Помоги проекту - поделись книгой:
— Главный секрет современной финансовой системы в том, что ею руководит очень ограниченный круг лиц. И не надо думать, что что-то происходит по воле случая. Молодым и талантливым дают возможность сколотить новые империи, но потом они всё равно попадают в руки того, кому должны принадлежать.
— Очень смелое предположение.
В этом моменте Марко посетила мысль, что мне очень качественно вешают лапшу на уши. Сейчас выдадут историю с мифическими теориями заговора смешанного в пропорциях: один факт на одну теорию.
— Хорошо. Факт первый: если взять сто самых богатых семейств в Венеции, Флоренции, Милане, Риме, вы весьма удивитесь, когда выясните, что за последние триста лет список этих семейств почти не изменился. И никакие смены политического устройства на это не повлияли.
— Предположим, но если взглянуть на другие страны…
— Кроме СССР. Хорошо… В Англии список самых богатых землевладельцев практически не изменился с времен Вильгельма Завоевателя. Самые богатые люди Швейцарской конфедерации, которая не воюет последние пару сотен лет также неизменны. Надеюсь, термин «старые деньги» вам хорошо известен?
— В общих чертах.
— Так вот, в мире были две банковские системы, которые конкурировали друг с другом. Это венецианцы и тамплиеры. После разгрома тамплиеров второе знамя перехватил папский престол, который стал распространять мифы о том, что тамплиерам в самый последний момент удалось куда-то все свои сокровища вывезти и спрятать — самым надежным образом. На самом деле, богатства ордена осели в подвалах Ватикана. Но вот венецианские банкиры не собирались сдавать свои позиции, хотя и понимали, что противостоять могуществу католической церкви крайне сложно. Кстати, войны гвельфов и гибеллинов в Италии — это как раз военное выражение противостояние этих систем. В архивах можно будет найти документы, стоит только хорошо поискать. Проигрывая на Аппенинском полуострове венецианское золото перебралось на один весьма интересный остров, после чего и началось возвышение Англии. После открытия Колумба золото из Нового Света потоком хлынуло в Испанию, на земле которой мы находимся, но счастья королевству это не принесло. Тем более, что католическая церковь стала одним из основных выгодополучателей колонизации Америк. Зато венецианцы не дремали: они занялись тем, что получалось у них давно лучше всего: пиратством. На их деньги приватиры оснащали корабли, которые устроили охоту за испанским золотом Нового Света. Разгром Непобедимой армады стал закономерным итогом — римское золото стало проигрывать венецианскому, которое сделало ставку на молодого британского хищника. Поэтому термин англосаксонское золото неправомочен: это венецианское золото. И через своих агентов венецианцы по-прежнему контролируют его. Но перейдем к более близким к нашему времени событиям: Первой мировой войне. А она стала результатом столкновения военного блока, созданного опять-таки на венецианское золото, известного как Антанта, и папского золота, которое, кроме Швейцарии, стало основой экономической мощи Германской империи — поэтому кайзер противился проникновению в его страну английского капитала. Папскому золоту опасный венецианский конкурент не нужен.
— Все это красиво. Но богатые люди появляются, строят свои промышленные и финансовые империи. Им что, это не принадлежит?
— Весьма справедливое замечание. Только именно в этом вопросе все весьма и весьма интересно. Чтобы наращивать капитал, нельзя допускать застоя. Это любой толковый финансист прекрасно знает. Поэтому активные молодые гении получают возможность создать что-то свое. Пример Банк оф Америка, который в девичестве был Банк оф Италия, созданный вашим соотечественником Амадео Джаннини. Блестящая бизнес-идея, создать банк для обслуживания среднего слоя, ведь один клиент с миллионом намного более проблемный, чем тысяча клиентов каждый со своей тысячей долларов. А именно эмигрантам понадобилась финансовая поддержка, чтобы стать на ноги. Только вы хотите сказать, что он смог бы что-то сделать на голом энтузиазме? Его идею выслушали, в неё вложили деньги. Могу сказать, что будет в дальнейшем: уже сейчас он не владеет Банк оф Америка в той степени, как владел Банк оф Итали, в совет директоров вошли люди от тех структур, которые и дали ему финансы на эту идею. После его смерти, по моему мнению, его сын или дочка еще какое-то время будут «рулить» семейным бизнесом, но очень скоро получат свои отступные и это дело перейдет в руки его настоящих владельцев. По этому поводу еще наш великий писатель Максим Горький говорил, что через три поколения крупнейшие купеческие семьи вырождаются, теряют свои капиталы. Есть из этого правила исключения. Тоже семейство Фордов, они и после смерти Генри будут уверенно держать бизнес в своих руках. Но это исключения, которые подтверждают правила. Скажете, что неубедительно?
Помнится, в этом месте я только кивнул головой.
— Хорошо, смотрите. American union bank. Был открыт в семнадцатом году. Закрылся во время Великой депрессии в недалеком от нас тридцать первом. Это был «первый вброс» в переделе собственности, который и стал результатом Великой депрессии. Слишком много молодых денег, слишком быстрый рост неконтролируемой массы. Возьмите статистику, в САСШ примерно в тридцать первом году было двадцать четыре тысячи банков, из них треть — находились в системе федерального резерва, а остальные шестнадцать тысяч работали по старым схемам с большими рисками. И вот кризис тридцать первого года с крахом на бирже и резким падением количества банков. Но просто устранить конкурентов не так интересно. Важно получить их активы. Кроме того, у населения еще достаточно много денег, чтобы пережить начало экономического кризиса. О банковском празднике тридцать третьего года вам говорить не надо — вы ведь сами наблюдали и анализировали этот всплеск открытия банков в стране, причем в таком количестве, что, казалось, кризис преодолен. Но вы же знаете, что основой банковского краха стала система подсчета резервов и создание «мыльного пузыря» фиктивных резервов, которые говорили об устойчивости банков, однако, на самом деле, ситуация была как раз на грани нестабильности. И ФРС не способствовало тому, чтобы даже те банки, которые входили в его систему, имели достаточную стабильность. Суть самой ФРС — это концентрация денег вокруг держателей «старых денег». То есть молодые деньги должны идти на поклон к старым деньгам и становится частью этой системы. И менеджеры молодых денег никогда не станут владельцами финансовых империй, только наемными сотрудниками, которых будут использовать и выкидывать по мере необходимости. Пример, Caldwell and Company. Мощный, в прошлом, финансовый холдинг, который владел долями во многих предприятиях. Но вот с банкротства этой молодой и финансово активной корпорации началась волна банкротств по всей Америке. Потом лопнул Bank of United States в Нью-Йорке, четвертый по величине банк страны. И понеслось. А теперь посмотрите на доли в финансовом рынке на начало тридцать пятого года. Это вы сможете сделать? Кто сохранился, кто преумножил свои состояния? Не поверю, что вы такой аналитики не делали для Ротшильдов, на которых работаете.
Вот тут меня проняло, он всё-таки смог меня вычислить, но как? На основании каких данных? Неужели я столкнулся с аналитиком, который намного меня сильнее? И всё-таки пока что все его рассказы напоминают мне досужие россказни на кухне, где всегда фигурируют мировой еврейский заговор и злобные революционеры с кинжалами в зубах, которые переползают через мексиканскую границу, чтобы перерезать горло американскому мирному обывателю. Такие разговоры прекрасно способствуют продаже огнестрельного оружия. Но и не более того.
— Я вижу, что вы не слишком-то убедились в моих теориях и они для вас кажутся досужим домыслом. Но, мы ведь можем посмотреть на это и под другим углом. И сделать это намного проще, чем вам кажется. Дело в том, что я написал книгу, которую так и назвал «Старые деньги Европы — куда они подевались». Я ещё не отправлял эту рукопись в издательство.
(О том, что это на самом деле была аналитическая записка, сделанная для товарища Сталина, которая к тому же оказалась ему отправлена буквально накануне ареста, Марко узнал намного позже произошедших далее событий). Пауза — это перекур, который мы оба синхронно устроили.
— Это номер банковской ячейки, в которой хранится рукопись. Она на русском языке. Материалы, которые к рукописи прилагаются — на английском. Есть немного на французском и немецком, но это буквально единичные документы. Обеспокойтесь хорошим переводчиком, лучше из эмигрантов, у вас там таких людей достаточно. За копейку малую сделают приличный перевод. Вот только выбирайте такого, которого не жалко будет потом пустить в расход. Сами понимаете, деньги любят тишину, особенно старые. Поэтому я и не решаюсь эту рукопись отправить в редакцию. Боюсь, что ее время ещё не наступило'.
Прослушав эту беседу до конца, господин Локкерини аккуратно снял бобину, размотал пленку и при помощи кухонного молотка привел её в неудобоваримое состояние. После чего отправился в Лиссабон, в банке которого и была арендована ячейка, правда, чтобы ее открыть не надо было ни паспорта, ни каких документов вообще: только пятнадцатизначный код, который Марко выучил наизусть.
Глава четырнадцатая
Штурм
Каса Альберто — это небольшой ресторанчик, если хотите, кафе почти в самом центре Мадрида. Почему это мне там опасно появляться? Ещё чего? Для меня 9 мая — праздник, который на всю жизнь со мной. Пусть до этой даты еще десять лет, и я постараюсь сделать всё, чтобы такой трагедии, как первые годы Великой Отечественной не случилось, а этот день для меня так и будет Праздником с большой буквы. И пусть всякие недомерки в моём ТОМ времени трепались, что это день траура, идиоты… Я очень хорошо помню родителей, которые ТУ войну застали, пусть и детьми. И они, и деды — этот день праздновали. Для них день траура и трагедии был 22 июня, а вот 9 мая — только праздником, пусть и со слезами на глазах. А всяким недочеловекам, которые свои бредни скрашивают россказнями про преступления сталинского режима, веры нет. Тем более, когда я оказался тут, в ЭТОМ времени. Да, время жёсткое и с врагами никто не церемонится. Но и враги такие, что ни с кем церемонится не собираются. Так что каждый работает теми инструментами, которые имеются под рукой, и никак иначе. Как говорили в ТО время: чем моложе блогер, тем хуже ему жилось при Сталине.
А что мне сделается? Я хорошо загримировался, стал платиновым блондином, Лина тоже перекрасила волосы, одеты мы как богатые буржуа. А манерам Паулину обучили как следует: её ведь тоже готовили к разным миссиям, играть роли от нищей до принцессы. Кстати, талант актрисы у неё имеется. Хотя эти тряпки она одевала на конспиративной квартире почти скрипя зубами. Ладно. Пока она делает заказ (её испанский всё-таки куда лучше моего и в традиционной испанской кухне она разбирается тоже куда как лучше) не буду вас томить, расскажу, как я тут оказался.
Надо сказать, что после разговора с «доном Диего» я понимал, что дни мои сочтены. Да. удалось выиграть небольшую передышку. Но сейчас, подняв мои документы, аналитик Ротшильдов поймёт, что мои знания представляют для его клана огромную опасность. А в таких случаях самое лучшее поступать по принципу «нет человека — нет проблемы». Во всяком случае, это самый рациональный подход. Не предложит же он мне будучи в восторге от моих аналитических способностей занять его собственное место? Фигвам — народная индейская изба получается[24], скажу я вам откровенно. И всё-таки, я тянул время не только для того, чтобы чуть дольше пожить. Был у меня и шкурный расчёт. А заключался он в том, что меня должны были вытащить отсюда. Или убить, если вытащить не получилось бы. Даже прорабатывался вариант штурма тюрьмы в Мадриде, с привлечением для этого соответствующих сил и средств. А охотников пострелять, да еще в сатрапов и палачей более чем предостаточно. Столица Испании похожа на гигантский паровой котел, в котором закипает революция, настолько обострились противоречия в обществе. И при этом на руках у самых разных групп боевиков масса стрелкового оружия. Так что теракты, убийства и стычки, в том числе с применением огнестрела, тут вполне обыденное явление.
Конечно, скорее всего, меня перевезли сюда именно, потому что заметили нездоровый интерес к той тюрьме, в которую меня запихнули сразу после ареста. Вывозили меня в арестантской робе, накрыв голову мешком, чтобы я не видел, куда меня перемещают, машина ехала весьма запутанным маршрутом, опять-таки, чтобы ничего не мог понять. Впрочем, я не настолько хорошо знал Мадрид, чтобы ориентироваться по звукам, куда и кудой меня везут. Дело в том, что так-то у меня охраны считай, что и не было. Два телохранителя настойчиво попадались на глаза соглядатаям. Да вот, еще Лину считали тоже охранницей из Коминтерна, как удалось выяснить позже. А что, и тело охраняет, и дает спустить мужской пар, так сказать…
А в реальности, кроме этих двух «болванчиков», с меня не спускала глаз небольшая, но весьма подготовленная группа товарищей. И кто в неё входит, я понятия не имел. Знал только, что они существуют. И знал, что если меня арестуют, то смогу рассчитывать на их помощь. До определённого предела, на которое у них есть полномочия. Если меня не смогут вытащить, то… вариант того, что постараются убрать, вполне вероятен. Ну, я понимаю, на что подписывался. Большие возможности — большая ответственность, потому и риски для моей шкуры соответствующие.
Как потом оказалось, меня всё-таки потеряли. Но время я тянул не зря. Нашли. Кто ищет, тот всегда найдёт. Правда, пришлось им надавить на одного большого человека, который понял, что с его семьей могут приключиться большие неприятности. А именно этот продажный полицейский и отдал приказ на моё задержание по просьбе одного коллеги. Пришлось и с этим коллегой побеседовать, да еще так, что он стал калекой. А не надо было вилять хвостом и пытаться обманывать. Наши ребята этого очень не любят. Правда, калекой он оставался недолго: как только рассказал, где меня держат, и кто стоит за похищением, как покинул этот бренный мир. На самом-то деле тут ребятам пришлось проявить находчивость, чтобы изобразить несчастный случай с господином Некто. Смогли. И потом несколько дней наблюдений, прежде чем в ночь на седьмое мая меня вытащили из камеры. Дело в том, что я понял, что пришла помощь только тогда, когда дверь камеры открылась и туда вошла Паулина со своей любимой «Береттой». Модель М34 этой итальянской фирмы совсем недавно появилась на рынке, имела хорошие характеристики, небольшой вес и Лине чрезвычайно понравилась. Малую партию привезли из Италии в СССР и супруга сразу же отжала у инструктора по стрельбе один ствол себе. И ни разу не пожалела. Хотя и бурчала иногда, что семь патронов это все-таки маловато.
Правда, при освобождении мужа (то есть меня) пострелять Паулине не довелось. Охраны на ферме было немного: шесть человек всего. Впрочем, это мне так кажется, что немного. При соответствующе расторопности и наличии приказа охрана могла бы меня убрать, видимо, такого приказа у них всё-таки не было. Ну а то, что я шума выстрелов не услышал, так это… ребята пользовались оружием с глушителями, что-то типа знаменитого БРАМИТа. И в штурмовую группу входило всего четверо (кроме Лины). Кроме того, была группа прикрытия, вот она была многочисленнее и перекрывала подъезды к ферме. В неё входили и местные товарищи, переодетые в полицейскую форму, так или иначе, но у штурмовиков потерь не было от слова «совсем». Охрана состояла из местных сотрудников какой-то спецслужбы, которые расслабились, уверенные в своей безнаказанности и в том, что их никто не будет атаковать. Хотя бы потому, что их место расположения никому не известно. Тут надо сказать спасибо нашим ребятам: наблюдение за фермой им удалось наладить на самом высоком уровне: их просто не заметили. Благополучно проморгали они и проникновение отряда захвата на ферму, тем более, что сами избавились от собак — попросили хозяев их убрать, чтобы ферма выглядела необитаемой. Выявив схему наблюдения и где тут слабые места, закрытые зоны, и т. д., почти что ночью, в сумерках, пошли на штурм. Сумерки тут короткие, надо было успеть. Успели.
А потом меня отвези на конспиративную квартиру, в которой меня уже ждал сам товарищ Дуглас. Он же Сергей Михайлович Шпигельглас. Он же Соломон Мовшевич-Менделевич Шпигельглас, один из лучших сотрудников ИНО тридцатых годов, отменный и циничный ликвидатор, самые громкие операции которого были еще впереди. Мне устроили небольшой допрос: его интересовало, о чём со мной беседовали, кто со мной встречался и каким образом проходили эти дни. Потом меня оставили наедине с бумагой и предложили написать отчет, подробный отчет обо всём, что происходило на ферме. Надо сказать, когда меня вытаскивали, я посоветовал поискать металлическую ленту с записью моего допроса, я почему-то был уверен, что запись велась. Её нашли, хотя и в поврежденном виде. Но обещали отправить её в Москву, может быть, там смогут ее восстановить, хотя бы частично. Для меня это был вопрос принципа: эта лента могла быть лучшим доказательством моей невиновности. Наутро следующего дня мне посоветовали не покидать комнату и ждать приезда товарищей из Москвы. Правда, Лину ко мне допустили. И это было добрым знаком. А сегодня, девятого, я с самого утра поднял бунт и предупредил, что в обед пойду отмечать праздник. Когда меня спросили какой, ответил, что важный. И лучше меня пристрелить, если не хотите выпускать. Нет, Дуглас на обострение не пошёл. Значит, не имеет приказа меня прессовать, интересно, кого они тогда ждут? Хотя, мелькнула у меня мысль одна, но я решил ее придержать при себе, а вдруг фантазирую.
И вот я в ресторанчике, то, что за мной было прицеплено аккуратное наблюдение — ни на секунду не сомневался.
— Мигель, скажи, что у тебя за праздник?
— Это день большой победы… в моей семье, например.
Я старательно виляю хвостом, чтобы Лине не раскрыться. Не имею право. В мою иновременную сущность она пока что не посвящена. Конечно, она чувствует какую-то разницу между мной и другими людьми, но считает, что это разница национальных менталитетов. Евреи в Испании весьма оригинальные люди. Поэтому пока что не считаю необходимым плодить сущностей. А уж спину она мне прикроет, если понадобиться, и Беретту свою пустит в ход, если мне хоть что-то будет угрожать. Даже в кафе пришла со своей любимой игрушкой в дамской сумочке, хорошо, что гранату не прихватила? Или прихватила? Оцениваю размер сумочки, вообще-то вполне могла вместо пудреницы гранату туда засунуть. А ведь признайся, тебя это возбуждает. Именно такая, взрывная Паулина Оденсе-Кольцова, женщина-атомная бомба в твоём кармане. Да… И не сомневаюсь, если получит приказ меня ликвидировать, она сначала выстрелит в сердце мне, а потом, скорее всего, и себе… Вот такой постоянный стресс на мою голову, который не даст мне увязнуть в тине расслабления. И вместо сердца пламенный мотор это не про самолёт, это про неё, мою Лину. Мы заказываем мясо и местное вино, красное, густое, как бычья кровь. Это кафе известно и своими морепродуктами, но Лина смешно морщит носик — она сказала, что повезёт меня туда, где морепродукты свежайшие, дешевые и их приготовят прямо на рынке так, что пальчики оближешь! И я ей верю. Она-то в курсе! Так что не будем уподобляться туристам и поклонникам здорового образа жизни, тем более, что говядину тут готовят так, что просто пальчики оближешь! Какой-то местный рецепт и очень хороший местный повар. Говорят, что во время корриды тут могут подать блюдо из погибшего на арене быка. Не знаю, не проверял, да и сомнительно это, честно говоря.
— Я очень нервничала. Тебя били? Крепко?
— Не слишком сильно, старались только запугать.
— Не смогли?
— Конечно, не смогли. Чтобы меня сломать просто избить — это мало.
— А что еще?
— Спать не давали…
— Вот чёрт фосьми…
На этот раз даже не поправлял — было лень, наслаждался этими минутами свободы. Принесли вино. Очень простенькая этикетка. Чем проще этикетка, тем качественнее оказывается продукт под нею. Не всегда. Но у вина в подавляющем большинстве случаев. А Лина в выборе точна — вино действительно красное и терпкое, не сухое, скорее его можно отнести к полусухому, но до полусладкого не дотягивает. Очень приятный букет с нотками каких-то горьких трав. Неожиданно, но очень вкусно! А что она возмущается, так её тренировали, тоже пару дней не давали заснуть, так что она понимает, каково было моё состояние.
— За победу! — поднимаю тост.
— За нашу победу! — отзывается Лина.
Ну вот, теперь хороший советский фильм остался без гениальной фразы. Впрочем, гениальные фразы висят в воздухе, их оттуда надо только достать и вставить: кто в книгу, кто в фильм, кто в стих, в общем, кто куда дотянется.
В общем, два часа пролетели незаметно. Но когда вернулся на конспиративную квартиру, меня там уже ждали два товарища в гражданской одежде. К сожалению, мои ожидания оказались верными — это были два майора государственной безопасности, гипнотизёры, мать их так… Теперь понятно, что вождь точно будет знать, предали его или нет. Впрочем, мне-то опасаться нечего. Разве что отчет Сталину о старых деньгах я передал противнику без разрешения. Но тут бабушка надвое гадала кто кого вербовал. Очень жаль, что в момент штурма дона Диего на базе не оказалось. Скорее всего, уехал за моими бумагами. Ничего, если он их достал, то обязательно наши дорожки еще пересекутся. Во всяком случае, настрой у меня был совершенно спокойный. И я отдался в руки прибывшей Инквизиции.
Интерлюдия 2
Я чуть было не вылетел со своего места с летальным исходом. Моё руководство посчитало провалом исчезновение Кольцоффа из наших рук. Мне удалось отбиться только тем, что решение его задержать было принято по приказу руководства, который я считал ошибочным. В подтверждение этого я привёл ленту с записью допроса, из которой было ясно, что наш клиент достаточно охотно пошёл на контакт. Если же быть честным, я предлагал несколько вариантов инициативной встречи с объектом — и такое задержание с грубым давлением на человека было не основным планом. Но в Лондоне один из семьи Ротшильдов, к которому планы попали на утверждение, выбрал именно вариант силового давления. И кто им в этом виноват? Из контента допроса следовало, что Майкла беспокоило доверие своего руководства, следовательно, он был настроен на конструктивное сотрудничество. Именно этим я объяснил тот факт, что под надуманным предлогом убрал охрану из наших сотрудников, оставив там на хозяйстве только местных наемников. Типа я предвидел, что его могут попытаться отбить и сделал вид, что мне необходимо забрать какие-то секретные документы. Ленту с той частью допроса, в которой шла речь про «старые деньги» я уничтожил. («дон Диего» не знал, что кроме него запись вели и эти «лохи-наемники», у них тоже было весьма любопытное начальство, так что у Кольцова оказалась вся запись их беседы, правда, чуть в испорченном состоянии).
В общем, удалось выкрутиться. А в качестве доказательства пришлось сфабриковать документы, которые я якобы изымал из банка в Лиссабоне. Потому что та папка, которую мне подсунул Майкл… это была бомба. Дело не в самой теории заговора, а в том, что она была подтверждена документами. В таком случае говорят, что тайное всегда становится явным… Но… тайны старых денег. Это жестко. Я даже не давал его текст переводчику. Мне хватило того, что смог просмотреть документы на английском. Сделать выводы из них для меня проще простого. И ведь действительно, получается, что деньги (их основная масса) концентрируются в двух центрах силы. А еще он очень интересно пишет о способах перераспределения средств, при этом рукотворный кризис даже не самый интересный. Например, при утрате эффективности руководства семейным бизнесом, наследники вдруг бросаются в меценатство, коллекционирование, а на их место ставят нужных лиц, так семья оттирается от бизнеса, сохраняя видимость достатка, но уже ее капиталы ей не принадлежат. Или вот у миллионеров появилась блажь: не оставлять детям в наследство бизнес, так небольшой стартовый капитал, а все средства завещаются какому-то фонду, к которому семья миллионера никакого отношения не имеет. Есть более жесткие и более мягкие схемы: дробление капиталов, дружественное и не очень поглощение и т. д. Интересно он пишет о роли Ротшильдов как о «мостике» между римскими и венецианскими банкирами. Золото должно двигаться, не всё время эти две системы находятся в состоянии войны. Там еще о роли фиатных денег, при котором привязка валюты к золоту исчезает, поскольку тормозит спекулятивные схемы получения сверхприбыли. В таком случае, кто контролирует печатный станок, тот и держит финансовую пирамиду на своих правилах игры.
Конечно, мне было интересно изучить выводы самого Кольцоффа, поэтому я стал брать уроки русского языка (а языки мне всегда давались легко), во всяком случае, кое-сто теперь могу из его текстов разобрать. Но вопросы у меня к нему остались. И вот, сегодня я получил визитку от господина Мигеля Мартинеса, на которой было написано: 11 июня, ресторан Sobrino De Botín. О! Один из старейших ресторанов Европы! Кажется, интересный разговор всё-таки состояится.
Глава пятнадцатая
Все дороги ведут в Мадрид
Появившиеся на конспиративной квартире Куни и Орнальдо (оба получили майоров госбезопасности, наверное, не только из-за работы со мной, люди с такими талантами нужны всегда и везде) были в обычной гражданской одежде и выглядели как среднего достатка коммивояжеры. Казалось, что один сейчас вытащит из саквояжа сковородку и начнет тебе впихивать посуду от Цептера, а второй — косметику от Авона… Но взамен этого Орнальдо вывесил перед моим носом цепочку с каким-то камешком в золотой оправе, и я «уплыл». Что я говорил и что рассказал — не помню, от слова «совсем ничего не помню». Впрочем, мне как раз и скрывать было нечего. Уверен, что товарищи-гипнотизеры смогли просто подтвердить мою непричастность к этому провалу. А потом я написал докладную, которая полетела с ними вместе в Москву. И в этом документе постарался обосновать необходимость моего пребывания в Мадриде. Ибо начатое должно быть продолжено. Правда, пришлось затратить изрядно времени и толику средств на не совсем легальное преображение личности, но что-то надо было делать. Так я стал платиновым блондином. Но в моей ситуации краска для волос и ножницы парикмахера не могли дать полной гарантии изменения личности. Не совсем приятные процедуры в виде валиков из какого-то нейтрального, но не самого приятного материала чуть изменили форму лица плюс обувь, которая изменила походку, я чуть-чуть подрос, не слишком, но всё-таки. Естественно, поменяли документы. Теперь я Мишель Марти, гражданин Франции (мой французский оказался чуть лучше моего испанского, а акцент на испанском как раз стал вполне объясним). Но пришлось расстаться с Линой. Слишком яркая примета. Нет, ее не отозвали из страны, тут нашлось для неё дело. Не скажу, что это меня обрадовало. Но возглавить комсомольскую организацию (точнее, это я так ее называю, а здесь это коммунистический союз молодежи) накануне выборов — тоже дело немаловажное.
Испания неотвратимо двигалась, а точнее её настойчиво подталкивали к своеобразному моменту политического перелома: выборам февраля тридцать шестого года. Тогда, в МОЕЙ реальности, победил Народный фронт, в котором молодая компартия, которая не так давно отделилась от троцкистов, влияния не имела. Но это было в ТОЙ, моей реальности. ТУТ и сейчас ситуация складывалась иначе. Компартия избежала раскола. Временно разногласия между троцкистами и сталинистами ушли на второй план. Испанские товарищи тоже перестали письками меряться, извините за такое поганое сравнение, но иначе я эти интриги не могу назвать. В стране происходило обострение реакционной политики правого правительства, которое пыталось откатить назад все завоевания правительства Асаньи. И благодаря этому все более-менее прогрессивные общности стали концентрироваться вокруг этой неординарной личности. При этом там оказались представлены самые разные политические силы, как говорилось в одной мудрой книге «каждой твари по паре». Мне лично представлялось неправильным влезать в этот винегрет, чтобы что-то менять. Победили на выборах и без этого. Главные усилия я сосредоточил на пропагандистской компании коммунистов, которая была откровенно слабой и слишком популистской. И при этом моей задачей было сделать так, чтобы на момент формирования правительства в его состав вошли как можно более решительные лидеры. Кроме того, были переоценены личности заговорщиков. Так, я настаивал на том, чтобы «актировать» кроме Франко, Мануэля Годеда и Хуана Ягуэ. Причём сделать это заранее, задолго до выборов. А вот с личностью генерала Санхурхо я решил повременить — сейчас убирать его было невыгодно. И не потому, что без него не нашлось бы кому восстание возглавить, отнюдь, генералов, не слишком обремененных служебными обязанностями, и с низкой социальной ответственностью в стране было хоть жопой жуй. Дело было в том, что Хосе Санхурхо в португальском изгнании вёл себя уже как военный диктатор Испании. И его высокомерие могло оттолкнуть от восстания часть монархистов, особенно альфонсистов. А любой раскол в стане врага — это лишний шанс для победы республиканцев.
Сыграть на противоречиях альфонсистов и карлистов — чего лучше? Не знаю, интрига, это дело такое… неоднозначное. Весь вопрос в том, что нельзя допустить начала гражданской войны по самому плохому сценарию. При этом важно и сделать так, чтобы коммунисты Испании наконец-то стали той силой, которая будет иметь решающее значение в раскладах Народного фронта. Потому что спасти республику могут только радикальные преобразования, которые выбьют власть из рук крупных латифундистов в селе и буржуазии в промышленности. Тем более, что затяжной кризис поставил крест на модернизации производственного потенциала Испании. И это тоже было необходимо учитывать. А потенциал, в том числе военно-экономический, у страны был не так уж и плох. Если учесть, что военные корабли они не заказывали у британцев, а строили самостоятельно, это говорило о многом. На это время военно-морской флот — это своеобразный показатель потенциала промышленности, потому что он требует определенного технического уровня. То есть, или ты строишь корабли имея серьезный уровень технологий, или делаешь дорогие корыта, которые в бою не имеют никакого шанса противостоять серьезному противнику. Польша, не смотря на ее, достаточно высокий, промышленный потенциал, так и не смогла наладить строительство своего флота — корабли закупала у Британии и САСШ, где их клепали, как машины Форда — массовыми партиями.
Всё жаркое испанское лето я провёл в поездках по стране. Сотни лиц. Тысячи судеб. Десятки важнейших переговоров. Я постарел за это лето на пять или шесть лет, как минимум. Очень сложно представить себе ситуацию, в которой тебе надо постоянно принимать решения, менять их, корректировать из-за того, что обстановка на местах далека от той идеальной обстановки, которую ты выстроил у себя в голове. Почему революция — это так сложно? Потому что в Испании революции как таковой, и не случилось. И поэтому ни о какой диктатуре пролетариата речи не шло вообще, а демократическая структура в моменты кризиса априори проигрывает структуре диктаторской. Пока демократы раскочегарятся, диктаторы их уже всех расстреляют.
Сегодня утром у меня состоялась встреча с Буанавернтурой Дуррути. Кстати, о встречах… На назначенную мною рандеву с «доном Диего», который в девичестве оказался начальником аналитической службы одного из банков семейки Ротшильд, Марко Локкерини, так и не явился. Почему? Не знаю, да и знать не хочу. Это его дело. Очень может быть, что просто не смог. А посылать кого-то с весточкой для Мигеля Мартинеса не рискнул. Полиция не слишком-то и усердствовала в моих поисках. Дело в том, что люди, меня охранявшие, никакого отношения к спецслужбам не имели — это были наемники, которые были отобраны из фалангистов, поэтому так успешно и прошла операция моего освобождения. Против подготовленных волков Шпигельгласа они были как котята, да, жирные, откормленные котята с коготками… но ничего реального этим волкодавам они противопоставить не смогли, разве что помяукать и обмочиться перед смертью. А выглядело там всё как разборки между бандами, которых в то время в стране расплодилось со страшной силой, и почти каждая из банд ходила под прикрытием какого-то политического стяга.
Надо сказать, что со времен Гражданской войны в Германии мы с Дуррути сдружились. Не раз встречались, Хосе человек горячий, но с головой был дружен. В его интербригаде собранной из анархистов, анархии как таковой не было. Единоначалие и авторитет командира был на такой высоте, что его приказы и не думали обсуждать или выступать с альтернативным мнением. Хорошо, что он быстро осознал: анархия в боевых условиях — ключ к поражению. На отдыхе… да, он давал своим ребятам свободу, иначе они бы его разодрали бы к чертям собачьим! А так, в строю или в бою его интербригадовцы очень быстро стали одним из самых сильных и профессиональных отрядов ГДР. Зачем мне был нужен Дуррути? Хотя бы потому, что он имел влияние не только на НКТ (национальную конфедерацию труда — большой анархо-синдикалистский профсоюз), но и входил в состав руководящего органа ФАИ (федерации анархистов Испании). Именно ФАИ принимало самые ответственные решения, которые потом воплощались в жизнь уже системой профсоюзов, в которых НКТ играла первую скрипку.
Мы сидели в небольшой таверне, пили местное кислое вино, от фруктовой бурды (что-то типа сангрии, перебродивших цитрусовых) мы дружно отказались, а дорогого благородного напитка из виноградного сока тут днем с огнем не найти. Сначала вспоминали наше боевое прошлое, я передал другу привет от Жлобы, с которым те стали не разлей вода во время совместных походов и штурма Берлина.
— Хосе, ты теперь хорошо в Берлине ориентируешься? — поинтересовался, делая небольшой глоток вина, пытаясь (безуспешно) уловить букет оного.
— Неплохо, Мигель, там брусчатка в крови моих парней. А зачем тебе это? — он пьет вино как воду, завидую…
— Знаешь, не исключено, что придётся брать его еще раз. Сам понимаешь, Геринг не успокоится, пока не доберется до Кенигсберга. Придётся ему лапы пообламывать!
— Ну, это мы завсегда! Ты же знаешь, где меня найти, если что?
И Дуррути весело рассмеялся. Надо сказать, что среди антифашистов Испании он прославился непримиримостью и последовательным сопротивлением национализму в самых его неприкрытых формах.
— Так я тебя уже нашёл. И «если что» как раз сейчас и происходит.
И тут веселость с лица Буанавентуры исчезла за секунду.
— Говори, Мигель, я весь во внимании.
— Хосе, смотри, что происходит. Асанья собирает левый блок, ему будет противостоять блок правых. В этой ситуации почти два миллиона анархистов оказываются в позиции стороннего наблюдателя.
Увидев, что Дуррути хочет что-то возразить, я быстро, чтобы он не успел перебить меня, продолжил:
— Нет, я всё понимаю, знаю, что ваши все будут голосовать за левых, но… ты должен понимать… этого мало. Почему я так говорю? Да потому, что Асанья слабый лидер. Вместо реформ, которые нужны рабочим и крестьянам, он будет топтаться в поисках компромисса. И знаешь, чем это всё закончится?
— Чем? — сумел вставить вопрос мой собеседник.
— Компромиссом в формировании правительства, компромиссными решениями в крестьянском вопросе и вопросах труда, компромиссом в чистках армии и на флоте.
— Вполне возможно.
— Да, Асанье решительности не будет хватать, хотя авторитет у него весьма серьезный. И закончится это всё тем, что военные выступят и возьмут власть в свои руки. Нет, нет, конечно, в этом случае восстанут не только анархисты, но и коммунисты, это даже не обсуждается, но хватит ли нам всем сил, чтобы не дать военной хунте взять верх? Понимаешь, если Германия была не так далеко от СССР, и наша помощь шла по разным каналам, а после разгрома Польши вообще препятствий для неё не было, то в Испании всё намного сложнее.
— О чём ты, Мигель?
— О том, что если не удастся подавить выступление военных в первые же дни, то войны в долгое республиканское правительство на своих ресурсах не потянет. А помощь из СССР легко заблокировать. Наш флот не в состоянии пробиться даже через итальянский, не говоря о Роял Неви. А правительство левых во Франции слишком неустойчивое. И если его сменят на более правое, то вполне возможна блокада сухопутных границ.
— Твои аргументы мне понятны, а что ты предлагаешь?
— Необходимо, чтобы в правительстве были решительные люди, которые не побоятся взять ответственность на себя. Тут есть такое правило золотых суток. Если за первые сутки мятеж не удалось подавить, то шансы восставших на успех растут с каждым выигранным ими днём. Конечно, бывают варианты, но сути от этого они не меняют: быстрое подавление мятежа залог мирного существования общества. Гражданская война — это испытание, которое Испания может и не выдержать.
— Излагаешь ты ясно, но что ты от меня хочешь?
— Необходимо, чтобы если не ФАИ, то НКТ вошли, официально вошли в коалицию Народного фронта, в противовес Национальному фронту фалангистов. И позицию заняли там активную, а не соглашательскую. Нам всем необходимо иметь больше рычагов давления на Асанью.
— Да, ну у тебя и запросы, Мигель… ты же знаешь, такая позиция противоречит самой идеологии анархизма.
— Хосе, а ты подумай, что гражданская война уже идёт. И ты снова на фронте. Есть там место твоей идеологии? Или нет?
— Есть! — твёрдо отвечает и бьет себя в грудь — Вот тут, в моём сердце!
Красиво сказал, пафосно! Но тут же добавил:
— Но в строю никакой анархии места нет. Только ФАИ — это не Первая интербригада. Те же Херминаль и Федерика будут против[25]… Очень резко против.
И Дуррути задумался. Когда принесли кофе, он внезапно очнулся и сообщил:
— Я подумаю над твоей проблемой. Но если бы были доказательства реального заговора военных, то мне было бы проще, намного проще…
— Это не заговор военных, Хосе, точнее, это сговор военных, монархистов и фалангистов, в котором каждый получает свой кусок пирога. Увидишь, во время выборов они пролетят, Асанья будет формировать правительство…. Но что из этого получится, сейчас мы можем изменить будущее. Решайся! Уверен, ты найдешь нужные слова. А я подброшу тебе аргументы, которые позволят убедить товарищей.
Мы расстались опять-таки на дружественной волне. Станет ли Дуррути моим агентом влияния у анархистов? Тут бабушка надвое гадала, гарантий нет никаких. А пока я вернулся в свою квартиру, где меня уже ждал товарищ Дуглас.
— Поговорили?
— Общий язык нашли.
Поделиться книгой: