Свинцовая воля

– Проходи, – он приобнял напрягшегося от его слов парня за плечи и увлек к столу.

Там он заботливо усадил Илью на стул, а сам боком присел на край стола. Его лицо, минуту назад казавшееся добродушным, вдруг стало суровым, заметнее пролегли носогубные складки; Копылов нахмурился, его лохматые брови тотчас вплотную сдвинулись над переносицей – без труда можно было догадаться, что разговор предстоит серьезный.

– Значит так, Илья, – начал он говорить неторопливо, чтобы вновь прибывший оперативник, совсем еще далекий от уголовного дела, которым ему предстоит в скором времени заняться, быстро усвоил необходимые сведения. – В мае в Ярославле неизвестные преступники до смерти забили юную продавщицу из продовольственного магазина и пришедшую за покупками женщину в возрасте, супругу известного местного профессора Серебрякова. Их забили дубовой разделочной доской. А продавщицу по имени Елизавета дополнительно ударили в сердце кухонным ножом для резки продуктов.

Местная дворничиха вроде бы заметила, когда она выбегала из дома, что от магазина быстрыми шагами уходила какая-то, по ее словам, высокая расфуфыренная дамочка. Но обвинять эту молодую женщину в том, что она разыскиваемая нами преступница, мы не можем, потому что она в это время могла просто проходить мимо. Но может сложиться и так, что дамочка зашла в магазин, чтобы купить себе что-либо из продуктов, но, увидев убитых людей, быстро ретировалась, испугавшись, что станет главной подозреваемой. Но что интересно, деньги из кассы магазина не пропали, и кошелек с наличной суммой денег остался также при покупательнице.

Далее. Буквально через месяц был обнаружен труп сорокалетней женщины в туалете местного кинотеатра «Заря». Она была зверски убита чугунной урной, находившейся в коридоре. Этой урной весом в полпуда женщине раздробили голову, и ко всему этому проткнули горло чем-то острым, предположительно пилкой для ногтей или похожим на нее предметом, например, заточкой. Сразу же отвечаю на твой вопрос: вряд ли убийцей могла быть женщина. Это какой же надо обладать силой, чтобы с такой легкостью орудовать тяжелой урной. Больше похоже на то, что действовал урка. Это у них такая привычка, ходить с заточкой в кармане. И опять-таки непонятен мотив преступления; небольшая денежная сумма осталась при убитой. Правда, выдраны рубиновые серьги из ушей, но тоже дешевенькие. За них в скупке больше сотни никто не даст. Вряд ли урка пошел бы на мокрое дело из-за каких-то цацек, даже незолотых.

Илья напряженно слушал, подавшись вперед; снизу вверх заглядывал в хмурое лицо Копылова, до дрожи чувствуя себя неуютно под свинцовым тяжеловесным взглядом его холодных глаз, словно это он совершал преступления, с одобрением представляя в мыслях, что ждет настоящего преступника, когда тот найдется. В какой-то момент Макар запнулся, с трудом пытаясь сглотнуть колючий ком в горле, и Илья тотчас с готовностью молча закивал, давая понять, что слушает внимательно и можно продолжать рассказывать дальше.

Копылов напрягся, его лицо пошло бурыми пятнами; он крепко взял свою козлиную бородку в горсть, острый кадык у него дернулся, и лицо приобрело прежний землистый оттенок.

– А дальше случилось самое страшное, – заговорил он слегка охрипшим от волнения голосом. – Не прошло и недели, как в выгребной яме общественного туалета на рынке, расположенного на улице Ленина, посетительницей был случайно обнаружен труп пожилого мужчины. Если быть точным, вначале была обнаружена голова отдельно от туловища, которая плавала поверх дерьма лицом вверх, что ввело слабонервную женщину в такой ужас, что она потеряла сознание и чуть сама не угодила в отверстие. А уж потом, когда содержимое вычерпали немецкие пленные, и было найдено недостающее туловище. При осмотре выяснилось, что и этот мужчина перед тем, как ему отчленили голову, вначале был до смерти забит предположительно увесистым камнем, обломком бетонной заводской стены, развороченной во время войны взрывом авиабомбы. Камень этот, кстати, тоже нашли в выгребной яме, куда его после убийства и выкинули, чтобы скрыть следы жестокого преступления. А вот что стало орудием, с помощью которого неизвестный преступник отчленил голову, пока непонятно. Потому что шейные позвонки чем ни попадя не отделишь. Ну, об этом ты знаешь не хуже меня, сам воевал.

Копылов поднялся со стола, в волнении принялся ходить по комнате, безжалостно теребя бородку. Вскоре он вернулся к столу, оперся пальцами широких кистей на столешницу и, щуря под очками близорукие глаза, вновь заговорил, заметно сдерживая охватившее его злобное чувство к неизвестному серийному преступнику:

– У нас сложилось такое впечатление, что все эти убийства дело одних рук. Не похоже, что преступник подстерегал свои жертвы специально, а как бы случайно с ними встречался, и уже по каким-то пока не понятным нам обстоятельствам убивал тем, что в данное время оказывалось под рукой. Словно на убийцу в этот момент вдруг нападала ослепляющая ярость. А потом уж добивал… с особой жестокостью. Или просто для себя… как бы удовлетворяя свою зверскую натуру, издевался над трупами. Протыкал грудь, язык, отрезал голову. А вот покупательницу не тронул… Ну, то есть кроме того, что разбил ей голову, больше никаких уродств не причинил. Эта тетка как бы оказалась, к ее беде, не в то время и не в том месте. Но… мы проверяли, ничего общего эти три человека в своей жизни не имели. Да и возраст у них сильно разнится…

Макар со вздохом выпрямился, задумчиво пожевал свои тонкие губы, потом облизал их кончиком языка; тщательно вытерев влажные губы ладонью, он хмуро сказал:

– Ну, ты сам понимаешь, что это помимо того, что творится в Ярославле каждый день… ограбления, воровство, разбои, изнасилования… На фоне всех этих преступлений местный ОББ завел уголовное дело на банду, практикующую ограбления квартир эвакуированных граждан. В последнее время бандиты как будто с цепи сорвались… должно быть, почуяли, что скоро хозяева вернутся. Вот и пытаются побольше урвать, пока имеется такая возможность. Но это так, к слову, чтобы более понятна стала характерная послевоенная обстановка в городе. Впрочем, такая напряженная обстановка сейчас наблюдается повсеместно, какой крупный город ни возьми.

Копылов по-отечески положил свои тяжелые ладони на плечи Журавлева, который тотчас сделал слабую попытку подняться со стула, но под нажимом сильных рук Макара покорно остался сидеть на месте.

– А теперь, Илья, слушай меня очень внимательно. Ты человек в органах новый, еще не успел пропитаться милицейским духом, который отпетые уголовники чувствуют издалека. По характеру, по поведению ты ничем не отличаешься от обычного фронтовика. Веди себя и дальше так же естественно, как вел себя прежде.

Он замолчал, сверху разглядывая молодое, но уже с горестными складками в уголках обветренных губ худощавое лицо, тонкие паутинки морщин, собравшихся возле пронзительно темно-синих глаз, прихваченные, словно легкой изморозью, седеющие виски. Болезненно поморщившись от сознания того, что парню в его юные годы пришлось много пережить, глухим голосом с заметной хрипотцой проговорил:

– Тебе, Илья, требуется самостоятельно внедриться в одну из банд Ярославля. Легенда такая: ты приехал из тамбовского села на механический завод устраиваться на работу. Причина того, что ты сбежал из дома, заключается в том, что твой двоюродный брат Герой Советского Союза Филимонов оказался главарем банды. И теперь тебе на родине нет покоя от бдительных граждан сельчан, которые тебя презирают и относятся с предубеждением. Одним словом, жизнь там стала невыносима, и ты сбежал в другую область искать лучшей доли. Потому как прошел всю войну и достоин лучшего к себе отношения. Но если появится возможность жить припеваючи, не работая, ты, в общем-то, против этого ничего не имеешь. Мысль понятная?

Илья с готовностью кивнул, не сводя внимательного взгляда с увеличенных линзами очков глаз Копылова, вопросительно смотревших на него в упор.

– Будь очень осторожен, есть предположение, что в местном Управлении НКВД кто-то из сотрудников связан с бандой. С тобой на связь будет выходить Семенов.

Макар мельком взглянул на Леонтия, сидевшего рядом. Оседлав стул верхом, облокотившись на его спинку, тот с молчаливой сосредоточенностью прислушивался к разговору.

– Семенов у нас входит в местную группу по расследованию серии убийств. Немного позже он тебе более детально обо всем расскажет. Ближе к развязке к расследованию непосредственно подключимся мы с Игнатом Мачехиным. Ты его тоже знаешь. – Копылов ладонью вытер взмокший от долгого разговора лоб, усталым голосом обратился к Леонтию: – Семенов, введи его в курс дела… И чтоб комар носа не подточил. – Он несильно похлопал Илью по плечу, как бы напутствуя его на предстоящую операцию, которая должна, по его искреннему убеждению, завершиться благополучным образом.

Глава 4

Георгий Веретенников по прозвищу Жорик-Веретено и его закадычный корефан, известный в криминальных кругах по кличке Лиходей (что для законопослушных граждан было равносильно человеку особо опасному), а в миру имевший самое обычное безобидное имя Коля Коноплев, уже битых четыре часа безрезультатно околачивались на вокзале. Они стояли у двери и каждого вышедшего из зала пассажира незаметно провожали пристальными взглядами, стараясь определить среди них залетного простака, которого без труда можно развести на «башли» или разжиться у него более-менее ценным барахлишком.

Веретено стоял, с беззаботным видом привалившись плечом к серой стене мрачного приземистого здания, форсисто скрестив ноги в желтых штиблетах, и с беспечной ловкостью закидывал в обслюнявленный губастый рот жареные семечки; звучно разгрызал их и бесцеремонно сплевывал шелуху перед собой на асфальт. Образовывавшуюся под ногами шуршащую кучу он время от времени небрежно раздвигал носком штиблета, словно выставлял его напоказ, красуясь перед проходившими мимо пассажирками.

Из-за столь вызывающе наглого поведения у него полчаса назад произошел небольшой инцидент с пожилой дворничихой, которая по своей женской аккуратности легкомысленно решила парня по-человечески пристыдить.

– Ты не борзей, карга, – с пренебрежительной ухмылкой ответил Веретено и демонстративно сплюнул вязкую слюну на асфальт. – Не то твои мягкие булки мигом почикаю.

И чтобы рассеять у чистоплотной дворничихи всякие сомнения относительно того, что он не шутит, устрашающе показал ей из-под полы пиджака острый выкидной нож.

– Цыц, мымра!

Проворно подхватив ведро для мусора и березовую метлу, женщина поспешно ушла, поминутно с испугом оглядываясь на дурковатого парня.

Лиходей, стоявший неподалеку с независимо засунутыми в карманы брюк руками и куривший папиросу, нервно гоняя ее языком с одного уголка рта в другой, одобрительно оскалился, продолжая злобно присматриваться к пассажирам. В какой-то момент его глаза вспыхнули алчным огнем, он быстро выплюнул изжеванную папиросу и кивком, незаметно для окружающих, указал на молодого военного, одетого в вылинявшую на солнце и от долгого ношения суконную форму.

– Ништяк, – почти не разжимая губ с налипшей на них шелухой, негромко произнес Жорик.

Он ладонью стремительно вытер рот и принялся быстро озираться, выискивая кого-то на многолюдном перроне глазами, вдруг ставшими темными от едва сдерживаемого гнева. Заметив возле толстой торговки с семечками конопатого мальчишку лет семи-восьми, который, судя по его поведению, целился украсть у нее из оттопырившегося кармана кофты деньги, Веретено негромко свистнул. Мальчишка, раздосадованный тем, что его отвлекли, с неохотой оглянулся, состроив недовольную мину на худощавом испачканном в мазуте лице.

– Эй, Шкет, – окликнул его Жорик, – подь сюда!

Он отчаянно замахал рукой, следя боковым зрением за военным, который остановился от них в нескольких шагах, поставил фанерный чемодан у ног и полез в карман галифе за сигаретами, собираясь закурить.

Мальчишка окинул торговку сожалеющим взглядом, быстро смазал тылом ладони под курносым носом, где висела зеленая сопля, потом тщательно вытер руку о коричневые штаны, на одних каблуках стоптанных ботинок круто развернулся и резво побежал к Жорику, придерживая полы куценького пиджака.

– Чего тебе, Веретено? – спросил он, застыв перед известным в городе вокзальным вором, глядя на него лихими глазами. – Работенка намечается?

Не отвечая на его слова, Жорик по-отечески положил свою влажную от пота ладонь ему на затылок. Чувствуя смуглой от загара, без единого намека на мозоли кожей жесткие, спутанные волосы мальчишки, он силком повернул его голову в сторону военного, который стоял у края перрона и с удовольствием курил, с интересом рассматривая кирпичную водонапорную башню.

– Видишь вон того летеху? – вполголоса поинтересовался Веретено. – С чемоданом?

– Ну… – ответил мальчишка и тотчас, независимо отставив ногу, взглянул снизу вверх на Жорика. Жмуря в рыжую крапинку плутоватые глазенки, напомнил: – Веретено, в прошлый раз ты мне зажигалку немецкую обещал… Но так и не отдал, зажилил… Не дело это.

– Не борзей, Шкет, – опешил от подобной наглости Жорик. – Сказал, отдам, значит, отдам.

– Отвечаешь?

Глядя на ухмыляющуюся физиономию Лиходея, Веретено, которому было очень жаль расставаться с красивой зажигалкой американской фирмы Zippo, с видимой неохотой ответил:

– Век воли не видать, – и чуть подумав, зло чиркнул себя выпуклым ногтем большого пальца по кончику темного от чифиря переднего зуба, – зуб даю!

– Другой разговор, – сказал мальчишка и деловитой походкой озабоченного неотложными делами хозяйственного человека направился в сторону военного.

Подойдя со спины к Журавлеву, который теперь смотрел на приближающийся слабосильный паровоз, тянувший за собой десяток вагонов с демобилизованными солдатами, малолетний подельник старших воров остановился поблизости. Нарочито задрав голову, как бы разглядывая плывущие по небу облака, на самом деле он тоже посматривал на паровоз, с нетерпением дожидаясь, когда тот подойдет. Как только тупое рыло, пышущее маслянистым жаром и обжигающим паром, с ним поравнялось, проворный мальчишка внезапно схватил чемодан двумя руками и бросился наутек, практически под колеса паровоза.

В самый последний момент, прежде чем паровоз успел проехать мимо, юный преступник оказался уже по другую сторону движущихся вагонов. Неловко ступая по шпалам и продолжая держать чемодан двумя руками перед собой, он поволок его в закутки разбомбленных пакгаузов с сохранившимися кое-где остовами кирпичных стен.

– Вот Шкет дает! – воскликнул всегда сдержанный Лиходей, несказанно восхищенный его отчаянным поступком, с ухмылкой провожая мальчишку прищуренными глазами.

Машинист дал пронзительный гудок, но заметив, что хулиган не пострадал, вновь стал набирать скорость, погрозив ему из окна грязным кулаком с навечно въевшимся в кожу техническим маслом.

Журавлев метнулся было следом за мальчишкой, но видя, что не успеет, перебегать пути перед паровозом не решился. Он остановился на краю перрона, стараясь разглядеть воришку между мелькавшими вагонами. Пока поезд, стуча на стыках колесными парами, двигался вдоль вытянутого здания железнодорожного вокзала, шустрый мальчишка успел скрыться в развалинах.

– Басурманин! – в сердцах пробормотал Журавлев, от волнения переступая с ноги на ногу, дожидаясь, когда пройдет последний вагон с ликующими от того, что живыми возвращаются домой, солдатами. – Как пацана, вокруг пальца обвел!

Он нетерпеливо соскочил на полотно. Перепрыгивая через рельсы и сразу через несколько шпал, большими прыжками понесся к видневшимся впереди пакгаузам, запомнив место, где в последний раз видел воришку.

Веретено и Лиходей быстро переглянулись и, не сговариваясь, одновременно бросились следом за ним, стараясь все же держаться на почтительном расстоянии. Без жалости выбросив по дороге горсть каленых семечек, Жорик на бегу вынул из кармана пружинный нож, выкинул лезвие и, крепко зажав рукоятку в руке, предупредительно спрятал острое жало в рукаве распахнутого пиджака. Не отставая от своего кореша, Лиходей тоже достал из кармана суконных брюк оружие – кастет с острыми шипами и на ходу надел на правую кисть. Угрожающе размахивая в воздухе увесистой свинчаткой, Лиходей ускорил бег, по-настоящему переживая за дальнейшую судьбу своего юного подельника, если того вдруг заметет за кражу милиция.

* * *

Касаясь коленками блестящих головок рельсов, Илья на корточках пролез под черной вонючей цистерной с мазутом. Поспешно выбравшись с другой стороны, он едва не попал под маневровый паровоз, успев за секунду до столкновения проскочить перед ним на расстоянии каких-то нескольких сантиметров, на миг скрывшись в облаках белесого влажного пара.

– Мудила! – обозвал его грязный от копоти машинист, высунувшись по пояс из окна. – Жить надоело? А еще фронтовик!

Не обращая внимания на продолжавшие раздаваться за спиной грозные матерные окрики, Илья быстро преодолел два десятка шагов, разделявшие его от каменной стены. Сходу влетев под низкие чудом сохранившиеся своды крайнего пакгауза, за которым виднелись полуразрушенные лабиринты кирпичных перегородок, он в растерянности остановился и стал настороженно озираться вокруг. Паровозные гудки и привокзальный шум снаружи сюда доходили приглушенными, зато бетонный пол, усыпанный цементной крошкой, ощутимо дрожал от проходивших мимо тяжелых товарных составов.

– Эй, пацан, – негромко окликнул Журавлев, чутко прислушиваясь к гулкому эху, – выходи! Ведь все равно найду. Если сам вернешь чемодан, тебе ничего не будет. В противном случае в милицию сдам. А вначале самолично по шее накостыляю, – чуть подумав, припугнул он. – Давай, выходи. Не играй на моих и без того расстроенных нервах. Считаю до пяти. Ра-аз, – начал он отсчет, – два-а…

Не услышав ни малейшего звука, ни после пятого, ни после шестого отсчета, Илья, выходя из себя, сердито крикнул:

– Сам напросился!

Журавлев слыл на фронте неплохим разведчиком и имел от командования не одну награду за проведение военных операций в глубоком тылу противника. Он поправил фуражку, чтобы она не свалилась с головы, низко наклонился и осторожно двинулся вперед, зорко высматривая под ногами приметы, оставленные в спешке малолетним преступником. Илья передвигался с настолько кошачьей грациозностью, что даже мелкие хрупкие камешки, густо усеявшие пол после фашистских бомбардировок станции в войну, не хрустнули под подошвами его тяжелых кирзовых сапог. Определить, куда несколько минут назад направился мальчишка, ему не составило особого труда.

Воришку Илья разыскал минут через пять. Он сидел в глубокой пыльной норе, образованной обвалившимся бетонным перекрытием и кирпичной аркой. Вжавшись изо всех силенок спиной в прохладную стену, мальчишка тяжело дышал, вздымая худенькие плечики, испуганно таращил блестевшие в полумраке глазенки и крепко зажимал двумя руками нос, чтобы случайно не чихнуть.

– Вылезай, постреленок, – обратился к нему Журавлев непривычно ласковым для себя голосом, стараясь еще больше не напугать и без того несчастного мальчишку. – Вылезай на свет божий.

Но тот отрицательно замотал головой на тонкой хрупкой шее, да с такой отчаянной решимостью, что того и гляди она у него оторвется; свернулся в крошечный комочек и еще сильнее вжался в стену, подобрав худые ноги в рваных на острых коленках штанишках.

С невыносимой болью в душе, глядя на грязное тело, видневшееся в прореху, Илья по-доброму предложил:

– Вылезай, брат, не бойся, я тебя в обиду не дам. Пошутил я насчет милиции…

Мальчишка надул губы и вдруг навзрыд заплакал, выдувая слюнявые пузыри, мелко-мелко качая отрицательно головой.

– Ну, брат, это не дело, – поморщился Журавлев, с тяжелым вздохом протянул руку, цепко ухватил мальчишку за костлявое плечо. – Говорю тебе, что ничего не будет… – уже сердясь, сказал он и стал насильно вытягивать воришку наружу из его убежища, будто зверька из норки.

– Дяденька, – внезапно звонким голосом заверещал мальчишка, – не бейте меня, я больше не буду. Простите меня-а-а!

– Ты чего? – опешил Илья и ослабил захват. – Я же, наоборот, хочу тебе помочь. Вылезай, говорю…

И тут мальчишка, изловчившись, больно укусил Журавлева за указательный палец.

– Вот негодяй, – отдернул руку Илья, рассматривая отметины от острых зубов и выступившую капельку крови. – А ну вылезай, – потребовал он, придя к окончательному для себя выводу, что мальчишка просто так не сдастся, – не тот характер.

– Убиваю-у-ут! Карау-у-ул! – совсем нечеловеческим голосом завизжал хитрый воришка, отбрыкиваясь ногами и руками от протянутых пальцев Журавлева, что со стороны можно было и вправду подумать, что его режут заживо. – Помогие-е, кто може-е-ет!

– Что ж ты за человек такой! – воскликнул с досадой Илья, и в этот самый момент что-то холодное и тяжелое обрушилось на его потный затылок, с которого в пылу борьбы с малолетним преступником свалилась военная фуражка; в ту же секунду острая невыносимая боль пронзила мозг, и Илья потерял сознание.

Удар был такой силы, что легковесный Лиходей перелетел через грузно опрокинувшееся тело Журавлева и едва устоял на ногах. Прижимая подрагивающую руку с кастетом к тщедушной волосатой груди с синими наколками, на которой была распахнута рубашка, он быстро восстановил устойчивость, развернулся всем корпусом и вновь подскочил к военному. Замахнувшись в очередной раз, чтобы ударить его в висок, Лиходей вдруг увидел, как из-под головы лейтенанта медленным бугристым валом выползает темная густая кровь.

– Готов, – сказал он, злобно ворочая налившимися дурной кровью глазами. Пнув носком ботинка в бок лежавшего на бетонном полу парня, Лиходей пренебрежительно сплюнул в сторону, обернулся к пацану и глухо спросил: – Ну как ты, Шкет? Все ништяк?

Мальчишка, который минуту назад размазывал по смуглому лицу горькие слезы и зеленые липкие сопли, теперь был на удивление спокоен. Он задом наперед выбрался из своего убежища, вытягивая двумя руками за крепкие бельевые веревки, туго перетягивающие крест-накрест пухлый чемодан, украденную им крупную добычу, из-за которой претерпел столько лишений. Опасливо косясь на распростертое тело военного, он брякнул чемодан под ноги Жорки-Веретена.

– Ну, малой, ты сегодня и отличился. Век воли не видать, – поощрительно заметил Веретено, с неохотой вынул из бокового кармана пиджака блестящую лакированными частями зажигалку и протянул своему юному подельнику. – Бери, заслужил.

– Мне бы еще сигареточку, – попросил мальчишка, заметно гордясь своим преступным ремеслом и по-блатному, как давеча Лиходей, цвиркнул сквозь зубы слюной на грязный пол. – А то ухи опухли без курева, – сказал он, как видно, подражая кому-то из взрослых.

Через минуту он уже умело курил, ловко пуская колечки дыма, все ж время от времени с беспокойством поглядывая на Илью, очевидно, не совсем еще уверенный, что военный теперь для него совсем не опасен.

Разрезав ножом веревки, Жорик, предвкушая богатый улов, торжественно откинул крышку. Увидев содержимое чемодана, он разочарованно присвистнул, а его лохматые брови от удивления взметнулись под самый козырек ношеной кепки.

– Из Германии… трофеи… часы… золотишко, – четко отделяя каждое слово, со сдержанной яростью в голосе произнес он, передразнивая Лиходея. – Бодягу мне разводил тут. Баки забивал. А тут голяк чистый. Даже башлями не разжились.

– Кто ж знал, – виновато развел руками Лиходей, исподлобья, настороженным взглядом ловя каждое движение своего подельника, державшего в руках выкидной нож. В споре с противником перо было особо действенным аргументом, и на его памяти оно еще ни разу не подводило своего дурковатого хозяина: особенно в Мордовских лагерях, где они и скорешились. – Теперь-то чего базланить об этом.

Веретено вывалил поношенные, но зато аккуратно починенные и выстиранные вещи военного на бетонный пыльный пол, брезгливо поворошил лезвием ножа, сказал, злобно ощерив желтые прокуренные зубы:

– Парень не с фронта возвращался, а должно быть, из деревни приехал… Может, к родственникам, а может, и на работу устраиваться…

– Теперь-то чего зря базланить, – вновь повторил Лиходей и перевел хмурый взгляд на Илью, с затаенной надеждой, но, как видно, сильно сомневаясь, что они смогут в этот раз чем-то разжиться, вяло пробормотал: – Карманы не мешало бы обшарить… Вдруг да подфартило нам…

– Ты и обшаривай, – злым донельзя голосом ответил Веретено и, кивнув на ворох бесполезных в хозяйстве вещей, осклабился: – Мне какие есть башли, а тебе кальсоны.

Лиходей недобро покосился на него, но предусмотрительно промолчал, чтобы не вызвать у своего кореша очередного приступа ярости, когда ожидать от него можно все что угодно. Он стянул с напряженных бледных пальцев кастет, сунул его в карман. Пошевелив затекшими пальцами правой руки, на полусогнутых ногах приблизился к Илье. Присев на корточки, осторожно, стараясь не испачкаться кровью, которая уже лужей растеклась вокруг бездыханного тела, принялся обшаривать одежду военного. Нащупав в нагрудном кармане несколько сложенных пополам шуршащих банкнот, Лиходей стал лихорадочно вывертывать карман наизнанку: у него даже потухшие было глаза и те алчно заблестели от непредвиденной удачи, а на лице возникла довольная улыбка.

– Башли, – обрадованно сказал он. – Жорик, ты не поверишь, но кое-что нам перепало.

– Ништяк, – отозвался Веретено хриплым, но уже более мягким голосом. – Сколько?

Но ответить Лиходей не успел, потому что в эту минуту Илья неожиданно застонал и сильно ухватил его за руку окровавленными пальцами. Не ожидавший подобного бандит испуганно отпрянул назад и опрокинулся на спину. Не подавая виду, что в этот момент неслабо струсил, Лиходей быстро вскочил и стал вытаскивать из кармана кастет, как назло зацепившийся за подкладку.

– Не тронь, – распорядился Веретено.

Илья с трудом поднялся, упираясь руками в пол, сел, облокотившись на согнутые колени, обхватил свою голову ладонями. Морщась от невыносимой боли в голове и от непрекращающегося звона в ушах, он невнятно произнес спекшимися от кровавой корки губами:

– Что ж вы, сволочи, делаете?

– Ты кто? – в свою очередь спросил Веретено. – Что-то не похоже, что ты с фронта возвращаешься?

Сквозь кровавую пелену в глазах Илья обвел присутствующих бандитов рассеянным взглядом, задержав его на мальчишке.

– Как же я сразу не догадался, – сказал он и, несмотря на то что ему сильно досталось, и во всем теле ощущалась непреходящая слабость, и по-прежнему кружилась разбитая голова, слабая улыбка тронула его губы, потому что, по всему видно, как раз и настал тот самый момент, ради которого он и прибыл сюда: самое время начать внедряться в местную банду. – А ведь Симыч предупреждал… что в Ярославле надо ухо держать востро.

Веретено и Лиходей многозначительно переглянулись. От внимательных глаз боевого разведчика это не ускользнуло, и Илья решил, что интуитивно выбрал правильную позицию поведения.

– Симыч… это кто? – осторожно осведомился Веретено, испытующе вглядываясь прищуренными глазами в его лицо с как-то сразу ввалившимися щеками, заросшими жесткой щетиной.

– Старинный друг моего брательника, – ответил Илья. – Знатным вором он был. Но это долго рассказывать.

– Знавал я одного вора по кличке Симыч, – раздумчиво произнес Жорик-Веретено. – Вместе отбывали срок в Мордовских лагерях. Потом я откинулся, а он по этапу отправился… в Воркуту. Уж больно непокорный был.

– А брат твой кто? – спросил Лиходей, начиная непонятно с чего нервничать. – Тоже сиделец?