Помоги проекту - поделись книгой:
По его мнению, чудес, о которых повествует Священное Писание, могло и не быть, и тогда рассказы о них следует понимать символически. А если эти чудеса случились на самом деле, то человеческий разум однажды сможет их объяснить.
Наконец он рассказывает о методе более точного толкования Писания. Эта глава начинается с яростного обвинения духовенства, теологов и церковных властей, которые используют и трактуют Священное Писание, чтобы укрепить свою власть над людьми:
«Но честолюбие и дерзость напоследок столь превозмогли, что религию обосновали не столько на повиновении учениям Святого Духа, сколько на защите человеческих измышлений; даже более, религия будто бы заключается не в любви, но в возбуждении разногласий между людьми и в распространении самой ожесточенной ненависти, прикрываемой ложным именем божественной ревности и пламенного усердия» [68] [26].
В нашу эпоху, когда с новой силой разгораются костры религиозной ненависти и массовые убийства невинных совершаются с именем Бога на устах, эти слова Спинозы поражают своей актуальностью. Толкование Священного Писания не должно быть привилегией лишь небольшого кружка, присвоившего себе это право. Здесь Спиноза принимает сторону протестантов в их споре с католиками, ведь одна из основ Реформации состояла как раз в том, чтобы позволить верующим собираться вместе и сообща толковать священные тексты, лишив католическое духовенство этого исключительного права.
Предложенный Спинозой метод интерпретации Священного Писания основан на общечеловеческом здравом смысле:
«…высший авторитет в толковании Писания есть у каждого, следовательно, ничто не должно быть нормой при толковании [Писания], кроме естественного света, общего для всех. Какой-либо сверхъестественный свет и какой-либо внешний авторитет [не могут служить такой нормой]» [69].
По мнению философа, для анализа священных текстов необходимо владеть языками, на которых они были изначально написаны, и прежде всего библейским ивритом. Он нужен для чтения не только Ветхого, но и Нового Завета, текст которого, хоть и написан на древнегреческом языке, изобилует гебраизмами. Что касается самого метода анализа, то следует проследить за развитием сюжетов в различных книгах Писания и отметить все их противоречия и неоднозначности. Очень важно собрать максимум информации об историческом, культурном и политическом контексте эпохи, когда были эти тексты, и, если это возможно, о личностях и намерениях их авторов, а также о публике, которой эти книги были предназначены. О многом могут рассказать и истории книг: в чьи руки они попали после написания, кто приз- нал их каноническими, по какому принципу тексты были сгруппированы, и так далее.
На нескольких страницах Спиноза закладывает основы исторического критического толкования Библии (применимые и к другим священным текстам, в том числе к Корану). Прошло два с лишним века, прежде чем этот подход укоренился, поначалу в среде протестантов, а затем и среди католиков. Невероятно – принципы анализа Священного Писания, сформулированные Спинозой, остаются актуальными и применяются по сей день. Философа можно считать основателем современной библейской экзегетики. Интересно, что, не имея доступа к обширным историческим материалам, Спинозе удалось прийти к выводам, которые современные специалисты признают верными: Пятикнижие записал не Моисей, а другой автор, и намного позднее [70] [27], вероятнее всего, этим автором был священник и книжник Ездра [71] [28], который вывел множество евреев из Вавилона в Иерусалим в 459 году до н. э. Стремясь возродить иудейскую религию, он составил Тору, объединив информацию из многочисленных устных преданий и нескольких письменных источников. В XVII веке подобное утверждение было совершенно неприемлемым как для евреев, так и для христиан. В наши дни с ним согласны ученые и бóльшая часть верующих. Только ортодоксальные иудеи и христиане-фундаменталисты отвергают его, утверждая, несмотря на все доводы, что Тора была дарована Моисею Богом и датируется примерно XII веком до н. э.
Спиноза прекрасно отдавал себе отчет в том, какой скандал спровоцирует его подход к толкованию Священного Писания:
«Те, кто принимает Библию такой, какова она есть, за письмо Божье, ниспосланное людям с неба, без сомнения, возопиют, что я совершил грех против Святого Духа, именно: утверждая, что это слово Божье содержит ошибки, пропуски, подделки и не согласно само с собою и что мы имеем только отрывки из него и, наконец, что подлинник договора Божьего, заключенного с иудеями, погиб» [72].
И добавляет с присущей ему смесью энтузиазма и оптимизма: «Но если бы они захотели обсудить самый предмет, то, я не сомневаюсь, они тотчас перестали бы вопить. Ибо как сам разум, так и высказывания пророков и апостолов ясно гласят, что вечное слово и договор Бога и истинная религия (
По мнению Спинозы, Священное Писание предназначено не для того, чтобы научно объяснить устройство мира (процесс Галилея был все еще на слуху), но для того, чтобы дать людям список правил, которым необходимо подчиняться. Главным образом эти указания касаются соблюдения справедливости и милосердия как основы гармоничной жизни общества. Но, в то время как мы соблюдаем эти правила по своей воле, руководствуясь доводами естественного разума и философии, религия заставляет нас следовать им из покорности.
«Ведь кто не видит, что оба Завета суть не что иное, как учение о послушании, что тот и другой не преследует иной цели, кроме той, чтобы люди повиновались от чистого сердца?» [74] [30].
Можно считать веру и соблюдение религиозных заповедей рабством, но для некоторых они могут стать путем к счастью, научив их любить ближнего: «весь закон только в том и состоит, что в любви к ближнему» [75] [31]. Спиноза цитирует Первое послание Иоанна Богослова:
«Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» [76] [32].
Поэтому важно четко отделять мысль от веры, а философию от теологии. Философия ищет истину и высшее блаженство, в то время как вера воспитывает послушание и благочестие. Вера и философия представляют собой разные вещи, так что «вера предоставляет каждому полнейшую свободу философствования» [77] [33]. Точно так же не пересекаются пути теологии и разума: «ни богословие разуму, ни разум богословию не обязаны служить, но каждый владеет своим царством. Именно, как мы сказали, разум – царством истины и мудрости, богословие же – царством благочестия и послушания» [78] [34]. Очевидно отдавая предпочтение поиску мудрости при помощи разума, Спиноза тем не менее осознает, что «Писание принесло смертным очень большое утешение. Действительно, повиноваться могут, безусловно, все, но людей, для которых добродетель стала привычкой только под руководством разума, встречается весьма немного сравнительно со всем человеческим родом» [79] [35].
Глава 5
Спиноза и Христос
Чуть позже мы вернемся к «Богословско-политическому трактату» и узнаем о взглядах Спинозы на взаимодействие религиозной и политической сфер, а также на демократию. Но перед этим я хотел бы рассказать о том, как философ воспринимал личность Христа, а затем – о неоднозначном отношении еврейского сообщества к Спинозе на протяжении вот уже 350 лет.
Я был поражен, обнаружив, что в трудах философа, в особенности в «Богословско-политическом трактате», фигура Христа занимает особое место. Я называю его не Иисусом, а Христом, потому что по этому мессианскому титулу («помазанник») называет его сам Спиноза. Помните: Спиноза никогда не допускал мысли об обращении в христианство, это упорство усложнило ему жизнь и, вероятно, стоило большой любви его молодости. Философ неоднократно утверждал, что ничего не понимает в христианском догмате о Святой Троице и не видит никакой надобности следовать каким-либо религиозным ритуалам. Его личная духовность была выстроена им при помощи разума. Мы увидим, что порой она граничит с имманентной мистикой, при этом никак нельзя утверждать, что Спиноза был религиозным человеком. Даже с риском для своей жизни и под угрозой преследования церковными властями (как иудейскими, так и христианскими), философ оставался свободным от всякой религиозной принадлежности. Я подчеркиваю этот факт потому, что было бы ошибкой считать слова Спинозы о Христе проявлением двуличия или, как утверждали некоторые комментаторы, заискиванием перед христианами. Ведь это бы совершенно противоречило свободному и независимому духу философа, не готового пойти на малейшие уступки на пути к истине. Об этом свидетельствуют его письма: он упорно настаивает на правильности своих идей, особенно в вопросах религии, даже рискуя быть непонятым лучшими друзьями и верными помощниками. Да, Спиноза не публиковал свои работы или публиковал их под псевдонимом, чтобы не возбуждать ненависти. Но никогда не искажал своих идей.
