Записка самоубийцы

– Где сам Сорокин? – поинтересовался Колька.

– В госпитале.

– Опять сердце?

– Оно.

– Как ему скажут, что она… вот это.

– Там церемониться не станут. Вколют люминала какого – и скажут. Дело серьезное – труп на твоей жилплощади, чего беречь и цацкаться…

Он не договорил: под окнами закашлялся, заперхал какой-то гроб на колесах, и первым из двери – которая то ли отвалилась, то ли открылась – выбрался Остапчук, за ним – незнакомый, молодой, судя по уверенным замашкам, старший группы, потом знакомый лейтенант – незаменимый ходячий справочник Волин, эксперт с чемоданчиком, врач, фотограф – все, можно перевести дух, приехали те, на которых реально спихнуть смерть Тамары.

Старший группы немедленно оправдал надежды: вошел орлом, по-хозяйски огляделся, едва глянув на Тамару, уселся за стол и твердой рукой начертал авторитетное заключение.

– «…покончила жизнь самоубийством через повешение», – повторил Волин и деликатно спросил: – Не рановато ли, товарищ капитан?

Тот высокомерно ответил:

– Нет, в самый раз. Время смерти вполне можно и без фельдшера определить…

– Неужто? – холодно поинтересовался вошедший медик. Капитан чуть смутился, но нашелся и продолжил:

– …если бы вас не было. Что скажете?

Осмотрев тело, медик предположил, что примерно часов восемь назад.

– Вот и я говорю! – подхватил капитан. – И незачем…

– …опергруппу по пустякам тревожить? – ехидно спросил Сергей.

Муровец, смерив его взглядом, безошибочно определил: этого вот можно спокойно игнорировать. И обратился к Остапчуку:

– Завтра вскроют и окончательно разъяснят. Пока же сами можете наблюдать картину типичную, чуть не с учебника: электропровод на крюке под потолком и на шее. Сходится?

– Так-то оно так, но… – снова попытался встрять Акимов и вновь безрезультатно.

– Кто проживает на жилплощади? – прервал капитан.

– Сорокин Николай Николаевич.

– Соседи есть?

– Я соседи, – оказалось, что компания пополнилась Машкиным.

Акимов недовольно подумал: «Вечно этому лешему больше всех надо. Зовут – не идет, не зовут – он тут как тут. И почему не на службе?»

– Кто таков? – спросил муровец.

– Путевой обходчик Машкин Иван Мироныч.

– Имеется кто-нибудь на вашей площади?

– Племянник мой Роман Сахаров, несовершеннолетний.

– Где были вчера вечером, сегодня утром?

– С утра я трудился, вот только пришел, как услышал, что стряслось, – доложил Мироныч. – Вчера же ввечеру ездил в дэка железнодорожников, в кино, на «Путь славы», очень хорошая картина. Лихая девчонка, машинист…

– А если покороче?

Акимов внутренне возликовал: заткнули Мироныча, теперь из него слова не вытянешь. Однако, на удивление, обходчик не обиделся, а мирно продолжил:

– Вчера я заходил к товарищу Сорокину…

– Вы не знали, что он в госпитале? – резче, чем следовало бы, спросил Сергей.

Тот поджал губы, глянул косо:

– Как не знать, знал. Потому и подумал: что за напасть, люстра горит? Но мне никто не отпер, я и подумал…

– Понял, – вновь прервал старший. – А ваш несовершеннолетний где пребывал вчера вечером?

– Да на танцах, дело молодое.

– Достаточно, – муровец обратился к Акимову: – Так-с, товарищ участковый…

– Следователь.

– Не важно. Где, вы говорите, пребывает сейчас товарищ Сорокин?

– В госпитале.

– Уловил. Кем ему гражданка… как потерпевшую звать?

– Газзаева Тамара Тенгизовна, – подсказал Колька.

– Спасибо. Ты кто такой?

– Свидетель, я ее… ну, обнаружил. Она у нас в ремесленном завстоловой, – начал докладывать парень. – Меня директор за ней послал…

– Ясно, – оборвал капитан. – Почему тут искал, а не по месту прописки?

Колька сухо изложил суть полученного задания и историю поисков. Муровец, на удивление, одобрил:

– Хвалю, товарищ. Действовали грамотно. Распишитесь тут и координаты свои оставьте.

Выяснилось, что, слушая вроде бы вполуха, выговаривая свои «понял-уловил – дальше», он исписал аж два листа убористым почерком и увенчал писанину подписью, длинной, прихотливой, со множеством закорючек.

– Есть что? – вполголоса спросил Акимов.

– На первый взгляд никаких повреждений, травм, исключая перелом палача[6], не вижу, – ответил медик.

– А вот на затылке, – начал было Сергей, фельдшер кивнул и вежливо, но с ноткой нетерпения произнес:

– Да-да, на затылке есть след, возможно, и кровоподтек, но если этот вот товарищ, – он кивнул на Кольку, – не придерживал труп, обрезая провод, то, учитывая траекторию, возможно, что это след от удара о стол.

– С бороздой что? – продолжал донимать лейтенант.

– Могу говорить лишь о том, что борозда есть, соответствует форме петли и повреждения прижизненные.

Старший группы отрезал:

– Вот и я говорю: самоубийство, – и заторопил: – Заканчивайте тут, собирайтесь. Дел много.

Назавтра Акимов, повисев на телефоне, уже около одиннадцати утра был уведомлен о том, что и патологоанатом дал заключение: смерть наступила «скорее всего в результате самоубийства».

– Вот так вот. Оперативно, – пробормотал Остапчук, бродя хмуро, как туча. – Ударники, мать их.

– Саныч, что гложет?

– Думаю, Серега, думаю.

– Так поделись думами.

– Погоди. Не ко времени.

13

К вечеру в комнату без стука, как к себе домой, завалилась Маринка-Колбаса – так ее про себя окрестил Анчутка.

– Готовы? – спросила она.

Сорванный голос к ней вернулся, хотя от этого никому лучше не стало. Он у нее противный, пронзительный, и как по всей округе молоко не скисает?

– Допустим, – буркнул Анчутка.

– Готовы, – подтвердил Пельмень.

Маринка, с сомнением оглядев их, осталась условно довольна, спросила лишь, нет ли галстуков.

– Чего нет – того нет.

– Жаль. Мы сегодня дежурим в молодежном кафе, требуется культурный вид.

– Каком-каком кафе? – удивился Яшка, который о подобном злачном заведении в районе не слыхивал.

Маринка, конвоируя их к выходу, к месту сбора патруля, излагала:

– В кафе-столовке, в парковом клубе Лебедев устраивает кафе «Молодежное». Шахматы, шашки, лото, чай. Приглашены интересные люди: фронтовики, ударники…

– А патефон для танцев оставят? – заинтересовался Анчутка, любитель подрыгать ногами.

– Патефон будет, да не про тебя, – отрезала Колбаса. – У нас другая задача.

– Что, будем давать жизни? – пошутил было Пельмень, но Маринка и его быстро приструнила:

– Будем следить, чтобы все было культурно, не как обычно на танцах. Ясно?

– Чего ж ясней.

– Сейчас пока всех приглашаем для затравки, в том числе и трудновоспитуемых, а потом списки будут.

– Отбирать будем тех, что почище? – съязвил Яшка.

– Сейчас, комик, Лебедев тебе все-все объяснит, – по-змеиному улыбнулась Маринка.

Нечего было Яшку кадровиком пугать. Марк был в отличном настроении и ожидал от жизни лишь хорошего.

– Вы тут, ребята? Молодцы, разбирайте повязки, – он указал на стол, где лежали с дюжину новеньких повязок, красных, с белыми буквами «Дружинник», и лист с фамилиями, озаглавленный «Бригадмил».

– Это что значит? Милый бригадир, бригада милых? – сквозь зубы хохмил Яшка, и Андрюха, не сдержавшись, прыснул, хотя и тотчас сделал серьезный вид.

– Бригадмил, – серьезно пояснил Лебедев. – Не надо ерничать. Общество не имеет права отстаиваться в сторонке, по-барски требуя от властей порядка. К твоему сведению, еще при темном царизме были добровольные дружины. Не к лицу нам, сознательным советским гражданам, смеяться над здравой идеей.

Анчутка немедленно смутился, принял надлежащий вид, то есть покорный и придурковатый.

…И вот патруль в «молодежном» кафе. Это недавно открывшееся в парке при клубе заведение общепита днем работало как столовая, а вечером как кафе было набито любопытствующим народом. Рабочий люд сидел, чинно расположив локти на белоснежных скатертях. Устроили буфет с чаем, ситро и бутербродами, играл патефон, на особых столах можно было разжиться шахматами, шашками, свежими газетами и лото.

– Весело, как на поминках, – снова схохмил Яшка, и снова не сдержался, прыснул Пельмень.

Народ постепенно осваивался. Совсем мелкие девчонки и мальчишки, разинув рты, слушали дисциплинированного Мироныча: он единственный из приглашенных «интересных людей», кто явился на зов поработать с молодежью. Он рассказывал фронтовые истории, иллюстрируя ход сражений и вообще повествование рисунками на салфетках. Шахматисты тоже освоились, расставили фигуры, принялись записывать ходы и стучать по часам. Любители лото раздали лотошные карты и принялись «кричать». Шутник Егоров, мастерски рисовавший карикатуры для фабричной стенгазеты, устроил «моментальное фото»: «щелкая» скрещенными пальцами, изображал спуск затвора, а потом, быстро орудуя карандашом, рисовал на всех желающих шаржи, из осторожности – безобидные.

Нарядные девчата стабунились у эстрадного помоста, хихикали и постукивали каблучками, как копытцами. Парни, казалось, и рады были бы потанцевать, но начать пока никто не решался.

Яшка сразу увидел Светку, которая была вместе со всеми девчонками. Какая же она красивая в сравнении с остальными девчатами, даже расфуфыренными, с прическами и затянутыми талиями! Она мельком глянула на него, и Анчутка немедленно молодцевато выкатил грудь – пусть видит и его, такого бравого и с повязкой. Увы, Светка, фыркнув, отвернулась и задрала нос. Яшка тотчас завял и отпросился патрулировать во двор, перекурить. Занятый своими мрачными мыслями, он задержался дольше, чем предполагал, а вернувшись, удивился. Во-первых, танцы не просто раскочегарились, а были в самом разгаре. Во-вторых, звучал фокстрот, а прямо посреди круга ребят и девчат Светка танцевала с важным видом, что твоя барыня, с каким-то бритоголовым парнем в тельняшке, форменных клешах и сверкающих ботинках. Анчутка, сам неплохой плясун, не мог не заметить: получалось у них ловко.

Светка отдавалась этому занятию со всей серьезностью, и тип этот вел уверенно, с уважением, как взрослую. И хоть бы кто улыбнулся – напротив, образовав круг, одобрительно прихлопывали.

Потом музыка стихла, тип отвел Светку, раскланялся, прищелкнув каблуками, и даже поцеловал, гад, ручку. А мелкая, хотя и пылала, как красная гвоздика, важно склонила головку.

Кровь ударила в голову, Яшка рыпнулся было вперед, разбираться, но бдительный Пельмень тотчас заловил его за полу, поставил на место:

– Ни-ни, и не думай. Не дури, не то придется тебе руки крутить.

Следом вышел на помост Марк Лебедев, как был, с повязкой и с трофейным «хоннером». Раскланялся серьезно, как настоящий артист, растянул меха, пробежал по басам ловкими пальцами и начал потихоньку «яблочко».