Под спудом тайны

– Да?.. Все еще в девицах?

– Пережив утрату жениха, так и не вступила в новые отношения. Видно, это была настоящая любовь.

– Помню, мичман Головнин к ней сватался. Погиб в море, бедняга… Ей сейчас, поди, уже за сорок.

– Точно сказать не могу, где-то так.

Хитрово-Квашнин кивнул и с прищуром взглянул на широкоплечего поручика.

– Филипп Елизарыч, раньше или позже, но без этого не обойтись… У вас были какие-нибудь недоразумения с Сирро?

– Правильно сделали, что спросили, расследование есть расследование, – сказал Аблов, чуть улыбнувшись. – Недоразумений с французом не возникало, и знаете почему?.. Потому, что у меня с ним не было никаких отношений. Что он мне?.. Театров я не завожу, к познаниям языков равнодушен, ни к чему мне и его уроки танцев.

– Что ж, логично… Однако задам еще один вопрос. Где вы были вчера около восьми утра?

– С лакеем Васькой на берегу Самовца. Люблю, знаете, поутру рыбу удить.

Штабс-ротмистр заметил, как к прогалине, держа во рту сигару, приближается худощавый человек средних лет в двубортном сюртуке со стояче-отложным воротником, жилете, панталонах и полуботинках. На его голове элегантно сидела охотничья шляпа с двумя перьями дятла. Он помахивал на ходу тростью, впереди него, наспех обнюхивая землю, сновал каштаново-белый спаниэль.

– Кто это, по-вашему? Никак не разберу… Карицкий?.. Чернов? Или кто-то из Болотовых?

– Легок на помине!.. Вельяминов собственной персоной!

Хитрово-Квашнин с любопытством взглянул на Аблова.

– Вижу, он вам явно не нравится.

– Юлить не стану, не нравится. Не по нутру мне, простому русскому помещику, эта его любовь к англичанам. Курит сигары, вставляет в разговор английские словечки, едва ли не каждое утро овсянка на столе. Тьфу!.. Да и земельный конфликт у нас с ним не улажен.

В голове у Хитрово-Квашнина всплыла остроумная эпиграмма Сирро на Вельяминова: «Звать его Роман, отчество – Иваныч, а по мне, так Англоман Великобританыч».

Через минуту один из самых состоятельных помещиков уезда вышел на поляну и, сняв шляпу, поприветствовал всех легким полупоклоном. Выразительное лицо коллежского асессора с карими глазами и тонким носом с небольшой горбинкой сначала обратилось в сторону штаб-лекаря, а затем штабс-ротмистра.

– Рад новой встрече, Осип Петрович, – прозвучал мягкий баритон. – Евстигней Харитоныч, it’s ages since last we met! Сколько лет, сколько зим!.. Мы не виделись с тех самых пор, когда я был в наших краях уездным судьей, а вы – капитаном-исправником! Вот, наконец, и представился случай, правда, не совсем подходящий. – Он вынул сигару изо рта, подошел к месту преступления и оглядел его с печальным видом. – И кто же на беднягу посмел поднять руку? Зачем? С какой стати?.. Ведь, в сущности, это был совершенно безобидный человек, а harmless person.

Иванов угодливо улыбнулся богатому землевладельцу.

– Временное отделение нижнего земского суда за тем и послано сюда, Роман Иваныч, чтобы разобраться с убийс…

Громкий собачий визг оборвал его речь на полуслове. Пес, коему он нечаянно отдавил лапу, в отместку вцепился зубами в голенище ялового сапога.

– А-а-а, ногу мне прокусила, чертова шавка! – взвыл от боли Иванов, запрыгав на одной ноге.

– Джек, фу! – замахал руками Вельяминов. – Come! Ко мне!

Спаниэль отскочил от обидчика, пару раз тявкнул на него и послушно сел возле хозяина.

– Good boy! – похвалил тот и бросил недовольный взгляд на поручика. – А вы, сударь, тоже хороши! Смотреть надо, куда cтупаете!.. Пес у меня умный, а вы на него сапожищем! Смотрите! Джек, sit! – Животное послушно село. – Dawn! – Пес улегся. – Bark!

Спаниэль вскочил и залаял на поручика с новой силой.

– Каково! – воскликнул Вельяминов и, погладив голову собаке, повернулся к штаб-лекарю. – Осип Петрович, будьте так любезны, уделите внимание укушенной ноге заседателя.

Хитрово-Квашнин перебросился взглядом с Абловым и, встав перед бывшим уездным судьей, ровным голосом произнес:

– Роман Иваныч, позвольте взглянуть на вашу трость.

– Что? – переспросил Вельяминов. – Трость?.. Пожалуйста.

– Хм-м, – пробормотал штабс-ротмистр, изучив наконечник. – Возьмите ее обратно… Скажите, вы носите с собой карманный нож?

– Да, вот он…Постойте, уж не подозреваете ли меня?.. Если так, то совершенно напрасно!.. Во-первых, убийство случилось ранним утром, а мы с супругой поздние пташки, во-вторых…

– Увы, Роман Иваныч, под подозрением каждый местный дворянин и каждая дворянка.

– Ну, надо же!

– Ваш? – Хитрово-Квашнин извлек окурок из кармана. – Лежал возле трупа.

Вельяминов даже бровью не повел.

– Это ни о чем не говорит, в роще полно окурков от моих сигар! Все просто.

Зацепин подступил к бывшему уездному судье и с подозрением взглянул ему прямо в глаза.

– Полно окурков, говорите…

– Что?.. Что такое? Я часто прогуливаюсь здесь.

Поручик отступил на шаг, но на его лице читалось абсолютное недоверие. Он подозревал богача и делал это открыто. Тот смерил его взглядом и повернулся к Хитрово-Квашнину.

– Что там со следами от трости, Евстигней Харитоныч? Выяснили?

– Склоняюсь к мысли, что отметины здесь оставила не трость, а заостренная палка, которой Сирро разгребал листья и траву. Вон она лежит, на месте преступления.

– Ну, вот!.. А как насчет ножа?

Расследователь поманил к себе штаб-лекаря, и оба внимательно осмотрели короткий клинок.

– Что скажете, Осип Петрович?

– Определенная схожесть есть, – признал Вайнгарт. – Но чтобы назвать складной карманный нож Романа Иваныча орудием убийства, этого недостаточно.

Вельяминов многозначительно посмотрел на Зацепина и картинно покачал головой.

– Одна-а-ко!.. Кстати, о временном отделении суда. Приглашаю вас всех, господа,расположиться на время следствия в моем Приюте. Имею право, мертвое тело, как видите, лежит не на моей земле. Гостевой флигель к вашим услугам. Welcome!.. Филипп Елизарыч, – обратился он к Аблову, собравшемуся уходить. – У меня в имении организуется небольшой обед. Приглашаю и вас принять в нем участие. Без церемоний и перемены платья. Право, довольно нам дуться друг на друга!

ГЛАВА 3

Вельяминовское имение располагалось к юго-западу от Нижней Абловки, в менее, чем полуверсте от рощи. Господский дом представлял собой крытое железом одноэтажное каменное строение с мезонином. Под тремя окнами последнего красовался классический портик с четырьмя колоннами и балюстрадой из небольших фигурных столбиков. По обе стороны от особняка возвышались два крытых тесом деревянных флигеля.

На парадном крыльце в окружении лакеев и служанок стояла привлекательная женщина. Среднего роста, стройная, светловолосая с большими карими глазами в обрамлении длинных ресниц и тонким чуть вздернутым носиком, она держала за руку девочку лет пяти-шести, уменьшенную копию самой себя. Мать была одета в бежевое шелковое платье с высокой, под грудь, талией, дочка – в голубое платьице и панталоны, сплошь украшенные узорами и вышивкой.

«Анфия Вельяминова в самом деле хороша», – подумал Хитрово-Квашнин. – Чудо, как хороша!»

Он отметил, что такого же мнения придерживались и Соколовский с Абловым.

– Папа, ты принес мне цветочки? – стесняясь приезжих, пролепетала девочка.

– Принес, мое солнышко! – улыбнулся Вельяминов, доставая из кармана букетик васильков. – Как и обещал, луговые… Феечка, голобушка, твой наказ исполнен, – повернулся он к супруге. – Господа любезно согласились на время проведения следствия пожить в нашем имении. Их всех ты более или менее знаешь, кроме одного. Знакомься, Евстигней Харитоныч Хитрово-Квашнин, наш бывший капитан-исправник, владелец имения в юго-западной части уезда.

– Очень приятно, – раздался бархатистый, несколько грудной голос. – Наслышана о ваших расследованиях в Отраде и Петродаре, Евстигней Харитоныч. У вас настоящий талант!.. Что ж, прошу в наши хоромы, господа. С дороги следует немного отдохнуть, выпить прохладительных напитков. Затем мы переместимся в парк. Роман Иваныч был так уверен, что вы станете нашими гостями, что я приказала накрыть столы на свежем воздухе и приготовить барашка на вертеле. Увы, грустный повод привел вас в наши места. Хочу заверить, что гибель Сирро для здешних дворян – огромная, невосполнимая утрата.

Передав дочку гувернантке, она сделала рукой приглашающий жест.

– Как здоровье, Тихон? – спросил штаб-лекарь, проходя мимо высокого пожилого слуги с вытянутым худым лицом и полуседыми кустистыми бровями.

– Скриплю помаленьку, Осип Петрович, – осклабился тот.

– Дай-то Бог!

Хозяева провели гостей по парадным комнатам, обтянутым штофом в тон с обивкой мебели. Интерьер особняка ясно говорил о том, что у Вельяминовых имелся достаток. С потолка бального зала свисала большая хрустальная люстра, простенки гостиной, cтоловой и библиотеки были облагорожены большими зеркалами с подзеркальниками, заставленными разного рода безделушками. По углам со стеклянных тумб входящим улыбались бронзовые купидоны, стены украшали позолоченные канделябры, столы с мраморными накладками – фигурные жирандоли.

«Подобное изящество встретишь только в Отраде у Извольских», подумалось Хитрово-Квашнину.

В кабинете англомана царил примерный порядок. Пол был застлан шотландским шерстяным ковром, на стенах висели гравюры Уильяма Хогарта, часть стола занимал сервиз из тонкого английского фаянса. Полку одного из книжных шкафов отягощали тома Даниэля Дэфо, Вальтера Скотта, Анны Рэдклифф и других сочинителей Великобритании в оригинале.

«Из русского здесь, пожалуй, только портрет жены да карта Российской империи», усмехнулся про себя штабс-ротмистр.

– А вот этот английский рожок мне подарил лорд Борнмут в Санкт-Петербурге, – отметил не без доли гордости хозяин, указывая на музыкальный инструмент, покоившийся на секретере. – Нас познакомили в Английском клубе. Любопытно, что в тот вечер среди его посетителей были баснописец Крылов и поэт Пушкин. Первый прочитал одну из своих басен, «Волк и кукушка», кажется, а Пушкин – отрывок из «Евгения Онегина»… Вот это:

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцелуй любви мила;

Глаза, как небо, голубые,

Движенья, голос, легкий стан…

Очаровательные стишки! Надо отдать Александру Сергеичу должное. Но поэзия лорда Байрона, на мой взгляд, глубже, ярче, трогательней…

– Сравнивать поэтов и их творчество бессмысленно, – заметил Хитрово-Квашнин. – Оба гениальны, у обоих прекрасные стихи!

– Не забудьте только, что Пушкин в молодые годы боготворил Байрона, ничуть не стесняясь подражать ему. Но не будем спорить об этом… В тот вечер мы с Борнмутом поговорили об Англии, вспомнили ее писателей и выдающихся деятелей, таких, как Дэниэль Дефо и адмирал Нельсон. Сыграли на бильярде, засели за карты. За карточным столом, между прочим, лорд признал, что у меня превосходный английский.

Он вытер платком губы, поднес к ним рожок и продудел незамысловатую мелодию.

– Замечательная вещь, не правда ли? Что-то пастушье, пасторальное слышится в мягком и густом звучании. Оно извлекается, благодаря длинному корпусу английского рожка… А вот здесь сигары, доставляют их мне из Москвы, из Английского клуба!

На секретере лежало несколько бумажных коробок с красочными изображениями. Вельяминов открыл одну из них с названием «Кабаньяс и Карвахаль, взял сигару и поднес ее к носу.

– What a fragrance! Какой аромат!.. Просто чудо!

– Можно взглянуть на сигары? – произнес Зацепин, позабывший про свои подозрения к хозяину имения. – Так и хочется понюхать их!

– Пожалуйста, берите в руки!.. Каково?.. Это ж восторг, умиление!..

– Довольно томить наших гостей, дорогой, – вмешалась Анфия Саввишна, коснувшись руки супруга. – Они устали с дороги, им надо освежиться. Пройдем в диванную, господа.

Усадив гостей в просторной комнате на заваленные подушками диваны, сами хозяева опустились на стулья с высокими резными спинками. В комнату вошли два лакея с подносами. Кто-то из дворян протянул руку к стакану с узваром, кто-то к кружке с ледяным квасом, штабс-ротмистр и штаб-лекарь с удовольствием испили прохладного лимонада. Когда все удовлетворили жажду и немного поговорили о ничего не значащих вещях, в диванную вошел слуга в безупречной сиреневой ливрее и провозгласил сакраментальное:

– Кушать подано!

– На выход, господа, на выход! – оживился Вельяминов, потирая руки. – Ручаюсь, вид пищи на свежем воздухе разожжет аппетит у каждого!

– Только не у Иванова, – ухмыльнулся Зацепин, кивая на старшего заседателя.

Маявшийся с похмелья поручик нахмурился и бросил на него взгляд исподлобья.

– Помолчал бы, ерник!

Грузно поднявшись с дивана, штаб-лекарь оправил свой чистенький мундир и, многозначительно подняв указательный палец, изрек:

– Еда, даже самая незамысловатая, всегда вкусней вне стен дома. И тому есть объяснение…

– Да что там объяснять, Осип Петрович? На воздухе и краюха черствого хлеба с чаем настоящее лакомство! – махнул рукой секретарь Соболевский, встав на ноги.

– Мой аппетит, увы, возбудить будет крайне сложно, – вздохнула хозяйка, беря под руку супруга. – Кончина учителя танцев была так внезапна, так необъяснима, что мне посейчас не до еды и не до лакомств… Извините, господа, все к вилкам да ложкам, а я о своем, о грустном.

Большой стол был накрыт в ближней части парка за господским домом, где росли липы. На нем стояли тарелки с салатами и винегретом, блюда с жаренным на вертеле барашком, дичью, запеченной в сметане рыбой, графины и бутылки. Когда приглашенные, осенив себя крестным знамением, расселись по местам, слово взял Вельяминов:

– В виду того, что это не званый обед, а что-то вроде пикника, сиречь трапезы на природе, то еда и напитки поданы все вдруг. Посему и тост за здоровье государя-императора, который обычно звучит после третьей перемены блюд, произнесу сейчас же. Это будут стихи, которые запали мне в душу:

О, Николай, народов победитель,

Ты имя оправдал свое! Ты победил!

Ты, Господом воздвигнутый воитель,