчеп, — сказал Йене так, словно после долгих рассуждений наконец пришел к окончательному выводу.

— При чем здесь Сигетчеп?

— Дело в том, что братья Шомоши снимают там комнату на хуторе у одного крестьянина-шваба. Летом они проводят там выходные дни. Рядом Дунай, тихий залив. Осенью и зимой дом пуст, так как хозяин живет в селе.

— Крестьянин-шваб… — повторил Лаци. Его беспокоило, что он будет далеко от Магды.

— Летом я разговаривал со стариком. Он не любит Гитлера. Говорит, что здесь у него хозяйство, семья. Куда ему отсюда деваться? Русские уже в Карпатах, и пусть его оставят в покое.

— И все же это опасно… Чужое село… А как туда добраться?..

— А если тебе здесь набросят веревку на шею?..

Проснувшись рано утром, Йене пошел к Шомошам, но по дороге зашел к Ачам, чтобы предупредить Магду.

— Я думаю, Йене прав, — сказала девушка, когда она пришла проститься с Лаци. — Можно придумать и причину для вашего переезда: разбомбили ваш дом. Однако документы, хоть какие-то, надо раздобыть. В этом я могу помочь.

Они сидели рядом на диване. Лаци прижал к себе Магду, чувствуя теплоту ее девичьего тела. Только теперь он осознал, что ему предстоит разлука с ней на несколько недель, может, даже на несколько месяцев. До сих пор они всегда были вместе, могли хоть каждый вечер разговаривать, целоваться. Всматриваясь в серые глаза девушки, Лаци особенно остро почувствовал, как она дорога ему.

— Я с тобой вот так просто расстаться… сейчас…

— Здесь?..

— Тетушка Риго ушла из дому.

— Но может прийти в любую минуту.

Магда встала. Лаци скорчил горькую гримасу.

— А если бомба сюда упадет или… Все может случиться, и тогда, возможно, больше никогда не увидимся…

Магда притянула к себе парня:

— Дорогой мой Лацика, не говори про такие ужасы…

Вскоре пришел Йене. Он говорил с Арпи Шомошем, и тот согласился, чтобы они пожили в его комнате; за комнату до рождества уплачено… Одним словом, живут в селе две сестры, за которыми ухаживают братья Шомоши.

Йене покраснел, пока объяснял Магде, с какой целью снимается квартира, а Лаци не выдержал, чтобы не высмеять его.

Магда попросила у ребят их фотокарточки и ушла. Вернулась она к обеду. Принесла справки и удостоверения, что оба работают на военном заводе и потому освобождены от несения военной службы.

— Теперь вы хорошо прикрыты, — сказала девушка.

Ребята отправились в путь. До проспекта Шарокшари шли пешком. Лаци переживал, как бы случайно не встретить мать, брата или кого-нибудь из соседей.

До отправления поезда осталось десять минут, и парни, стоя на улице, рассматривали прохожих.

В сторону Пешта гитлеровцы пошали колонну военнопленных. Оборванные, шатающиеся, они с трудом тащились по улице. Были среди них такие, кто поддерживал под руку соседа. Вооруженные гитлеровцы кричали, чтобы пленные шли быстрее.

Один пленный, шедший сбоку, вдруг упал. Несколько минут он лежал лицом вниз, потом пытался встать и снова упал на пыльную дорогу. К нему подбежал, снимая на ходу карабин, гитлеровец.

— Бог ты мой, сейчас он его застрелит! — вскрикнула женщина.

Пассажиры, вышедшие из зала ожидания, стояли на краю тротуара и смотрели на колонну.

Не верилось, что таким теплым осенним днем на окраине Будапешта в присутствии множества людей кто-то может снять карабин и ни за что убить человека.

Ведь этот гитлеровец, казалось, тоже был человеком. Несколько располневший мужчина лет сорока. На его лице не было видно печати подлости или зверства. Скорее всего, оно выражало рассеянность и тупость.

В этот момент к лежавшему на земле пленному подошел товарищ, обнял его и поднял. Гитлеровец замахнулся на только что лежавшего на земле пленного прикладом, но другой пленный, который поддерживал ослабевшего товарища, повернул к гитлеровцу свое черно-серое лицо и сунул ему под нос костлявый кулак.

Гитлеровец пробормотал что-то и пошел в голову колонны. Раздался свист приближающегося состава, и люди побежали на платформу.

Когда проехали Дунахарасти, Лаци, задумчиво глядя перед собой, произнес:

— И откуда у этих русских такая сила?

— А у нас откуда наша беспомощность?.. — вопросом на вопрос ответил возмущенный Йене. — Сейчас мы вынуждены молчать, да и не могли бы поступить иначе. И такова, пожалуй, вся Венгрия. Но бывает в жизни каждого человека такая минута, когда он, не думая о последствиях, рискует жизнью, действует по совести, без оглядки, так как знает, что позже ему будет стыдно смотреть людям в глаза. Не такая ли минута была сейчас?

Лаци ничего не ответил другу. Он молча смотрел в окно. Потом закрыл глаза и стал прислушиваться к убаюкивающему стуку колес. На него нахлынули воспоминания.

В Сигетчепе они сошли с поезда и отправились искать подруг братьев Шомошей, сестер Видоцки. Им повезло: обе сестры оказались дома. Они чистили в летней кухне перец для приготовления лечо. Одеты сестры были в ситцевые платья, на ногах — старые башмаки. Вид самый что ли на есть домашний. Видно было, что они не рассчитывали на приход молодых людей. Йене они знали по рассказам своих ухажеров, и ребятам достаточно было сослаться на Арпи, чтобы их сейчас же начали устраивать на новом месте.

— Марчи, ты готовь лечо, а я сбегаю к дядюшке Франци, — распорядилась Клари, старшая из сестер.

Лаци украдкой рассматривал пышных белокожих и белокурых девушек, казалось, специально созданных для любви. Можно было понять братьев Шомошей с их желанием снимать отдельную комнату.

Старику швабу не надо было долго объяснять, что к чему. Он, что называется, без разговоров отдал ключи Лаци.

Для друзей наступили времена безделья и кочевой жизни. Лето близилось к концу, над головой ярко сияло солнце, и ребята каждый день ходили купаться на Дунай. Лаци находил, что вода в реке стала уже холодной, но все же купался, а потом сразу же бежал на лужок погреться на солнышке. Йене же мог часами сидеть в воде. Через несколько дней они вырезали себе удочки, но примитивные самодельные крючки, сделанные из булавок, рыба пренебрежительно обходила стороной.

Накупавшись, друзья рвали яблоки и груши в садах, бродили вдоль реки, жарили на костре сало. Иногда им попадался почтальон, развозивший на велосипеде письма и повестки по хутору. Он приветствовал их, как старых знакомых. Когда же они еще издали замечали приближавшийся наряд жандармов, сразу скрывались в зарослях кукурузы.

На ужин варили картофельный суп или пекли картошку. Иногда в гости к ним приходила одна из сестер Видоцки — чаще всего это была Клари, — приносила им свежие газеты и, пока они читали, быстро готовила им ужин. Потом она усаживалась на пороге, подтянув колени к подбородку и, прислонившись спиной к дверному косяку, курила сигарету и разговаривала с Йене. Лаци казалось, что Клари приятно быть в обществе Йене, и, может быть, она даже ждет какого-то сближения с ним, потому что Арпи находится сейчас далеко. Домой она уходила поздно, когда на землю спускалась ночь. Клари не разрешала ребятам провожать ее: боялась, как бы они случайно не наткнулись на наряд жандармов. Лаци редко разговаривал с ней. Магда настолько завладела его сердцем, что на других он не обращал никакого внимания.

В конце недели к ним пришла тетушка Риго. В большом узле она принесла им сало, буженину, круглый домашний хлеб и повидло. После смерти мужа она все больше и больше избавлялась от привычек горожанки и вновь превращалась в простую сельскую женщину, которая ради своего ребенке готова была пойти на любые муки.

Лаци целый день прождал Магду: они договорились о встрече еще в прошлое воскресенье. Ему так не терпелось поскорее увидеть девушку, что он часто выходил за ворота и глядел на дорогу, извивающуюся посредине вспаханного поля, в надежде увидеть ее стройную фигурку в цветастом платье. Но Магда почему-то не шла. На землю спустились сумерки. Тетушка Риго с тяжелым сердцем собралась уходить. Расплакавшись, она стала обнимать Йене, погладила по лицу Лаци, потом ушла, чтобы засветло попасть на станцию.

Ребята остались одни. Не зажигая лампу они сидели перед печкой, всматриваясь в танцующие по поленьям языки пламени.

Лаци не мог скрыть своего плохого настроения.

— Все-таки я по-иному представлял себе развитие событий, — вырвалось вдруг у него. — Я думал, русские перейдут через Карпаты, потом хлынут в Альфёльд и через несколько дней окажутся в Будапеште. Через несколько дней, ну самое большее через две недели… Оказывается, надо ждать. Но до каких пор?..

— Что же делать?..