Помоги проекту - поделись книгой:
Рина рассмеялась, неожиданно сильно обрадовавшись этой мелочи.
– Спасибо, Альберт! Ты молодец!
Колеса тихо шуршали по волглым листьям. Крупные капли постепенно сменились крохотными, словно кто-то нажимал на тучу, как на здоровенный флакон духов, и оттуда летели мелкие брызги, сливавшиеся в туман. Все виды дождя атаковали брезентовую ткань курток, штанов и самодельных шапок, и вскоре она начала поддаваться, пропитываясь влагой и вызывая во всем теле дрожь.
– Надо найти какую-нибудь пещеру и разжечь костер! – попытался Альберт взять инициативу в свои руки. – У нас есть искродел!
– Сомневаюсь, что в округе полно годных пещер и сухих дров, – возразила Рина. – Мы скорее заблудимся и окончательно замерзнем, если сойдем с дороги. А еще зверья дикого полно развелось. До города осталось недалеко. Проще найти убежище там.
– Будем искать мертвый дом?
– Какой получится. Главное, чтобы внутри не было Собирашек.
Вскоре морось утихла настолько, что дорогу стало видно на десяток метров вперед, но едва она поднялась в гору, как велосипед выключил фонарик. Это могло означать только одно – Крестоль уже близко.
Ночь оставила от городка лишь несколько бледно-желтых пятнышек, едва различимых в темноте, но зато можно было не обходить его стороной, а проехать к Соленому озеру напрямую. Для Рины, ее больной ноги и уставшего тела это было настоящим спасением.
– Я думаю, почти все здешние Собирашки сейчас возле Ветродуя, – сказала она, чтобы подбодрить брата и себя заодно. – В городе должно быть безопасно. А даже если нет, в темноте нас не видно.
– Угу. – Альберт затравленно озирался по сторонам, выискивая в абрисах домов подозрительное движение.
Плотные ряды деревьев мешали разграничивать небо и землю. И все же, если приглядеться, в этой кальке мрака прорисовывались силуэты. Глаза, которые еще недавно слепил свет фонарика и влага, отражавшая этот свет, привыкали к его отсутствию, и мир переставал быть одномерным. А через пару улиц над крышами невысоких домов появилось оранжевое марево, и Рина попросила велосипед подъехать ближе.
– Зачем нам туда? – испугался Альберт. – Ты с ума сошла?! Нас могут увидеть!
– Мы не будем подъезжать совсем близко, – объяснила Рина. – Я просто хочу посмотреть, что это такое. Весь город стоит без света, а там он почему-то есть…
– Вот уж насколько я любопытней тебя, и то мне сейчас это не особо интересно! А вдруг это Собирашка, которая коллекционирует фонарики, а? Хоть одна должна была до такого додуматься!
– Если бы это была Собирашка, свет бы перемещался или как-то мерцал, но он горит ровно. Да и все Собирашки Крестоля маленькие. Ни одна не смогла бы создать такое свечение.
– Думаешь, это дом?
– Я на это очень надеюсь. – Рина зябко поежилась. – Я замерзла, ты наверняка тоже. Нам надо где-то согреться и переночевать. Мы не сможем развести костер из-за сырости и Собирашек, так что нам нужны живые дома.
– Но ты говорила, они опасны!
– Мне кажется, они не станут нас трогать. Нас двое обычных людей, чего не случалось ни разу за все двести лет проклятия. Уже один этот факт убедит остальных в том, что мы сумеем их освободить.
– Ну ладно, – буркнул Альберт и очень нехотя слез с велосипеда вслед за Риной, когда они остановились возле здания, увитого хмелем.
Дальше, за поворотом, улица выходила на ярко освещенный участок, где Рина очень надеялась отыскать дом, который каким-то чудом сумел уберечься от Собирашек, иначе с какой стати только в одном месте фонари остались нетронутыми? А если кто-то сумел отбиться, значит, не спит, и у него можно не только переночевать, но и разузнать много полезного.
Она скользнула в узкое междудомие, заросшее сухими лозами, и кое-как продралась через них к выходу на улицу, откуда можно было тайком изучить окружающее пространство.
Сквозь паутину хмеля стало видно, что вся улица освещена одним-единственным зданием – двухэтажным домом с кирпичным бело-красным цоколем, похожим на фартук бабули Наты, и деревянным верхом. Наверное, это была одна из старинных построек основателей города. Такие обычно укрепляли у фундамента, чтобы дождь и талые воды не размывали дубовые опоры, а верх оставляли прежним, чтобы подчеркнуть солидный возраст дома.
