— Перед боем лично иконки нам раздавал, а патронов у нас меньше, чем у японцев. Лучше бы патроны раздавал, — шептали меж собой раненые.
— Братья, не гневите Бога, — не выдержал отец Стефан.
— А мы и не гневим, — ответил солдат, что рассказывал о нехватке патронов. — Только иконку в ружье не зарядишь. Мы, батюшка, ни разу так и в атаку не пошли. Вы, я слышал, в штыковую из окружения выходили? Что ж не стреляли?
— Нечем было, — отвечал отец Стефан.
— А потому, что у япошек 300 патронов на рыло, а у нашего брата — 150. Вот и весь сказ. И били нас японцы в основном в спину. Потому как нам бы в атаку, а нам приказ — отступать. Мы отступаем, а япошки нам в спину пули и картечь. Вон и у меня вся спина дырявая. Как только жив остался — не знаю. Вот такой сказ, — повторил солдат и замолчал.
Отец Стефан не спорил с солдатами. Слышал, сколько отчаяния в их голосах, нельзя было спорить с таким солдатским отчаянием — не поймет солдат.
Но больше всего разговоров было о причинах этой войны.
Солдаты точно сейчас прозрели.
— А чего мы вообще полезли в эту Корею? — спрашивали себя солдаты. — Нам же говорили, что мы Отечество защищаем — что япошки на Россию напали. А где Россия — а где эта Корея.
— Манчжурия, — возражали.
— А какая разница? Манчжурия, Китай, Корея? А Россия где? Это я ногу потерял за что? За Корею с Китаем? За что я калекой стал? Кто мне ответит? За какими пряниками нас царь-батюшка загнал на эти сопки?
— Ты, видно, социалист? — был вопрос. — Слишком складно говоришь, — смотрел на безногого раненый в живот казак. — Видел я в столице вашего брата социалиста. Говорить вы мастаки. Иконку, да, в ружье не засунешь, только без Бога, без Его милости лежал бы ты со своей ногой в обнимку под сопкой. А ты вот здесь — на белой простыне.
— По Его милости, я бы сейчас обеими ногами за плугом шел. А на этой кровати я лежу по милости нашего генерала, который меня сорокалетнего мужика… У меня семь ртов — и одни девки! Мне их кормить, замуж выдавать, а меня за шкирку и сюда! Кто землю пахать будет? Девки? Сам ты социалист — морда казацкая! Знаем мы вас — вы мастаки безоружных нагайками хлестать! Наслышаны о вашей казацкой удали!
— Да я тебе сейчас вторую ногу оторву! — чуть не взревел оскорбленный казак. — Да я… — казак хотел подняться, да резкая боль повалила его на постель, он лишь в злобе сверлил безногого мужика своим чернючим взглядом.
— Перестаньте, братья, — чуть слышно произнес отец Стефан, — не хватало, чтобы русские между собой ссорились. Бог всех рассудит.
— Посмотрим, — отвечал казак, и еще злобнее глянув на одноногого «социалиста», отвернулся к стене. — Посмотрим, — повторил и закутался в одеяло.
Это утро оказалось каким-то особенным. Всем раненым поменяли постели, заправив совсем новое белье. В каждой палате поставили на окна вазы с цветами, полы отмыли до блеска. Все понимали — ждут высокопоставленную особу.
К полудню в палату, где лежал отец Стефан, со свитой вошел сам главнокомандующий Маньчжурской армией Алексей Николаевич Куропаткин. В парадном мундире и с орденами.
Он был весел и радушен. И все кто был рядом с ним — офицеры, врачи, сестры милосердия, все, так же, как и главнокомандующий, выражали радость.
Алексей Николаевич, статный, красивый, подошел к постели отца Стефана.
— Благословите, батюшка, — и склонился перед раненым священником. Отец Стефан, перебарывая естественное смущение перед такой высокопоставленной особой, благословил главнокомандующего.
После простых вопросов о здоровье и погоде, Алексей Николаевич Куропаткин торжественно, в полной тишине принял из рук своего адъютанта коробочку. Открыл ее, и достал Георгиевский крест IV степени — серебряный крест, покрытый белой эмалью, которым награждали только офицеров и только за неустрашимую храбрость.
— Ваше мужество, которое вы проявили в этой смертельной контратаке, когда повели за собой полк — достоин большей награды, — сказал главнокомандующий. — Почту за честь вручить вам эту награду, — Куропаткин не сдержался и прослезился. — Позвольте, я лично приколю его к вашей груди, — он утер белой перчаткой слезу, и торжественно, под общее взволнованное молчание, приколол к груди полкового священника офицерский крест.
Отец Стефан сам еле сдерживал слезы от нахлынувшего волнения.
— Выздоравливайте, батюшка, — главнокомандующий неожиданно поклонился отцу Стефану. — Ждем вас в России. Думаю, сам император, отметит вас своей наградой10.
Такая милость и забота самогó главнокомандующего подействовала на всех присутствующих: прослезились все офицеры, сестры милосердия и даже врачи, и раненый в живот казак прослезился.
Прошло время. Отец Стефан вернулся в Россию. Война с Японией была проиграна. Россия потеряла Порт-Артур, весь Тихоокеанский флот, отдала Японии половину острова Сахалин и всю гряду Курильских островов. Так завершилась «маленькая победоносная война», начавшаяся из-за передела сфер влияния в Китае и Корее, и закончившаяся революцией 1905-го года.
Отец Стефан в эти беспокойные годы, когда кровь лилась по улицам Санкт-Петербурга, Москвы и многих других городов России, в 1906-м поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию; окончил ее в 1910-м. Одновременно с учебой служил священником.
Впереди — Первая Мировая, и новые награды за неустрашимую храбрость: Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами (26.12.1904); Орден Святой Анны 2-й степени с мечами (15.6.1905); Золотой наперсный крест на Георгиевской ленте из Кабинета Е. И. В. (1906). Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами (6.11.1914 — за бои 30 июля 1914 г. у деревни Ваббельн и 6 августа 1914 г. при деревне Каушен). В 1914 году был представлен к ордену Св. Анны 1-й степени за участие в боях 24 сентября 1904 года, но представление было отклонено.
Оставаясь верным сыном России, отец Стефан не жалея жизни, до конца был предан своему царю и своему Отечеству. После Октябрьской революции отец Стефан служил в родной Одессе. Далее его судьба не известна. По одним источникам, он был расстрелян в 1918-м Одесским ЧК, по другим — мирно жил вместе с женою в Советском Союзе и скончался в сане архимандрита в 1948 году.
Так или иначе, Стефан Щербаковский вошел в историю России, как единственный священник, получивший крест Святого Георгия за всю Русско-Японскую войну. И стал пятым и последним священником, удостоенным этой боевой офицерской награды.