Лучший коп Мегаполиса

— Просто не успеете, — пробормотала я.

«Грум» сделал широкую петлю и снова зашёл на цель. Я посмотрела на экран.

— Только не виляйте, что бы не случилось. По скорости я смогу сориентироваться, но малейший поворот корпуса всё смажет: слишком большое расстояние.

Ответа я не услышала. Перед моими глазами туманно светились базы. Потом перекрестье визира скользнуло на нужную координату. Крейсер был на месте. Я уже видела эту едва уловимую точку. За окнами что-то засверкало. В салоне взвыла сирена. Пальцы снова застучали по клавишам добавочного пульта. Точка вспыхнула, и я со злостью нажала кнопку пуска до упора. Перед глазами снова всё расплылось. С чувством выполненного долга я отодвинула аппарат наводки. И в следующий миг кабина с грохотом раскололась и всё завертелось в каком-то бешенном смерче. Я вцепилась в подлокотники кресла и почувствовала, что падаю, проваливаюсь вниз, в бушующую темноту Тартара.

Когда я пришла в себя, было темно. Сперва мне показалось, что я лечу вниз. Свободное падение означало лишь то, что я нахожусь вне корабля и несусь в бездну, навстречу неминуемой гибели. Но потом я сообразила, что всё ещё сижу в кресле, намертво пристегнутая к нему ремнями. Это ничего не значило, но почему-то ободрило меня. Спустя несколько секунд я разобрала впереди бледные разноцветные огоньки. Я по-прежнему находилась в салоне «Грума», и он жил.

Я протянула руку и включила аварийное освещение. Плафоны ярко вспыхнули, но всё вокруг плыло в тумане. Сквозь него я осмотрела пульт и только тут поняла, что салон разгерметизирован и мы падаем в океан жидкого водорода.

— Торнадо! — крикнула я, поворачиваясь к нему.

Он сидел в кресле неподвижно, откинув назад голову. Сквозь туман и стекло шлема я видела его спокойное лицо. Глаза были закрыты. Над ним темнела рваная дыра пробоины.

— Ах, чёрт… — пробормотала я.

Долго переживать было некогда. Я выдвинула из панели второй штурвал и взяла управление кораблем на себя. Мне без труда удалось остановить падение и поднять нос «Грума» вверх. Двигатели немного чихали, но, в общем-то, работали ровно.

Я снова покосилась на Торнадо.

— Жаль… — услышала я собственный голос. — Такой красавец… И совсем молодой.

«Грум», не торопясь, набирал высоту. Температура в салоне снижалась, и видимость внутри стала ещё хуже. Я с трудом вглядывалась в показания приборов, но мои глаза, помимо воли то и дело обращались налево, к неподвижной фигуре в пилотском кресле. В очередной раз мне показалось, что лицо Торнадо приобрело сероватый оттенок, хотя, возможно, это было не так. В голове пульсировала одна мысль: «Жаль, если он умер. Жаль».

На экране локатора появились яркие огни. К нам шли «Грумы» мятежников.

— Нет, ребята, не в этот раз. Беседа не состоится. У меня нет ни сил, ни жела­ния, — проворчала я, стискивая в руках штурвал.

Резко потянув его на себя, я ускорила набор высоты и сама не заметила, как ввела корабль в слой облаков. В дыру над головой Торнадо хлынул поток сизого тумана. Теперь я уже не видела ничего, ни приборов, ни штурвала, ни экрана. Ничего дальше собственного носа.

Некоторое время я сидела неподвижно, оценивая ситуацию. Положение было — хуже некуда, но умирать мне ещё было рано. Я совершенно точно знала, что это не тот случай. Самое главное, что я не испытывала ни малейшего страха, зато почему-то совершенно чётко ощущала, что в салоне, совсем рядом, в двух шагах от меня ещё бьётся сердце Торнадо. Раздумье длилось недолго. Я закрыла глаза, сжала штурвал и прижалась спиной к спинке кресла. Через него я почувствовала, как поёт, чуть вибрируя, сильный горячий корпус, как бьётся могучая энергия под кожухами двигателей. При таких возможностях и на таком корабле было просто стыдно думать о смерти. Захотелось сразу же сжать пальцами пласти­ковый обод штурвала и сорвать корабль с прямой траектории, чтоб ощутить, как послушна мне эта прекрасная машина. Но я не торопилась. Мне нужно было ещё узнать, где находятся мои противники. Я никогда не понимала, как мне это удаётся, но всегда чувствовала, что происходит за бортом.И спустя мгновение уже «видела» их. Развернув машину, я резко ушла влево. Ничего не случилось, но мне точно было известно, что именно этот манёвр спас меня от прямого попадания. И вслед за этим началось.

Как обычно, я не могу сказать, сколько времени я пробивалась наверх, но я знаю, что это было здорово. На сей раз это был даже не слалом, это был настоящий фристайл, причем показательное выступление. Я вертелась, кружилась, камнем ныряла вниз, стрелой взмывала вверх, со свистом меняла направление, вычерчивая почти прямые углы, выписы­вала вензеля. Это было чудо пилотажа, и всё ради одной цели: преодо­леть ничтожное расстояние в полторы тысячи километров и вырваться за пределы атмосферы.

Я знала, что крейсер взорван, и что меня преследуют ормийцы, ко­торым уже нечего терять, а значит, они не остановятся и там, но мне нужно было выйти в зону видимости, и я вышла.

Туман в салоне как-то быстро рассеялся. Он не пропал совсем, но мелкие кристаллы слепились в хлопья, и за этим мерно кружащимся хороводом можно было разглядеть хоть что-то. Их было четыре. Четыре «Грума», огрызавшихся кинжальными лучевыми залпами. Мне это было уже не страшно, я их видела. Я бросила взгляд на Торнадо. Он сидел в той же позе.

— Господи, как жаль… — прошептала я, включая рацию. — База, база, я — Сигма, приём.

— Сигма, я — база… — раздалось в наушниках. Потом небольшая пауза и срывающийся голос Торсума: — Торнадо! Торнадо, я Рирм!

— Шкипер отдыхает. Просил не беспокоить, — невесело пошутила я.

— В чём дело, Сигма? Что это значит? Где Торнадо! Я хочу гово­рить с ним.

— Я тоже, но он, по-моему, не в состоянии.

— Слушай! — взревел комиссар. — Если с Торнадо что-нибудь случится…

— Закрой рот, комиссар, и слушай меня! — с внезапной яростью процедила я сквозь зубы. — Если ты не примешь меры, чтоб нас прикрыли и впустили на базу, с ним действительно что-нибудь может случиться! Конец связи!

Я с яростью ударила по кнопке на пульте и крутанула штурвал, уходя от алого веера лучей. Спустя несколько минут вдали показалась бесформенная громада таверны, а от неё уже мчались пять сверкающих, как толедские кинжалы, «Махартов». Они промелькнули мимо меня, а я продолжила путь на полной скорости, вытягивая последние силы из усталого «Грума». Через некоторое время я рассмотрела распахнувшийся зев огромного ангара.

ХШ

Я вышла из шлюзовой камеры и швырнула шлем на пол. У меня ныло всё тело, а голова гудела как колокол. По плечам пробегала нервная судорога. Я не обратила внимания на бросившегося ко мне Стива и прошла мимо шипевшего, как кипящий чайник, Торсума.

— Где Торнадо? — прорычал он.

— В «Груме», — не останавливаясь и не оборачиваясь, ответила я.

Они оба бросились за мной, в закуток, где я остановилась у того самого стула и начала снимать скафандр.

— Он жив? — не унимался комиссар.

— Понятия не имею.

— Вы привезли снимки?

— Мы не делали никаких снимков.

— Зачем же вы летали?

Скафандр внутри был весь мокрый. Одежда прилипла к телу. Я наверно, как лошадь на бегах, едва не роняла на пол пену.

— Слушай, Бентли! — сунулся Стив.

— Хоть ты-то заткнись! — рявкнула я. — Что вы здесь стоите? Мы уничтожили крейсер. Снимайте с баз своих мятежников, пока они там не задохнулись и не изжарились!

Торсум издал утробное рычание и выбежал. В ангаре послышался шум. Кто-то крикнул, что врач идёт. Я оттолкнула Стива и бросилась туда. Торнадо неподвижно лежал на полу в свете прожекторов. Скафандр с него уже стащили. Примчался маленький сиреневый фаэтонец с длинными, как у таракана, усами. Упав рядом на колени, он начал быстро ощупывать и обнюхивать неподвижное тело. Это могло показаться странным и неле­пым, но я-то знала, сколь восприимчивы органы чувств фаэтонцев, и сколь велики их познания в медицине.

— Общая контузия, — наконец, изрёк он. — Шок.

— Сделайте что-нибудь! — взмолился стоявший рядом Аблад, по лицу которого текли слёзы. — Он не должен умереть!

— Не должен, — озабоченно кивнул врач. — Если успеем, а мы должны успеть! Медицина не бессильна, но её возможности ограничены, по крайней мере, здесь, на базе. Консервация и срочно на Изумрудную! К доктору Йокогаме. Они, кажется, уже знакомы.

Торнадо быстро переложили на носилки и понесли к санитарному скоростному боту, который был пристыкован к ближайшему причалу. Я ус­тало смотрела вслед процессии.

— Кто придумал угнать «Грум»? — услышала я рядом.

Это снова был Торсум.

— Я, — созналась я, не отрывая взгляда от выхода.

— Крейсер уничтожен? Точно? Кто стрелял?

— Я, — автоматически повторила я.

— Если наши корабли обстреляют…

— Да пошёл ты!

Не помня себя, я бросилась к дверям, пробежала по короткому ко­ридору, растолкала тех, кто стоял возле дверей стыковочного блока, и взбежала по трапу. Я успела только-только. Створки за моей спиной с лязгом захлопнулись и бот отстыковался.

Я прошла по стерильным белым коридорам и остановилась возле столика, за которым сидела фиолетовая медсестра с лошадиной физиономией и длинными синими ресницами.

— Вам дать что-нибудь успокоительное? — заботливо поинтересовалась она. — У нас есть для любых групп гуманоидов.

— Благодарю вас, — попыталась улыбнуться я. — Если можно, лучше массаж.

— У нас нет такого специалиста, — смутилась она. — Но мы идем на форсированной скорости и через час будем на Изумрудной. В госпитале доктора Йокогамы есть всё для землян. Вы можете подождать?

— Час? Пожалуй, смогу. А где тот лётчик, которого сейчас доставили на бот?

— Пятый блок. Консервационная камера.

— Спасибо.

Я развернулась и пошла искать пятый блок. Я отыскала его очень скоро. Это была просторная белая комната, посреди которой стоял поблескивающий саркофаг. Подойдя, я увидела, что в нём под прозрач­ным куполом лежит Торнадо. Вернее, купол был прозрачным лишь с одной стороны, и потому я могла видеть лишь верхнюю часть тела до середины груди.

Я подошла ближе. Было немного странно смотреть на него в этот момент, настолько спокойным и безмятежным было его лицо. Ни тени суровой замкнутости не осталось в чертах. Белый яркий свет лежал на бледных щеках и лбу, наполовину скрытом короткой чёлкой, серебрил иссиня-чёрные волосы и оттенял блеском густые тёмно-синие ресницы. Я смотрела на крепкую шею, мощные округлые мышцы плеч, рук и груди, покрытые гладкой кожей оттенка светлой бронзы.

— Как ты хорош, мальчик… — прошептала я, присаживаясь рядом на невысокую складную скамеечку. — Я и не замечала раньше, до чего ж ты хорош…

ХIV

Я проснулась в широкой уютной постели. Надо мной сверкал белизной сводчатый потолок, в раскрытое окно врывался шум моря и шелест листвы. Пахло солью и цветами. Я приподнялась и села. За окном расстилалась изумрудная гладь океана, над которым зелёным зеркалом парило прозрачное просторное небо. Дверь в палату открылась и вошла хорошенькая длинноногая девушка в голубом платье. Она улыбну­лась, сказала: «Гуд монинг» и положила на стул мою вычищенную и отглаженную одежду, а рядом поставила начищенные сапоги. Потом прошла к столику и, указав мне на планшетку с кнопками, быстро и доходчиво объяснила, как можно заказать ванну, душ, массаж и завтрак с любым набором блюд. Пожелав мне хорошего отдыха, она удалилась, постукивая каблучками. Я немного посидела, глядя в небо, а потом решила, что пора вставать. После контрастного душа, массажа и лёгкого завтрака я почувствовала себя совсем хорошо. Одеваясь, я пожалела, что оставила сумку на базе, но выбора не было. Пришлось снова напяливать чёрные джинсы и свитер.

Выйдя из палаты, я поинтересовалась у медсестры, какое сегодня число, и как самочувствие того лётчика, что недавно доставили с базы возле Тартара. Из её ответа я узнала, что проспала почти сутки, а о Торнадо она ничего не знала. Она посоветовала мне найти доктора Йокогаму и справиться у него. Поблагодарив её, я отправилась искать доктора.

Этот маленький вежливый японец стоял у дверей клиники и беседовал с двумя полицейскими. Один из них, такой же маленький, как Йокогама, диноэрдец, покрытый чешуйчатой тёмной кожей и похожий на ящерицу, прижимал к выпуклой груди коричневые четырёхпалые ручки и говорил:

— Доктор, вы точно уверены, что он вне опасности?

— Если на этом свете в чём-то можно быть уверенным, то я уверен, — с достоинством ответил тот. — Вашему Торнадо опять повезло. Его вовремя доставили ко мне. Он сильный, как бык, и, не смотря на нездоровый образ жизни, сохранил крепкий организм.

— Он пьет только пиво! — вступился за Торнадо второй полицейский, зеленый и сухой как щепка, и тоже похожий на ящерицу каркарец.

— Да, но в неограниченных количествах! — вознегодовал японец, но тут же хитро усмехнулся и добавил: — Кроме того, за последние два года он пристрастился к кофе. Это вредно.

— Я всегда говорил ему: «Лейтенант, как это вы пьете такую гадость»! — подхватил каркарец.

— Значит, он скоро поправится? — перебил его диноэрдец.

— Я бы подержал его на Изумрудной дней пять-шесть, но опасаюсь, что он умчится, едва встанет на ноги. Ждите его дня через два.

— Камень с души! — воскликнул каркарец. — А нельзя с ним поговорить сейчас?

— Нет! Он сейчас погружён в регенерационный раствор.

— Куда? — опешил каркарец.

— А он не захлебнется? — забеспокоился диноэрдец.

— Данное утопление не грозит асфиксией, — рассмеялся Йокогама и, поклонившись, ушёл.

— Что он сказал? — спросил зелёный полицейский.

— Что Торнадо выживет, — растерянно ответил его товарищ.

— Ну ладно, — удовлетворенно кивнул тот. — Жаль было б, если б он отдал концы. Хоть он и ормиец, но всё равно отличный полицейский.

Я вздрогнула. Что-то в груди, возле сердца вдруг замерло, а потом мелко завибрировало.

— Простите! — заговорила я. — О ком речь?

— О лейтенанте Лонго Руфахе, — вежливо ответил диноэрдец.

— О лейтенанте? Разве Руфах — полицейский?

— Торнадо? — воскликнул каркарец. — Торнадо — лучший коп Мегаполиса!

— Если не лучший, то один из лучших, — уточнил его товарищ.

— Откуда вы знаете?

Каркарец рассмеялся, разинув беззубую зеленую пасть:

— Это же наш лейтенант! Мы имеем честь служить под его началом в двадцать шестом участке восточного округа Мегаполиса на Клондайке.

— Только вы не подумайте, что мы так говорим о нём, потому что он наш начальник, — поспешно вставил диноэрдец. — Он — один из лучших — это общее мнение.

— Ещё бы! — воскликнул его спутник. — В прошлом году его наградили орденом Почётного Легиона Полиции!

— Ну что ж, вам повезло с начальником, — кисло улыбнулась я. — Поздравляю…

Я повернулась и начала спускаться по ступеням широкой лестницы. На душе стало мутно. Хотелось немедленно улететь отсюда подальше, но что-то подсказывало, что сделать это мне не позволят. Словно в подтверждение моей догадки внизу, у нижних ступеней затормозил поли­цейский кар, из него выскочили двое парней в тёмно-синей форме и ре­шительно направились в мою сторону.

ХV