Главный – если не единственный – вход вел прямиком на улицу. Никаких тебе заборчиков и внутреннего двора, и никаких украшений на фасаде. Рина разглядела только пару витражных полукругов на чердаке, странно смотревшихся на фоне старого дерева. Но эта странность в доме была наименьшей из всех. Среди разгромленных и разграбленных соседей он выделялся не столько своей целостью, сколько тем, что был со всех сторон освещен фонарями и фонариками, отдельными лампочками и гирляндами. Словно праздничная скульптура в Светлый день, когда солнце на севере Хайзе почти не заходит за горизонт даже ночью.
Но этот дом не был бы таким ярким, если бы не другая диковинка – коллекция разнообразных зеркал, коими стены и крыша были облеплены со всех сторон, словно блестящими чешуйками разной величины. Причем среди них лишь малое количество оказалось настоящими зеркалами. Большую часть защитной «кольчуги» составляли металлические листы, сковородки, которые кто-то усердно натирал, чтобы придать им отражательные свойства, крышки от кастрюль, серебряные подносы и блюдца, стеклянные дверки буфетов и шкафов, покрытые с внутренней стороны чем-то серебристым – металлом, фольгой или напылением, тут Рина могла только гадать – и тоже превращенные в щиты от Собирашек. Зеркальные поверхности многократно усиливали свет фонарей, установленных наверняка для того, чтобы кудесники и во тьме ночной пугались своих отражений и избегали этого дома.
– Он точно не спит! – сказала Рина Альберту, который поднырнул под ее рукой, придерживавшей сухие и сильно шуршащие, несмотря на дождь, лозы. – Там можно заночевать, если договоримся с хозяевами.
– Ты уверена? В окнах свет не горит…
– Да это потому, что все светильники снаружи для защиты. – Рина прислушалась, присмотрелась к улице. – Кажется, тихо. Давай, бежим к дому!
Она выпуталась из сети хмеля, помогла освободиться велосипеду и побежала по мокрой брусчатке, прихрамывая, чтобы поберечь больную ногу. Альберт не отставал ни на шаг и умудрялся при этом так вертеть головой по сторонам, глядя куда угодно, только не перед собой, что лишь чудом не состряпал себе помидорный нос, грохнувшись по дороге.
Входная дверь встретила их срединной частью трельяжного зеркала – оно крепилось к деревянному полотну и закрывало вход почти целиком. Рина увидела свое испуганное отражение – чумазая хромая девочка с налипшими на щеки мокрыми волосами, бесформенным кулем на голове и в одежде, которая шла ей примерно так же, как швабре картофельный мешок. Альберт выглядел не лучше, и Рина то ли от нервов, то ли от того, что правда было невыносимо смешно, расхохоталась во весь голос.
– Эй! – дернул ее за рукав Альберт. – Нашла время!
– Добрый день! – сказала Рина зеркалу-двери, осторожно постучав. – Меня зовут Катрина Шегри, а это мой брат Альберт. Мы Семнадцатая и Восемнадцатый Виндеры, и мы нашли способ снять проклятие. Можем ли мы попросить у вас убежища на ночь?
Трельяжное зеркало зашевелилось. Видимо, его крепление каким-то образом мешало открыть дверь. Альберт снова стал вертеть головой по сторонам, словно бешеная птица, глядя то на вход, то на улицу позади них.
Наконец зеркало сдвинулось, но не целиком, а ровно настолько, чтобы внутрь могли протиснуться два тощих и желательно голых ребенка.
Рина не сразу осмелилась войти в темноту. Словно угадав ее мысли, одна из лампочек на солнечной зарядке сорвалась с крыши и спустилась вниз, осветив полумрак прихожей.
– Идем! – Рина потянула за собой оцепеневшего Альберта, который, кажется, всерьез раздумывал, не лучше ли провести эту ночь в компании Собирашек: от них хотя бы знаешь, чего ждать.
– Это потрясающе, что вы сумели сохранить дом в таких тяжелых условиях, – сказала Рина, оглядывая классический интерьер с обилием напольных ковров, хрустальных люстр, из коих, похоже, были выкручены все лампочки, и резной деревянной мебели. – Ваш город совсем небольшой, но в нем было столько Собирашек, что выстоять против них – это просто чудо какое-то. Спасибо большое, что впустили нас! Нам очень нужно обсохнуть и поспать, чтобы отправиться дальше. Мы промокли, а ночами холодно. Завтра утром пойдем к озеру, чтобы освободить человека, который расколдует Собирашек. После этого станет относительно безопасно и можно будет снять проклятие со всех остальных людей.
Вы не подскажете нам, как перебраться на островок посреди озера? Тут же есть лодочные сараи? Или, может, работает какой-нибудь паром до сих пор? Или оно обмелело настолько, что реально и вброд перейти? В крайнем случае, конечно, попробуем плот связать из каких-нибудь бревен. Нам сейчас пригодился бы любой совет.
Рина, наконец, замолчала, давая хозяину возможность ответить, но то ли вопросов оказалось слишком много, то ли ответов у него не было, лампочка, зависшая в воздухе посреди комнаты, не шевельнулась.
«Похоже, новости его шокировали», – подумала Рина.
– Как вас зовут? – спросил Альберт спустя полминуты неловкого молчания.
Лампочка осторожно опустилась на рассохшийся от времени деревянный пол. Свет про явил толстый слой пыли, на котором подлетевшая кисточка – самая обычная кисточка для рисования – прочертила глянцевые бороздки скрытого под пылью лака, и из них сложились корявые разновеликие слова:
«Здарова я Миколашка подите в гостиную там камин обсохнити».
Рина и Альберт недоуменно переглянулись, но тут лампочка снова поднялась и повела их в комнату, где возле большого стола напротив камина стояли полукругом три дивана с расползшимися от времени накидками.
Лампочка легла в этот раз на стол, и вновь слой пыли оказался виден, и на нем кисточка вывела:
«Притащите дров снаружи я все стопил тута мебель ломать не буду хозяйва заругаюца».
– А вы тут один? – спросила Рина, оглядываясь по сторонам. – Или хозяева тоже дома?
Лампочка переехала на пол, и кисть завозилась в пыли на ковре.
«Я один хозяйва в путешествии а мамака на ночь ушла в санаторий полы мыть».
– Миколашка, так ты ребенок, да? – оживился Альберт. – Сколько тебе лет было, когда ты стал домом?
Вместо ответа на пол рядом с лампочкой шлепнулась перчатка, потом поднялась и шлепнулась снова, взметнув облачко пыли, но в этот раз два пальца у нее были загнуты. Проще было бы написать цифру, но, видно, Миколашке казалось куда веселее или просто привычнее показывать на пальцах.
– Восемь лет! – ахнула Рина. – Тебе всего восемь лет, и ты тут столько времени один да еще и умудрился дом сохранить?
Лампочка переместилась левее, и кисточка вновь принялась за работу, рисуя кривые буквы.
«Ежли дом разворуют где мы с мамакой жыть будем и работать? А грязно тут не патаму што я бардашный это я нарошно не убираю хозяйва приедут и им работники будут нужны для уборки а так еще выгонют нас с мамакой».
– С ума сойти, – выдохнула Рина, сев и почти до пола провалившись в скрипучий диван с проржавелыми пружинами. – Из всего города остался целым единственный дом, а в нем – ребенок! Да еще и один-одинешенек!
– А что ты так удивляешься? – нахмурился Альберт. – Мы вообще-то тоже не особо взрослые, но выживаем как-то. Миколашка, а где все остальные работники? Дворецкий там, кухарка. Они спят?
– Скорее всего, его мама и есть кухарка, – ответила за Миколашку Рина. – Это не такой большой дом, чтобы тут был дворецкий и куча другой прислуги. Наверняка здесь только наемные работники, которые приходят на пару часов в день. Маму Миколашки, должно быть, попросили присмотреть за домом, пока хозяева в отъезде, а она ночами подрабатывает в санатории на берегу озера. Поэтому в ночь проклятия Миколашка в доме остался один.
«Да, – согласился тот, – я и один упрявляюся харошо».
– Это, по-моему, не самое умное решение – оставлять ребенка стеречь дом ночью одного, – сказал Альберт. – Но ты молодчина, братец, отлично справился!
– И не говори! – поддержала Рина. – Миколашка, а давно ты видел кудесников? В смысле, эти штуковины, которые грабят дома?
«Дня три не видать». – Цифра снова была отпечатана с помощью перчатки с двумя загнутыми пальцами.
– Отлично! Идем за дровами, Альберт!
Им удалось найти немного сухих веток под козырьком разрушенного дома и принести пару отломанных от пристроек дверей, а еще того самого хмеля для растопки. Альберт прогнал Рину от камина и занялся им сам с помощью Миколашки, вселившегося в искродел, а Рине велено было готовить ужин, то есть раскладывать на протертом столе открытые банки с консервами.
В плошках под скатами крыш собралась дождевая вода, которую вскипятили. Из части сделали бульон для ухи, другую выпили вместо чая. Пока ужинали, рассказали Миколашке все, что могли, о снятии проклятия.
– Но тебе лучше не освобождаться раньше времени, – предупредила его Рина. – Подожди немного, пока мы разберемся с кудесниками, иначе можешь стать их добычей.
Но Миколашка и без того не спешил становиться человеком.
«Я в таком виде ловчее управляюсь, – объяснил он. – Если кто человеком станет и грабить придет я отобьюся а так я маленький не уберегу дом только у нас целый точно грабить придут а хозяйва еще нескоро приедут даже когда человеками станут опять а мне еще мамаку надо в обиду не дать. – Кисточка замерла ненадолго, а потом вывела сокровенное: – Если хозяйва не приедут это будет наш с мамакой дом».
Но на всякий случай Миколашка попросил оставить ему записку, чтобы, превратившись обратно в человека, он мог вспомнить, что с ним произошло.
Потом Рина и Альберт развесили у очага мокрую одежду и другие вещи, завернулись в старые шерстяные одеяла, которые Миколашке каким-то чудом удалось спасти даже от моли, и уснули под шелест дождя за окном.
Глава 3. Плавучая скамья
Было позднее утро, когда Рина разлепила сонные глаза и выбралась из шерстяного кокона. Она чувствовала себя так, будто на ней всю ночь боролось стадо Собирашек. Мышцы болели даже там, где Рина и не предполагала их существования, а нога противно заныла, стоило шевельнуть ею под одеялом. Рина пощупала ступню. Горячей она не была, и странное лекарство, предложенное вчера Миколашкой, неплохо подсушило порез – жить можно.
Рина села на продавленном диване и хмуро посмотрела на шерстяной куль по соседству, где спал Альберт. Настроение было хмурым, как вчерашний вечер. Спасать мир решительно не хотелось. И уже не выходило подбодрить себя мыслью о том, что победа совсем близко. Рина не знала, сколько времени у них уйдет даже на то, чтобы расколдовать кудесников, а после них ждало еще целое уснувшее королевство. И, честно говоря, не было никаких гарантий на успех. Никто не мог обещать ей, что в конце все будет хорошо, что старания и страдания окупятся и каждая пролитая слезинка и капелька крови наполнят победный кубок, а не прольются мимо. Но Рина знала, что из попытки еще может выйти толк, а из бездействия – точно нет. Поэтому, шумно вздохнув, она поднялась с постели у камина, заботливо подтопленного хозяином, и поворошила гнездо Альберта. Оттуда послышалась невразумительная ругань вроде той, какую Рина слышала наутро после ночи звездопадов, когда они засиживались почти до рассвета, а потом Альберт никак не мог проснуться. Мама ласково называла его ранней пташкой, а Рина просто петухом – они обычно такие же рыжие и так же противно горланят, будя всех подряд.
– Вставай, нам пора спасать родителей! – громко сказала Рина, не сумев растормошить брата с первой попытки.
Альберт тут же вскочил, в панике замахал руками, стаскивая с себя одеяло, в которое закутался с головой, посмотрел осоловело на Рину, на пыльный дом. Глаза брата постепенно обретали новую реальность, и эта реальность, повиснув на уголках его губ, потянула их вниз. Из сердитого и сонного Альберт вмиг сделался разбитым и несчастным.
Пока он просыпался окончательно и умывался из ковшика, Рина открыла банку ананасов в собственном соку, подумав, что на завтрак должно быть непременно сладкое: это поднимет им настроение. Ананасы, за двести лет сохранившие не только сладость, но и кислоту, заставили щипать все ранки – то ли Рина случайно прикусывала щеки изнутри от переживаний, то ли это были крохотные язвочки.
Завтракали в полной тишине, готовясь к тяжелому дню и раздумывая, как будут добираться до искусственного островка посреди озера и отбиваться от Собирашек, если они тут все-таки остались. Для этого Рина еще вчера с большим трудом уговорила Миколашку одолжить им пару маленьких зеркал из его коллекции.
– Хотя бы дождь перестал, – постаралась она привнести в утро чуточку энтузиазма.
– Угу, – кивнул угрюмый нахохлившийся Альберт.
За окнами стоял густой туман, и Рина пока не могла определить – хорошо это или плохо. Велосипед, привезший их в Крестоль, куда-то делся еще вчера. В дом он даже не заехал, только сбросил с себя корзину и мешок и скрылся из виду, как только они вошли. Рина предположила, что он отправился изучить город, пока темно, посмотреть выход к озеру и наличие каких-нибудь средств переправы. Не мог же он просто бросить их и уехать восвояси. Или мог?
«Странное дело, – думала про себя Рина. – Теперь, когда мы так близки к цели и даже знаем, что нужно делать, почему-то не прибавляется сил. Должно же появиться какое-нибудь второе дыхание?»
– Велик приехал! – внезапно подпрыгнул Альберт, указывая только что облизанным пальцем в окно. – Я так и думал, что он лазурный! Королевский же!
– Не пугай так! – Выдернутая из размышлений Рина почувствовала, как не сразу опустились вставшие дыбом волосы. – И он больше синий, чем лазурный.
Миколашка открыл входную дверь, и велосипед вкатился в гостиную, оставляя на пыльном полу с россыпью следов и остаточных надписей темные полосы от влажных колес. Пахнуло прохладой и сыростью, и к этому запаху примешался сладковатый гнилостный душок, как будто велосипед проехал по застоялой воде, в которой долгое время лежали картофельные очистки. Что-то такое бабушка Ната готовила в качестве подкормки для смородины, кажется.
– Доброе утро! – сказала Рина, еле-еле найдя в себе силы вежливо улыбнуться. – Вы, наверное, исследовали город, пока мы спали? Там есть переправа?
Раздался короткий высокий гудок, и Рина поняла его как «да». Этот велосипед предпочитал использовать для общения все музыкальные возможности своего клаксона, так что приходилось понимать его не по количеству гудков, а по тональностям. Он не стал играть с ними в буквенную угадайку, и его имени брат и сестра до сих пор не знали.
– Отлично!
– А Собирашки? – опасливо спросил Альберт.
В этом вопросе велосипед, наверное, не был уверен, так что издал два гудка – повыше и пониже.
Брат пошарил по карманам, проверяя, на месте ли драгоценное зеркальце.
– Миколашка, мы пойдем! – сказала Рина хозяину дома. – Спасибо тебе за приют и заботу! Я оставила записку на столе. Переложи ее туда, где увидишь в первую очередь, если решишь проснуться.
«Не помрите там», – написал он вместо прощания в коридорной пыли у входа.
– Не сомневайся уж, – отмахнулся Альберт.
Велосипед вез их к озеру проверенной безопасной дорогой. По крайне мере, так поняла его действия Рина. Она с первых дней в проклятом мире привыкла подключать фантазию и додумывать, что и как вещи могли бы ей сказать, поэтому в ее голове один-единственный сигнал превратился в целый монолог.
Солнце немного разбавило туман, и весь он испуганно сбился в самом безопасном для себя месте – у воды, так что, когда троица добралась до западной окраины города, то не сразу увидела чашу озера с белыми от высохшей соли боками. Впрочем, после дождя она выглядела совсем не белой, а грязновато-серой. Вода в озере словно бы делилась на лужицы разных оттенков. Местами она была будто кофе с молоком, местами ржавая, где-то почти желтая.
– Фу-у-у, ну и вонь от этой жижи! – поморщился Альберт. – Мало того, что она такого цвета, будто в нее стадо коров помочилось, так еще и воняет, как будто эти коровы тухли тут последние двести лет. Нам же не придется переходить это озеро вброд, да?
Рина содрогнулась от гадкой метафоры, гнилая картошка в этом плане нравилась ей куда больше.
– Я даже не знаю, какая тут глубина, – сказала она, озираясь в поисках палки или ветки. – Вода слишком мутная. Там какая-то лечебная глина или грязь на дне. Она может быть очень вязкой.
Берег озера, словно пчелы ведро в жаркий день, облепили деревянные пляжные зонтики – почти все целые, несмотря на старость, но это было не удивительно. В общественных местах использовали кудесничьи материалы, чтобы дороги, здания и места отдыха служили Хайзе долгие годы.
Поделиться книгой: