Вера Кашканова
Верочка и Анечка
Весна
Замечательное время — конец мая! Зелено и свежо. Солнце уже греет по-летнему, но нет-нет, да и налетит прохладный ветерок, зашуршит вмиг озябшей листвой деревьев, заставит прохожих, поеживаясь, опасливо вглядываться в небо. Но, уже свершилось! Скоро лето! Даже постоянные городские жители воробьи и те чирикают немного по-другому, громко и задорно, не опасаясь сорвать на морозе голос. Все пространство наполнено запахами весны, скорого обновления, оно вибрирует, дрожит от нетерпения дать новую жизнь природе. И она, подчиняясь этому нетерпению, с легким вздохом облегчения освобождает от зимней скованности все вокруг. Скоро-скоро наберется сил и зашумит могучим потоком летняя развеселая жизнь. Осталось совсем чуть-чуть!
В палате чисто и тихо. Весенняя сумятица шумит где-то там, за стеклами окон родильного дома. Но даже в этой тишине я ощущаю себя маленькой клеточкой большой природы. И эта маленькая клеточка готова вот-вот принести в мир новое существо. Совершить чудо рождения новой жизни, нового маленького человечка, который будет расти и набираться сил вместе со всем остальным миром, вместе со мной будет радоваться и теплому солнцу, и голубому небу, и веселым пташкам, и просто жизни.
Кто ты, который во мне? Который или которая? Я люблю тебя, мой малыш. Гладя свой живот, я ласкаю тебя, дорогое мое чудо. Ты меня слышишь? Ох! Он услышал! Толчок ножкой сильнее обычного. Говорят, ребенок уже с трех-четырех месяцев, находясь в утробе мамы, слышит звуки, а к рождению начинает узнавать мамин голос. Мой малыш точно слышит меня — я это чувствую!
Наконец пришло время схваток. Боль повторяется и усиливается каждые десять, пятнадцать минут. Я знаю, так и должно быть. Мужественно терплю, ем шоколад, чтобы силы не покинули меня во время родов. Моя сокурсница, чтобы поддержать меня написала стихотворение. Она совсем не профессиональная поэтесса, написала, как смогла, просто хотела сделать мне приятно. Тем не менее, ее стихи запомнились, и теперь хожу по палате в ожидании родов и читаю про себя:
— Странно ощущать в себе кого-то,
— Чувствовать душою чью-то жизнь.
— Это я и он (ребенок в моей плоти),
— И пока живем на свете жизнею одной.
— Но вот он вдруг зашевелился,
— Казалось, маленький такой.
— На весь утробный мир зачем-то рассердившись,
— Свободу он потребовал ногой!
— И вот стучит он днем и ночью,
— Как бы крича: вот я какой!
— И к папе выпустить он просит,
— Что б посмотреть «Кто он такой?»
Скоро, мой малыш, скоро ты увидишь своего папу!
Начало новой жизни
Под утро кажется, что боль становится невыносимой. Но надо потерпеть ещё чуть-чуть. Ради чуда, которого мы ждали долгих девять месяцев. Чтобы отвлечься, смотрю как начинается новый день. Над горизонтом, в светлеющем небе появилась ярко-красная заря. Птицы думают, что первыми увидели начало нового дня и щебечут, чирикают, как бы напоминая всем — просыпайтесь, начинается новый день! Глупые, я и не спала. Уже целую ночь я жду начала. Ну, когда же, когда?
В палате вместе со мной ещё одна женщина, она рожает уже сутки, кричит невыносимо. Я вижу, что врачи делают все возможное, чтобы облегчить её страдания, но побороть боль не могут и они. Мне жаль её, бедняжку. И себя немного жаль. Тоже покричать придется. Видно, такая доля уготована женщинам, чтобы дать начало новой жизни, надо испытать и боль, и страдания, и муки. Я терпеливо жду момента, когда от неимоверной боли тоже начну кричать. Вот, кажется уже и пора. Так больно, что кричать уже не стыдно. Но тут подходит врач и спокойно приглашает: «Пойдем, сейчас будешь рожать».
Вот так все просто и буднично? Я-то понимаю, для них это всего-навсего, работа. И приход новой жизни в наш мир — обычное дело. Умом понимаю, но душой и сердцем понять не могу. Сама несколько раз присутствовала на родах. И каждый раз с замиранием сердца следила за появлением новой жизни. Вначале крики и стоны женщины, громкие голоса врачей, потом… тишина, только несильный шум работающего электроотсоса. Сейчас врачи откачают слизь из ротика и носика ребенка, поднимут его высоко с болтающейся сиреневой не перерезанной еще пуповиной, и громкий крик возвестит — я пришел в ваш мир!!! Ради такого можно выдержать все, и нудный мучительный токсикоз, и временную потерю привлекательности, и нестерпимые боли. Все, ради одного — дать новую жизнь крохотному существу.
Радуюсь, что рожать буду сама, а не путем кесарева сечения, которое мне упорно предрекали врачи из-за моего порока сердца. Несколько раз приходилось наблюдать эту весьма неприятную операцию. Женщине делают малюсенький разрез, а потом пытаются протиснуть через него головку младенца, и при этом крутят этой головкой так, что одолевает страх за младенца. Кажется, что сейчас ребенку непременно что-нибудь сломают или оторвут. Редкие дети рождаются после кесарева сечения без родовой травмы. А ещё говорят, женщина, не прошедшая все этапы естественных родов, не ощутившая боль схваток и тяжелейшего напряжения во время потуг, никогда не сможет по-настоящему полюбить своего ребенка. Наверно поэтому я и выбрала естественный процесс, и настояла на своем, как бы меня ни пытались уговорить люди в белых халатах.
Я-то знаю, у меня все будет хорошо! Главное, не бояться и слушать, что будут говорить врачи.
— Дыши, дыши! Тужься, тужься!! Дыши!!!
Слушаю, делаю, вроде, все правильно, но силы покидают меня… Неужели не выдавлю его из себя? Еще мгновение и провал… Сквозь пелену забытья слышу знакомый шум работающего отсоса и такой долгожданный громкий крик! Рядом рожает другая женщина. И я не могу понять, чей ребенок кричит.
— Четыре, сто! — гулко раздается голос акушерки.
С усилием выбираясь из сиренево-красного тумана, как мне кажется, громко и весело спрашиваю: «Это у кого такой богатырь?»
— У тебя. Богатырша. Девочка, красивенькая, губки бантиком, а на щечке родинка.
Акушерка поднимает мое чудо и показывает мне. А я ещё ничего не могу, ни понять, ни ощутить, только полное блаженство и необыкновенное счастье! Лучи солнца освещают столик, на котором лежит моя дочурка. Это солнышко вместе со мной поздравляет мою малышку с рождением. С Днем рождения, доченька!
Радость
Все страхи и муки ожидания родов и самих родов уже позади. Я в послеродовой палате, палата большая, рядом ещё восемь женщин. И всех нас связывает одно — сегодня каждая из нас стала мамой. Как долго я ждала этого!
А вот и записка от мужа: «Веронька! Поздравляю! Прыгаю от счастья! Молодец! Я представляю! Родить такую дочь! «Дочка» даже язык не поворачивается. Дочь. Ты родила в 5.35. 4100! Целую тебя и Анютку! Люблю вас обеих!»
И я плачу от счастья! Мы ждали этого дня, мы так хотели нашего ребенка, мы вместе преодолевали трудности, возникавшие на нашем пути, чтобы однажды понять: теперь мы не просто муж и жена. С этого дня такие простые, знакомые по первым строкам букваря любому малышу два слова «мама и папа» на долгие годы объединят нас с дочуркой в удивительно теплое и нежное слово «семья». Мы ещё сильнее будем любить и ценить друг друга.
Теперь у нас есть наша Анютка, именно это имя выбрал папа для своей дочери. Это правильно, когда имя малышу дает его отец.
Те теплые чувства, которые испытывает мама к своему ребенку ещё до его рождения, усиливаются с приходом удивительного природного таинства — материнства. Любая женщина, впервые прикладывающая дитя к своей груди, поймет меня — это чувство невозможно ни описать, ни сравнить с чем-либо другим. Невидимая ниточка родства становится настолько прочной, что никаким силам не разорвать её.
С папами все несколько сложнее. Первый ребенок для них — это как подарок, упавший с небес, неожиданно требующий так много внимания, ласки и заботы. Большинство пап относятся к первенцу, как к живой кукле, а чувство истинного родства наступает позже, когда на папиных глазах эта кукла постепенно превращается в полноценного человека, с которым можно общаться, играть, читать ему книжки, учить разным премудростям жизни. И когда имя ребенку дает отец, это чувство наступает существенно раньше.
У нас все так и было. Ещё до замужества мой тогда еще жених предложил имена, которыми он хотел бы назвать своих детей — Анна и Кирилл. Я с радостью согласилась. И теперь я уверена, что папа будет любить свою Аннушку ничуть не меньше меня. И потом, Анна такое замечательное имя. Так зовут мою маму, так звали прабабушку моего мужа. А сколько нежных и ласковых вариантов дарит нам это имя: Аннушка, Анечка, Анюта, Анютик, ведь даже Анька и Анютка звучат не грубо, как у производных большинства имен, а как-то озорно и игриво. Спасибо моему любимому мужу за такое прекрасное имя для дочери!
Тревога
Так хочется побыстрее увидеть нашу Анютку! В родзале я была так сильно утомлена после родов, что толком не успела ничего разглядеть. Запомнились только пухленькие ручки, вздернутый носик и губки бантиком. С нетерпением жду, когда дочурку принесут на кормление. Так хочется прильнуть к этому теплому, пахнущему молочком и ещё чем-то очень родным комочку! Говорят, что после первого прикладывания к груди, чувство материнства усиливается в тысячи раз. А я уже сейчас всем сердцем, всей душой люблю и обожаю свою малышку!
Но время идет, а Анечку не приносят. Вдруг что-то случилось!? От страха и тревоги сердце сжимается в булавочную головку, озноб пробегает по всему телу, кровь в висках стучит так сильно, что думать о хорошем уже не получается.
В унисон моим нерадостным мыслям, природа преподносит свой неприятный сюрприз. Ещё вчера, так ласково светившее солнце, сегодня даже не показалось из огромной серой тучи. Лишь мелкий моросящий, будто осенний, дождь монотонно стучит по подоконнику. Зябко, уныло, серо на улице и в моей душе.
Жду с нетерпением детского врача в надежде, что он прояснит ситуацию. Время тянется невыносимо долго, минута превращается в час, а час по продолжительности сравним с сутками. Наконец в палату заходит врач. По взгляду пытаюсь понять, что за новости она нам принесла. Доктор рассказывает каждой мамочке о состоянии её ребенка. Доходит очередь до меня, и я замечаю, что от напряженного ожидания вся покрылась холодным липким потом…
Слава Богу! Все хорошо, малышка здорова. Но кормить пока нельзя из-за того, что у нас несовместимость по резус-фактору. Не будь я будущим педиатром, я, наверное, удивилась бы, разве может быть несовместимость у мамы с её родным ребенком? Но сейчас мне известно, что даже такое может случиться. Просто, у меня в крови резус-фактора нет вообще, а Анечке он передался от папы. И если в моем молоке есть антитела к резус-фактору, накопившиеся за время беременности, то они, попав в крошечный организм, могут разрушить эритроциты в крови малышки. Возникнет так называемая гемолитическая болезнь новорожденного, когда кровь, несущая жизнь к крошечным органам, превращается в яд. Догадайтесь, какие могут быть последствия!
Надо дождаться результата анализа молока, а это не раньше, чем через три дня. Ещё три дня не увижу своего Анютика! Но ради её здоровья, я готова пережить все, в том числе и эту затянувшуюся разлуку. С завистью смотрю, как остальным мамочкам, лежащим в палате, каждые три часа приносят их чудо-чад, и мамы часами разглядывают своих малюток, разговаривают с ними.
Решаюсь на отчаянный шаг. Поднимаюсь с постели и, превозмогая боль, слабость и головокружение, иду в детское отделение, ну очень хочется хоть одним глазком взглянуть на доченьку! Грозная цепная медсестра, увидев меня, бросается к двери, словно на амбразуру вражеского дзота, и своим грузным телом загораживает мне дорогу:
— Не положено!
— Как не положено? Кем? Я ведь только посмотреть!
— Кормить принесут, посмотришь!
Все мои невразумительные попытки объяснить, что я студентка, будущий медик, почти коллега, безуспешны. Со слезами на глазах возвращаюсь в свою палату, женщины успокаивают, а я думаю: кто же придумал такую неправильную систему, когда после рождения ребенка, его немедленно уносят от мамы, будто мы в чем-то провинились и нас пытаются немедленно отгородить от наших, рожденных нами же в муках малюток? В каждом учебнике написано, что после рождения ребенок непременно должен оставаться рядом с мамой. Долгих девять месяцев мы были одним целым, связанные невидимой нитью, а здесь эту ниточку безжалостно рвут! Слезы накатываются на глаза, но помочь ни я, никто другой мне сейчас, увы, не может. И только теплые, нежные, добрые письма моего мужа, помогают мне справиться с неожиданными проблемами, навалившимися на меня за последние три дня. Ничего! Мы будем сильными! Вместе мы переживем все невзгоды. Я надеюсь, я верю, что скоро увижу нашу Аннушку!
Первое кормление
Ура!!! Чудо произошло! Анализы оказались хорошими и дочурку принесли на кормление даже раньше, чем я ожидала.
И опять все произошло на удивление буднично и просто. В своих мечтах я рисовала иные, более радужные картины. Первое кормление — это праздник души и сердца. Значит, все должно быть по-праздничному. Я представляла, как мою малышку приносят мне в красивом кружевном конверте, вручают бережно, как самый драгоценный подарок, говорят напутственные слова, поздравления, а потом мы остаемся с малышкой вдвоем и начинается наше общение, и уже только сердце и материнский инстинкт должны подсказать мне, что и как надо делать. Но это были лишь мои розовые мечты, а на самом деле, я знала, что обычные женщины позволить себе такую радость не могли.
Медсестра привезла каталку, на которой лежали стройными рядами малыши и малышки. Все младенцы были завернуты с головы до пят в одинаковые грязно-серые тысячу раз продезинфицированные пеленки. У каждого на груди болталась синяя клеенчатая бирка-медальон. Личики у всех детишек были обильно смазаны растительным маслом, отчего большинство из них напоминали фарфоровых кукол. И лишь самые голодные, отчаянно кричавшие и требовавшие законные граммы маминого молока, напоминали всем: «Люди, мы живые!»
На бирке-медальоне написаны фамилия, имя мамы, число и час рождения ребенка, его рост и вес. Такие же бирки прикреплены к спинке кровати каждой мамочки. Медсестра берет очередного малыша, сверяет надпись на ребенке с надписью на прикроватном медальоне и передает ребенка в нетерпеливые руки мамы. Многие мамочки уже и без бирок прекрасно знают своих детишек в лицо, а некоторые узнают даже по крику. А я видела доченьку всего один раз, волнуюсь, смогу ли узнать её, а главное, вспомнит ли она меня? Узнает ли мой голос, который слышала, находясь еще в утробе?
Пока медсестра раздает детишек, пытаюсь разглядеть тех, что ещё ждут своей очереди. В глаза бросается пухленький, мирно посапывающий сверток, при виде которого, сердце почему-то усиленно заколотилось, а по всему телу прошлась приятная истома. Это мой ребенок, только мой, я почувствовала это своим материнским сердцем! Только бы не ошибиться! Медсестра берет завернутое в пеленку чудо, сравнивает надписи на бирках и передает его мне. Я не ошиблась, сердце не обмануло меня, это моя Анечка!
Вот он долгожданный момент! Впервые я смогла так близко увидеть мою дочку, обнять её и даже чмокнуть в щечку. Пусть все народные приметы говорят, что нельзя целовать новорожденного ребенка, разве можно удержаться от этого соблазна, держа в руках частичку себя? Внимательно смотрю на доченьку, пытаясь запомнить каждую черточку её лица. Пока вижу вздернутый носик, алые губки, и родинку на правой щеке. Родинка большая, темно-коричневая. Говорят, Господь, помечает избранных такими родинками, чтобы не забывать защищать их от всего дурного. Теперь и моя Аннушка будет всегда находиться под защитой Господа. Приподнимаю пеленку, которой закутана головка, пытаюсь разглядеть волосики. Волосики светлые и их очень мало, зато сама голова показалась мне большой. Умная будешь, Анька! Тебе есть в кого быть умненькой, гены у нас с папой сильные.
Очень хочется увидеть глазки. Знаю, что они будут голубого цвета, такого же, как у нас с мужем. Для этого надо, чтобы дочка проснулась. Но Анютка продолжает мирно спать, словно не торопится узнать и увидеть меня. Пытаюсь разбудить её, водя соском по губкам, начинаю волноваться, что время, отведенное для кормления, быстро закончится, и Анечку унесут от меня голодной. Смотрю на других женщин, все малыши притихли, прильнули к маминым грудям и, смешно причмокивая, пытаются съесть всю положенную им норму, словно понимая, что в следующий раз они смогут повторить это не раньше, чем часа через три. А Анька все спит. И снова беспокойство охватывает меня: а вдруг за эти четыре дня она настолько привыкла к кормлению из соски, что теперь никогда не возьмет мою грудь? Такие случаи бывали и не раз.
— Анютка, ну проснись, покушай! — почти со слезами на глазах умоляю дочурку. И вдруг… Анька приоткрыла один глаз и очень строго, и, как мне показалось, довольно осмысленно, посмотрела на меня. Что она испытывала в тот момент, я не узнаю никогда, но моей радости не было предела, слезы беспокойства сменились слезами великого счастья, они капали на Анюткино личико, превращаясь в тоненькие струйки, стекающие по её пухленьким щечкам. Словно пожалев меня, Анюта проснулась окончательно. Открыла глазки, и я увидела два огромных темно-синих озерка. А взгляд-то у дочери какой умный и проницательный! Ты будешь умницей, моя Аннушка!
Нас всегда удивляет, почему у всех детей глаза кажутся огромными, а с возрастом, будто уменьшаются в размере. На самом деле, глаз — единственный орган в нашем организме, который при рождении имеет размер, не меняющийся больше в течение жизни. Потому то на фоне маленького личика, глаза у детей и кажутся такими большими. С возрастом лицо становится больше, и глаза уже не выглядят такими огромными.
Пока не могу понять, на кого больше похожа наша дочурка: на меня или на своего папу. Мы с мужем не очень сильно отличаемся друг от друга внешне, многие мои знакомые ещё во время наших свиданий с ним, отмечали, что мы очень похожи друг на друга. И все же мне больше хочется, чтобы Аня была похожей на своего папу. Да и в народе говорят, если дочь похожа на отца — будет счастливой! А какая же мама не пожелает счастья своей дочери! С моей точки зрения, судьба и счастье детей целиком зависят от родителей. Только родители могут сделать своих детей счастливыми, но они же могут стать и источником несчастий и бед для своих чад. Уверена, что наша дочь будет самой счастливой, мы для этого сделаем все возможное!
А пока я пытаюсь первый раз приложить к груди своего ребенка. Анютка, очевидно, сыта, и взять сосок в ротик не торопится. Выдавливаю несколько капель молока ей прямо на губки, пусть попробует, как вкусно! Срабатывает, молоко действительно оказалось вкусным, Анютка хватает сосок и начинает сосать. Я чувствую, как молочко капля за каплей попадает в ротик моей доченьки, и испытываю огромное материнское счастье! Так не хочется расставаться с дочуркой! Но теперь я знаю: через три часа я снова увижу тебя, моя Анюточка, и ещё раз испытаю мое счастье!
Обида
Время идет гораздо быстрее, когда тебе каждые три часа приносят ребеночка. До кормления надо успеть выполнить кучу формальностей. Вымыть с мылом руки и грудь, надеть косынку и маску, а потом приходит медсестра и каждой женщине обрабатывает соски фурациллином. Я, хоть и будущий медик, но смысла во всех этих мероприятиях не вижу никакого. Кругом и так все стерильно, каждое утро палату, а вместе с ней и всех находящихся там женщин, кварцуют специальной лампой. В воздухе не остается ни одного микроба. А как ребенку вырабатывать иммунитет в условиях абсолютной стерильности? Не потому ли нынешние дети выглядят ослабленными и больными по сравнению с прошлыми поколениями? Тогда, женщина, родив в поле ребенка, перерезав ему пуповину обыкновенным ножом, заворачивала новорожденного в передник, укладывала где-нибудь под кустиком, а сама продолжала выполнять работу дальше.
Но с нынешней медициной спорить бесполезно. Правила придуманы не мной, и мне остается лишь тщательно соблюдать их, чтобы не оказаться обруганной какой-нибудь медсестрой или санитаркой. Уж лучше бы учили женщин, как правильно надо сцеживать молоко, что предпринять, когда его мало. Об этом в роддоме никто никому не сказал ни слова. Считается, очевидно, что все это женщина должна знать самостоятельно и буквально с пеленок. Я знала, что гипогалактия — состояние, когда у кормящей женщины мало молока, встречается довольно часто. Но не предполагала, что это может случиться со мной.
Когда Анютку в очередной раз принесли на кормление, она уже не стала особенно церемониться со мной, внимательно изучать и разглядывать меня. Раз принесли кормить — корми! С первой секунды, жадно схватив сосок, Анюта с трудом начала высасывать из него содержимое моей груди. Через минуту раздался громкий крик недовольства — почему так мало! Дала другую грудь. Хватило ещё на пару минут. И все! Запасы драгоценного молока исчезли, и как я ни пыталась выжать из обеих грудей столь нужные сейчас капельки лакомства, ничего не получилось. Тут я впервые смогла увидеть и осознать, что значит голодный ребенок. Анютка сначала тихонько всхлипывала, в надежде, что сейчас все наладится и столь нужное молочко ручейком польется прямо в ротик. Когда надежды иссякли, всхлипывание перешло в громкий крик. Веселенькая картина! Мама усиленно обеими руками сдавливает свою грудь, пытаясь выцедить ну хоть капельку, а рядом лежит ребенок, пунцовый от крика, жаждущий немедленно получить свою порцию. Ни той, ни другой достичь желаемого не удается.
Обессиленная, падаю на кровать рядом с Анютой и тоже начинаю рыдать. И тут замечаю, что Аня смотрит на меня сердито и недовольно, а в уголках её глаз — крупные капельки слез. Но ведь это противоречит природе! В этом возрасте у ребенка ещё не должно быть слез! Видно, такая сильная была у Анютки обида на свою маму, что вопреки всему, из её глаз текли настоящие слезы. Так и унесли в тот раз от рыдающей мамы плачущего голодного ребенка.
Лётчица
Сегодня я еду с папой в аэропорт. Мы полетим в Шахрисабз — маленький городок на юге Узбекистана. Это так здорово! Я и раньше летала на самолете, но тогда мне было всего два года и поэтому я ничего не помню. А сейчас я чувствую себя совсем большой, мне уже пять лет. Папа у меня летчик. Он будет управлять самолетом. А еще папа пообещал взять меня в кабину самолета и дать мне порулить. Интересно как это — рулить самолетом?
Когда мы проходим через проходную, папа говорит, что ребенка, то есть меня, не с кем оставить дома. Я старательно киваю головой.
Мы с папой выходим на летное поле. Вон он! Наш самолет! Стоит такой большой и красивый. Он похож на огромную птицу, которая опустилась на землю только для того, чтобы отдохнуть и скоро полетит. А иллюминаторы на самолете кажутся такими маленькими. Как люди в них еще что-то видят?
Мы поднимаемся по трапу и заходим в самолет. Я иду по салону. Иллюминаторы оказываются не такими маленькими, какими кажутся с земли.
Когда мы заходим в кабину, папа садится в кресло, а я — к нему на коленки. Как здесь много приборов! Кабина на самом деле — самое интересное в самолете! Папа объясняет мне, что маленький зелененький самолетик на экране показывает, куда наклоняется наш самолет. Другой прибор с цифрами показывает скорость, с которой мы летим. Посмотрев на третий, можно узнать высоту, на которой мы находимся, сейчас это ноль. Пока папа объясняет мне значения всех приборов, приходит другой дяденька. Он садится в свободное кресло и, поздоровавшись с папой и со мной, запускает двигатель самолета.
Мы поехали. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. «Неужели мы никуда не полетим, а так и будем ехать?» — думаю я и выглядываю из окошка. Но только я начинаю беспокоиться, как самолет отрывается от земли. Ура, мы взлетели!
Я прижимаюсь носом к окну. Под нами Ташкент. Маленькие разноцветные машинки едут по дорогам. Они кажутся мне игрушечными, как те, которые коллекционирует мой папа. Люди бегают как черные точечки. Вот оказывается, какими нас видят птицы! Девятиэтажные дома кажутся не больше спичечных коробков. Вот это вид!
По мере того, как мы поднимаемся выше, машины, люди, дома — исчезают. Теперь видны только синие нити — реки, да снег на горных вершинах. Насмотревшись на реки и горы, я снова обращаю свое внимание на приборы. Зеленый самолетик теперь не стоит на месте, а постоянно наклоняется то в одну, то в другую сторону. Тут я замечаю, что число, показывающее высоту полета, начинает уменьшаться — мы снижаемся.
— Пап, дай порулить… — прошу я.
Папа отдает мне штурвал, и я начинаю крутить его как хочу. Самолет меня не очень слушается. Это, наверное, потому, что другой дядя тоже крутит штурвал. Я смотрю на пилота и начинаю крутить штурвал так же, как он. Пусть ему будет полегче! Мы все снижаемся и снижаемся. Вот уже снова появились дома, потом машины и люди. Внизу аэропорт города Шахрисабза. Уже видна взлетная полоса, и мы с пилотом начинаем выравнивать самолет, чтобы он сел ровно на полосу. И тут я чувствую толчок. Самолет коснулся земли. Мы едем по полосе, потом съезжаем с нее и останавливаемся.
Я посадила самолет! Сама! Ну и пилот помогал немножко…
Школа и улица
Сентябрь в Ташкенте — для детей еще не осень. И это даже не последнее дыхание лета. Лето еще в полном разгаре. Стоит жара под тридцать градусов, и ребятня с утра до ночи играет во дворах. Но для меня этот сентябрь — будет уже другой, не летний, а именно осенний. Я пойду в первый класс. Мне очень нравится мой портфель и новая школьная форма. У меня большой красно-синий ранец, который мне подарил папа, когда мне было пять лет. В ранце лежат пенал, дневник и целая куча тетрадок и ручек. А форма в нашей школе необычная — это не только юбка и жилетка, а еще и большой белый воротник с красным бантиком. Очень красивая форма! Но, несмотря на все это, мне немного грустно. Мама говорила мне, чтобы я больше гуляла летом, потому что, когда начнется учеба, времени на прогулки оставаться не будет. Учеба началась, а я так и не нагулялась!
Но прошла неделя, а мне кажется, что все пока идет по-старому. Разница только в том, что в школе не заставляют спать днем, как в детском саду, но это мне даже нравится. А домашние задания — неужели они думают, что так сложно сосчитать, сколько будет 2+1?
Сегодня я уже решила все примеры, написала все крючочки и сижу с Илюшей на козырьке нашего подъезда. Козырек увит виноградной лозой, увешанной гроздями винограда, который так и просится в рот. Я беру ягодку, с наслаждением жую ее и думаю про себя: «Почему мама говорила, что не будет времени гулять? Гуляю же!».
Провожатые
Я иду домой со школы. На нашем квартале из моего класса кроме меня живет только Аревик, но её дом гораздо ближе к школе, чем мой, поэтому около двух остановок идти мне приходится одной. Это конечно скучно, но что поделаешь! Я могла бы поехать на автобусе, но его очень долго ждать и поэтому неохота. В принципе, сегодня я как раз не прочь прогуляться. Погода просто замечательная! Кажется, весна уже полностью вступила в свои права. А ведь еще только начало марта! Деревья цветут, на земле тоже появились маленькие беленькие цветочки. Мы называем их подснежниками, хотя подснежники на самом деле совсем другие.
От легкого ветерка листочки на деревьях слегка подрагивают, а под ногами трава кажется мягким зеленым ковром. Надо успеть насладиться всей этой красотой сейчас. Ведь скоро засушливое лето, которое вынуждает все зеленое отступать все дальше и дальше в горы. Трава высохнет и пожелтеет, листья покроются пылью, легкий ветерок исчезнет, и на смену ему придут полный штиль, когда кажется, что воздух раскален до предела, или пыльные бури, которые поднимают столбы пыли и залепляют ею глаза тому, кто осмелится повернуться к ним лицом. Но сейчас мне не до этого, я наслаждаюсь весной.
Неожиданно за спиной раздаются знакомые голоса. Я оборачиваюсь и вижу двух моих одноклассников: Ваню и Колю. Они дружат давно, я вообще редко вижу их порознь. Но что им нужно на моем квартале?
— Привет! — говорю я им, — Что это вы тут гуляете?
Ваня подталкивает Колю ко мне, и он немного застенчиво говорит:
— Ань… Ты не против, если мы тебя проводим?
— Проводите? С какой это стати? Вот еще! Нет, я сама дойду, — сама форма Колиного предложения мне не понравилась. Предложи он мне прогуляться со мной до дома, я бы согласилась. А провожать? Что я им, маленькая что ли? Или бабушка столетняя чтобы меня провожать?
Коля продолжает:
— Ну, мы тебе портфель поможем донести…
Ах, им еще и портфель! Ну, точно думают, что я сама ничего не могу и не умею. И еще больше рассердившись, я говорю:
— Не надо мне ничего носить. Сама справлюсь. Отстаньте.
Но отделаться от мальчишек оказалось не так то просто. Я долго спорю с ними, а потом решаю применить наиболее весомый аргумент — тот самый портфель, который мне хотели донести. Первой под него попадается голова Вани.
Аргумент подействовал, но, правда, только на один день.
Назавтра история повторилась. Через три дня мне все это надоело, и я решила пожаловаться маме на мальчиков, которые ко мне лезут и пытаются проводить. И, вопреки всем моим ожиданиям, мама говорит: «Ну и скажи им, пусть проводят, если хотят. Тебе же лучше. Тяжелый портфель самой таскать не придется».
Послушав маму, назавтра я так и сделала, и почти на год избавилась от тяжелого портфеля, получив взамен довольно приятный эскорт.