Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну Вооова! — Лариса спрятала лицо в ладони.
«Ну вот ее уже, кажется, и не парит та фигня с мудаком-соседом, — подумал я. — Это хорошо. Ей в школе, конечно, припомнят, но под ворохом новых впечатлений это будет не так болезненно». Переодетая в джинсы и мою клетчатую рубашку сестра визуально отлично вписывалась в эту компанию, даже не скажешь, что час назад она была одета в короткую юбку с олимпийкой, а в волосы были вплетены шнурки от ботинок.
— Это такие странные взрослые, — снова прошептала мне на ухо Лариса. — Я таких раньше не видела.
— Мир велик и разнообразен, — философски заметил я.
Потом наши неспешные посиделки на кухне закончились, потому что начали собираться зрители. Дверной звонок трезвонил практически без перерывов, гора обуви в прихожей становилась все выше. И когда я в следующий раз зашел на кухню, моя сеструха уже не сидела, сжавшись в скромный комочек в углу дивана, а горячо спорила с одним из патлатых музыкантов «Папоротника». Что-то про скрытые смыслы «Мастера и Маргариты».
— И снова здравствуйте, — Сэнсей занял свое место в центре студии на стуле с высокой спинкой. Погладил нежно свою гитару. Оглядел сидящих на полу зрителей. Подмигнул мне. Я стоял позади всех у стены, готовый, в случае чего, открыть дверь и впустить опоздавших. — Эх, любимая моя новокиневская публика, вот уж не гадал, что так скоро увижу вас снова. И чрезвычайно рад такой оказии.
Публика радостно зашушукалась. Сэнсэй провел пальцами по струнам, потом зажал гриф и широко улыбнулся.
— Но несмотря на то, что с последней нашей встречи прошло совсем немного времени, я свято чту свои принципы, что на каждом моем концерте должна быть как минимум одна новая байка и хотя бы одна новая песня. В этот раз я ехал к вам в некотором смятении. Представляете, мы грузимся в поезд, и я понимаю, что за целый месяц с нами не произошло ничего особенного, чем можно было бы похвастаться. Немыслимо! Но судьба была к нам благосклонна. Бог поездов услышал мои молитвы, и теперь мне снова есть, что вам рассказать.
В этот момент раздался звонок в дверь и я метнулся в прихожую, чтобы впустить гостей до того, как они начнут трезвонить снова. Опоздавшими оказались Люся и Ася. Все, теперь в сборе были все, кто получил билеты. И вроде частные приглашенные хозяином студии и Сэнсэем — тоже. Можно было расслабиться и слушать музыку. Ну и следить за порядком чуть-чуть, все-таки это я сие мероприятие устроил. Я подождал, пока девчонки стряхнут с воротников подтаявший снег и, сдавленно хихикая закинут свои сапоги в кучу других-прочих, и мы вместе пошли в «зрительный зал» и устроились возле стены.
— … и тогда девушка гордо встала и заявила, что потребует у проводницы немедленно переселить ее на новое место, потому что это не-вы-но-си-мо! — рассказывал Сэнсэей. — Так воооот… Теперь вы понимаете, почему я сначала рассказал вам про проводницу, да?
Публика дружно рассмеялась и захлопала.
— Но женщина была кремень! — очки Сэнсэя сверкнули. — Настоящая богатырша, дочь сурового севера. Она с каменным лицом выслушала требования вздорной пассажирки, сдержанно кивнула и сказала: «Постель только собирайте свою, новый комплект я вам не дам». В гробовом молчании капризная пассажирка скомкала белье и в обнимку с этим тюком, со спортивной сумкой на плече, маленькой сумочкой и большой шубой гордо удалилась за проводницей. Мы выдохнули всем вагоном, я снова взял гитару. Проводница вернулась и села на краешек полки. «Да вы пойте, ребята, все нормально!» — говорит. А у самой лицо такое одухотворенное… Будто у нее в голове есть особое тайное знание. Я пел «Босиком по туману», а сам не мог отделаться от мысли, что история-то на самом деле еще не закончилась. А спрашивать не хочется, чтобы интригу не разрушать.
Сэнсэй сделал паузу, взял с соседней табуретки высокий стакан с водой, отпил.
— В общем, сидим мы спокойно, поем, байки травим… — продолжил он. — И тут снова появляется та девушка. С тюком постельного белья, спортивной сумкой, сумочкой и шубой. И с непередаваемым выражением лица начинает снова заправлять постель на своей полке.
Сэнсэй замолчал. И публика тоже молчала, затаив дыхание.
— Ну так воооот, — Сэнсэй сделал серьезное лицо. — Она заправляет постель, ни на кого не глядя, значит, а я смотрю на проводницу. И понимаю, что она ждала именно этой развязки. И все хранят гробовое молчание. И тут проводница говорит: «Девушка, вы же поменяли билет, что вы делаете в моем вагоне?»
Тут публику прорывает, и все начинают смеяться. Похоже, я какой-то важный кусочек пазла этой истории пропустил.
— В общем, вы уже все поняли, да? — перекрикивая общий хохот, сказал Сэнсэй. — И меня так впечатлила и порадовала эта замечательная история, что новая песня появилась сама собой. Я написал ее той же ночью в поезде, когда все легли спать. А потом мы с ребятами немного порепетировали… В общем, судьба против того, чтобы я нарушал свои же принципы. Скажу даже больше. Вы будете первыми, кто услышит новую песню.
Зрители захлопали, а музыканты начали играть. В новой песне было что-то балкано-цыганское.
К третьему куплету публика подхватила припев, принялась притопывать и прихлопывать. А до меня, кажется, дошло, что было в первой части истории. Сэнсэй обмолвился, что из их вагона как-то сложно и заморочено переселяли цыганский табор, но в подробности не вдавался. И если сложить вместе эти два кусочка, то несложно догадаться, куда именно проводница отвела вредную пассажирку.
Я поискал глазами Ларису. Она радостно улыбалась и подпевала, сидела в самом первом ряду в обнимку с Бельфегором. Пока довольно невинно, скорее от переизбытка чувств, которые этих двоих переполняли от концерта.
Выдох.
Все получилось. Можно считать это маленькой победой. Концерт идет штатно и без накладок, зрители довольны. Музыканты провели развеселое пре-пати и намерены продолжать задорно проводить время. Гонорар Сэнсэя вполне устроил, а я вышел в крохотный, но плюс.
Маленькие концерты — неплохая тренировка на самом деле. Ты без всяких нервяков можешь отследить, как и что работает, какие вещи нужно учесть, где подстелить соломки в случае чего. Но много на этом не заработаешь. Да, это очень мило и очень уютно. Это очень неплохая штука как бонус для своих. Но это слезки по деньгам. Я на рынке больше заработаю, если отпочкуюсь от Джамили и займусь самостоятельной реализацией товара. Но делать мне этого совершенно не хотелось. Значит через какое-то время нужно будет осваивать площадки обширнее… Больше зрителей — больше денег. Шире известность, а значит можно будет осваивать пассивный доход, в смысле — продажу кассет через ларьки звукозаписи.
— Вов, можно тебя? — потормошил меня за плечо Жан, когда Сэнсэй объявил десятиминутный перерыв. — Ты ведь можешь мне устроить интервью с Сэнсэем?
— Не понял, — нахмурился я. — Вот же он, давно бы сам подошел…
— Я подходил, — замялся Жан. — Но он сослался, что это ты его распорядитель, и если разрешишь…
— Ха, неожиданно, — хохотнул я. — Ну раз такое дело, то конечно. Пойдем, я тебя представлю.
— Понимаешь, какое дело, он очень редко соглашается общаться с прессой, и если у меня получится взять у него интервью для «Молодежной правды», то…
— Да понял я, не тараторь, — я похлопал молодого журналиста по плечу. — Возьмешь интервью — будешь весь в шоколаде, потому как это же других он отшил. Пойдем, я тебя познакомлю.
Я ухватил Жана на буксир и протолкался сквозь окруживших Сэнсэя зрителей.
— Сэнсэй, хочу тебя с одним человеком познакомить… — сказал я. — Сэнсэй, это Жан, мой хороший друг и отличный журналист.
— Журналист… — задумчиво проговорил Сэнсэй. — Эх, друг мой Велиал, ты прямо-таки хочешь бросить меня в терновый куст, да?
— Судя по твоему лицу, твое общение с прессой — это еще одна из восхитительных историй, да? — усмехнулся я.
— Ах, если бы… — грустно усмехнулся Сэнсэй и снова посмотрел на Жана. Прохладно так, без приязни.
— Сэнсэй, я клянусь, что без вашего одобрения материал не отправится не только в печать, но даже на стол редактора! — горячо заверил Жан.
— Забей, — отмахнулся Сэнсэй. — Велиал ручается, я ему верю.
— Когда мы можем поговорить? — жадно спросил Жан, и глаза его азартно заблестели.
— После концерта… — начал Сэнсэй, потом помотал головой. — Нет, завтра. Велиал знает, где я остановился. Спросишь у него адрес. Приходи туда к двум часам.
Жан посмотрел на меня. Я кивнул.
Но любопытство взыграло прямо-таки. Надо же, на лице Сэнсэя появились какие-то неожиданные для его обычно меланхолично-жизнерадостного настроения эмоции. Горечь, боль, обида… Кто-то его раскритиковал в газете? Надо будет насесть на него попозже и расспросить в подробностях. Драматическая история какая-то кроется за всем этим, не иначе.
Концерт продолжился. В этой части Сэнсей был лиричен, рассказывал романтические истории про девушек и гастроли. Пел протяжные грустные песни. Я пошептался с Шутихиным-старшим, тот дал добро, и мы с Евой расставили по студии заранее припасенные свечи и выключили верхний свет.
Тут я обратил внимание, что Лариска и Бельфегор сидят рядышком уже не то, чтобы случайно, как в самом начале. Рыжий клавишник держал мою сестру за руку, а она иногда что-то шептала ему на ухо. Очень интимно так. Внезапная влюбленность? Так-то они уже знакомы, конечно, он же один из моих близких друзей. Правда, до этого момента были совсем уж из разных миров.
Я покрутил в голове мысль о том, хорошо ли, если эти двое сойдутся.
— Все хорошее когда-то должно заканчиваться, — изрек Сэнсэй. — Вот и наш концерт тоже неспешно подходит к концу. Так что давайте я сейчас расскажу вам историю… Кое-кто из вас ее уже наверняка слышал, но я очень люблю ее рассказывать все равно. Итак, была такая девушка Таня. Мы с ней жили в соседних подъездах, вместе ходили в детский сад и в первые классы школы. А потом родители безжалостно вырвали меня из моего привычного детского мирка и увезли на север. Когда я вернулся в Москву, уже один, по собственному решению, то ничего от моего детства уже не осталось. Дом расселили и разрушили, на этом месте теперь была широкая дорога… Связь времен оборвалась. Я искал своих старых друзей, но никого не нашел. И облом с этим я пережил как раз в тот день, когда мне нужно было выступать в первый раз. На таком, знаете… Очень домашнем концерте, меня туда брать не хотели. И вот я туда пришел, а мне и говорят: «Мальчик, ты чей? Какое еще выступление, ты что-то перепутал…» А я тогда был юноша очень впечатлительный, и к такой подставе оказался не готов. В общем, вышел я из квартиры и пошел по лестнице наверх. Обдумывая, что было бы неплохо сейчас приземлиться с этой сталинской высотки, где все происходило, на блестящую «победу», которую я внизу видел. Вышел на крышу, закурил. И тут рядом со мной села девушка. Такая роскошная, в блестящем платье и туфлях. И говорит: «Если ты на „Победу“ внизу нацелился, то я первая занимала!» Смотрю я на нее в темноте и понимаю… Это Таня! Та самая, из соседнего подъезда, которую я искал, но не мог найти. Мы проболтали до рассвета, смотрели как утренняя Москва-река превращается из розовой в золотую. Я пел ей свои песни, мы смеялись. Вспоминали. Потом целовались. А потом на крышу вышел дворник и прогнал нас оттуда матом. Так вот… Нет, я не буду сейчас тут разливаться высоким слогом о судьбе и ее неожиданных поворотах. Вы знаете, я могу об этом трындеть сколько угодно. Но я лучше спою. Совсем не об этом. И не о Тане, хотя когда писал эту песню, я думал о ней, конечно же…
Зрители притихли. Пламя свечей бросало на их лица причудливые блики. Тоненко зажурчала флейта. И Сэнсэй запел.
Пронзительная песня закончилась. Повисла тишина. Несколько секунд было слышно, как трещат фитили свечей. Потом зрители оттаяли, зазвучали аплодисменты и радостные крики. Кто-то пытался кричать «на бис!», но не очень настойчиво. Сэнсэй и так отработал на полчаса больше, чем обещал сначала.
Я снова занял свой пост близ прихожей, чтобы в случае чего разрулить какие-нибудь проблемы, но зрители довольно организованно покинули студию. Я слушал обрывки их разговоров и думал, что все-таки в подобных квартирниках несомненно есть свой профит. Только он не в деньгах измеряется, а вот этом вот градусе тепла…
Я закрыл дверь на замок и вернулся обратно в зал. Нашел глазами Сэнсея, который сидел на полу у стены, блаженно вытянув ноги. В одной руке стакан с красной жидкостью, во второй — бутерброд. Сел рядом.
— Ну что, расскажешь, что там у тебя стряслось с журналистами? — спросил я.
Глава 4
— Было это в давние-давние времена, когда дед моего деда еще не родился, а мне уже было десять лет, — напевно произнес Сэнсэй. Грустно усмехнулся. — Да ладно, банальная была история. Когда гласность объявили, где-то в восемьдесят седьмом, кажется. В общем, случился тогда в нашей компании один любознательный юноша. Крутился вокруг, вопросы задавал. Пару раз с нами на природу съездил. А однажды продираю я глаза после какого-то особо буйного сейшна, а мне в лицо очень авторитетными корочками тычут. Проедем, мол, гражданин хороший, в казенный дом, поговорить надобно.
— Прямо к постели пришли? — спросил я.
— Ну нет, конечно, — хмыкнул Сэнсэй. — Я дополз до двери и открыл сначала.
— А там люди в форме? — раздался голос Евы, которая как-то незаметно подошла и устроилась рядом.
— Нет, не в форме, — покачал головой Сэнсэй. — Прилично одетые, с незапоминающимися лицами. Я думал, похмельный глюк… Но тут эти двое из ларца подхватили меня под белы рученьки, закинули в черную карету и повезли на Лубянку. Тут-то я и протрезвел моментально. А дальше все как в кошмаре. Комната, стол, неудобный стул и неудобные вопросы. Про какого-то Сатану, жертвоприношения, посвящения девиц на алтаре…
— А лампой в лицо светили? — спросил я.
— Да не, никаких особых ужасов, на самом деле, — отмахнулся Сэнсэй. — Говорили вежливо, не били, не угрожали. А когда допетрили, что я вообще не понимаю, об чем передача, сунули мне под нос вырезку из газеты на картонке. А там статья. Как сейчас помню название: «Они поклоняются Сатане!» И мое фото крупным планом.
Сэнсэй потянулся за сигаретами, вытянул одну, сунул в зубы, но подкуривать не стал. Мы молчали, ожидая продолжения.
— Статья была написана живо, подро и с подробностями. И повествовала о том, как героический журналист, рискуя жизнью и здоровьем, втерся в доверие настоящей секте сатанистов. Ну и живописал разные подробности.
— Просто выдумал и все? — округлила глаза Ева.
— Ну… Он не то, чтобы вообще все выдумал, — фыркнул Сэнсэй. — Просто мы думали, что это прикол. И наговорили по пьяной лавочке… Всякого. А он взял и написал об этом в газету. Приложив наши настоящие имена и фотографии. В общем, допрос на Лубянке был самым невинным, что с нами тогда случилось. Дяденьки в костюмах позадавали свои вопросы, на которые я честно поотвечал. Они сделали выводы и меня отпустили. Даже на такси посадили у своего крыльца. А вот дальше…
— Газету прочитали обычные люди, — проговорил я.
— Да, все так, Велиал, все так… — покивал Сэнсэй. — Обычные люди. И устроили охоту на ведьм. Я тогда работал на непыльной работке в одном НИИ. Высокое начальство до этой статьи даже не подозревало о моем существовании. Я причинял какое-то добро, мыл пробирки, носил инструменты. После статьи меня вызвали на ковер и с работы выкинули. Та же фигня случилась со всеми остальными героями. В общем, дерьмовые воспоминания. С полгода жизнь была похожа на партизанство в тылу врага. Я высовывал нос на улицу только по ночам, перемещался перебежками. В больницу попал. Но потом пришлось спешно оттуда бежать прямо на костылях. Вот с тех пор и… Ну, ты понимаешь?
— И газета не опубликовала никакого опровержения? — удивленно спросила Ева.
— Ева, ну кто же читает опровержения-то? — я обнял девушку и притянул поближе к себе. — Это же как с теми ложечками. Которые нашли, но осадочек остался.
— Было опровержение, да, — кивнул Сэнсэй. — Недели через две после публикации. В десять строчек, где-то в конце газеты. Как раз между объявлением «продам гараж» и оповещением от службы вывоза говна.
— Понятно, — нахмурилась Ева.
— Эй, пипл, не грузитесь так! — Сэнсэй потрепал Еву по плечу. — Дело прошлое. Сейчас я уже общаюсь с прессой. Ноблесс оближ, как говорится. Но только с надежными ребятами.
— Жан надежный, — заверил я. — Если накосячит, я ему голову откушу.
— Да все нормально, я поговорю с парнем, пообещал же, — Сэнсэй подмигнул. — А теперь предлагаю плавно закруглить этот разговор и влиться в коллектив. А то мы отрываемся, нехорошо.
Ночная афтепати покатилась по накатанным рельсам. Горлышки бутылок звенели о края стаканов и рюмок, велись разговоры с разной степенью экспрессии. Звенел то гитарный перебор, то флейта, то варган. А то все вместе. Люди перетекали от одного кружочка к другому. Обнимались. Делились ценными мыслями, которые тут же забывали.
И я тоже бродил. Разговаривал, подпевал, чокался стаканами. Со стороны наблюдая за своей сестрой. Не вмешивался, тем более, что судя по румянцу на ее щеках и блеску в глазах у нее все было отлично. На ее запястьях появилось несколько бисерных фенечек — это Люся и Ася постарались. Пила ли она алкоголь? Да хрен знает, разве что втихушку. Я не настолько внимательно следил, чтобы каждую секунду за ней наблюдать. А даже если и да… Заметного опьянения не видно, и ок.
Похоже, у них с Бельфегором и правда что-то такое намечается. Несколько раз отсек их вместе — как они довольно долго сидели в уголке и интимно шептались, как держались за руки, и уже совсем глубокой ночью сестра как будто задремала, склонив голову на плечо рыжего клавишника. А тот бережно ее обнимал, и по лицу его блуждала мечтательная улыбка. Дурачкая такая, блаженная практически.
— Как оно? — шепотом спросил я, чтобы сестру не разбудить. Но Лариска встрепенулась и посмотрела на меня сонными глазами.
— Вооова… — протянула она. — Я не сплю, не сплю…
— Можем вызвать такси и поехать домой, — предложил я.
— Нет-нет, все нормально, — запротестовала она. И Бельфегор тоже встревожился и обнял ее крепче. — Давай еще побудем, пожалуйста!
— Как скажешь, — подмигнул я. — Боря, можно тебя на пару слов?
Бельфегор нервно так задергался, шепнул что-то Ларисе на ухо, и мы отошли в дальний уголок.
— Вов, ты не подумай, я ничего такого, — затараторил Бельфегор. — Лариса такая классная, с ней, оказывается, так разговаривать интересно. А я-то думал, что она еще совсем детсадовская…
— Эй-эй, полегче, — засмеялся я. — Я вообще-то не с претензиями. Как она?
— В смысле? — захлопал глазами Бельфегор.
— У нее вчера были неприятности в школе, — не стал я вдаваться в подробности. — Вот я и захватил ее с собой на концерт, чтобы развеялась.
— Она ничего вообще не говорила, — помотал головой Бельфегор. — Но ты не подумай, что я…
— Вот и славно, — я похлопал рыжего по плечу. — Хорошо, что ты рядом с ней. В тебе я на все сто уверен, что ты не обидишь девчонку.
— Я правда не… — начал Бельфегор.
— Топай уже к ней, а то уснет твоя принцесса, — я подмигнул. — Там на кухне я вроде кофе видел…
Бельфегор умчался до того, как я договорил. Я усмехнулся и пошел на следующий круг по афтепати. С семейными делами все в порядке, теперь нужно вернуться к приземленным деловым вопросам. И нюх на эти вещи безошибочно привел меня на кухню, где сидели Сэнсэй, Шутихин-старший и еще один перец из компашки хозяина студии — в пестром пиджаке, очечках в золотой оправе и с золотыми зубами с правой стороны рта.
— … если бы ты заранее предупредил! — сокрушался последний. — Тогда бы можно было собрать концерт в театре драмы или в каком-нибудь ДК…
— Василий, да не сепети ты! — отмахнулся Сэнсэй. — Я уже устал оправдываться. Ну да, решение было спонтанным…
Тут все трое заметили меня и замолчали. Золотозубый скорчил недовольную рожу и отвернулся, Шутихин-старший принялся сосредоточенно раскуривать сигарету. Зато Сэнсэй наоборот разулыбался и похлопал по месту рядом с собой на диване.
— И вообще! — заявил он. — Этот концертный тур был организован вот этим парнем, прошу любить и жаловать, как говорится. И мероприятия согласовывать тоже с ним, если что.
— Семен, ты же понимаешь, что это несерьезный разговор? — тихо и веско проговорил золотозубый Василий.
Поделиться книгой: