Искры на воде (сборник)

— Нет. Смотрю, как снимать шкуру.

— Запомнил?

— Запомнил.

— Хорошо ударил, — сказал Шалгу. — Верно нацелил. И собака у тебя ничего, не лезет без дела, но и момент не упустит.

 — Чур хороший, — согласился Нюнням. — Можно с ним охотиться.

— А моего кобеля порвал. — Чалык кивнул на шкуру, не произнося вслух слово «медведь». — Есть ещё пара, буду охотиться с ними.

— Дурной был. Совсем дурной, — сказал старик сыну.

— Молодой был, — возразил Чалык.

— Шибко дурной, хоть и молодой, — повторил Шалгу. Закончив снимать шкуру, он отделил голову и вытащил глаз, подал его Нюнняму. Молодой охотник должен проглотить его, не разжёвывая. Если он сможет сделать это, то его ждёт долгая, счастливая жизнь. Юноша взял глаз и, не раздумывая, положил его в рот. Все охотники смотрели на него, и Нюнням проглотил медвежий глаз. Восторженные крики раздались одновременно. Затем развели костёр, стали жарить мясо на рожне и есть. Это было великое воссоединение медведя и человека. Затем танцевали вокруг костра, пели нужные заклинания. Наевшись, курили трубки и улыбались. Шалгу взял медвежью голову, вставил в пасть палочку, чтобы медведь не смог схватить охотника, воткнул в ноздри пихтовые палочки, так медведь не найдёт след охотника, и понёс голову подальше от костра. Несколько человек пошли за ним. На расстоянии полёта стрелы установили череп на срубленный пенёк в стороне от костра. Отделённое от кости мясо положили рядом. Придёт время, и здесь возродится другой медведь, который не будет злиться на охотников. Он будет думать, что его убили другие люди, и будет искать их. Так думают охотники.

После празднования и совершения ритуала охотники собрали мясо, взяли шкуру и направились в стойбище. Шкуру несли задом наперёд, чтобы запутать обратную дорогу.

Вечером в стойбище был большой праздник. Мясо варили в котлах, жарили на рожне. Ряженные в медвежьи шкуры и маски взрослые и дети танцевали вокруг костра и водили хороводы.

Только Нюнням сидел, наблюдая за происходящим. Хоровод иногда раскручивался и вокруг него, он улыбался, но не танцевал. Просто очередной этап жизни охотника прошёл успешно. Нюнням был удовлетворён, теперь он такой же охотник, как и все, и даже лучше некоторых. Не каждый мужчина из их стойбища добывал медведя. Не у всех в чуме есть медвежья шкура, которой отмечается охотник, добывший зверя. Юноша был рад всему этому, но радость была тихая, не было восторга, который погнал бы в круг танцующих. Шалгу присел рядом, долго раскуривал трубку, покашливал, смотрел то на веселящихся людей, то на костёр, потом тихо произнёс:

— Сегодня от тебя ушло детство. Помни о нём, оно было добрым к тебе.

— Да, — кивнул уже не юноша, а настоящий молодой охотник, который только что подошёл к черте, за которой начиналась большая жизнь. Осталось сделать только один шаг — завести семью, поставить свой чум. И черта эта совсем рядом: за морозами и снегами, за весёлыми ручьями, весенним буйством птичьего разноголосья, за шумом ледохода, первой грозой над сопками. Совсем рядом, надо только идти.

6

Вот и настало время для «малой ходьбы». Наступил охотничий сезон, пора, когда душа охотника начинает петь, когда наступает настоящая работа для мужчин. Пришла пора добывать белку. В период «малой ходьбы» охотники промышляют недалеко от дома, на расстоянии двух-трёхдневного перехода. И всегда возвращаются в стойбище, принося добычу с собой. Женщины обрабатывают шкурки, выделывают их, готовят к продаже. Подростки заготавливают дрова и промышляют зайцев рядом со стойбищем. Женщины кроме выделки шкур занимаются разным рукоделием, шьют и украшают одежду и, конечно, болтают. Наконец-то наступило время, когда можно вдоволь поговорить. Соберутся в одном чуме, перемоют косточки всем, наговорятся на год вперёд. Старики вяжут сети из крапивной нити и помалкивают. Только зацепи длинные женские языки, не отвяжешься. Оплетут, как сеть неловкую рыбину.

Рано утром Нюнням вместе со своей собакой направился в тайгу. Пока только на день, а там будет видно. Что принесёт этот сезон, пока никто не знает, но для молодого охотника он будет очень важным. Нужно не только показать зрелость в этот первый сезон, но и добыть много шкурок, впереди его ждёт важное событие, к которому нужно подготовиться.

Чур сразу убежал в лес, а через некоторое время раздался его лай. Нюнням по голосу своей собаки определил, что она облаивает белку. На каждого зверя или птицу у собаки свой едва различимый тон. Хороший хозяин знает, на кого лаёт пёс. Когда Чур лаял на белку, голос у него становился высокий, с привизгом. Зверька Нюнням увидел сразу, тот и не пытался прятаться, с любопытством разглядывая собаку, — тут же и поплатился, сбитый тупой стрелой. Придавив белку, Чур положил её на снег, поглядывая на хозяина. Нюнням поднял белку, осмотрел, только тогда погладил собаку.

— Молодец, Чур. Хороший Чур. — Собаке было достаточно осознать, что она всё делает правильно. Кобель снова пропал в лесной чаще, вскоре снова раздался лай. К обеду было добыто с десяток белок. Нюнням разжёг костёр, повесил котелок со снегом над огнём. Вытащил из заплечного мешка лепёшку, чай, перемешанный с разной травой, кусок вяленой рыбы. Лепёшкой и рыбой поделился с кобелём, а сам стал медленно жевать, ожидая, когда закипит чай. Вода в котелке забурлила и заплескалась через край. Нюнням высыпал заварку в котелок, на мгновение поставил котелок на огонь и, когда вода опять стала подыматься, снял и поставил рядом с костром. Достал берестяную кружку и налил душистой жидкости. Пил долго, мелкими глотками, продлевая удовольствие. Налил ещё, раскурил трубку и долго смотрел в костёр. На душе было хорошо и спокойно. Докурив трубку, допил чай, собрал пожитки в мешок, затушил снегом костёр и пошёл дальше. Пока не наступили сумерки, Нюнням добыл ещё несколько белок. Чур работал достойно. Он то уходил куда-то, то вертелся рядом. Когда пёс в очередной раз ушёл по кругу, выискивая следы, случилось неожиданное. Нюнням краем глаза увидел шевельнувшиеся ветки на сосне, машинально взял стрелу из колчана. Но не успел поставить её на тетиву, как вдруг большая тень полетела с сосны прямо на него. Дальше всё произошло неосознанно, сработал инстинкт охотника. Нюнням выставил перед собой руку со стрелой остриём вперёд, а другой оттолкнул нападавшего зверя. Только рысь не боится нападать на человека просто так, ради охоты, не боится или не понимает опасности. Как и на любую другую добычу, она прыгает на спину, стараясь ухватиться клыками за шею. Если добыча оказалась удачливей и смогла противостоять первой атаке рыси, она спасается бегством на дерево. Здоровый кот прыгнул охотнику прямо на спину.

Только быстрая реакция спасла Нюнняма. В любом случае надо было скинуть рысь со спины, тогда она уйдёт, если успеет. Но в этот раз зверю не повезло, прямо в полёте он наткнулся на стрелу, которую охотник держал в руке, и которая проткнула его насквозь, повредив внутренности. Охотник успел выхватить нож, но добивать рысь не стал. Кот вскрикнул, потом стал громко фыркать и крутиться на снегу, оставляя кровавый след. Нюнням понял, что рыси досталось хорошо и не стоит больше портить шкуру. В это время примчался Чур, словно почувствовав, что хозяину нужна помощь. Кобель вцепился в горло рыси и держал до тех пор, пока зверь не затих. Нюнням сел прямо на снег, закурил трубку. Он в первый раз встретился с рысью. Только по рассказам бывалых охотников знал, как надо противостоять зверю.

Докурив трубку, Нюнням почувствовал, что немного саднит щека. Потрогал рукой и увидел кровь: успел зверь поранить охотника когтями в последний момент. Нюнням вытащил из-под снега сухой жёлтый лист, послюнил его и прилепил на рану, вскинул затихшего кота на плечо, пошёл.

День, как вспугнутый глухарь, быстро удалялся, растворяясь в кронах деревьев. Лес, проглотив последние лучи солнца, мгновенно посерел, а потом и почернел. Только снег, лежавший повсюду, не давал темноте совсем опутать всё вокруг, словно светящиеся гнилушки, путался под ногами. Стойбище дымами встречало охотников, возвращавшихся с промысла. Дым поднимался ровными столбами, не сгибаясь, не расползаясь, только там, высоко, за пределами самых высоких деревьев, дымы соединялись в один и поднимались ещё выше. Все знали, что завтра будет морозец. Не сильный, сковывающий всё вокруг, а только румянящий щёки и покрывающий инеем кусты.

Нюнням пришёл после Чалыка. Тот уже успел попить чаю и отдохнуть. Шалгу рассматривал белок старшего сына. Нюнням вывалил свою добычу. Старик с удивлением стал разглядывать рысь.

— Стрелой добыл? — спросил Шалгу.

— Стрелой, — кивнул Нюнням.

— Далеко стрелял? — поинтересовался Чалык. Рысь в здешних краях — нечастый гость.

— Не стрелял. Не успел, стрела в руке была.

— Зверь напал первый? — заинтересовался Шалгу.

— Да. Едва заметил.

— Хорошая добыча. Мне не приходилось добывать рысь. Старик долго вертел зверя в руках, а потом сказал Чалыку:

— Ты отдохнул, снимай шкуру. Надо мясо варить, говорят, очень нежное белое мясо у рыси, будем пробовать.

Кутега подала чаю молодому охотнику. Нюнням сел возле чувала, греясь у очага. Он не замёрз, просто открытый огонь снимал усталость быстрее. Шалгу отложил недовязанную сеть в сторону. Чалык быстро снял шкуру и подал мясо жене. Она разрубила его на крупные куски и бросила в котёл.

— Завтра я пойду с тобой, Нюнням. Не могу сидеть и слушать женские сказки. Пока нет морозов и снег неглубокий, я смогу добывать белок.

— Пойдём, — согласился сын. — В лесу можно ходить и без лыж.

— Правильно, — поддакнул Чалык. — Сидит хмурый, я думал, что ты заболел, а ты без охоты такой.

— Ещё будет время сидеть. По большому снегу я уже не смогу бегать за вами, да и холодно будет. Буду, как женщина, сидеть, шкуры скоблить да языком чесать.

— Много ты говоришь, уши болят, — заметила Кутега. — За день два слова не сказал, будто язык замёрз и отвалился.

— Мне ещё парку до пяток надеть и бусы собирать осталось, — буркнул старик. Мужчины носили парки до колен, а женщины до щиколоток.

— Кутега, — окликнул жену Чалык, понимая, что отец сердится. Женщина замолчала и стала кормить мужчин. Дымящееся мясо, вытащенное из котла, приятно щекотало ноздри. Лучший кусок Кутега подала Шалгу, по обычаю. Он принял и кивнул в знак того, что не сердится на невестку за её болтливый язык.

Огонь в чувале ровно горел, тепло приятно расползалось по чуму. Дрёма стала одолевать всех. Первым в свой угол залез Нюнням и затих. Вскоре и Чалык улёгся, а Шалгу ещё долго сидел — не дают уснуть разные мысли: и лезут, и мучают, не отбиться никак, а если дома сидеть, так вовсе хоть пропадай. Вот и собрался Шалгу убежать от них в лес — там будет не до разных думок. Нужно слушать лес, каждый шорох, даже едва различимый, укажет, где нужно смотреть белку или соболя. Шалгу и без собаки может найти не одного зверька. Так и задремал старик, сидя, не выпуская изо рта трубку.

Утром, едва стало светлеть небо, Шалгу уже был готов к походу. Он попил чаю, выкурил трубку и сидел у чувала, выжидая время. Нюнням тоже был готов и тоже выжидал время. Тронулись только тогда, когда стало совсем светло. Чур бежал впереди, за ним шёл Шалгу, замыкал шествие Нюнням. Отдохнув, он шёл спокойно, внимательно вслушиваясь в шум леса. Охотники ступали тихо, стараясь не смешивать звуки леса с треском сучьев под ногами и скрипом снега. Шалгу первый услышал поцокивание белки. Он остановился, определил направление, откуда шёл звук, и стал всматриваться в лохматые ветки кедра, ожидая, когда проказница-белка шевельнётся, тогда можно и стрелять. Ждать пришлось недолго. Высоко, около макушки дерева, дрогнула ветка, посыпался снежок. Зверёк высунул мордочку и стал разглядывать охотников. Белка не чувствовала опасности, поэтому и не пряталась особо. Шалгу достал тупую стрелу, медленно натянул лук. Стрела сердито фыркнула, сразу же раздался глухой удар. Белка кубарем летела с дерева, пытаясь зацепиться за ветки. Чур поймал её на лету. Он не рвал белку, просто придавливал зубами, а когда зверёк затихал, клал его на снег. Таких собак, которые рвали зверька, а иногда просто хватали добычу и убегали, не держали, от них избавлялись.

Перед обедом Чур залаял как-то особенно. Нюнням понял, что кобель нашёл след соболя. Шалгу вопросительно посмотрел на сына, тот утвердительно кивнул. Голос Чура удалялся. Но вдруг кобель стал привизгивать.

— Остановил, — сказал Нюнням и побежал на лай собаки. Шалгу тоже поспешил. Чур лаял на поваленную осину. Дерево лежало давно и наполовину сгнило. Кобель не только лаял на дерево, но и пытался грызть его. Шалгу внимательно осмотрел валёжину и показал место, куда залез соболь. Старая осина сгнила изнутри, и там образовалась пустота во всю длину дерева. Шалгу «аттесом», полуметровым ножом, заменявшим топор, прорубил отверстие посередине, потом пошёл и прорубил такое же отверстие с другого края. Срубив пару небольших берёз, они с сыном стали с двух сторон толкать прутья в середину осины, постукивая сверху. Соболь выскочил из среднего отверстия, пробежался по голове Чура и отпрыгнул в сторону, попав в снег, провалился с головой.

Чур попытался схватить соболя, но тот пустил в ход свои острые зубы, стараясь вцепиться собаке в нос, самое болезненное место, но кобель не давал ему такой возможности. Зверёк не сдавался: он рычал, фыркал, прыгал прямо на морду собаке. Но опять угодил в снег, оказавшийся роковым для него. Чур схватил соболя поперёк, послышался хруст, зверёк сразу затих. Нюнням подошёл, погладил собаку:

— Хороший Чур, хороший.

Собака благодарно смотрела хозяину в глаза. Хорошие слова и для собаки радость. Она чувствует доброе слово. Нюнням поднял соболя, посмотрел на свет, дунул на шкурку. Это был не совсем чёрный зверёк, который особенно ценился, но всё же соболь. Первый соболь в этом сезоне. Шалгу осмотрел шкурку, встряхнул зверька и сказал:

— Ничего, пойдёт. Первый нынче соболь. Хороший у тебя кобель, умный, такого беречь надо, удачу принесёт.

— Сам всё знает, я не учил.

— Разве собаку научишь? Тут или будет работать, или нет, — сказал Шалгу. — Нет, собака от рождения способна к охоте, нужно просто не загубить эти знания.

Ближе к вечеру Чур нашёл ещё одного соболя. Только теперь зверёк был на сосне, особо и не прятался, смотрел своими чёрными глазками и определял степень опасности. Нюнням не промахнулся, стрела ударила прямо в подбрюшье, когда зверёк приготовился к прыжку и приподнялся на ветке. Чур схватил его, как и белку. Этот соболь оказался совсем другого окраса. Чёрный, с блестящим отливом, он словно искрился на солнце. Нюнням понимал, что это ценный зверёк, но сказать об этом постеснялся, хотя его прямо распирало от радости.

— Вот это добрая добыча, — порадовался отец.

День удался. Добыли пару соболей, полтора десятка белок. Не каждый день приносит такую удачу, и надо радоваться прошедшему дню, надо радоваться и будущему дню; с плохим настроением, без надежды на охоту не стоит ходить. А что ещё умеет делать лесной житель? Рыбачить да охотиться, без этого не проживёшь, без всего этого и смысла жить нет. Что нужно человеку? Вырастить детей, показать им дорогу, по которой они пойдут. Вот сейчас Шалгу пытается направить Нюнняма, а тот и сам идёт по верной тропе. Все идут по нужной тропе, так уже заложено в крови у народа Шалгу. Только как идут по этой самой тропе, по этой самой жизни? Многие свою дорогу осилили, кажется, и всё у них хорошо, да только кто их знает, таких людей, живут и живут себе, а спроси, кто это, пожмут плечами и скажут: «Человек, кет». Наверное, это и не плохо, только Шалгу не просто человек. Он был лучшим охотником, он и сейчас лучший мастер на всём Туманшете и Бирюсе, делающий лучшие лодки-ветки, лучшие луки, которые славятся и на Енисее. Шалгу хочет, чтобы и Нюнням был таким мастером. Если взялся за какое-либо дело, то надо быть лучшим. У младшего есть такая жилка, которой нет у Чалыка. Старший сын неплох и на охоте не последний, и рыбу ловит не хуже других, но не лучше всех. И жену хорошую Шалгу нашёл для Чалыка: и мастерица, и на охоте помощница добрая, и всё у них нормально, но и только.

Шло время. Нюнням то один, то с отцом каждый день ходил на промысел. Холодало, выпало уже достаточно снега, чтобы ходить на лыжах. Чур бежал следом по лыжне, только изредка, что-нибудь учуяв, кидался в сторону, проваливался в снег и виновато смотрел на хозяина. Теперь охота шла при помощи ловушек и кулём. По определённому маршруту охотник шёл и проверял ловушки, забирал добычу, настраивал по- новому и продвигался дальше. Приходилось ходить далеко и ночевать в лесу, иногда даже по две-три ночи. Тогда он разводил костёр, выбирая хорошую валежину, которая будет гореть всю ночь, готовил лапник и залазил в усенть (спальный мешок из оленьих шкур). Даже в морозы так можно было коротать ночь, не боясь замёрзнуть. Собираясь на несколько дней, Нюнням брал с собой небольшую волокушу, на которой вёз всё необходимое, на ней же доставлял то, что удавалось добыть. Несколько раз Нюнням привозил и мясо. В густых ельниках натыкался на изюбров, диких коз и даже лосей, свежему мясу все рады, а если удавалось и небольшие запасы сделать, это было большим подспорьем к тем запасам рыбы, которые заготовлены с осени.

Наступала пора коротких дней. Охотники выходили с промысла. День и так был коротким, а тут ещё пришли сильные морозы, которые покрывали всё туманами, словно белым покрывалом. Туманы, бывало, и за весь день не рассеивались. Охотиться в такую погоду не на кого. Все лесные обитатели тоже прячутся от холодов, стараясь зря не высовываться, питаясь заготовленными запасами.

Несколько дней охотники отдыхали, отсыпались в чумах, потом безделье надоело. Стали собираться в одном чуме и рассказывать сказки. Сказки рассказывали больше для детей, но и взрослые тоже с интересом слушали, многие не по первому разу. Рассказывали в основном про бога Еся, про старуху Хоседэм. На этот раз сказку стал рассказывать сам Шалгу. Дети расселись вокруг старика, чтобы было лучше слышно, чтобы не упустить ни одного слова. Старик раскурил трубку и начал:

— Жил старик Есь со своей старухой Хоседэм. Был у них сын. Как-то сын говорит:

— Я на охоту пойду.

А Хоседэм ему отвечает:

— Холодно уже, надень шубу.

— Нет, не холодно, — сказал сын, не послушался матери и ушёл неодетым. — Кто ходит на охоту в шубе. Не надо мне шубы.

Пошёл сын, далеко пошёл. Есь, его отец, говорит:

— Я его пугну, пущу холодный ветер.

И пустил он холодный ветер. Сын побежал домой. Бежал, бежал, упал и замёрз в лесу. И старик знал об этом, ведь он был бог Есь.

— О-о, мой сын замёрз! — завопила Хоседэм. Стала ругать мужа всякими нехорошими словами. Старик тоже стал браниться, и поругались они. Хоседэм кричит:

— Ты зачем моего сына заморозил?

Старик Есь толкнул её в гневе, и она упала вниз. И говорит старуха снизу:

— Теперь я буду богом внизу, а ты будешь богом вверху.

Так и появились два бога: добрый Есь вверху, а злая и тёмная Хоседэм внизу.

— Расскажи ещё сказку, — попросили дети.

— Какую? — спросил Шалгу.

— Расскажи сказку про гагару, — попросил Чалык.

— Это было давным-давно. Ничего не было тогда на земле. И земли самой не было. Был только сплошной океан, над которым летала одинокая гагара. И на небе жил бог Есь. Гагара летала над океаном, купалась и отдыхала прямо на воде. Однажды Есь позвал гагару к себе и велел ей сотворить землю. Захотел Есь расселить на той земле и зверей разных, и птиц, которые на земле живут, и людей всяких. Сказал Есь гагаре:

— Ты, гагара, хорошо плаваешь, хорошо ныряешь, достань со дна океана кусочек земли да растяни его, чтобы земля получилась.

Много раз ныряла гагара, но неудачно: не могла она достать земли. И вот собралась в самый последний раз нырнуть. И получилось достать кусочек земли. Утвердив землю на поверхности, гагара стала растягивать её. Растягивала она, растягивала, чтобы хватило земли на всех. Стали жить на земле, сотворённой гагарой, разные звери и птицы. А от гагары светлый народ произошёл. Кетами зовут тот народ.

— А где сейчас этот народ? — спросила Кутега.

— Жил тот народ в верховьях Енисея. Потом стали приходить плохие люди с юга и с запада, забрали хорошие леса, где водилось много зверей, и кеты погрузились в лодки-илимки и поплыли по Енисею вниз. Долго искали они себе хорошее место. Но места хорошие были заняты, и кеты плыли всё дальше и дальше. Некоторые не захотели больше плыть вниз, а пошли по реке Бирюсе искать себе место. Стали они зваться коттами. Нашли они хорошее место на реке Туманшет, где мы и живём. Наши предки звались кетами. И мы вышли из кетов. Значит, все сказки про нас, — сказал Шалгу и набил табаком себе трубку. Все слушатели заулыбались, остались довольными. Хорошими, светлыми людьми были их предки.

— А те, которые ушли вниз по Енисею, где сейчас?

— Там и живут. На самом краю земли. Там, где «огонь Еся» (северное сияние) освещает землю, трещит и пугает.

— Это далеко, наверное? — продолжала Кутега.

— Далеко. Хватит на сегодня, — сказал уставший старик.

7

Утром, когда Нюнням проснулся, Шалгу сидел около чувала и пил чай. Делал это он медленно, степенно. Важность во всём виде старика говорила, что это неспроста. Нюнням сходил на мороз, чтобы лучше проснуться. Лень и безделье в дни «коротких дней» забирают все желания, парализуют волю, так бы и спал себе, ничего не делал, да только еда сама в котёл не ходит, и дрова для чувала тоже надо принести. Захватив дров, Нюнням вернулся в чум. Там было тепло, пахло дымом и чаем, который заваривал сам Шалгу. Старик медленно набил трубку и прикурил от маленького уголька на кончике ветки.

— Хватит сказки слушать, — сказал он сыну. — Покажу тебе, как собирать лук.

Остатки сна быстро улетучились. Нюнням давно ждал этого, надеялся, что отец откроет ему свои секреты. И вот настал этот день. Шалгу достал свои заготовки, спрятанные им до поры, приготовил специальный старенький котелок, в котором варил клей. Котелок поставил рядом с огнём, чтобы не перегреть и не переварить клей, и стал примерять заготовки, подгонять берёзовые и лиственничные пластинки друг к другу.

— Смотри, чтобы щелей между пластинами не было. Иначе клей неровно ляжет и пластины будет коробить. Лук станет кривым, стрелы будут летать мимо, белки будут смеяться над охотником. Обязательно вымеряй середину сразу, а не потом, когда склеишь и придётся ножом срезать лишнее дерево. Оно этого не любит. Могут появиться небольшие трещины, которые ты сразу и не увидишь. Но потом они себя выкажут, и лук может подвести в самый неподходящий момент. Старательно делай, не торопись. Хорошее дело не терпит спешки. Быструю работу только сороки и оценят, долго будут стрекотать.

Нюнням сидел и смотрел во все глаза. Всё было так интересно. Шалгу раньше никогда не показывал, как собирает и склеивает лук, как готовит клей. Теперь же Нюнням не только смотрел, но брал своими руками заготовки, примерял их, осматривал все зазоры, спрашивал, что было не совсем понятно. Восторгу не было предела. Когда согрелся клей, Шалгу сказал:

— Склеивай, я посмотрю, буду подсказывать, если что не так будешь делать.

Нюнням взял заготовки, палочкой промазал хорошо места для склеивания, убрал лишний клей, понимая, что лишний клей может испортить дело. Сложил всё вместе, предварительно отмерив середину и поставив угольком метки. Сейчас, совместив метки, он сталсвязывать заготовки размоченными сыромятными ремешками. Старик словно и не обращал внимания, собирал ещё один лук, обещанный рыбаку из Пеленгут. А тот, который делал Нюнням, пойдёт на подарок за невесту. Пусть сам себе делает, пощупает своими руками упругость березовой и лиственничной пластинок раздельно, потом почувствует упругость и силу склеенных деталей в одно целое. Сила дерева не удваивается, а утраивается, когда сделано всё правильно. Шалгу не делает ошибок, потому и луки, сделанные им, ценятся так высоко. Нюнням тоже будет хорошим мастером. Старик видит, что есть у младшего сына искорка мастера в душе. Теперь надо раздуть её в огонь, главное, не погасить. Нюнням всё сделал верно, ни разу не вмешался Шалгу, ни разу не поправил. Вскоре два лука, подвешенные для просушки клея, красовались над чувалом. Чалык мастерил туеса из бересты и совсем не интересовался работой других. Он думал так: «Есть мастер Шалгу, пусть и делает. У него получается хорошо. Чалык умеет охотиться, как и другие, умеет делать туеса, если нужно выстругает из дерева, что понадобится. А вдаваться в такие тонкости, как делать лук или вырубать лодки из дерева, у него нет желания. Ловушки-кулёмы, плашки Чалык смастерит, а черканов Шалгу уже наделал столько, что хватит на многие годы. Только лови белок да соболей». Говорить об этом вслух Чалык не хотел, чтобы не обижать отца. Белок Чалык добыл поменьше, чем брат, ну и что? Им с Кутегой хватает. Дети пока маленькие, много ли им надо? Проживут не хуже других. Кутега ловко и хорошо выделывает шкурки. Никогда не испортит, не порвёт. Шкурки мягкие, мех горит, искрами брызгает. Ничего, можно жить. Необязательно делать луки да лодки долбить. Вон в Пеленгутах кузница есть, там железо, как глину, мнут, ножи делают, другие разные штуки, разве много нужно ножей Чалыку? Много лет служит хороший нож, оселком поправил лезвие и хоть шкурку снимай, хоть мясо режь. Нет, не надо премудростей Чалыку, не надо. Пусть Шалгу с Нюннямом чудят себе, раз им интересно.

Долго тянулись дни и ночи, окутанные снегом, инеем и туманами. Щедра здешняя земля на морозы. Прижмётся мороз к самой земле, накроется туманом и не даст солнцу места для лучика. Как только солнце начинает осиливать туман — так и день закончился. Лес вокруг, покрытый куржаком, не шелохнётся, не скрипнет. Тишина. Разве иногда мороз разорвёт дерево изнутри, громко хлопнув, словно бог Есь сверху ударил палкой, чтобы разбудить своё сонное царство. За эти дни много дел переделано. Приготовлены шкурки соболей и белок, добытых во время «малой ходьбы». Готовая пушнина упакована и сложена в лабазы, чтобы не поточили мыши и бурундуки. Починены лыжи, которые сейчас очень сгодятся. Без лыж никуда — снегу навалило по пояс. Подправлены маленькие нарты-волокуши и для охотников, и для их жён. В них есть места и для малых детей. Уходили на дальний промысел семьями надолго, брали всё, что нужно с собой. Семье Шалгу будет намного легче, чем другим. У них трое взрослых мужчин и женщина, четверо нарт, много можно взять с собой, разделить по нартам, будет легко.

И пришло время. Шалгу вышел утром из чума, посмотрел на небо. Постоял, понюхал зимний, морозный воздух и сказал:

— Можно собираться.

Весть полетела в каждую дверь. Люди враз зашевелились, словно только этих слов и ждали. И захлопали берестяные разрисованные двери, несмотря на холод. На дверях в каждый чум нанесён какой-либо рисунок: или лес с рекой, или лось, трубящий по осени; дверь без рисунка, как голова без лица, поэтому и рисовали, кому что нравилось. Идти можно будет через несколько дней, но уже надо собираться, хотя всё основное уже давно готово. Надоело мять бока в чумах да слушать разные истории. Старика Шалгу совсем замучили просьбами рассказать что-нибудь, ведь он родился летом, и все верили, что, если сказки рассказывает человек, родившийся в тёплое время, он быстрей приближает лето. Эта вера пришла с ними из далёких енисейских краёв, когда они были в большой единой семье кетов, светлых людей, которых поселил на землю добрый бог Есь и которых мучила разными сквернами старуха Хоседэм. Шалгу перестал рассказывать истории, решив, что своё дело он сделал хорошо, теперь осталось ждать. Он сидел, не выпуская изо рта трубку, думал о чём-то, изредка улыбаясь своим мыслям. Видно, хорошие думы посещали старика.

С утра быстро разобрали чумы, сложили в нарты и двинулись в разные концы. Шалгу со своей семьёй потащили четверо нарт прямо на юг, там были их угодья, там всегда охотились его предки, там охотился он сам и его дети. Каждый охотник следит за своим участком, хотя разве уследишь за всем, когда расстояния измеряются десятками дневных переходов. Есть свои путики, по которым тянут волокуши, есть свои затёсы и приметы. Чужому в угодьях делать нечего, но если кто и попадёт ненароком на чужой участок, то большой беды не случится. Пройдёт человек, может и попользоваться чужим добром, если беда случилась, никто не будет возмущаться. Наоборот, порадуются, что сделали добро человеку. А тот, кто был, обязательно оставит свою метку, чтобы хозяева знали, кто был у них гостем. Этим знаком охотник обязуется вернуть всё то, чем воспользовался. Других людей в тайге просто нет. Остаток зимы и всю весну, пока не вернутся назад в стойбище, людей они не увидят. Велики просторы тайги, редко пересекаются дороги, всем места хватает.

Первым тащил свои нарты Чалык. Он прокладывал дорогу для других. Тем, кто шёл за ним, было немного легче. Шли неторопливо, стараясь держать один ритм, чтобы не уставать зря. Нюнням тащил свои нарты вместе с Чуром. Для собаки была привязана специальная лямка. Пёс старательно работал, изредка поглядывая на хозяина. Через некоторое время Нюнням опередил брата, давая тому возможность отдохнуть. За ними шёл Шалгу, последней тянула свой груз Кутега. На её нартах сидели дети, укутанные в оленьи шкуры. Когда солнце перевалило за полдень, путники остановились отдохнуть и пообедать. Весело потрескивал костёр, мальчишки сидели на нартах, протягивая руки к огню. В котле варился чай. Рассевшись у костра, люди обедали лепёшками и кусками мяса, разогретого на костре. Мясо было сварено и заморожено специально для перехода. Некогда долго засиживаться, короткие зимой дни, надо успеть пройти большое расстояние. Не только добраться до места, но и успеть поставить чум. Место для чума известно, не первый раз идут.

Уже смеркалось, когда все дружно стали ставить чум. Здесь были заготовленные заранее дрова, в дневном переходе во все стороны стояли ловушки, ждавшие своего часа с прошлого года. Уставшие, но довольные, путники поужинали при свете огня в чуме, закурили трубки.

— Чалык, пойдёшь завтра один на запад, ты знаешь, где находятся кулёмы и плашки. Надо подстрелить какую-нибудь птицу, чтобы сделать приманки. Лучше, конечно, глухаря. Мясо будет на котёл. А мы с Нюннямом пойдем в другую сторону. Я ему покажу остальные ловушки. Остановимся здесь на пять дней. Участок большой, добычи должно быть много.

— Хорошо, отец, — кивнул Чалык.

Он почти всегда охотился один со своей собакой. Первый день был не очень добрым. По глубокому снегу собака не бегает. Медленно продвигаясь на лыжах, охотники вслушивались в шум леса, определяя, где цокает белка, наблюдая, где упадёт снег с ветки. Он просто так не падает. Нюнням тащил за собой нарту с черканами, съёмными самоловами, просматривали старые ловушки, настораживали кулёмы на глухариные перья со шкурой.

День прошёл не впустую, но особой добычи не принёс. Добыли пять белок на двоих. Зато прошли по старому путику и насторожили много кулём, плашек и черканов. Первый день обычно уходил на это. Чалык тоже пришёл с парой белок.

— Поставил ловушки? — спросил Шалгу.