Византийский айфон

Он был искренне встревожен о сербе. Не дождавшись ответа, генерал вернулся утешать собутыльника известным русским способом — подливая ему в стакан.

13

Шармант не мог молчать долго и он принялся рассказать о своём знакомстве с Аркадием:

«Я познакомился с Арье лет 20 назад. В Москве. В будущем. Там же, в будущем, 41 год назад — голова кружится, как представишь всё это — я родился в рыбацкой деревне под Муандой — это главный порт в Заире. Я — банту, а здесь я всем говорю, что я бербер из Марракеша. Мавр. Так им понятней.

Когда мне было 18, я приехал в Москву, учиться в Ветеринарной академии. Денег не хватало, подрабатывали, кто, чем мог. Мы были молодые. Моя невеста Джэнифер стала продавать быстрый секс на соседнем проспекте. Я, сначала, устроился гардеробщиком в кафе. Местные бандиты хотели избить меня, они не любили чёрных. Я поговорил с ними, в результате, мы подружились. Я стал для них искать покупателей на краденые вещи, продавал их через ларьки. С Арье мы познакомились в антикварном магазине, он искал агентов со связями. Ему понравилось, что я говорю на нескольких языках. В то время он продавал монеты и прочие «византийские древности» через антикварные магазины (потом на выручку покупал золото и привозил его сюда, в Константинополь). Работа агента была не сложная, а платил он, поначалу, хорошо. Но когда дело наладилось, ему стало жалко платить большие комиссии. Он стал искать агентов подешевле, а потом открыл собственный антикварный магазин. Меня он уволил, заплатив только половину.»

(На меня упало несколько капель: дорога пересекла акведук, процессия прошла под одной из арок.)

«В общем, — продолжал Шармант. — я вернулся к моим дорогим бандитам, занялся наркотиками. Арье, тем временем, открыл новый бизнес: стал торговать мобильными телефонами. Он покупал в Москве новый айфон за 15 грамм золота, а у нас тут продавал за 10 солидов, то есть за 50 грамм золота.

В какой-то момент меня в Москве стали искать и бандиты, и полиция. Арье согласился пристроить меня здесь. Но наша любовь длилась недолго: мы поссорились, когда я «помог» ему погасить его долг мне.

Потом я работал то там, то здесь. Потом, когда началась осада, и появился Джустиниани, я нанялся к нему помощником. Он тоже оценил мой талант к языкам и мою общительность. Кроме этого, мне кажется, он почувствовал, что я знаю о вещах больше, чем прочие. Однажды, когда мы были одни, Джованни спросил меня…»

14

— Погоди! — перебил я его. Потея и задыхаясь, я трусил рядом с Шармантом, пытаясь не отстать. Я попытался переключить его на более актуальную для меня тему:

— Погоди, а как Аркадий попал в Москву, в будущее?

— О, это смешная история, мне рассказал её сын Арье, — Шармант с удовольствием приготовился рассказывать. — Причина всему — жадность Арье. Он очень жаден. Ты не можешь себе представить его жадность. Когда Арье теряет нуммий, он страдает. Буквально. Ему становится физически плохо… О чём мы говорили? Так вот, лет 20 назад, когда османы захватили проливы, еда в городе начала дорожать. И Арье, несмотря на всё своё богатство — вместе с женой, разделяющей его жадность — завёл огород на пустыре, недалеко от развалин стены Константина. Там, откуда ты и появился.

— Огород (orto)?! Он сам собирал капусту? — я был не вполне уверен в своем итальянском.

— Так вот, — легко перешагивая брошенную на дороге сетку с двумя дохлыми чёрными птицами, продолжал Шармант, — Там, в этом огороде он как-то открыл проход — в Москву, в будущее.

Пожалуй, я не узнал ничего нового.

— Слушай, — сообразил я, — А зачем вам здесь мобильные телефоны? Кому звонить?

15

Шармант не успел ответить: наша процессия остановилась и подбежавший неприятный коротышка в кирасе позвал его к носилкам. У носилок послышался негритянский бас Шарманта, перебиваемый слабым, но властным голосом генерала. Я стащил насквозь мокрый от пота свитер. Коротышка же — с бородавкой на переносице — всё время, пока Шармант отсутствовал, стоял напротив меня, похабно расставив ноги, и бесцеремонно рассматривал индийский орнамент на моей майке. Я старался не встречаться с ним взглядом и осматривал город вокруг.

Было заметно, что мы миновали заброшенную часть города — безлюдную, с заколоченными домами, с площадями, превратившимися в заросшие травой пустыри, с улицами, превратившимися в проселочные дороги.

По мере приближения к возвышающейся Софии, живое дыхание большого города ощущалось все сильнее. Вокруг остановившихся носилок было людно, слышна была греческая речь, сушилось бельё, пахло едой, нечистотами, мощеные улицы были запружены повозками с вещами. Нашим носильщикам приходилось кричать чаще и яростнее, перекрикивая городской шум. На кучах мусора дрались и орали огромные грязные чайки. Было странно, видеть прошлое настолько живым.

16

Наконец, Шармант вернулся.

— Так зачем вам тут мобильные телефоны? Сети же нет? — повторил я вопрос, благодарно кивая Шарманту за протянутый мне хлеб и брынзу.

— Играть, — успел только ответить Шармант и надолго замолчал, откусывая и жуя.

— На айфоне играть? — успел только переспросить я и тоже занялся жеванием.

— Да, — Шармант был очень голоден.

Наконец, он смог продолжить:

— Арье берет деньги за разовое развлечение поиграть на айфоне. Пока айфон не разрядится. Арье монополист, и все думают, что это изобретение испанских евреев.

Голод победил моё любопытство: мы опять замолчали, утоляя голод. Жуя, я наблюдал за работой мраморной мастерской, около которой мы остановились. Несколько пареньков без конца долбили зубилами по сероватым кускам мрамора. В какой-то момент они вдруг прекратили работать и, собравшись на углу мастерской, все уставились вдоль спускавшейся направо узкой улицы. Там происходило что-то важное: прохожие, замедляли шаг и, вглядевшись, с встревоженными лицами продолжали путь, а некоторые так и оставались глазеть. Я посмотрел туда же: далеко внизу, в прорези улицы, было видно море, блестящее на закатном солнце под розовыми облаками. На море кипело сражение: с десяток кораблей сгрудились и медленно маневрировали, над одним кораблём подымался чёрный дым. Не заглушаемые цоканьем зубил, стали доноситься едва различимые крики и лязг. Видно было, как корабли с едва слышным шипением выстреливали огненные струи.

— …поэтому айфоны, которые Аркадий продаёт здесь, — продолжил равнодушный к сражению Шармант, вытирая рот рукой, — у нас называют «Eβραϊκό παιχνίδι», «еврейская игра».

— А что делать, когда айфон разрядится? — спросил я.

— Покупать у Арье новый за 10 солидов. У всего двора есть Εβραϊκό παιχνίδι. Генерал однажды…

Шарманта перебил дружный крик зевак: огненная струя, наконец, сумела достичь цели — над одним из кораблей поднялся высокий столб огня.

17

Уже стемнело, когда носилки с Джустиниани достигли венецианского квартала — в самом центре Константинополя. Шармант указал мне на красный, четырёхэтажный, обшарпанного вида дом — над которым возвышались купола Софии и еще какого-то дворца. Это и был дом Аркадия. В богатом квартале было тихо. Шум морского сражения не слышался, а редкий пульс канонады осадных пушек был не громче звука закрываемых на ночь ставен. В сумерках над нами носились чайки — чёрные на фоне фиолетового неба. Как зловещее предзнаменование — над городом висел полумесяц.

На прощание я спросил Шарманта, не помнит ли он, захватят ли турки Константинополь сегодня («Ты же был в будущем»). «Я плохо учился» — смеясь, ответил Шармант, и умчался вслед за носилками. Больше мы никогда не встречались.

Я нерешительно приблизился к необитаемому на вид дому (окна темные, ни звука) — мне трудно было представить, что я встречу здесь позавчерашнего московского пенсионера.

Волнуясь, я постучал в дверь. Долго не раздавалось ни звука, долго старая тётка меня расспрашивала и разглядывала в крохотное окошко. Наконец, тётка холодно сказала, что Аркадия нет дома. «Приходи утром», — раздалось уже из-за захлопнутого окошка.

18

Я огляделся в растерянности: дома вокруг — тёмные, с запертыми дверьми и ставнями — казались не более гостеприимными, чем дом Аркадия. Итак, мне предстояло провести ночь — возможно, накануне кровавого падения города — на его тревожных темных улицах. Я опять спросил себя, что я делаю в этом негостеприимном мире. Поколебавшись, я решил идти к собору святой Софии, и зашагал наугад по узкой пустынной улочке, спускавшейся вниз. По привычке, я хотел пойти по правому тротуару — но тротуаров не было, вместо них были широкие сточные канавы. По мере приближения к собору, кое-где стали встречаться тускло освещенные окна. В какой-то момент, на удивление, я услышал голоса, смех и скорее поспешил на звук и на отблески огня. В ночной темноте вокруг костра, устроенного в железной треноге, выпивало и разговаривало несколько мужчин и женщин. Вдруг я увидел то, что меня растрогало — несколько молодых людей сгрудились вокруг толстяка, державшего в руке светящийся прямоугольник. Это был он — Εβραϊκό παιχνίδι. Толстяк важно тыкал пальцем, айфон попискивал. Но светился он все более тускло и, в конце концов, под разочарованные возгласы совсем погас.

Когда я подошел, вся компания весело прощалась с едва державшимся на ногах парнем, уходившим в ночь, тяжело опираясь на улыбавшуюся молодую женщину. Разговор шел по-итальянски, я вспомнил, что я в венецианском квартале. Обсуждали сегодняшний триумф на море. Как я понял, перебравший собутыльник был помощником капитана одной из двух прорвавшихся к городу венецианских боевых галер (galea da battaglia). Обсуждали явное бессилие турок против западной военной техники и значение привезённого послания от Папы Николая к императору. Папа сообщал о скором прибытии "большого" флота из тридцати галер.

Разговор перешёл на ранение Джустиниани. Какой-то сухощавый лысый старик говорил со злой улыбкой, что Джустиниани сбежал с поля боя. С ним заспорил молодой парень в помятой кирасе:

— Джованни герой: когда половина ворот Феодосия вдруг рухнула, он приказал запереть ворота внутренней стены за спиной у солдат, чтобы им некуда было отступать.

— Как же тогда получилось, что Джустиниани ушел сам и увел свой отряд. Император умолял его остаться, а он ушёл и отряд увёл! — с ненавистью возразил лысый.

— Чего ждать от генуэзца! — поддержал его дядька с чёрной бородой.

— Но Джустиниани же был тяжело…болен (malato), — забыв, как по-итальянски «ранен», сказал я и придвинулся к огню. Этим я привлек к себе внимание: чернобородый нехорошо спросил, не генуэзец ли я.

— Я русский.

— Русский посол? — спросил кто-то. Все почему-то засмеялись.

— Кого только нет в Городе, — ухмыльнувшись, пробормотал чернобородый и продолжал гнуть свое. — Генуэзцам легче — у них семьи в безопасности, а что турки сделают с нашими!?

— Русский, ты униат? — улыбаясь мне, спросила молодая женщина. Кое-кто из мужчин усмехнулся.

— Лола, русские — несториане, — ревниво встрял парень в кирасе.

— Я спросила просто из вежливости. Я веротерпима (tollerante), — улыбнулась Лола и протянула мне чашку с черной жидкостью.

Выпить красного вина после такого дня было чудесно. Голодный, я быстро пьянел.

Где-то в темной дали стал нарастать гул.

— Что это? — спросил кто-то.

— Это барабаны, — сказал парень в кирасе. — Тысячи барабанов. Это начало большого штурма.

Парень поднял с земли меч и быстро ушёл в темноту. Разговор затих, все почувствовали, что в этот грозный час слова стали легковесны.

19

В темноте мы молча стояли вокруг жаровни. Со стороны Софии раздался мерный кислый звон, как будто били по рельсе. Вторя ему, зазвучали колокола десятков дальних и ближних церквей, город наполнился колокольным звоном. Все у жаровни засобирались на службу в Софию. Лола шла со мною рядом.

«Русский, ты знаешь предсказание, что, если неверные приблизятся к Софии, появится ангел божий (l'angelo di Dio) и поразит их огненным мечом (una spada infuocata)?» — она говорила о том, что пугало её, и в тоже время кокетничала. «Но я не верю в ангела», — продолжала она. Лола захватила с собой маленький кувшинчик вина и изредка подливала в чашку, делясь со мной. «Я думаю, если османы прорвутся в город, они просто сделают с нами, всё, что захотят», — грустно хихикнула Лола и сделала большой глоток из кружки.

Мы зашли в огромное пространство собора через гигантские двери, которым, казалось, был не страшен никакой штурм. Низко висящие на цепях обручи-подсвечники, отбрасывали золотой отблеск на ряды исполинских колонн — тёмно-зеленых и красных, на золотой купол и иконостас. Пение невидимого хора заставляло дрожать тёплый воздух. Оно подымалось под купол, соединяясь с лентами сладкого дыма. Собор был полон, казалось, весь город собрался помолиться в этот страшный час. Толпа прижала нас с Лолой друг к другу, с волнением я ощущал ее тёплую грудь, упиравшуюся в мой локоть.

Сквозь черные спины горожан иногда были видны священники в золотом облачении. Раз или два мне на глаза попался белый светящийся прямоугольник айфона.

Звякая и поблескивая доспехами, вошла обособленная группа военных. «Генуезцы!» — услышал я шепот Лолы. Её рука в толчее взяла меня за руку. В темноте блеснул ее взгляд. Я пожал ее руку, мне нужен был друг в этом чужом мире, и просто она мне нравилась.

Произошло движение людской массы. «Василефс!» — прошептала Лола, касаясь губами моего уха. Глаза ее влюбленно сияли, ее жаркое дыхание пахло вином. Императора — последнего императора Византии — мне почти не удалось рассмотреть: я видел, как к алтарю быстро прошел высокий человек в плаще. Он сказал короткую речь по-гречески, обнял какого-то священника. Собор наполнился шарканьем — все в соборе, включая императора, опустились на колени. Тут Лола уронила свой полупустой кувшинчик и глупо хихикнула. Вокруг раздался возмущённый шёпот.

20

Когда служба закончилась и мы с Лолой, уже обнявшись, вышли из великого собора, темно синее небо над Константинополем было усыпано звездами. Вдали угадывался шум идущего сражения. Ночное небо озаряли едва заметные всполохи.

Лола, бесстыдно прижавшись ко мне, сказала: «Завтра Мехмет захватит город. Мне страшно, пойдем ко мне».

Она была пьяна. Я тоже. Я спросил, почему тогда, у костра, все засмеялись при словах «русский посол». Оказалось, есть анекдот про русского посла по имени Вышата (governatore Vashata), который не смог сдержать большую нужду на приёме у императора. Выходит, вот над чем смеялись венецианцы, глядя на моё брюхо. И правда, смешно.

Пока мы, обнявшись и сталкиваясь бедрами, шли в темноте по площади, мимо какого-то бесконечного стадиона, навстречу нам торопливо проходили жители с мрачными лицами, неся поклажу, которая тускло позвякивала. Иногда это было оружие. Над нами в ночном небе белели беззвучно носящиеся чайки.

21

Спал я, наверно, часа четыре. Я проснулся от холода: во сне Лола стащила все одеяло на себя. Голова у меня была одурелая, руки и ноги не очень слушались. Стараясь двигаться бесшумно, я с лязгом задел ногой медный ночной горшок, куда я вчера пьяный, хохоча, мочился. Лола перевернулась на спину. Над кроватью, на специальной полочке под распятием стояло два видавших виды айфона. Вчера Лола объяснила мне, что это подарки ее богатых любовников: «Еврайко пайнхиди, из которых ушёл свет (la luce è sparita)». Даже «сдохшие» бесполезные айфоны все равно здесь ценились.

Я тихо подошел к открытому окну, сквозь утренний туман внизу блестело море, кричали чайки. Как хорошо было бы насладиться этим утром вместе с Лолой, не спеша, узнать этот давно исчезнувший мир. Однако, в воздухе звучал какой-то гул, заставлявший волноваться. Я внимательно посмотрел на крепко спящую женщину. Рот ее был приоткрыт, она немного храпела, ее губы и зубы почернели от вчерашнего вина. Я почувствовал жалость к этой совсем чужой женщине, так безоглядно открывшейся мне, представив, что с ней сделают турки сегодня. Натянув джинсы, захватив одежду, я выбрался из дома и зашагал, одеваясь на ходу, вверх по пустой улочке. Меня била легкая дрожь — то ли от утренней прохлады, то ли от волнения — наступал великий день, возможно, день моей смерти.

Я шёл мимо арок стадиона к дому Аркадия. Площадь, по которой Лола вчера вела меня к себе домой — была покрыта сияющим на солнце туманом. Над туманом, как град небесный, виднелась царственная София: над гигантской тёмно-красной аркой, прорезанной в розовых стенах, вторя ей, сверкал широкий купол. Ряды узких бойниц ослепительно горели на солнце, словно выпускали сияние, зарождавшееся внутри собора. На секунду эта величественная красота кольнула меня в самое сердце, превзойдя волнение.

Туман скрывал всё кроме звуков. Оглушительно прогрохотали копыта невидимого коня с невидимым всадником. Вокруг слышались негромкие звуки активного, но едва видимого движения. Весь город, казалось, в 5 утра начал рабочий день: слышался скрип колес, ржание лошадей, голоса и, вдалеке, церковное пение и звон одинокого колокола. Ощущение утренней свежести и романтического приключения совсем выветрилось: волнение, боязнь не успеть (куда?) совершенно захватило меня. Вчера Лола сказала, турки захватят город. Похоже, так и будет. Как я выберусь в будущее? Убьют ли меня турки в этом «1400..каком-то году»?

22

Чего я меньше всего ожидал увидеть в 5 утра перед домом Аркадия — так это лошадь, запряженную в повозку (колеса были заклинены, чтобы повозка не скатилась вниз по улочке). Когда я подходил, вчерашняя тётка, кряхтя, уложила тяжелый тюк и вернулась в дом. Я замедлил шаг: выходит, Аркадий эвакуировался. Не как легкомысленный Шармант, он уж, верно, выучил точную дату падения Константинополя. Значит, точно, сегодня мы все погибнем. Было непонятно, зачем мне идти к Аркадию. Но не просто же было дожидаться смерти. Возможно, Аркадий как-то поможет мне вернуться в будущее.

Дверь в дом оставалась открытой. Я постучал, за дверью явно никого не было. Где-то в самой глубине дома послышались голоса. Волнуясь, я без спроса вошел в чужое жилище. Я прошел через пустую прихожую, брезгливо вдыхая запахи чужой жизни. Всюду были признаки, что дом бросают: пустые сундуки и шкафы были открыты, на каменном полу валялось разбитое зеркало.

Голоса слышались ближе: на втором этаже ругались по-итальянски. Я поднялся по скрипучей лестнице и замер перед дверью. Я узнал голос Аркадия, который отвечал на остервенелый женский голос. В их ругани слышалось столько ненависти, что, казалось, сейчас послышится звук удара и падения тела. Как позже я понял, старые супруги, просто, в привычной им манере, обсуждали детали переезда. Слышались самые грязные ругательства, звучащие на русский слух, как сорта пасты: «vaffanculo», «pompinara».

Женский голос крикнул:

— Сам запихивай этот зассаный ковер! -

Голос Аркадия кричал ей в ответ:

— Я тебе брошу! Сука толстожопая! Ты что ли его покупала! -

— Покупал ты, а запихивать должна я?! -

— Головка от хуЯ! — передразнил Аркадий. (Итальянская игра слов: io — finocchio.)

Я шагнул в комнату.

23

Первой меня увидела тётка, она вскрикнула. Аркадий, абсолютно голый, задом ко мне и к жене, стоял, склонившись над открытым сундуком. Не пытаясь прикрыть отвратительную старческую наготу, он не спеша повернулся в мою сторону.

Аркадий быстро нашелся. Скользнув по мне взглядом, он принялся не спеша натягивать штаны:

«Кирилл?! А мы вот уезжаем, видишь, какие дела творятся.»

Тётка тяжело вздохнула и вышла.

Я вынул пакет Марка и вывалил на стол золотые слитки и айфон. Что-то промелькнуло в дряблом лице старика, он потянулся к айфону.

Я строго спросил: «Что случилось с Марком? Марк написал, что вы знаете». Я слегка переформулировал фразу из записки. Аркадий отдернул руки и, казалось, потерял всякий интерес к золоту и к айфону.

«Что я могу знать про смерть Марка?» — с достоинством удивился «Шейлок», и пустился в рассуждения, по-старчески то теряя нить, но находя снова: «Я старик, с трудом успеваю следить за делами. Да, Марк меня обманывал — обмануть меня нетрудно, ну да бог с ним… Да, он работал на меня. Но, чем он занимался в свободное время, я не знаю». Он смотрел на меня с искренним огорчением, ему явно было нечего добавить.

И это было всё, чего я добился, ради чего искал Аркадия, ради чего оказался здесь? Я так растерялся, что чуть было ни попрощался и не ушел, но тут я вспомнил, что Аркадий — моя единственная надежда на спасение.

Но и Аркадию что-то мешало просто повернуться ко мне спиной. Он добродушно продолжил: «Силы у меня уже не те. А я, видишь, все тяну и тяну, как вол. А кому дела передать? Собственный-то сын у меня балбес, — продолжал спокойно рассуждать Аркадий, — А Марка я любил. Вы с Марком, кстати, чем-то похожи».

Как странно, подумал я: всё рушилось, ему надо было спасаться, куда-то нестись в своей повозке, а он спокойно сидел за столом, не спеша, намеками обещал сделать меня наследником своего бизнеса.

— Вы можете вернуть меня в будущее? — вырвалось у меня. Золото поблескивало на столе, я вспомнил рассказ Шарманта о жадности Аркадия.

Аркадий скользнул взглядом по золоту и айфону и, не спеша, спросил:

— Как ты нашел меня?