Итак, каков взгляд Спинозы на Христа? Как мы увидели в предыдущей главе, по мнению философа, видения пророков – не больше, чем плод их воображения. Пророчества, таким образом, обусловлены восприимчивостью, жизненными позициями, личными предрассудками и культурным уровнем того или иного пророка и не должны пониматься буквально. И все же, как это ни удивительно, Спиноза утверждает, что Христос – исключение из этих правил:
«[Христу] божественные изволения, ведущие людей к спасению, были открыты не в словах или видениях, но непосредственно <…>. И потому голос Христа, как и голос, слышанный Моисеем, может быть назван голосом Божьим. И в этом смысле мы можем сказать также, что мудрость Божья, то есть мудрость, превышающая человеческую, приняла в Христе человеческую природу, и Христос был путем к спасению. <…> Христос имел общение с Богом душой к душе. Итак, мы утверждаем, что, кроме Христа, никто не получал божественных откровений иначе как при помощи воображения, именно: при помощи слов или образов» [81] [1].
Спиноза, знавший наизусть Ветхий и Новый Заветы, делает этот вывод после тщательнейшего изучения евангельских текстов. Его поражает в Христе то, что этот простой необразованный человек произносит такие глубокие и верные слова. В «Этике» Спиноза высказывает мысль, что Христос представляет собой по-настоящему свободного человека, потому что его идеи исключительно адекватны [82] [2].
В сущности, Христос воплощает образ мудрого человека: его душа свободна от ложных идей, а разум – прекрасно управляет эмоциями. Его можно рассматривать не как воплощение Бога, но как проявление божественной мудрости, что Спиноза и объясняет в письме Ольденбургу:
«…для спасения вовсе не необходимо признавать Христа по плоти (
На вопрос Ольденбурга, верит ли он, что Бог принял человеческую природу, Спиноза отвечает, что эта мысль кажется ему столь же абсурдной, как «…если бы кто-либо мне сказал, что круг принял природу квадрата» [84]. Таким же образом, как человек Иисус стал Христом благодаря полноте божественной мудрости, можно сказать, что каждый человек «имеет в себе дух Христа» [85] [4], если он понимает всеобщий божественный закон и следует ему. Таким образом, Христос учил людей «вещам как вечным истинам, а не предписывал их как законы; в этом отношении он, освободив их от рабства закону, тем не менее еще более подтвердил и упрочил этим закон и глубоко написал его в их сердцах» [86] [5].
Читая эти слова, я был ошеломлен, поскольку они выражали одно из моих глубоких убеждений, которое я изложил на страницах книги «Философ Христос» (Le Christ philosophe) [6]. В ней я утверждал, что послание Иисуса по сути своей содержало универсальные этические принципы. Они так глубоко проникли в сердца и умы, что, несмотря на искажение евангельского послания религиозными властями, ограничившими его догматическими и нормативными рамками, они воскресли 18 столетий спустя на основе моральных принципов прав человека во времена снижения роли религии в обществе [87]. Как верно отмечает Спиноза, Христос «подтвердил и упрочил этим закон и глубоко написал его в их сердцах» [88] начиная с заповеди о любви к ближнему. Кроме того, я думаю, что Христос не собирался основывать новую религию с новыми правилами, догмами и новым духовенством, он хотел только передать всему человечеству «вечные истины» [7]. В этом своем проявлении он в большей степени воплощает божественную мудрость, чем в догматической традиции является воплощением Бога. Спиноза слишком мало уделяет внимания мистической грани личности Иисуса и его чувству глубинного единения с тем, к кому он обращался «Авва» (Отец).
Восхищение Спинозы Христом не обмануло современников философа и не избавило его от жестоких нападок со стороны христиан, упрекающих его в подрыве основ их веры: тайны Боговоплощения и искупления. Возьмем, к примеру, письмо Альберта Бурга, сына министра финансов Голландской республики и друга философа. Молодой человек, бывший некогда последователем Спинозы, принял в Италии католичество. Он сокрушается, что его бывший учитель отвернулся от истины под влиянием бесов:
«Чем более я прежде восхищался тонкостью и остротою Вашего ума, тем более теперь я сожалею и оплакиваю Вас. Будучи человеком выдающегося ума, обладая душой, украшенной от Бога блестящими дарами, страстно любя истину, Вы тем не менее позволили презренному в его гордыне князю бесовскому обойти и совратить Вас. Что такое вся Ваша философия, как не чистейшая иллюзия и химера? <…> На каких основаниях держится Ваша дерзкая, безумная, жалкая и ужасная гордыня? Вы отрицаете, что Христос есть сын Бога живого, слово вечной мудрости Отца, явившееся во плоти, пострадавшее и распятое за род человеческий! Почему? Потому что все это не отвечает Вашим принципам! <…> Одумайтесь, философ! Признайте свою мудрствующую глупость и безумную мудрость, смените гордость на смирение, – и Вы излечитесь. Молите Христа во Святой Троице, чтобы он смилостивился над Вами и принял Вас» [89] [8].
В этом длинном письме молодой человек не скупится на оскорбления философа – «Вы делаете себя несчастнее зверей лесных, отнимая у себя самого свободу воли», «ничтожнейшая тварь земли», «прах и добыча червей» и далее в том же духе, и долго рассказывает о возмущении, которое должен вызывать Спиноза у ревностных католиков. Кажется невероятным, но Спиноза ответил на это письмо, притом в сдержанных и вежливых выражениях. Мягко, но не без иронии он пытается (безусловно, тщетно) объяснить своему бывшему последователю, твердившему, что нет спасения за пределами римской церкви, что
«…святость жизни не есть преимущество римской церкви, но что она встречается во всех церквах; а так как только через это мы и узнаем, выражаясь словами апостола Иоанна (Послание 1, 4: 13), что мы пребываем в Боге, а он в нас, то, следовательно, все, что отличает римскую церковь от всех прочих церквей, есть нечто совершенно излишнее и, следовательно, покоится на одном лишь суеверии. Ибо, как я сказал, вместе с Иоанном справедливость и любовь к ближним – единственный и вернейший знак истинной универсальной веры (
Отличный урок, преподнесенный ревностному неофиту, исполненному скорее ненависти, чем христианского милосердия!
Кроме слов Спинозы о Христе, которые я здесь привел, было бы уместно вспомнить о параллелях между посланиями евангелистов и идеями Спинозы. Как я уже упоминал в предисловии, обе доктрины призывают никого не осуждать. Я еще вернусь к этому сходству на страницах глав, посвященных «Этике».
Глава 6
Еврей Спиноза
В этой главе я хотел бы рассказать о взглядах Баруха Спинозы на иудаизм, а также об отношении еврейского сообщества к философу и его идеям на протяжении веков. Как мы знаем, Спиноза подвергает иудаизм жесткой критике. Можно было бы сказать, что он сводит счеты с религией своей родной общины, из которой был жестоко изгнан. Однако не стоит путать причину и следствие, как сказал бы Спиноза, ведь, скорее всего, именно из-за критического взгляда философа на иудаизм его и исключили из общины. Возможно, после этого он испытал грусть и горечь, но уж точно не ненависть, дурную страсть, которую Спиноза настолько подробно проанализировал и затем критиковал в своих трудах, что трудно вообразить, будто он сам мог стать ее жертвой. Кроме того, неверно думать, что ненависть была способна настроить Спинозу против иудаизма: с таким же рвением он критикует любые другие религии, позволяющие духовенству манипулировать чувствами людей, и в особенности – страхом, чтобы поработить их. Духовенство превращает религию, которая должна склонять людей к справедливости и милосердию, в механизм насаждения среди них ненависти и нетерпимости; адепты той или иной религии демонстрируют лицемерие и считают себя лучше других. Все это Спиноза безжалостно обличает в своих трудах. Вот, к примеру, отрывок, в котором он пишет о христианах:
«Я часто удивлялся, что люди, хвалящиеся исповеданием христианской религии, то есть исповеданием любви, радости, мира, воздержанности и доверия ко всем, более чем несправедливо спорят между собою и ежедневно проявляют друг к другу самую ожесточенную ненависть» [92] [1].
Каждый раз, упоминая ислам, Спиноза критиковал мусульманских правителей за отсутствие должного размежевания светской и духовной власти. Так, в письме новообращенному католику Альберту Бургу, которого я упоминал в предыдущей главе, философ пишет:
«Систему управления римской церкви, которую Вы так хвалите, я признаю политичной и для многих весьма выгодной. И я считал бы ее даже наиболее приспособленной к тому, чтобы обманывать народ и сковывать души людей, если бы не существовало на свете магометанской церкви, которая в этом отношении много превосходит католическую» [93] [2].
Спиноза не только критиковал поведение верующих или духовенства в исламе и христианстве, он подрывал самый фундамент иудаизма, утверждая, что избранность еврейского народа утратила свою силу, что соблюдение Закона Моисея больше не имеет смысла и что «Бог после опустошения города ничего особенного не требует от иудеев и не добивается от них в будущем ничего, кроме следования естественному закону, обязательному для всех смертных» [94] [3]. Подобные утверждения, напоминающие мысли христианских авторов Нового Завета, просто невыносимы для любого почитающего традиции еврея.
Это не ускользнуло от великого философа и талмудиста Эммануэля Левинаса, с которым я близко познакомился уже в конце его жизни, когда он преподавал в моем университете. Я написал в соавторстве с ним книгу. В обличающем тексте Левинас рассказывал о том, какой вклад сделал Спиноза в развитие антисемитских идей. Вот пример:
«…существует такая вещь, как предательство Спинозы. В истории идей он подчинил истину иудаизма откровению Нового Завета. Конечно, откровение преодо- левается интеллектуальной любовью к Богу, но западное бытие включает в себя этот христианский опыт, пусть даже в качестве одного из этапов. Отныне бросается в глаза зловещая роль Спинозы в разложении иудейской интеллигенции, даже если для ее представителей, как и для самого Спинозы, христианство – не более чем предпоследняя истина, даже если поклонение Богу в духе и истине призвано преодолеть христианство. В наше время признание Евангелий в качестве неизбежного этапа на пути к истине значит даже больше, чем само исповедание веры. Иудаизм как предвосхищение Иисуса: тем самым спинозизм довершил, оформив ее в иррелигиозный иудаизм, ту тенденцию, которой религиозный иудаизм противостоял в течение семнадцати столетий. <…> Благодаря рационализму, которому покровительствует Спиноза, христианство торжествует тайно» [95] [4].
Свой «антиспинозизм» Левинас, вероятно, перенял от одного из своих главных наставников: раввина Якова Гордина (1896–1947), который ненавидел Спинозу и считал его одним из ответственных за современный антисемитизм. Это правда, что Спиноза не только подорвал основы иудаизма, но ему еще и принадлежат довольно жесткие слова в адрес «евреев» или «иудеев», которые могли усугубить антиеврейскую пропаганду, ожесточившуюся накануне кульминации антисемитизма – прихода к власти нацистов. Так, Спиноза критикует высокомерие евреев, «которые хвалились, что они выше всех, и даже обыкновенно презирали всех» [96]. Или, например, на чье-то утверждение, что само долгое существование еврейского народа, несмотря на множественные испытания, – это уже знак непреходящей избранности евреев, Спиноза отвечает, что в этом нет ничего удивительного даже при отсутствии у евреев государства:
«Что же касается того, что они, будучи рассеяны и не составляя государства, в продолжение стольких лет сохранялись, то это нисколько не удивительно после того, как они настолько обособились от всех наций, что возбудили к себе ненависть всех, и притом не только внешними обрядами, противоположными обрядам других наций, но и признаком обрезания, который они добросовестно соблюдали» [97].
Таким образом, по мнению Спинозы, стремление евреев к обособлению и их отказ от ассимиляции и порождают антисемитизм. Он добавляет: «А что их очень сохраняет ненависть наций, это подтвердил теперь опыт» [98]. Иначе говоря, по мнению философа, преследования лишь усилили национальное самосознание евреев. Таким образом Спиноза, хоть и не делает никаких выводов сам, почти вплотную подводит своих читателей к мысли о том, что евреи в конце концов сами ответственны за свои несчастья. До этого вывода – всего шаг, который не преминут сделать некоторые из современных антисемитов.
На самом деле главная причина, по которой личность Спинозы вызывает столько споров в еврейской религиозной и интеллектуальной среде, состоит в том, что философа мало заботила его еврейская идентичность. Он, еврей по рождению, ощущал себя гражданином мира с точки зрения разума и гражданином Соединенных Провинций с точки зрения социального самоопределения. Спиноза был убежден, что евреи должны ассимилироваться в обществе, в котором живут. Он полагал, что, возможно, это в значительной мере облегчило бы их жизнь, ведь тогда евреи были бы признаны полноценной частью общества в европейских государствах. Эта идея повлияла на основателей движения
В начале XIX века у Спинозы появляются новые последователи среди евреев – участников общества «Наука иудаизма» (Wissenschaft des Judentums), которые хотели использовать сформулированный Спинозой метод критического чтения Священного Писания и отделить иудаизм от строгого следования Галахе [99]. В конце XIX – начале XX века, когда набирала силу новая волна антисемитизма, труды Спинозы стали популярны среди сионистов, стремившихся создать еврейское светское государство, которое гарантировало бы их безопасность. Они видели в Спинозе отца современной светской политики, их вдохновляли слова из «Богословско-политического трактата»: «…более того, если бы основы их религии не ослабили их дух, я вполне был бы уверен, что они когда-нибудь при удобном случае (человеческие дела весьма изменчивы) опять восстановят свое государство и что Бог снова их изберет» [100] [5]. Именно поэтому Давид Бен Гурион, премьер-министр молодого еврейского государства, предложил в 1953 году считать Спинозу «отцом-основателем» нового государства Израиль. Раввины ответили ему отказом. Они также протестовали, когда в 1956 году, в трехсотлетнюю годовщину наложения херема, Бен Гурион отправил посла Израиля в Нидерландах участвовать в церемонии, в ходе которой на кладбище, где был похоронен Спиноза, установили памятник с надписью на иврите «Твой народ», сделанный на пожертвования израильских евреев. Бен Гурион, которого по этому случаю попросили снять херем, отказался это сделать, не только потому, что заранее знал, что дело проиграно, но и потому, что он считал, что этот херем «нуль и пустота»:
«В Тель-Авиве есть улица, носящая имя Баруха Спинозы, и не найдется ни одного мало-мальски разумного человека в этой стране, который бы думал, что отлучение по-прежнему в силе» [101] [6].
Тем не менее в 2012 году многие известные евреи обратились к главному раввину Амстердама с просьбой снять херем и вернуть Спинозу в общину. Он создал комиссию, чтобы изучить этот «случай Спинозы», в которой приняли участие не только представители религиозной власти, но и философы и историки, как, например, Стивен Надлер. В июле 2013 года комиссия заключила, что снятие херема невозможно: причины его наложения остались в силе, более того, при жизни Спиноза не выказал ни малейшего раскаяния или желания вернуться в еврейскую общину.
В заключение этой главы я хотел бы привести мое общее замечание об отношении Спинозы к религии. Философ колеблет не только основы иудаизма, он подрывает и христианскую догматику, рассматривая Иисуса Христа как проявление божественной мудрости, а не как единственного сына Божьего, воплотившегося и воскресшего из мертвых (Спиноза воспринимает историю о воскрешении в духовном, а не в буквальном смысле [102] [7]). Как я уже говорил, он подвергался за это жестоким нападкам со стороны христиан. Ведь, несмотря на то что философ отводит Христу важное место в своей системе и что Новый завет ему очевидно был ближе, чем Ветхий, Спиноза все равно предлагает вытеснить религию философской мудростью. По его мнению, она ведет к «познавательной любви к Богу», источнику истинного блаженства (как я расскажу в одной из глав, посвященных «Этике»). Философ считал религию полезной для тех, кому недоступно понимание вечных заветов Бога и созерцание божественного, ведь она позволяет им соблюдать законы Божьи через следование религиозным заветам. Через два века Огюст Конт и Людвиг Фейербах скажут, что увлечение религией сопутствует ранней, детской фазе развития человечества. Самое заветное желание философа – это чтобы люди смогли открывать Бога и его законы без помощи религии, ритуалов и догм, которые, как он считает, нелепы и лишь служат источником всевозможных злоупотреблений религиозных властей, которым выгодно выдумывать и охранять эти законы.
С моей точки зрения, Спиноза, возможно, не заметил в религии двух аспектов: первый касается области чувств и может привести к ценному мистическому опыту, а второй связан с идентификацией личности и основан на чувстве принадлежности, более аффективном, нежели рациональном. Французский философ Анри Бергсон (тоже, кстати, еврейского происхождения) горячо восхищался Спинозой и, даже не разделяя всех его идей, написал: «У каждого философа есть две философии: одна своя, другая – Спинозы». При этом анализ религии, который проводит Бергсон, мне кажется более полным, чем анализ Спинозы. В своей работе «Два источника морали и религии» Бергсон различает две грани религии. Одна из них – «закрытая», или «статическая», соответствует той религии, которую критиковал Спиноза. Ее функция состоит в обеспечении социальной сплоченности при помощи соблюдения единых догм.
Другая сторона религии – «динамическая», или «открытая», – проявляется через приобретение мистического опыта. Философ показывал, что не следует сводить религию лишь к суеверию (основанному на страхе) и к покорному следованию правилам. Ведь случается, пусть и редко, что религиозный опыт, основанный на любви, приводит верующих к вершинам человечности. В качестве примера Бергсон упоминает великих христианских мистиков и индусов (но можно привести примеры и представителей других религий), показывая, что их мистицизм, основанный на любви к Богу, ведет их к истинной внутренней свободе, справедливой и милосердной жизни и дает невероятный творческий импульс. То есть они получают те самые плоды высшей мудрости, описанные Спинозой, не в результате размышлений, но через любовь и веру. Бергсон видит в Христе образец не столько мудреца, сколько мистика, чье сердце пылает божественной любовью. Впрочем, он не отрицает и остроты его ума.
Я добавлю, что Спиноза, несомненно, недооценил роль, которую религия играет в создании и укреплении «человеческой общности», по красивой формулировке Режиса Дебре. За пределами чисто рациональной социальной сплоченности, к которой стремился философ, религия объединяет людей в эмоциональном порыве, который создает связи аффектов, а не только разума. Это касается и евреев: для многих из них быть верующим иудеем – это не только верить в Бога и изучать Тору, чтобы спастись, в огромной мере это средство поддерживать семейные и общинные традиции, чувствовать себя частью сообщества при помощи ритуалов и символов. И эта сопричастность – скорее чувство, чем плод размышлений.
Глава 7
Предвестник эпохи Просвещения
Вспомним, какая нестабильная обстановка царила в Республике Соединенных Провинций, когда Спиноза работал над «Богословско-политическим трактатом»: с одной стороны в политику активно вмешивалась кальвинистская церковь, с другой – представители Оранской династии, которые стремились завладеть властью, используя молодого и амбициозного принца Вильгельма III. В то время республикой управлял великий пенсионарий Ян де Витт, сторонник либеральной и толерантной политики. Будучи приверженцем де Витта, Спиноза хотел помочь ему, написав работу о том, как наилучшим образом организовать государство, и рационально доказать, что гражданам необходимо предоставлять свободу мысли. Наблюдая постоянное вмешательство церкви в политику, Спиноза хотел продемонстрировать, начиная с самого Писания, что теология и философия – это две разные области, которые не пересекаются, потому что они следуют разным логикам, и что религия не должна быть противопоставлена свободе философствования. Работая над этим тезисом, Спиноза сформулировал свой метод толкования Священного Писания, основанный на критическом подходе к написанному; применимость этого метода библейской критики выходит далеко за рамки теологии, философии, религии и политики. В «Богословско-политическом трактате» Спиноза стремится продемонстрировать, что с точки зрения политики лучшая организация общества – это та, при которой каждому предоставлена свобода вероисповедания, мысли и выражения. Он подробно рассказывает о том, как устроена политическая организация государства. Я приведу здесь его пояснения в общих чертах [1].
Прежде всего важно различать естественное состояние мира и мир человеческого общества. По высшему праву своей природы каждый делает то, что считает для себя нужным. Живя по естественному закону, направленному на увеличение мощи и исполнения своих желаний, каждый действовал в первую очередь в собственных интересах и не тревожился о благе другого. В естественном состоянии нет ни добра, ни зла, ни справедливости, ни несправедливости, а люди стремятся лишь сохранить то, что они любят, и разрушить то, что ненавидят. Со временем поиск безопасности и лучшей жизни подтолкнул людей к решению жить в обществе. Если бы каждый жил под влиянием лучшей части своей натуры, то есть разума, люди никогда не причиняли бы зла другому. Но, поскольку они живут во власти своих страстей (эмоций, ревности, зависти, желания доминировать и так далее), конфликты между ними неизбежны. Чтобы жить вместе и помогать друг другу, а не вредить, люди определили правила. Ведь иначе, учитывая их подверженность страстям, не получилось бы выстроить сколько-нибудь стабильное общество.
Этот переход от естественного состояния к образованию общества подразумевает, что члены этого общества передают их индивидуальную власть власти коллективной. Таким образом, люди «должны были войти в соглашение и потому сделали так, что они коллективно обладают правом, которое каждый от природы имел на все, и что оно больше не определяется на основании силы и желания каждого, но на основании мощи и воли всех вместе» [104] [2]. Согласно этому «договору» люди обязались помогать друг другу и решили не причинять другому того, что не хотели бы испытать сами. Они отказались добровольно или под страхом наказания от их естественного права для того, чтобы жить в безопасности, соблюдая общие правила. Эта передача индивидуальной власти коллективу составляет основу общественного договора.
В своем
«Наличие какой бы то ни было верховной власти (
В то время, когда самым распространенным режимом была монархия и бóльшая часть философов вслед за Платоном выступала за различные формы аристократии, Спиноза утверждал, что лучший политический режим – это демократия. Если каждый политический режим стремится к обеспечению мира и безопасности граждан государства, то лишь демократия к тому же способна удовлетворить две базовые потребности граждан: равенство и свобода.
«И я думаю, что этим я довольно ясно показал основания демократического государства. Я предпочел говорить о нем более, чем о всех других, потому что, казалось, оно наиболее естественно и наиболее приближается к свободе, которую природа представляет каждому, ибо в нем каждый переносит свое естественное право не на другого, лишив себя на будущее права голоса, но на большую часть всего общества, единицу которого он составляет. И на этом основании все пребывают равными, как прежде – в естественном состоянии» [106].
Поскольку невозможно бесконечно подавлять стремление людей к равенству и свободе, то, вопреки всей види- мости, самый сильный и долговечный режим – не монархия, а демократия.
Уточним, что аргументация Спинозы в пользу равенства и политической свободы на этом этапе ничем не обоснована с точки зрения морали. Философ защищает режим, ориентированный на свободу и равенство, не потому, что это «хорошо» или «справедливо». Он это делает совершенно из прагматических соображений: по мнению Спинозы, такая система будет лучше всего работать в контексте человеческого общества. Ведь чтобы режим был долговечным, он должен опираться не только на страх:
«…повиновение имеет в виду не столько внешнее, сколько внутреннее действие души; и, стало быть, тот больше всего находится под господством другого, кто решает повиноваться другому от искреннего сердца во всех его приказаниях, и, следовательно, тот больше всего удерживает господство, кто царствует над сердцами подданных» [107] [4].
Не факт, что демократия – самый добродетельный режим с точки зрения морали, зато это самый эффективный режим с точки зрения политики, ведь он наилучшим образом отвечает ее целям: обеспечить безопасность государства и сплоченное общество граждан. В том, что касается свободы нравов, Спиноза перечисляет целый ряд безнравственных развлечений, таких как пьянство, блуд и так далее, которые лучше терпеть, чем запрещать, поскольку запрет будет угрожать общему благу: «Кто хочет все регулировать законами, тот скорее возбудит пороки, нежели исправит их: что не может быть запрещено, то необходимо должно быть допущено, хотя бы от того часто и происходил вред» [108] [5].
Еще в большей степени это касается одного из фундаментальных прав человека – свободы вероисповедания, мысли и слова. Лишение граждан этого права не даст ничего, кроме протеста, особенно если идеи и слова справедливы. Таким образом, не запрещать их – в интересах государства:
«…то правление считается насильственным, которое посягает на умы, и что верховное величество, видимо, желает несправедливости подданным и узурпирует их право, когда хочет предписать, чтó каждый должен принимать как истину и отвергать как ложь и какими мнениями, далее, ум каждого должен побуждаться к благоговению перед Богом: это ведь есть право каждого, которым никто, хотя бы он и желал этого, не может поступиться» [109].
Из этого следует, что попытка государства контролировать мнения граждан может привести к катастрофе. Напротив, необходимо, чтобы государство гарантировало гражданам свободу веры и мысли. В том же, что касается свободы выражения, Спиноза призывает к определенным рамкам:
«…и, стало быть, если невозможно совершенно лишить подданных этой свободы, то и, обратно, весьма гибельно будет допустить ее неограниченно. Поэтому нам надлежит здесь исследовать, до какого предела эта свобода может и должна даваться каждому без ущерба для спокойствия в государстве и без нарушения права верховных властей» [110] [6].
Поделиться книгой: