Земля плоская. Генеалогия ложной идеи

Труды аль-Фергани интересуют нас потому, что их хождение на Западе началось задолго до появления комментариев к Птолемею, сделанных Региомонтаном (ум. 1476), и было шире, чем у других арабских астрономов, благодаря простоте и ясности изложения. Книгу перевел на латынь Иоанн Севильский, озаглавив «Компендиум науки о звездах», а позднее, в XII веке, перевод выполнил Герард Кремонский. Здесь мы используем двуязычное латино-арабское издание, выпущенное востоковедом, профессором Лейденского университета Якобусом Голиусом в XVII веке. Приведенная в нем оценка протяженности одного градуса меридиана будет часто использоваться перед отплытием Колумба.

Вслед за халифатом арабская наука распространила свое влияние на все Средиземноморье. В книге «Развлечение истомленного в странствии по областям» географ аль-Идриси описывает поручение, которое дал ему монарх Сицилийского королевства Рожер II, желавший знать, как пролегают границы его владений и пересекающие их сухопутные и морские пути, в каких климатических зонах они расположены, какие моря, каналы и реки дают им свои воды. Этот труд, иногда встречающийся под заглавием «Книга Рожера», был переведен и издан в конце XIX века в двух томах – «География» I и II. Собирая необходимые сведения, Рожер повелел образованным путешественникам изучить всю литературу по астрономии и географии, находившуюся в его распоряжении, и провести изыскания по всему миру, а затем опрашивал их поодиночке, чтобы сравнить сказанное. Искания длились 15 лет, после чего Рожер распорядился «с компасом» начертить карту, фиксирующую координаты примечательных мест, пользуясь данными, «полное сравнение коих подтвердило их исключительную точность»122. Идриси рассказывает, как ему было поручено свести все эти данные воедино. Чтобы их изложить, ему придется «начать свой рассказ с фигуры, которую являет собой Земля» – ее описание «Птолемеем названо географией»:

Мы говорим так: из речей философов, знаменитых ученых и пытливых наблюдателей в области наук о небесных телах следует, что Земля округла, как сферическое кольцо, и на ней покоится вода, которую та сполна и естественным образом держит на себе, ничего не отдавая123.

Автор уточняет, что «все население земного шара живет в северной части», и приводит два значения его окружности: 11 000 и 12 000 фарсахов – учитывая, что эта древнеперсидская мера длины соответствует приблизительно 6 современным километрам (столько за час проходит солдат) или 3 mīl, результат намного превышает действительность124.

Таким образом, арабские натурфилософы, астрономы и географы привнесли в средневековый мир относительно однородную с философской точки зрения космографию, расширив ее за счет весьма важных дополнений в области астрономии и географии. Сферическая форма Земли не вызывает сомнения, но длина ее окружности остается предметом споров и колеблется в диапазоне от 40 000 до 70 000 километров. Романские народы с жадностью бросились поглощать научные знания, однако это не вызвало «столкновения культур», которое было бы ожидаемо, если бы Церковь после шести веков несторианской «плоскостной» концепции внезапно обнаружила свое заблуждение, познакомившись с арабскими, а через них – с греческими источниками. Ученые контроверзы, берущие начало в XIII веке, касаются сущностных метафизических вопросов: вечен ли мир, что есть Божественное провидение, уникальна ли мыслящая душа, но нет никаких свидетельств того, что хоть кто-то дискутировал о сферичности Земли.

Последняя часть этой главы заставила нас совершить экскурс вдоль Средиземного моря через различные цивилизации, окружавшие его со времен античности до раннего средневековья. Означает ли это, что нигде больше эти знания не получили развития? Разумеется, нет, но изучение других географических зон не отвечало бы цели этой работы и вышло бы за ее рамки. Исключение следует сделать только для Индии, связи которой с арабским миром нельзя не учитывать. «Махассидханта», труд, написанный к концу VII века (на арабском эта книга называется «Зидж аль-Синдхинд»), немало повлиял на арабских математиков и, в частности, содержал расчеты величины ardha-jyā, позднее ставшей синусом: все стало гораздо проще, чем у греков, прибегавших к помощи тетивы. Как отмечает Режис Морелон, аль-Бируни в своем «Каноне Масуда» упоминает индийский опус «Ариабхатия», написанный в 499 году астрономом Ариабхатой (на арабском название звучало как «Аль-Арьябхар»). Этот ученый убежден, что Земля круглая, и, более того, выдвигает гипотезу, что она может вращаться вокруг своей оси, чем объясняется движение остальных светил. Аль-Бируни утверждает, что эта гипотеза никак не влияет на схемы небесного движения, поскольку как при подвижных, так и при неподвижных ориентирах результаты не меняются. Он даже заявляет, что падение тела на землю будет казаться вертикальным, потому что само тело участвует в этом вращении. Но далее астроном рассчитывает скорость точки земной поверхности при подобном гипотетическом вращении. Констатируя, что результат слишком велик (в нашей системе единиц – около 1700 километров в час на экваторе), он приходит к выводу, что такая скорость заметно изменила бы скорости земных тел, а этого «не наблюдается»125. Арабские мыслители отрицают движение Земли, пользуясь иными аргументами, нежели обвинители Галилея в Европе XVII века, но опираются на ту же аристотелевско-птолемеевскую концепцию Вселенной с иерархией концентрических сфер, где звезды поддерживают единообразное кольцевое движение и все вместе вращаются вокруг неподвижной Земли.

Этот краткий обзор не позволяет охватить все тексты, но выделяет опорные точки. В период позднего средневековья наследие Аристотеля действительно приходит на Запад по большей части через арабские переводы. Вклад арабской астрономии, как и сочинения некоторых арабских натурфилософов, сопровождает, если не сказать – предшествует (как труды Авиценны) открытию аристотелевского корпуса (или возвращению к нему). Его обретение в XII–XIII веках, а также комментарии и трактаты, созданные арабской наукой, значительно преображают знание по сравнению с ранним средневековьем, культура которого, как мы увидим, построена на крупицах, сохраненных Исидором Севильским, Боэцием и еще несколькими авторами, – но это не означает, что идея сферичности была утрачена. Напротив, очевидно, что теории Козьмы Индикоплова, как и упомянутых нами несторианцев, не проповедовались средневековыми мыслителями. На это в заключение первой части хотелось бы обратить особое внимание: Козьма не относится к отцам Церкви, его труды не были переведены на латынь (то есть их не могли читать в средние века), они не были одобрены и тем более не популяризировались властями – как религиозными, так и политическими. Его сочинения не отразились на средневековом знании. Умберто Эко отмечает, что Козьму стали считать «авторитетом так называемых темных веков» только «после издания […] на английском языке в 1897 году»126. Представлять его тексты жемчужиной западной мысли – не просто оценочная ошибка, но еще и нечестность. Это прекрасный пример того, что источник следует рассматривать в его же контексте.

Глава III

Сфера на Западе: от раннего средневековья до конца Возрождения

В трактовке развития христианской Церкви, – прежде всего поддержанной философами Просвещения, – первые столетия средневековья характеризуются как период первозданной наивности, которая вскоре создала подоплеку для невежества и суеверий, якобы восторжествовавших над космологическими идеями – наследием античной Греции. В связи с этим мы уже говорили о Василии Кесарийском и Августине – Лактанций, единственный противник сферической концепции, обладавший определенным статусом, хронологически был их предшественником. Нельзя не согласиться с тем, что после заката античности модель Земли-сферы естественным образом перешла в раннее средневековье усилиями тех, кто одновременно представлял науку и Церковь. Конечно, развитие астрономических или космологических знаний в этот период застопорилось, и верно то, что какая-то их часть, преимущественно техническая, оказалась утрачена. Труды, путь которых мы проследили, скорее популяризируют результаты, чем отражают научные методы, а доказательство Эратосфена, к примеру, начинает казаться все менее понятным. Складывающееся христианское общество наследует у античности классическую научную культуру, но уделяет ей меньше внимания, чем породившее ее греческое – за исключением философских школ в Афинах и Александрии. Историк Питер Браун между тем замечает, что признание новой веры императора Константина в 312 году не состоялось бы, «если бы ему не предшествовало приобщение христианства к культуре и идеалам римского мира»127. Нельзя также связывать последующий период лишь с идеей величия и упадка империй, обусловленной падением Рима в 476 году. И как бы то ни было, форма Земли не ушла в забвение и тем более не оспаривалась религиозными и политическими институтами того времени, как и теми персонами, на которых было возложено сохранение римского знания. На поворотном этапе между поздней античностью и средневековьем VI–VII веков Боэций (ум. 524), а затем Григорий Великий (ум. 604), но особенно Исидор Севильский (ум. 636) служили – разумеется, не в полной мере, но никоим образом не «ретроградно» – проводниками астрономических знаний.

В этой части, охватывающей долгий хронологический период, мы не сможем назвать ни все тексты, ни все достижения в области знаний. Мы попытаемся обозначить три главные вехи в аспекте мифа о плоской Земле – это передача античной культуры раннему средневековью, распространение научных знаний в средневековых университетах и за их пределами, в особенности на французском языке, среди читателей, не владевших латынью, и развитие этих вопросов в эпоху Возрождения.

I. Передача античных знаний

Утверждение, будто для средних веков характерна вера в плоскую Землю, порой сопровождается следующим аргументом: на заре средневековья знание, которым владели греки, оказалось забыто. Все верно, греческие рукописи действительно пришли на Запад только в XII–XIII веках, если говорить об Аристотеле, или еще позже, если это «География» Птолемея (она попадет во Флоренцию лишь в XIV веке), однако важнейшие элементы греческого знания все же были в распоряжении латинских ученых128, и именно через латынь распространяются его основные положения из «Естественной истории» Плиния, адаптации «Тимея», выполненной Цицероном, или версии «О мире» (De mundo), принадлежавшей Апулею, но выдававшейся за сочинение Аристотеля. Не предлагая математических расчетов или точных астрономических данных, сохранившиеся латинские античные произведения по естественной истории или натурфилософии повторяют концепцию сферической Земли. Рассматривая отклик, который встретили (а точнее, не встретили, если речь идет о западном Средневековье) труды Козьмы Индикоплова, важно понимать общий контекст передачи античного знания. Тем не менее мы не отрицаем своего рода регресса знаний и особенно – в интересующей нас области – торможения астрономических изысканий, но тем самым хотим попросту показать: частичный уход в забвение греческой мысли не коснулся концепции сферичности Земли.

Обзор

История этих знаний связана прежде всего с историей обращения рукописей. Ведь после падения Римской империи, когда исчезли сложившиеся школы и прервались связи с греческим миром, становление официальных физической и космологической наук, как и пути доступа к знаниям в раннем западном средневековье, претерпевают изменения. Знание становится уделом служителей Церкви, в особенности монахов. И это прежде всего знание библиотечное, опирающееся в светской области на отдельные тексты классической латинской античности, – например, труды Плиния, последние учебные пособия позднего языческого периода, как «Бракосочетание Филологии и Меркурия» Марциана Капеллы, о котором мы уже говорили, фрагмент из «Тимея», дошедший до этого времени через его переводчика и автора комментариев Халкидия, или значительная часть астрономии Теона Смирнского. Это также фундаментальное христианское знание, которое вполне логично черпалось из шестодневных сочинений первых отцов Церкви, придавших научной мысли новые векторы. Речь идет прежде всего о сугубо избирательном знании – к такому выводу приходит Оливье Бульнуа, когда пишет, что в «умирающем просвещенном язычестве» действительно нашлись решившие спасти «то, что казалось им достойным»129.

Это также знание, на первых порах пребывавшее не только за монастырской стеной, но и в узилище мысли – хотя вскоре оно устремилось наружу, о чем свидетельствуют хотя бы труды Кассиодора. Став в 523 году магистром оффиций при дворе Теодориха Великого, он в самом деле первым попытался возродить античные знания, а главное – сохранить в латинском мире греческую культуру, которую распад империи сделал недосягаемой. Ему удалось основать на юге Италии монастырь, получивший название Виварий, и написать для него полную программу воспитания ума – «Наставления в науках божественных и светских», рассчитывая готовить там преподавателей, способных, в свою очередь, сеять зерна возрожденной таким образом культуры. «Наставления» стали далеким предком средневекового энциклопедизма, адаптированным к монашеской жизни, но это еще не энциклопедия как таковая, скорее библиография с комментариями и аннотациями, дополненная многочисленными отрывками из текстов, описывающих, в частности, теорию системы свободных искусств.

В эту пору не утратилось ни представление о сферичности Земли, ни античная тематика. Римский философ Боэций упоминает о Земле-шаре (словами «круг неподвижный Земли») в «Утешении Философией»130, но особенно выделяется Беда Достопочтенный, англосаксонский монах (ум. 735), знакомый – по крайней мере, отчасти – с «Естественной историей» Плиния (он заимствует большие фрагменты из книги II), а также, вероятно, с Лукрецием и, безусловно, с текстами первых отцов Церкви. Беда раскрывает идею сферичности Земли в своей «Книге о природе вещей» (De natura rerum), название которой (мы вернемся к этому в связи с Исидором Севильским) говорит о преемственности по отношению к античной культуре. Этот автор неоднократно утверждает, что Земля представляет собой шар, и приводит аргументы из области астрономии: «Земля круглая […]. Именно поэтому нам всегда видны созвездия только северного полушария, а южного – никогда»131.

Беда продолжает диспут о возможности существования людей, живущих на противоположной стороне. Позднее, в XV веке, некоторые его тексты будут высмеяны132, когда окажется, что зоны зноя обитаемы:

Нельзя верить выдумкам об антиподах, ни один историк не упоминает, что видел их, либо слышал или читал о том, что люди, пересекавшие на пути в южные земли тропик Козерога, оставив его позади и миновав эфиопское пекло, обнаруживали далее места, где условия смягчены соседством с жарой с одной стороны и с холодом – с другой, благодаря чему там могут жить простые смертные133.

Здесь Беда рассуждает о существовании (для него – невозможном) антиподов, населяющих Южное полушарие, а не о наличии там земель как таковых, что следует из завершающих слов этой цитаты. Он также является автором многих пояснений к Библии, в том числе комментария на Книгу Исход, озаглавленного «Табернакль» («Дарохранительница») и содержащего экзегетическое толкование сюжета о вознесении Моисея и божественных наставлений касательно установки Скинии (шатра собрания), первого храма народа израильского во время исхода. В толковании особо выделен символический и духовный смысл этих наставлений и утвари, описанной в библейском тексте, в отличие от развернутой трактовки в «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова. Это подтверждает, что не следует смешивать научную и символическую интерпретации мира134.

Образ христианского мира окончательно оформляется в начале VII века, когда севильский епископ Исидор знакомит светскую просвещенную публику с упорядоченным комплексом монастырских знаний, сложившимся путем христианизации античного материала, и возвращается к сочинениям в традиции De natura rerum. Формальная и научная модель, заданная в результате двумя его главными трудами – «Этимологиями» и «О природе вещей», – впоследствии становилась предметом подражания и неустанно копировалась. Основательность знаний, которые удалось собрать автору, достойна отдельного внимания: ученые тексты, охватывающие период от создания «Этимологий» до начала XII века, отдают дань Исидору, будь то «О природе вещей» (De natura rerum) Беды (VIII век), где автор поправляет его, прибегая к множественным заимствованиям из Плиния, или «О Вселенной» (De rerum naturis, другое название – De Universo) Рабана Мавра (IX век), которому особенно важно вывести мораль из сочинений севильского мыслителя, или, ближе к концу этого времени, «Об образе мира» (Imago mundi) Гонория Августодунского (XII век).

С конца XII века основными источниками мысли, напротив, становятся труды Аристотеля, а также греческие и арабские тексты по астрономии135, но, кроме того, в конце XIII века вновь наблюдается настоящий расцвет греческого неоплатонизма, когда появляются первые латинские переводы Прокла Диадоха, выполненные Вильемом из Мёрбеке (в том числе фрагмент его комментария к «Тимею»). Знакомство с аристотелевской мыслью и связанное с ним зарождение средневекового университета определяют новый подход к постижению и применению знания, как и новые отношения между знанием ученым и популяризированным. Аристотелевский корпус постепенно становится фундаментом изучения натурфилософии, через которое должны пройти все, кто учится по так называемой парижской академической модели и потому хотя бы посвящен в космологию трактата «О небе», даже если не всегда достаточно подготовлен в математике. Однако с XIII века о минимальном уровне астрономических знаний, преподаваемых студентам (см. ниже), можно судить по вводному астрономическому учебнику английского монаха Иоанна де Сакробоско, преподававшего в Париже, – «Трактату о сфере» (Tractatus de Sphæra).

В то же время схоластика возвращает из забвения теории Аристотеля и дискутирует о них через комментарии – ученые (как у Альберта Великого) или преимущественно теологические (как у Фомы Аквинского). В век аристотелевской науки развилась и форма академического комментария, который будет ставить теоретические вопросы, навеянные текстами философа, но обойденные молчанием в патристической литературе. В результате было затронуто множество проблем, связанных с неоднозначностью текстов, с трудностями перевода или с конфликтом воззрений Аристотеля, библейским учением и выводами шестодневной литературы. Диспуты о «профанных новшествах» или о возможном существовании «противоположных истин» иногда становились предметом цензуры. Против них предостерегал папа Григорий IX (в 1228 году), их запрещали Роберт Керзон (в 1215 году) и епископ Парижа Этьен Тампье (в 1270 и 1277 годах), но анализировать эти предостережения и запреты нужно с большой осторожностью136. Это все же далеко не тот мир, где ученость находится в тисках религиозных оков, а контроверзы заканчиваются на кострах, – не то средневековье, которое, увы, гротескно изображено в фильме Жан-Жака Анно по мотивам романа Умберто Эко «Имя розы» (при том, что в романе оно, безусловно, показано иным). В любом случае, какими бы острыми ни были дискуссии, сферичность Земли к спорным вопросам не относилась. Наоборот, чтение текстов убеждает в устойчивости представления о Земле-шаре, которое в ту же эпоху находит отражение в первых энциклопедиях на народном языке.

Корпус

Корпус средневековых научных и литературных текстов, отражающих преемственность астрономических знаний, весьма значителен. Он также отличается разнообразием теоретических перспектив: здесь выделяются – в хронологическом порядке – тексты Исидора и его последователей (как Рабан Мавр и Гонорий), комментарии и глоссы XII века, относящиеся к «Тимею», – среди них отмечено появление первых философских комментариев на Книгу Бытия: например, труд Тьерри Шартрского, который представляет охваченные экзегетические сочинения в более широкой философской перспективе – как реорганизацию знаний и обновление философии. Действительно, «Трактат о шести днях творения» – это комментарий на Книгу Бытия ad litteram137, в котором Тьерри, как и его античные предшественники, пытается найти рациональное объяснение описываемым физическим явлениям.

Затем следует огромный свод комментариев и глосс, изречений, compendia138натурфилософии Аристотеля, включающий в себя трактаты «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорологика» – корпус, впоследствии регулярно издававшийся вплоть до конца XVI века. Среди этих средневековых источников следует также назвать «Сумму теологии» Фомы Аквинского, который в вопросах с 46‐го по 75‐й систематически возвращается к теологическому и философскому контексту Писания, сопоставляя трактовки отцов Церкви и философов в свете схоластических методов.

Вместе с развитием философии появляются первые большие энциклопедии на латинском языке – в XII веке (здесь, кроме трудов Гонория, можно вспомнить «Дидаскалион» Гуго Сен-Викторского) и далее в XIII, что в первую очередь обусловлено необходимостью пересмотреть и систематизировать растущую массу накопленных знаний. Так, с конца XII века до 1250‐х годов написаны четыре фундаментальных текста, все они составлены монахами нищенствующих орденов (и в первую очередь предназначены для проповеднического служения): это, во-первых, «О природе вещей» (De naturis rerum) Александра Неккама, «О свойствах вещей» (De proprietatibus rerum) Бартоломея Английского, в XIV веке переведенный на французский язык Жаном Кобрешоном, «Книга о природе вещей» (Liber de natura rerum) Фомы из Кантемпре и, наконец, самая заметная и объемная из средневековых энциклопедий – «Зерцало великое» (Speculum maius) Винсента из Бове.

У этих ученых текстов, часто весьма объемных, предназначенных главным образом для нужд клира и составленных на латыни, появлялись своего рода дубли на народном наречии и в сокращении – для просвещенной и любознательной публики. Это говорит о рождении нового жанра – литературного энциклопедизма, дух которого унаследовал XVI век. «Образ мира» Госсюэна из Меца, «Книга сокровищ» Брунетто Латини, «Пласид и Тимей» (анонимного автора) и «Книга Сидрака» задают звучание XIII века, и каждое произведение предлагает собственное видение знания. Появление латинской, а затем французской литературы, сосредоточенной на космологии (или знаниях в целом), знаменует переход от научной эрудированности в среде школ и университетов к общей культуре, пусть не народной (из‐за трудности восприятия), но охватывающей светские образованные элиты. Это означает, что вопрос о природе мира (и, следовательно, о связи между миром и человеком) в сознании образованных людей того времени оставался приоритетным, и в этом заключается влияние развития знаний139.

В том, как популяризаторы использовали научные и философские тексты, переводили их, сокращали или развертывали, мы видим глубину воздействия аристотелевской мысли. Тексты на локальном наречии характеризуют обретение нового научного знания и эпистемологические сдвиги, наблюдаемые вне мира эрудитов140. В самом деле, содержание энциклопедий для читателей за пределами университетов развивается в том же ритме, что и ученые труды. Ален де Либера так определяет последовательное усвоение античного знания на протяжении долгого средневековья: «Средним векам, о которых мы говорим, еще незнакомо современное различение „схоластики“, „мистики“ и „философии“; развитие идей здесь неотделимо от организации интеллектуальной жизни; мысль подстраивает свой ритм под переводы и начинает задавать собственный темп, а мыслители – живые люди, которые читают, пишут и преподают каждый в своем конкретном мире»141.

II. Избранные памятники и имена

Мы решили не рассматривать подробно все имеющиеся тексты, а сделать своеобразную выборку, показывающую, из чего состояли астрономические представления и в каком контексте они передавались во времени, но также на различных уровнях и в разных сферах применения знаний. Это не переписанная заново история средневековых астрономических и математических теорий, мы просто идем заданным путем – говорим о понятии сферичности Земли в произведениях, предназначенных для разного круга читателей.

От античности к средневековью. Исидор Севильский

Исидор (ум. 636), епископ Севильи, – первая фигура, привлекшая наше внимание. Благодаря трудам, вобравшим античные знания, специалисты считают его одновременно «последним отцом латинской Церкви»142 и зачинателем средневекового энциклопедизма143. Безусловную значимость этой фигуры в средние века, переходящие в Возрождение, подтверждает обильное цитирование его текстов144, появление его сочинений среди первопечатных книг, то есть произведений, изданных от момента изобретения книгопечатания до 1500 года («Этимологии» и «О природе вещей» опубликованы одно за другим начиная с 1472 года в Аугсбурге, и это значит, что их определенно ценило первое поколение печатников), или похвала Данте, который видит в нем одного из светочей христианского Запада:

За ним пылают, продолжая круг,Исидор, Беда и Рикард с ним рядом,Нечеловек в превысшей из наук 145.

Труды Исидора представляют собой поворотный момент в истории христианского знания: в самом начале периода раннего средневековья ему удалось реорганизовать остатки научных знаний, предназначенных для светской публики. Главное детище, которым мы ему обязаны, – «Этимологии», первая истинная сумма средневекового Запада, но нас особенно интересует «О природе вещей» (De natura rerum): в отличие от шестодневной экзегетики, это в первую очередь научное сочинение, методично-описательное, а не следующее нарративу Книги Бытия.

То есть перед нами учебник, содержание которого обусловлено как унаследованными знаниями, так и целевой аудиторией; делался он по заказу короля вестготов Сисебута, желавшего лучше знать причины природных явлений, – быть может, чтобы использовать эти знания для борьбы с невежеством и вытекающими из него суевериями. Жак Фонтен даже допускает, что написание трактата напрямую связано с циклом из трех затмений, в том числе полным затмением Солнца, случившимся в промежутке между началом марта и концом августа 612 года, когда оно всколыхнуло «первобытные страхи перед явлениями природы» и посеяло «апокалиптический ужас»146:

В совпадении названия труда Исидора и знаменитой поэмы Лукреция нет ничего парадоксального. Это случайное, по всей видимости, совпадение подводит нас к глубинному замыслу произведения, призванного ответить на страхи перед природными явлениями и послужить интеллектуальной элите королевства удобным учебником, в котором она сможет найти их естественное объяснение147.

В обращении к Сисебуту Исидор прямо говорит, что «изучение природы всех этих вещей не следует предоставлять суеверной науке, если можно рассмотреть их с помощью здравого и трезвого разума»148, и уточняет, что его знания изложены «в соответствии с тем, что содержится в трудах древних мужей, и в особенности мужей христианских»149. То есть нужно сплавить воедино наследие языческих ученых и христианских авторов, собрав доступные знания. Научные изыскания во многом направлены аристотелевской и неоплатоновской космографией в сочетании с христианской и аллегорической экзегезой. Так автор пытается сеять энциклопедическое знание, мирское и религиозное, в эпоху, когда оригинальные греческие труды по большей части прекратили хождение. Жак Фонтен, изучивший около двух десятков рукописей, обнаружил, что иллюстрации в этой энциклопедии взяты «из школьных пособий, популяризировавших для античных учеников философию Платона и Аристотеля»150.

Если задачей отцов Церкви было комментирование Книги Бытия, то «О природе вещей» – энциклопедия, охватывающая все аспекты знаний о мире. Долгое описание неба не оставляет сомнений ни в системности астрономических представлений Исидора, ни в том факте, что Земля для него сфера в центре мироздания. Недвусмысленно и описание Земли: «Давая определение миру, философы говорят о пяти поясах, на которые разделяется круг земель и которые греки называют параллелями или зонами»151. Кроме того, автор возвращается к теории стихий, поочередно излагая теории Платона (через Халкидия) и Аристотеля (через Амвросия)152. Таким образом становится очевидным, что греческие знания не были утеряны на заре западного средневековья, даже если сохранялись лишь в обобщенном виде, без пространных философских рассуждений и математических доказательств.

Исидор – еще и автор одной из первых карт по модели ОТ (от лат. orbis terrarum, «круг земли»)153. Такие карты, – мы о них еще поговорим, – использовались в течение всех средних веков. Труды Исидора Севильского нашли свое место в концепции реформы, замысленной Церковью в следующем столетии, – ее знаменитым зачинателем стал Карл Великий. Они внесли свою лепту в каролингскую и посткаролингскую культуру, о чем свидетельствует богатая рукописная традиция VIII, IX и X веков. Кроме того, начиная с XIII века они содействовали развитию ученой культуры в университетах. Из-за невозможности проводить опыты или наблюдения научные материи, которые описывает Исидор, не обогащаются за счет привнесения нового, но являют осязаемое доказательство поддержания силовых линий космологического знания и остаются авторитетными вплоть до возвращения Аристотеля и греко-арабской астрономии.

Академическое наследие. Иоанн де Сакробоско

Чтобы получить достоверную картину того, какие учения были представлены в средневековом мире, следует опираться на содержание преподаваемых дисциплин. Ведь, как мы уже заметили, говоря о том, что в средние века Землю «считали» плоской, необходимо задаться вопросом, кто именно так считал: нельзя назвать типичным носителем знаний население, которое таковыми не обладает, а ведь у нас нет никаких данных о том, что знал и во что верил крестьянин из Аверона или коррезский ремесленник. Большинство неграмотного и необразованного населения наверняка не задавалось вопросом, шарообразна ли Земля или она плоская, зато, напротив, у нас есть куда более надежные сведения о просвещенной среде, а после появления университетов – об официальном содержании образования. Ведь нет сомнений, что среди эрудитов и их окружения (а надо напомнить, что даже в высших кругах общества не все умели читать и представители благородных сословий, бывало, распоряжались, чтобы им читали книги вслух) идея сферичности не только была известна, но и не оспаривалась.

Лучшее свидетельство тому – содержимое небольшого учебника по введению в астрономию, который служил также популяризирующим источником и пользовался огромным успехом с момента написания в начале XIII века, – это «Трактат о сфере» (Tractatus de Sphæra) английского монаха Иоанна де Сакробоско (John Holywood на английском, он же Джон из Галифакса). Известно, что Иоанн учился в Оксфорде, затем – вероятно, в 1221 году – был принят на должность профессора математики в Парижском университете, где преподавал квадривиум (средневековый академический курс из четырех математических дисциплин: арифметики, геометрии, астрономии и музыки).

Небольшое сочинение Иоанна де Сакробоско предназначалось для студентов, обучавшихся искусствам. Написанный около 1230 года (самая старая из дошедших до нас рукописей относится к 1240 году), этот простой учебник обобщает и подает в доступном виде основные открытия греческой и арабской астрономии. О его успехе говорит как большое количество сохранившихся манускриптов, как и тот факт, что, судя по университетским реестрам, с середины XIII века этой книгой пользовались в университете Парижа, а затем, вплоть до начала, а то и середины XVII века, во всех других крупных университетах Европы; кроме того, она оказалась в числе ранних печатных трудов (первое издание вышло из типографии в Ферраре в 1472 году, а значит, как и в случае с Исидором, это был гарантированный «бестселлер»). В XVI веке учебник достиг пика популярности, издавался многими влиятельными гуманистами и педагогами, был переведен на местные наречия (известны два перевода на французский язык, сделанные в XVI веке, несколько – на итальянский, текст переводили также в Испании, Англии и Германии) и переработан математиками, писавшими по его модели одноименные сочинения, включая в них новые астрономические сведения и доказательства (как, например «Сфера» Оронция Финеуса, первого профессора математики Королевской коллегии, сначала появившаяся на латыни, а затем, в 1551 году, в авторском переводе на французский язык).

На протяжении всего средневековья и Возрождения этот трактат – предмет множества комментариев, среди которых первый из наиболее заметных принадлежит математику-иезуиту Христофору Клавию и неоднократно переиздавался с исправлениями в конце XVI и самом начале XVII века (Christophori Clavii Bambergensis ex Societate Iesu, In Sphæram Ioannis de Sacro Bosco Commentarius)154. Так что в XVI веке во Франции несложно было найти печатный экземпляр на латинском или французском, с комментариями или без таковых: к тому времени труд давно вышел за пределы Парижского университета и служил популяризаторским пособием в любой читающей и пишущей среде (скептики и любознательные могут обратиться к оцифрованным в высоком разрешении ренессансным публикациям на сайте электронной астрономической библиотеки Урания155, где представлены комментированные и некомментированные издания на различных языках, некоторые – с богатыми иллюстрациями). Особое внимание обратим на роль педагогов: Жак Лефевр из Этапля, ведущий гуманист, преподававший в Париже на рубеже XV–XVI веков, Филипп Меланхтон, правая рука Лютера в сфере образования и реформатор германских университетов, Оронций Финеус, математик и лектор, избранный королем Франциском I преподавать и популяризировать математику в Королевской коллегии, Эли Вине, декан знаменитого Коллеж де Гиень в Бордо (где учился Монтень, и, если верить автору «Опытов», тогда это был «лучший коллеж во Франции») – все они издавали, а иногда аннотировали трактат Иоанна де Сакробоско, который составлял самую что ни на есть официальную основу академического образования как в католических, так и в протестантских землях. Прекрасное латинское издание 1527 года, выпущенное в Париже Симоном де Колином, – очевидное тому свидетельство, о чем сообщается в заглавии: ad utilitatem studentium philosophiæ parisiensis156.

Чему учит нас это произведение, четыре столетия служившее пособием для студентов в области искусств, как и для любых читателей, желающих освоить основы астрономии (модной науки Возрождения)? Весьма лаконичный труд поделен на четыре книги. Первая из них как раз и посвящена форме и общему строению sphæra mundi, сфере мира, то есть космосу в целом, если опираться на определение Евклида (убедительное подтверждение сохраняемой связи с греческим знанием). Затем речь идет о Земле и ее центральном месте в мироздании, состоящем из концентрических сфер – в соответствии с системой, унаследованной из аристотелевского трактата «О небе» (комментируемого во всех университетах) и математической астрономии Птолемея. Вторая книга описывает круги, которые помогают ориентироваться на земной сфере и до сих пор задают структуру земного шара: экватор, тропики и полюса, как и эклиптический круг, колюры (два главных меридиана, пересекающихся под прямым углом на полюсах), линия горизонта и зодиак. Предмет третьей – восходящие и нисходящие созвездия, продолжительность дня и ночи в зависимости от времени года и географических зон. Книга учит ориентироваться по карте неба и интерпретировать те формы небесного движения, которые легче всего наблюдать. Наконец, последняя часть объясняет сложное движение планет, вращающихся вокруг Земли, и механизм затмений.

Когда читатель в средние века или в период Возрождения открывал этот краткий труд, он быстро доходил до глав, посвященных Земле: пятая глава книги I называется Quod terra sit rotunda157. Вот что можно в ней прочесть в переводе на французский язык Гийома де Борда – по изданию 1584 года:

Круглая форма Земли очевидна, она есть нечто само собой разумеющееся. Для всех людей, живущих в разных местах на Земле, знаки зодиака и остальные звезды восходят и заходят неодинаково: сначала они восходят и заходят для тех, кто ближе к Востоку158.

В тексте изложены различные экспериментальные доказательства земной сферичности и предвосхищаются возможные возражения:

Более того, будь Земля ровной [плоской] от Востока до Запада, в одночасье вставали бы звезды тем, кто на Западе и тем, кто на Востоке [звезды вставали бы одновременно как для жителей Запада, так и Востока], а это не есть истина. К тому же будь Земля ровной от Севера до Юга, звезды, видимые тому, кто близ Севера находится, оставались бы таковыми, в какие бы места он ни направился и где бы ни оказался: это, вестимо, тоже не есть истина. Ладно что [пусть] кажется глазу людскому, будто Земля ровная: происходит так, ибо много ее159.

Среди аргументов есть, в частности, доказательство того, что Земля и море охватывают друг друга и образуют единую сферу:

Если поставить на берегу моря знак, а из порта отправить корабль, чтобы тот отдалялся до тех пор, пока стоящий у основания мачты не перестанет этот знак видеть, то там, где корабль остановится, находящемуся на верхушке мачты знак будет зрим160.

Это ясно видно на небольшой пояснительной иллюстрации, приведенной вслед за текстом161.

Де Борд лишь переводит на французский язык содержимое текста 1230 года и дополняет свое издание иллюстрациями, взятыми из более ранних манускриптов: как говорится, ничто не ново под Луной, особенно в вопросе сферичности Земли как в средние века, так и в эпоху Возрождения. Все (условно говоря) знают, что Земля круглая, это можно доказать простым наблюдением – например, за ее тенью во время лунных затмений. Отметим также, что сам факт прочерчивания кругов на небесной сфере как способ обозначения различных климатических зон также указывает на то, что о сферичности было известно. Во всех средневековых трудах по астрономии можно найти изображение армиллярной сферы с окружностями162.

За пределами университетов: знания на народном языке

«Трактат о сфере» Иоанна де Сакробоско – не только для посвященных. Даже в рукописи, когда книг было мало, а образованная публика составляла совсем незначительную часть общества, он перемещался по всей Европе и его читали взахлеб. Вместе с тем следы астрономического знания присутствуют и в других средневековых текстах, написанных как на латыни, так и – все чаще – на французском: в особенности это касается энциклопедической литературы, которая расцветает начиная с XIII века, расширяя знания читателей о природе: «Образ мира» Госсюэна из Меца – в стихах, а затем и в прозе, «Пласид и Тимей, или Секрет философов», «Книга сокровищ» Брунетто Латини, «Малая философия», «Тайная тайных» в стихах и в прозе и «Книга Сидрака», как и тексты, написанные на французском для пытливых умов и распространявшие за стенами школ и университетов специфическое знание в упрощенной форме. Это очень важный момент, ведь исследования показывают, что такие сочинения охватывали читателей так называемого «среднего уровня культуры», не имевших академического образования и благородного происхождения, но возвысившихся в обществе и разбогатевших за счет собственных умений и труда. Кристин Сильви приходит к справедливому выводу, что эти книги были написаны

…для восполнения потребностей мирян, людей из народа, которые, в свою очередь, хотели получить доступ к науке, так что появилась необходимость обеспечить их научно-популярной литературой. Увлечение этих новых потребителей всем, что имеет отношение к физическому миру, к малой философии Вселенной, вынудит клир приспосабливаться к неспециализированной аудитории163.

Если эти публикации не всегда посвящены непосредственно астрономии, то физическим явлениям – все без исключения, а еще в них есть упоминание формы – сферической, – присущей любым стихиям, к каковым относится и Земля. «Образ мира», считающийся массовым популяризаторским сочинением (конечно, с поправкой на читательскую аудиторию того времени), рисует недвусмысленную картину: в 11‐й главе прозаической редакции, озаглавленной «Как Земля удерживается в центре мира», сказано: «Случись так, что на Земле не было бы ничего: ни вод, ни всего остального, что заставляло бы нас сворачивать с пути, которым мы идем, тогда что человек, что зверь могли бы обойти вокруг Земли, как муха обходит круглое яблоко». В книге, собственно, и описано, как человек, которому удалось избежать препятствий, попадает на другую сторону, а затем возвращается в точку, из которой вышел:

…когда он будет под нами, ему покажется, что это мы находимся под ним, а нам – наоборот, что это он под нами. Его ноги будут тянуться к нашим, а голова – прямо в небо, так же, как здесь, у нас, голова направлена вверх, а ноги – к Земле. А если он отправится дальше, то будет идти вперед, пока не придет в место, откуда изначально вышел. Если же два человека случайно разойдутся в разные стороны и один пойдет на восток, а другой на запад […], они должны будут встретиться ровно под тем местом, откуда начали путь. И вернутся затем в место, откуда вышли. Ибо за это время каждый обойдет вокруг Земли164.

В «Пласиде и Тимее», где астрономии отведено меньше места, встречается абзац, в котором проблема сферичности представлена под другим углом:

Вы верно знаете, что стихии заключены в тела; а спросите вы меня, каковы эти тела, скажу вам, что они круглые. Любая стихия круглая, и весь мир круглый165.

Символ яйца, постоянно встречающийся у средневековых энциклопедистов при описании структуры мира и питающей функции Земли, здесь также присутствует и служит отсылкой к Овидию166.

Следует уточнить важный момент. Средневековые «малые энциклопедии» на французском языке создавались под влиянием знаний, содержащихся в комментариях к текстам Аристотеля и его последователей и в «больших» энциклопедиях, написанных на латыни, как «Зерцало великое» (Speculum maius) доминиканца Винсента из Бове (XIII век). Эти труды создавались духовенством, то есть представителями Церкви, и поначалу предназначались для просвещения членов различных религиозных орденов: из тех, кого мы уже упоминали, это Александр Неккам, в XII веке написавший текст «О природе вещей» (De natura rerum), – монах, а затем аббат Сайренсестерского августинского монастыря в Англии; Альберт Великий (XIII век), автор обширного научного и философского наследия, которое продолжали усердно изучать в эпоху Возрождения, – доминиканец; Бартоломей Английский (также XIII век), один из первых энциклопедистов, автор знаменитой «Книги о свойствах вещей» (Liber de proprietatibus rerum), – английский францисканец. В средние века ученые являются священнослужителями (Коперник и тот был каноником). Никто из них не говорит, что Земля плоская. Напротив, доказательства сферичности, встречающиеся в текстах на французском языке, совершенно допустимы. При этом желание писать на французском совпадает с тенденцией к освобождению от церковного влияния и распространению знаний. Текст «Образ мира» был написан между 1250 и 1300 годами: он показывает, что понятие сферичности Земли не только в полной мере признавалось духовенством и представителями просвещенных слоев, но также беспрепятственно и легко прижилось среди читателей-мирян.

«Образ мира» (Imago mundi) Петра д’Альи

Чтобы дополнить наблюдения за передачей знаний о сферичности в средневековье, можно кратко остановиться на географических сведениях, подтверждающих преемственность греческого наследия. Как, в частности, отмечает в своих работах Патрик Готье-Дальшé, несмотря на то, что «Географии» Птолемея не было в латинских библиотеках христианского Запада, сведения, которыми владел александрийский ученый, вовсе не были утрачены и так же, как астрономические знания, передавались сначала благодаря Кассиодору и Марциану Капелле, а затем через арабские источники – эти два пути позволили сохранить основные представления. Готье-Дальшé делает такой вывод:

Едва ли можно с уверенностью сказать, что подобные ориентиры всегда правильно считывались или оказывали решающее влияние на картину мироздания. Но то, что это знание было косвенным и неполным, не означает его расплывчатость или сумбурность. Благодаря таким ориентирам сохранилось представление о большей части содержания книги167.

Тем самым автор объясняет, что на Западе главным образом не хватало знаний «о способах изображения сферы на плане»168, но, повторим, оно не было утрачено, и птолемеева география подтверждала птолемееву астрономию сферы.

При этом текст «Географии» вернулся на Запад в конце XIV века; как это получилось, доподлинно неизвестно, но можно с определенностью сказать, что рукопись прибыла во Флоренцию в 1390‐х годах и сразу была переведена с греческого на латынь. Однако за пределами Италии, а именно во Франции, полностью восстановленные знания греков столкнулись со средневековыми представлениями в области географии, в том числе со сведениями, полученными от путешественников. И нашелся тот, кто сыграл ключевую роль в дальнейшем развитии мифа: его звали Петр д’Альи.

Петр д’Альи (1351–1420) был не просто священнослужителем, он носил кардинальский сан. Это был видный ученый, оставивший после себя более семидесяти различных трудов, преимущественно философских и теологических. Занимался он и популяризацией науки: его «Образ мира» (Imago mundi), написанный около 1410 года, пользовался большим успехом. Известно, что д’Альи довольно рано познакомился с «Географией» Птолемея и приблизительно в том же 1410 году стал автором «Космографического компендиума» (Compendium cosmographiæ), предназначавшегося «в помощь при чтении „Географии“»169. Да и его «Образ мира», вероятно предшествовавший «Компендиуму», представляет собой свод всех накопленных тогда астрономических и географических знаний (в качестве основных источников он использовал «Трактат о сфере» Иоанна де Сакробоско, «Большой труд» (Opus majus) Роджера Бэкона и «Трактат о сфере» математика и философа Николая Орема – XIV век). Таким образом, внимательно читая Птолемея и сопоставляя с «Географией» собственные знания, он первым на Западе задумался о проецировании сферы на плоскость. В своем «Образе мира» д’Альи попытался примирить видение мира, почерпнутое из астрономии (когда сфера разделяется в соответствии с «климатами»), с представлениями космографов. Он сумел дополнить традиционные астрономические знания из трактатов конкретными описаниями различных областей земли и в «Компендиуме» показал, чем интересен метод Птолемея при вычислении расстояний и установлении точных координат географических зон. В космографических текстах д’Альи, в том числе в «Образе мира», Колумб нашел расчеты размеров Земли и воспользовался ими, чтобы сократить расстояние до Вест-Индии.

Средневековые карты

Мы уже упомянули, что одна из первых карт мира, выполненная по модели OT (orbis terrarum), появилась в манускрипте «Этимологий» Исидора Севильского в X веке (см. с. 81–82)170. По мнению Кристиана Делюза, самая древняя из таких карт, относящаяся к началу V века, обнаруживается в «Историях против язычников» Павла Орозия171 и изображает населяемый мир (orbis terrarum – это перевод греческого oikoumenê, «ойкумена»). На картах OT (встречается также обозначение T-O) ойкумена имеет О-образную форму, ориентирована на восток и окружена океаном – он считается непреодолимым, и его изображение иногда дополнено символами двенадцати главных ветров. Т разделяет мир на три зоны, каждая олицетворяет одного из трех сыновей Ноя: Азия (Сим) – над горизонтальным штрихом, Африка (Хам) – внизу справа, Европа (Иафет) – слева. Сам Т-образный знак символизирует естественное разделение этих зон: левую половину горизонтального штриха обычно соотносят с Понтом Эвксинским или рекой Танаис (Доном), правую – с Нилом или Красным морем, а вертикальный штрих – со Средиземным морем. Пересечение двух штрихов T в центре карты часто обозначает Иерусалим. Иногда святой город помещают на «вершине» круга, непосредственно под золоченым шатром Рая, обращенного к Леванту, то есть Востоку. Такой тип изображения просуществовал несколько веков.

В средневековых рукописях можно найти многочисленные варианты карт ОТ, причем некоторые включают большой объем географических данных, как карта мира из Эбсторфа, датируемая 1239 годом, на которой появляется Христос, обхватывающий руками три части света, и приведены названия наиболее известных рек и городов172. Карты такого типа не выполняли географическую функцию – или выполняли не только ее: у них было также космографическое, теологическое и даже созерцательное назначение. География не существует сама по себе; она связана с другими дисциплинами – как астрономия и математика – либо определяет энциклопедические знания народов и регионов мира.

Вслед за Исидором Севильским описания системы мироздания, формы Земли и ойкумены часто стали сопровождать картами полушарий, как в рукописном издании XII века упомянутого выше «Образа мира» Гонория Августодунского173. Иногда на этих картах соединяются изображения пяти зон, описанных Макробием, число которых впоследствии увеличилось до семи, когда появились первые переводы арабских астрономических трудов на латинский язык.

Использовалось, впрочем, не только круговое изображение. В манускрипте, который относится, вероятнее всего, к XI веку и хранится в Британской библиотеке, обитаемый мир изображен в виде прямоугольника (Восток все так же занимает верхнюю часть страницы). Этот источник оцифрован и доступен онлайн174. На карте присутствуют многие географические элементы (моря, города, горы, реки), особенно подробно показаны Британские острова. Интересно, что центральная часть разбита на квадраты: судя по всему, они обозначают границы римских провинций175.

Эмманюэль Ваньон в статье, посвященной статусу географии на латинском Западе176, приводит в пример концепцию Гуго Сен-Викторского (ум. 1141), философа, теолога и наставника в Сен-Викторском аббатстве. В его учении значительное место отведено комментированию карты мира, выставленной в аббатстве, – содержание учения изложено в сочинении «Описание карты мира» (Descriptio mappae mundi), латинский текст которого издал Патрик Готье-Дальшé177. В прологе к «Описанию» Гуго Сен-Викторский говорит о своем желании показать тем, у кого нет возможности обогнуть земной шар, «картину вещей». Он особо отмечает пользу раскрашивания и подписей, без которых «невозможно понять изображения незнакомых реалий», и добавляет, что задача описания мира не в том, чтобы обозначить эти «реалии» или даже их «изобразить»: важно указать, что они «означают»178. Иначе говоря, карту необходимо снабдить комментариями, чтобы ее элементы обрели смысл. Не следует путать реальное пространство с рисованной картой (сколь бы наивным ни показалось это сегодняшнему читателю). Карта лишь «медиатор, она дает наставнику возможность для комментирования»179.

В начале XVI века, в отрыве от предыдущих столетий, складывается новая форма представления Земли в виде глобуса (земного шара). География отделяется от астрономии – как замечает Жан-Марк Бесс, «в XVI веке появляется и закрепляется особая унифицированная географическая концепция Земли», тогда как прежде сосуществовали «разнородные концепции, относившиеся к различным типам дискурса (физике, астрономии, космографии, а также теологии)»180. Во всех «Космографиях», которые мы намерены рассмотреть, – например, у Петера Апиана, – Земля сферична, по ней можно прочертить окружности долготы и широты и получить координатную сетку, позволяющую ориентироваться в океанском плавании и точно проецировать карты.

В статье, анализирующей место карт мира и их описаний в культуре средневековья, Патрик Готье-Дальшé приводит слова английского историка Джона Роуза, который в конце XV века в своей «Истории английских королей» (Historia Regum Angliæ) пишет, что «во всех городских и сельских церквях были карты мира». Готье-Дальшé комментирует: «Несомненно, это преувеличение; но сама по себе подобная гипербола говорит о том, что средневековье по-настоящему и во всей полноте овладело искусством картографии»181.

III. Знания о сфере во времена Колумба, Коперника и Галилея

Описанные примеры в целом показывают: чтобы совершить «открытие», незачем было ждать Колумба, Коперника или – тем более – Галилея, ведь все традиции и так сходились на том, что Земля – шар. Термин сфера обозначает прежде всего строение космоса, но он, несомненно, применим и к Земле, занимающей центр этой небесной сферы. Земля всегда и везде оставалась круглой, будь то в натурфилософской традиции – в качестве элементарной устойчивой массы, неподвижной и расположенной в центре мира, в математической традиции, которой придерживались астрономы, – как сфера, окруженная другими планетарными сферами и прочерченная большими окружностями, позволяющими ее разъять, или в традиции географов и мореплавателей, чье картографическое представление об обитаемых зонах становилось все ближе к реальности. Встречающиеся дискуссии вокруг сферичности не связаны с сомнениями, допускающими возможность иной формы: речь шла лишь о том, можно ли признать сферичность Земли, невзирая на неровности рельефа, о вопросе смещения центра или о конглобации сфер земли и воды.

Перед началом странствий к берегам, которые вскоре назовут Америкой, в университетском мире не было ни малейших причин, чтобы вдруг забыть устоявшиеся античные и средневековые знания. Напротив, конец XV века, когда возобновилось обучение астрономии и началось ее массовое распространение благодаря зарождению книгопечатания, лишь закрепил общепринятое знание среди читательской аудитории и, конечно, отчасти за пределами этого круга. Простого взгляда на многочисленные иллюстрации в трудах по астрономии и космографии, которые тиражируют типографии с конца XV века, достаточно, чтобы убедиться: армиллярная сфера и глобус с тщательно прорисованной сеткой небесной сферы или линий координат встречаются теперь на каждом шагу182. В любом случае наука не окостенела, знания арабского мира наполнили живительными соками западную астрономию, и в XV веке к уже выстроенной небесной системе добавляется новая сфера, объясняющая движение, названное прецессией равноденствий, а знакомство Запада с «Географией» Птолемея позволяет оттачивать и менять приемы картографии.

В ответ на аргумент о том, что сферичность Земли ни для кого не была секретом, можно услышать, что знания в принципе были не для всех: дескать, сферичность признавал лишь узкий круг ученых, представление об этом не было частью общей культуры, тем более народной. И все же это не так, поэтому нам хотелось бы привести некоторые дополнительные доказательства, чтобы затем «вольный читатель», как сказал бы профессор эпохи Возрождения, сам ознакомился с тем, что мог прочесть лекарь, грамотный ремесленник, мастер инженерных дел, ученый муж, придворный, поэт или мореплаватель Ренессанса.

Официальное образование и его распространение

Поскольку представление о сферичности, судя по небольшому трактату Иоанна де Сакробоско, не вызывало сомнений как внутри, так и за пределами университетов (которые, впрочем, контролировала христианская Церковь, а затем различные ее ветви под неизменно бдительным оком светских властей), не было никаких объективных причин для пробуксовки развития этих знаний в XV и XVI веках. Наоборот, жизнеспособность и широкое хождение сведений о земной сфере на заре XVI века и на протяжении всего столетия говорят о том, что с идеей сферичности все были хорошо знакомы и она ни в коем случае не относилась к недавним открытиям.

Новая система птолемеевой астрономии, дополненная и исправленная, сначала, в 1454 году, пришла на Запад в виде манускрипта, а затем, в 1472 году, – в печатном издании благодаря астроному Георгу Пурбаху (преподававшему в Вене): его труд «Новая теория планет» (Theoricæ novæ planetarum) был призван заменить старую «Теорию планет» (Theorica planetarum) Герарда Кремонского. В сочинении, которое составило фундамент астрономических знаний в различных университетах и стало очень популярным среди издателей, подробно изложены и с помощью сложных теорий эпициклов объяснены свойства кругового (или близкого к таковому) движения планет вокруг Земли. Микела Мальпанготто, специалист в данной области, описывает этот непростой предмет, помогая определить его место в системе астрономических знаний:

Знание «Альмагеста», который, по свидетельству Иоганна Региомонтана (1436–1476), его учитель помнил «наизусть», как и требование математической точности, проявлявшееся в самых разных видах его деятельности – в наблюдении за небом, расчетах астрономических таблиц, изготовлении инструментов, – наглядно сочетаются в его «Новой теории планет» Theoricæ novæ planetarum. Сочинение дает цельную и четко структурированную общую картину Вселенной со всеми ее частями в соответствии с композицией их движения – от сферы Луны до Перводвигателя, – «искусно примиряя физику с астрономией». Исчерпанность и научная обоснованность, заложенные в основу труда Пурбаха, позволили ему заметно уйти вперед по сравнению со сложившейся традицией «Общей теории планет» (Theorica planetarum communis), не создавая, однако, препятствий, непреодолимых для студентов-универсантов, как, например, в «Амальгесте» или в «Эпитоме», написанной Пурбахом совместно с Региомонтаном183.

Труд Пурбаха напоминает, что математическая астрономия учитывает одновременно и наблюдения, и древнюю греческую астрономию, и арабские достижения. Сферичность Земли здесь – нечто само собой разумеющееся: предмет сочинения – небеса, а не земной шар, но на каждой странице можно видеть вращающиеся вокруг него планеты.

Издание наспех адаптировал (но не сказать – перевел) Оронций Финеус, озаглавив его так: «Теория небес, движение и практические свойства семи планет в новом ясном изложении на языке французском» (1528), что говорит о широком охвате академической астрономии. В обязанности Оронция Финеуса, математика Королевской коллегии на службе у Франциска I, входило популяризировать и распространять астрономические знания, при этом он не забывает напоминать читателям об основах космологической науки. В начале своего сочинения он повторяет, что в мире существуют две большие «области»: начинающаяся с орбиты Луны небесная область, которую он называет «машиной небес подвижных […], чей ход известен и распознается по звездам»184, и область стихий:

Во-вторых, необходимо указать, что очередность, положение и фигуры четырех вышеназванных стихий следующие: Земля лежит в центре мира как его всеобщий центр. Вкруг оной Земли и вне ее находится Вода, коей меньше, и сдерживается она супротив тому, что задано естественным ее состоянием, а все из‐за выступающей земной суши, потребной для расселения и жизни людей; так что Вода и выступающая суша образуют общую наружную поверхность, любая часть которой, как в едином теле, тяготеет к округлости. Воздух облекает оную поверхность и циркулирует вкруг Воды и непокрытой ею Земли185.

Иначе говоря, Земля и вода образуют единый земной шар, при этом вода, распределяясь, оставляет большие открытые участки суши. Далее в труде подробно описано сложное движение каждой планеты по небу: для нас здесь важно, что о «круглости» Земли говорится как об изначально очевидном факте.

Финеус, кстати, был также одним из многочисленных издателей «Сферы» Иоанна де Сакробоско, которую читали далеко за пределами академических кругов. От одного английского монаха ему достался источник, на основе которого он написал собственную «Сферу», сначала на латыни, а затем на французском, и привнес в нее, в частности, дополнительные, совсем новые гидрографические и картографические знания.

Выходит, представление о сферичности Земли не является специфичным или редким и не относится к прерогативам ученых мужей. Будучи наукой, высоко ценимой ренессансными читателями, астрономия активно распространяется на национальных языках, это легко проследить во Франции и в Италии. Знание, что Земля круглая, можно рассматривать как часть элементарного багажа, несмотря на то что в трудах сугубо учебного назначения по-прежнему не упускается возможность напомнить очевидное. В текстах все однозначно: мы процитировали «Теорию» Финеуса, но можно также обратиться к тому, о чем он говорит в «Сфере» 1551 года на французском языке: