Помоги проекту - поделись книгой:
Современные потребители, как сказал Уильям Берроуз, – имиджевые наркоманы. И наши многочисленные селфи символизируют это пристрастие. На протяжении почти всей истории человечества автопортреты были привилегией сильных мира сего: королевских особ или талантливых художников. Демократическая и промышленная революции XVIII–XIX веков спровоцировали взрыв новых визуальных возможностей: печатные технологии стали доступны бедным слоям населения, были изобретены фотография и пленка, появились новые формы автопортретов. Новые персонажи портретов – от «Автопортрета перед зеркалом» Тулуз-Лотрек до «Автопортрета перед пятью зеркалами» Дюшана – нередко были инвалидами, оскорбленными, страдающими, сломленными людьми. Своими работами они пытались показать недостатки и уязвимость людей.
Селфи, кажется, вернули нас к идеалу величия, пусть даже и в масштабе одной личности. Они скрывают обиды, тревоги, слабости. Они создают образ безупречной привлекательности, героического самоутверждения. Но образ этот не просто лжет, а лжет очень красноречиво, что говорит о том, что современный нарциссизм весьма хрупок. Когда в 1970-х годах Кристофер Лэш заговорил о зарождающейся культуре нарциссизма, он настаивал на его непрочности. В то время, когда исчезала индивидуальность, начали переоценивать индивида. «Независимая личность» рынка оказалась простым эфемерным потребителем в невменяемом состоянии, которого зачаровал поток легких, но мимолетных наслаждений. Шаблоном всех удовольствий стал образ товара, который появлялся на экранах телевизоров, кинотеатров или на рекламных щитах. Теперь же товаром стала самость. И это вдвойне верно, потому что мы производим не только товарный образ себя, но и создаем о себе контент, который позволяет социальным сетям продавать нас рекламодателям. Мы превратились в самый настоящий продукт.
Но продукт не может быть живым. А смотреть на селфи – все равно, что разглядывать завершенный объект, рассматривать то, чего больше нет в живых. На селфи, говорит Уэндт, мы выглядим так, будто уже мертвы. Мы скорее не живем шикарной жизнью, а умираем шикарной смертью. Труп, который не только хорошо выглядит, но и на который глядят. Истинная задача селфи в том, чтобы произвести эффект. Образ представляет собой техносоциальный осадок, окаменелость, продукт того, как технология формирует наше восприятие себя.
Ленту, заполненную полуобнаженными отражениями в зеркалах, фотографиями из спортзалов, новыми прическами и так далее, можно рассматривать как особую форму идолопоклонства. Но это скорее дань уважения не пользователю, а власти, которую машина имеет над пользователем. Власть, которая, ничего не предписывая, сводит понятия личности и жизни к очень узкому пониманию. Она создает парадоксально отвлеченную, отчужденную форму внимания. Отвлечься – значит оказаться вне себя, даже когда «я» разрекламировано и превратилось во всеобщий центр внимания. Получается, что вопрос не в том, насколько приемлема для общества любовь к себе, а в том, можем ли мы обратить свое внимание на что-то другое, доставляющее большее удовлетворение.
Парадоксально то, что популярность в онлайне получила настолько широкое распространение. В конце концов, это всего лишь виртуальное пространство. И славы добивается виртуальное «я», аватар. Жизнь в сети подобна жизни в хитроумном паноптикуме, где наблюдение за собой усиливается многократно. Но что же мы видим на самом деле?
В санскрите словом «аватар» называли снисхождение на землю божества, облаченного в плоть. На языке программистов термин стал означать конкретизацию чего-то абстрактного. Казалось бы, при чем тут это, когда речь о присутствии в сети. Но ведь наши конкретные «я» действительно предстают в виде абстрактной информации.
Однако это только кажется, потому что нам нравится думать, будто мы находимся в центре процесса, будто мы божки и интернет нам подчиняется. «Будто я пишу интернет, – говорит Сэнди Болдуин, – на своем
Статус виртуальной звезды заведомо недолговечен. Сама по себе слава уже виртуальна, потому что звезды – это идеализированные образы, глядя на них, мы фантазируем и эмоционально отождествляем себя с ними. Но в одно мгновение любовь может смениться отвращением. Отношение к звездам всегда амбивалентно – они могут как вызывать влечение, так и убивать его. Мы одновременно чувствуем притяжение и отторжение, постоянно ищем, но никак не можем найти «оптимальное расстояние» от движущегося объекта, с которым себя отождествляем. Онлайн-версией такого явления можно назвать феномен «утки с молочным коктейлем» (англ.
Появление разговоров о хрупкости свидетельствует о некотором беспокойстве, царящем вокруг данного вопроса. Ультраправые с расистскими и сексистскими взглядами осуждают хрупкость «нытиков» («вы не понимаете шуток»), тогда как левые с идентарной логикой распекают хрупкость белых мужчин («вы не принимаете критику»). Словно все вдруг стали такими ранимыми, в любой момент могут развалиться на части, но замечают это только в других. И если о хрупкости говорят, главным образом, в отношении политики идентичности, правых или левых, то в этом может крыться ответ на вопрос о том, как слава в интернете влияет на личность.
Казалось бы, в личности заложена простая мысль. «Я та, кто я есть», – пела Ширли Бэсси. Но почему тогда в интернете так яростно обсуждают идентичность? Потому что все не так уж и однозначно. Критик и культуролог Мэри Моран приводит три возможных употребления этого термина. В юридическом смысле личность – это то, что необходимо подтверждать паспортом, удостоверяющими документами или логином и паролем. Таким образом мы доказываем, что являемся субъектами права и можем вступить в договор. С точки зрения жизни личность – это уникальный человек, как правило, имеющий индивидуальное начало, несмотря на то что современные рынки продают нас, личностей, как потребительский товар. В социальном и политическом контексте личность – это то, как вас классифицировал мир на основе тех характеристик, которыми вы, как предполагается, должны обладать. Во всех трех смыслах личность – это в некотором роде некролог, публикация о смерти. О вас составляется краткая биография. Вот что такое пользователь: данные аккаунта, приоритеты, предпочтения, история поиска, пол, раса, класс, страна.
Парадокс интернета в том, что он якобы должен освобождать нас от идентитарных ограничений, чтобы мы могли жить вне диктата социального происхождения и принадлежности. Но вместо этого, в нем, кажется, слились все три значения личности воедино. Обсуждение вопросов безопасности в сети показывает, насколько люди боятся кражи персональных данных. Слава в интернете подразумевает одержимость своим собственным «я», когда помимо прочего человек пытается реализовать в себе приписываемые ему черты. Зачастую в рамках онлайновой политики ведется борьба за границы «культурной апроприации» и идентитарной принадлежности. Запрет борцов против социальной справедливости, #
И на то есть свои причины. Политика идентичности строится главным образом вокруг исторически сложившейся несправедливости в отношении групп в зависимости от того, как их идентифицируют, сюда относятся такие движения, как
И в этом смерть. В какой-то степени Твенге и Кэмпбелл правы, призывая людей меньше думать о своей идентичности и больше – о жизни. Жизнь или самость – выбор есть. Его косвенно подразумевает идея экономики внимания. Чем маниакальнее мы контролируем самость, тем меньше мы живем. Иногда может оказаться полезным на время забывать о себе. Другим словами, нам, возможно, нужна некая политика «антиидентичности», которая поможет противостоять тем тенденциям, что заставляют нас уделять излишне много времени своей личности или весьма ограниченной, гнетущей и в конечном счете навязанной идее того, каким может быть человек. Такая политика, в рамках которой весь тот труд, что мы вкладываем в себя, считался бы попусту растраченным потенциалом. Политика, которая бы культивировала пренебрежение собой и отсоединение от сети.
Помнить, что ты король, значит признать, что живешь в условиях тирании. Ценить себя слишком высоко – значит страдать от диктатуры одного человека, когда часть тебя сопротивляется и жаждет свержения монарха.
С самого рождения образ в зеркале – не просто любовник, а соперник. Как только ребенок оказывается в плену зеркального отражения, он подпадает под его власть – «Его Величество бэби», как описывал первичный нарциссизм Фрейд[24]. В отличие от опыта образ получается слишком совершенным. Сенсомоторная система ребенка еще не развита, и он едва может говорить. И все же ребенок видит вполне гармоничный образ, подтверждаемый взглядом родителей, и начинает себя идентифицировать с ним. При этом, отождествляя себя с образом, он также отождествляет себя со смотрящим на него взглядом. Ребенок не просто смотрит, а смотрит на себя. Именно этим и объясняется тирания образа. Восхищение телесной дезинтеграцией, диссоциацией, кастрацией и убийством, которые Фрейд связывал с влечением к смерти, можно рассматривать в этом смысле как борьбу со своим образом, иконой. Влечение к смерти – это замысел цареубийства.
Жизнь в Щебечущей машине совсем не похожа на то, как мы смотримся в зеркало вместе с мамой. Зеркала, как и нуклеарная семья – это старая и практически вытесненная технология. Подчеркивая роль небольшого числа взрослых в эмоциональной вселенной ребенка, фрейдистская теория, лежащая в основе анализа нарциссизма Лэша, несет на себе отпечаток его генезиса. Тело младенца, согласно классической теории Фрейда, было либидинизировано через отождествление себя с родителями. Но структура нуклеарной семьи ослабла, и защищенный семейный очаг сегодня пронизан новыми технологиями связи.
Теперь в экране, а не в зеркале ребенок находит не только образ, но и взгляд. Как считает психоаналитик Алессандра Лемма, и любовь и ненависть к себе порождаются новой связью между телом и технологиями. Будь то влечение к смерти или к чему-то иному, оно проникает в этот виртуальный мир. Но что это значит? В той или иной степени влечения уже виртуальны. Термином «виртуальный» Фрейд описывал пространство психической жизни, фантазий, снов и желаний. Он определял влечения не как физические инстинкты, а как ментальные образы телесных импульсов, то есть они виртуализируют физические реальности. Реальный мир уже был виртуальной реальностью. Все, что добавили мы – придумав сначала письменность, потом печать, и наконец цифровое письмо – это новые слои виртуализации.
Именно поэтому Лакан определял любые влечения как потенциальные влечения к смерти. Если влечение виртуально, значит, в отличие от инстинкта, его нельзя удовлетворить. Оно вращается вечно, бессмертно, безразлично к порядочности, удовольствию или органическому выживанию. И ведет асимметричную войну против любых барьеров, включая смертоносные ограничения идентификации. Так что в каком-то смысле влечение к смерти стоит на стороне жизни. Будь у него возможность, оно бы уничтожило того идола, которого мы называем собой (англ.
Платформы социальной индустрии куда больше беспокоит перспектива цифрового суицида, отключения от интернета, чем какое-то мнимое «диверсионное» использование их средств. В якобы счастливые дни социальных сетей, сразу после мирового финансового кризиса, идея массового виртуального суицида вполне могла стать вирусной, как всегда бывает с самоубийствами. «Манифест о суициде в
Поскольку платформам выгоден «сетевой эффект» – чем больше людей, тем лучше – массовое удаление аккаунтов повлекло бы за собой катастрофические для сетей последствия. На оба сайта обрушилась лавина писем от юристов
С достоверностью можно сказать, что существующие платформы почти достигли своего пика.
И все же как минимум 40 % всего населения земли продолжает пользоваться социальными сетями. Более шести миллиардов глаз продолжают пристально смотреть в экраны, поэтому массовая синхронизация внимания остается. Платформы могут ослабеть или мутировать, но навряд ли исчезнут. Они стали монополиями, гигантами с огромной политической и идеологической властью. Их система никогда не примет законченный вид, а всегда будет находиться в процессе работы, реагируя на последние тенденции, дабы удерживать пользователей на крючке. Чтобы производить новые технологии для создания приемов отвлечения внимания, платформы, вероятнее всего, ввиду отсутствия альтернатив, начнут работать с существующими объединениями венчурного капитала, развлекательными комплексами и новостными медиа.
Как бы то ни было, платформы работают только за счет сырья социальных тенденций. Они работают, потому что уже были созданы благоприятные культурные и политические условия для конкурентного индивидуализма и наблюдался массовый рост числа знаменитостей. И отчасти они работают потому, что обращаются к законным стремлениям: они предлагают возможности, благодаря которым тебя будут узнавать, ты сможешь творчески подойти к изменению своего облика, внесешь в жизнь разнообразие, сможешь мечтать или размышлять в свое удовольствие. Но все это только при условии, что твоя активность экономически продуктивна. До переутомления им еще далеко, они взялись за нас усерднее, чем прежде.
Платформы показали, что для них ценно наше внимание. Что случится, если мы примем предложение писателя Мэттью Кроуфорда и начнем относиться к своему вниманию, как к чему-то слишком важному, чтобы тратить его впустую? Что если мы откажемся от беспрерывного внимания к себе и постоянного обслуживания образа, чья судьба так же нестабильна, как и акции платформы? Сети показали, что наша повседневная жизнь может быть товаром при условии, что мы позволим осветить самые темные ее уголки. Что если, как предлагает психоаналитик Джош Коэн, мы посчитаем это вторжение, это уничтожение нашей молчаливой натуры, «чьи естественные элементы – темнота и тишина», «самым грубейшим нарушением, какое только может испытывать человек»? Что если нас ждут великие дела, путешествия и приключения, если нам удастся понять, для чего нужна наша невнимательность, и мы найдем нечто другое, на что можно обратить свое внимание?
Глава четвертая
Все мы тролли
Тролли – это антизнаменитости. Они пропагандисты человеческих неудач. Тролли не превозносят феноменальность, они беспощадно эксплуатируют и изобличают слабые стороны: смеха ради, ради лулзов[25]. Они напоминают, что с чьей-то точки зрения ты всегда будешь никем и боль твоя будет смешна.
В феврале 2011 года школьница Наташа Макбрайд вышла из дома, чтобы покончить с собой. Она ничем не отличалась от большинства подростков: доведенная до невыносимого отчаяния школой, друзьями и учителями, затравленная другими детьми, страдающая от неразделенной любви к мальчику и измученная чередой оскорбительных анонимных сообщений в социальной сети. Дойдя до последней черты, Макбрайд приняла решение. Найдя в интернете подходящий способ свести счеты с жизнью, как только стемнело, она выскользнула из дома, перебралась через крутую насыпь, встала на железнодорожные пути и принялась ждать. На следующий день, в День святого Валентина, ее тело нашли всего в 150 метрах от дома. Судмедэкспертиза показала, что девушка покончила с собой, бросившись под поезд. Убитый горем старший брат создал в
Воспользовавшись возможностью, двадцатипятилетний RIP-тролль из Рединга Шон Даффи запустил троллинговую кампанию. Он забросал страницу комментариями и мемами с лицом Макбрайд и подписями: «Я уснула на рельсах, лолз», «Я успела на поезд в рай, лол», «Я покончила собой смеха ради», «Наташу никто не травил, просто она была шлюхой» и «Поезд задержался и весь в крови? Моя вина». Даффи разместил картинку из «Симпсонов», валентинку, которую Лиза Симпсон подарила Ральфу Виггаму, где из трубы паровозика вырывается надпись «Я выбираю тебя» (англ.
В суде, пытаясь хоть как-то оправдать действия обвиняемого, адвокат Даффи заявил, что тот страдает синдромом Аспергера и не понимал последствий своих деяний. И все же его выходки показали чрезвычайную чувствительность к болевым порогам. Он, например, выбрал День матери, чтобы отправить убитой горем маме Лорен Дрю открытку с гробом и поздравлением «С Днем матери!» А на странице памяти написал: «Мамочка, помоги мне, в аду так жарко». Нельзя сказать, что он не осознавал своих действий, его, кажется, зачаровывала та боль, которую он причинял. Тролли знают, что причиняют людям страдания, и именно поэтому находят это занятие забавным.
Примечательно, что его сообщения очень напоминают кампанию, запущенную Баптистской церковью Вестборо против Мэттью Шепарда, убитого студента из Вайоминга. В октябре 1998 года Шепард избили и оставили умирать. Адвокат настаивал, что убийцы хотели лишь ограбить, но подверглись сексуальным домогательствам со стороны Шепарда, что довело их до состояния аффекта: защита строилась на так называемой «гей-панике». На фоне происходящего Баптистская церковь Вестборо пикетировала похороны Мэттью и открыла вебсайт, где заявляла, что Шепард «горит в аду». Они продолжают поддерживать онлайн-мемориал, посвященный Шепарду, где разместили гифку с головой Мэттью, окруженной языками пламени и якобы кричащей «из ада». Из того, что их смех и садистское наслаждение адским огнем были открыто связаны с моралью сексуальных репрессий, можно сделать некоторые выводы относительно происхождения сальных шуточек Даффи в адрес погибших девочек-подростков.
Очевидно, что Даффи не уникален. Один из первых крупных случаев RIP-троллинга, который невозможно объяснить с моральной точки зрения, произошел в 2006 году. Тролли из месседжборда
Когда в 2010 году в южной части Чикаго изнасиловали и убили семнадцатилетнюю Челси Кинг, ее отца потрясли нападки троллей: «Я никогда в жизни не пойму, почему одному человеку хочется обидеть другого человека, который и так сокрушен и убит горем». Тролли как раз-таки цепляются и наказывают за эту самую сокрушенность. «Мы – это множество уязвимостей, – пишет в своей книге о публичном порицании Джон Ронсон, – и кто знает, что именно послужит для них запалом». Тролли знают. Они настоящие эксперты по уязвимым местам.
И все же в массе своей тролли как часть субкультуры не представляют собой ничего необычного. Исследователи, изучающие троллинг как форму «девиантного поведения онлайн», изучают изощренную форму моральной паники, которая охватила прессу. Тролли – это чудовища, условно определяемые «темной четверкой» таких личностных черт, как макиавеллизм, нарциссизм, психопатия и садизм. Эти истории, прозаические и требующие логического выражения, просто заново описывают поведение троллей призывающим к морали языком, ничего при этом не объясняя. Уитни Филипс, автор книги «Вот почему у нас не может быть ничего хорошего», пришла к выводу, что поведение троллей совсем не девиантно, они вполне обычные молодые люди; ключевые слова – «молодые люди». Их «радостная социопатия», как называет ее библия троллей,
И только им понятный юмор воплотился целой бурей шуток и мемов на тему 11 сентября: начиная с рестлеров, обрушивающих Всемирный торговый центр, и заканчивая Канье Уэстом, обращающимся к башням с ремиксом своего эксцентричного выпада в адрес Тейлор Свифт в 2009 году: «Йо, “Аль-Каида”, я очень за тебя рад, я позволю тебе закончить…, но война 1812 года – лучшее нападение на земли США на все времена!» Но для Филлипс этот отстраненный цинизм был частью медийного и политического ландшафта. «Посмотрите-ка теперь на этот удар», – сказал Буш, возвращаясь к своей игре в гольф после того, как выступил с сообщением о борьбе с терроризмом. «Всякое бывает», – произнес Рамсфелд с социопатическим восклицанием, стоя среди разрушений в оккупированном Ираке. На телевидении пятнадцатисекундные видеофрагменты с ужасами и зверствами вставляли между продолжительными бессодержательными речами, чтобы вызвать ироническое безразличие. Тролли не изобретали это аффективное расхождение. И так же, как их появление было продиктовано существующими культурными тенденциями, их раздувание сенсации хорошо развивается в «веб-экономике, основанной на кликах».
Пока платформы проводили количественную оценку внимания, троллинг вырвался из своих субкультурных границ. То, что начиналось как тактика в, казалось бы, бессмысленной, бесцельной войне, чисто ради лулзов, стало мировым феноменом. Большинство троллей – это не
Все мы тролли. Вполне вероятно, что интернет ускорил развитие культурных тенденций, которые и так уже были на подходе. Начиная с первых троллей в системе
Известная забава – подтрунивать над другими, контролируя степень жестокости. Вспомните Барта Симпсона, разыгрывающего бармена Мо по телефону, Тома Грина или Эштона Кутчера, которые дурачили несчастных сограждан. И если тролли – это «радостные социопаты», получающие удовольствие от того, что обманывают, подкалывают, натравливают друг на друга людей, значит, они не так уж отличаются от многих героев поп-культуры: начиная с Эрика Картмана и заканчивая доктором Хаусом. Видеопранки в
Троллинг – популярное развлечение, несмотря на то что порой он переходит едва различимые культурные границы. Забавно видеть недоумение на лицах жертв и их неконтролируемые вспышки гнева, и в подобном юморе всегда присутствует садистское равнодушие. Реакция пользователей, которых рикроллят[26], бывает очень смешной. Когда тролли с 4
Но широкое распространение троллинга вызывает вопросыо: что в этом такого смешного? «Каждая острота, – писал Фрейд, – требует, таким образом, своей собственной аудитории, и если одна и та же острота вызывает смех у нескольких человек, то это является доказательством большой психической согласованности»[27]. Для Анри Бергсона комедия – «мечтательная, но … вызывающая в грезах образы, которые тотчас же воспринимаются всем обществом»[28]. Понять шутку, «врубиться», значит быть частью культуры, участвовать в грезах. А поскольку шутки, как правило, предвзяты и кто-то от них страдает, то наслаждаться ими – значит встать на сторону шутника. И если источник шутки – тролль, то, смеясь над ней, чью сторону мы принимаем? На чьей мы стороне, когда высмеивают чьи-то слабые стороны, вызывающие жалость и достойные наказания? Как писал Адам Котско, в основе всеобщего восхищения социопатом лежит фантазия о социальном господстве. Если бы я был социопатом, я бы не был таким неуклюжим, таким доверчивым, таким нравственным – короче говоря, таким уязвимым.
Кроме того, в троллинге есть что-то приятно нигилистическое. Тролли, представляющие культуру настолько же нелогичную, насколько жестокую, наслаждаются абсурдом и отбросами: умышленная бессмысленность, намеренные орфографические ошибки, ироничное перемалывание культурной ностальгии и сливание знаменитостей, оседающие слои никому не понятных ссылок и шуточек,
Андре Бретон, придумавший термин «черный юмор», определял «самый простой сюрреалистический акт» как «взяв в руки револьвер, выйти на улицу и наудачу, насколько это возможно, стрелять по толпе»[29]. Тролли, современные сюрреалисты, кайфуют от полнейшей беспорядочной нелогичности своих нападок, той чуши, которую они вбрасывают ради лулзов, и бессмысленности причиняемой ими боли. Но стреляют они не так уж вслепую, как им хотелось бы думать.
Тролли жаждут внимания даже больше, чем их знаменитые противники. Одно из первых руководств по разжиганию дискуссии (практика высказываний, которые возмущают других пользователей) на электронной доске объявлений (англ.
Анонимность в троллинге берет начало в том, как появился месседжборд 4
В этом смысле тролли, вероятно, единственные участники социальной индустрии, кто действительно свободен от оков идентичности и выполняет каким-то своим извращенным образом утопическое обещание интернета. Маска, которую они на себя примеряют, – скорее, не идентичность, а антиидентичность. Идея маски, освобождающей своего хозяина от запретов, имеет большой резонанс в культуре. В фильме «Маска» с Джимом Керри в главной роли мы видим одну из версий этой истории, когда герой из нелюдима-неврастеника превращается в харизматичного трикстера и получает силу, позволяющую в любое время подменять реальность мультфильмом. Таким образом он нарушает планы своих врагов, которые, как один, относятся к себе слишком серьезно. «Маска троллинга» действует похоже. Когда смотришь на мир из-за маски, отмечает Филлипс, реальные жизни и внутренняя борьба, скрывающиеся за каждой историей, затуманиваются, и видятся лишь «абсурдные, пригодные для троллинга детали». Реальность оборачивается мультфильмом.
На первый взгляд, троллинг отличается от повседневных подколов, потому как для троллей не существует ограничений, не существует критериев, кроме лулзов. Как гласят «Правила интернета», размещенные на пресловутом имиджборде /
Дело Джейсона Фортуни, одного из самых известных интернет-троллей 2000-х годов, доказывает, что эта отстраненность не такая простая, как кажется. Сначала он сделал себе имя, подвергая сексуальным унижениям случайных мужчин. Фортуни завлекал незнакомцев с помощью фейкового объявления на
По его мнению, они поплатились за свою глупость: троллинг стал для них жестким уроком. В интервью
Отстраненность – это способ выжить в мире, где любой может подвергнуться насилию. Тролли, якобы избавившиеся от связей, выражают неприязнь к привязанностям своих жертв. RIP-троллей больше всего возбуждают и возмущают самоубийства, казалось бы, состоятельных белых людей, поэтому они их высмеивают и считают, что те просто потакают своим прихотям. За публичной демонстрацией горя скрываются, как сказал один тролль, «скука и патологическая жажда внимания». Но если бы они были такими отстраненными, как говорят, то их повторяемость было бы сложно объяснить. Кампании Даффи, например, несмотря на всю их злобность и дикость, странным образом стремились доказать, что погибшие подростки были идиотами, бесполезными членами общества, горящими в аду, а девушки при этом – непременно шлюхами. Как будто он снова и снова рассказывал один и тот же анекдот. А многократно повторенная шутка начинает выглядеть как одержимость, бессмысленный ритуал психически больного человека и навязчивое повторение. Отдает хождением по кругу.
Мнимая отстраненность
В августе 2012 года ведущая австралийского канала Шарлотта Доусон опубликовала в
Тролли в один голос призывали: «повесься» и «убей себя, грязная шлюха». Среди хештегов троллинговой кампании были такие, как #
За несколько месяцев до этого Доусон стала жертвой онлайн-паранойи, оказалась в центре медийного скандала из-за того, что в шутку призывала «убить» филиппинского фэшн-блогера Брайана Грей Ямбао, а также непристойно высказалась о других его коллегах. Шутка Доусон была сомнительной. Но, надев маску благородного благочестия и мнимой наивности, многие пользователи восприняли ее слова как буквальную угрозу убийством. Доусон не приняла ситуацию всерьез. Но однажды в августе она стала объектом грубых нападок со стороны случайного недовольного ее телевизионным образом пользователя
На этот раз Доусон было не смешно. Не сумев вычислить обидчика, она выследила какую-то девушку из другой ветки и написала ее работодателю, в университет Монаша. Женщину, Таню Хети, отстранили от работы. Тролли, истолковав эти действия как посягательство на свободу слова, пришли в ярость. Будь то проект «Чанология», когда целью участников 4
Доусон выжила, была экстренно доставлена в отделение скорой помощи, а затем проходила психиатрическое лечение. Вместо того, чтобы прислушаться к добрым советам и не подкармливать троллей, она решила провести самосуд. Так же, как и до попытки самоубийства, когда она делала ретвиты сообщений троллей в попытке разоблачить их, Доусон решила вывести троллей «на чистую воду» и начала публичную войну. Она стала активистом движения против травли. Троллинг был единственной токсичной стороной ее славы, с которой Доусон не могла смириться. Через два года, будучи на пике своей карьеры, после интервью ее бывшего мужа в программе 60
Прославленная аморальность троллей предстает теперь перед нами в другом ракурсе. В рассмотренном выше примере они действовали не ради лулзов. Наказание имело свою цель. Многие аналитики идентифицируют троллей как «трикстеров»-провокаторов, объявивших тотальную войну социальным нормам. По словам Бенжамина Редфорда, тролль – это «самопровозглашенный культурный критик». Габриэлла Коулман, чей анализ основывается на классическом анализе Льюеса Гайда, который называет трикстеров «нарушителями границ» и духами «зла», рассматривает троллей как воплощение архетипа. Даже провокации Эндрю Ауэрнхаймера, больше известного как
Однако, если бы это было так, то тролли были причудливыми и непонятными созданиями. Если бы они и в самом деле нападали на своих жертв без какой-либо видимой нормы или ценности, то наказание было бы бессмысленно в своей сути: я наказываю тебя, просто потому что могу. Это был бы верх нелогичности суперэго. Как бы то ни было, если результат троллинга – это крик оскорбленных, то троллям необходимы хоть какие-то моральные устои. Для их дальнейшего существования в мире должно быть достаточно людей, которые «относятся ко всему серьезно». Недоуменное равнодушие – неудача для тролля. Гибель моральных ценностей, предполагаемая цель троллей, несет собой гибель лулзов. Более того, кампании, подобные той, что велась против Доусон, выставят тролля скрытым моралистом или народным бдителем. Иными словами, тролль пытается усидеть на двух стульях, заявляя, что ему абсолютно плевать на правила поведения в обществе, которые он нарушает ради лулзов, но в то же самое время он мстительный каратель: в своих фантазиях тролль одновременно и Джокер, и Бэтмен.
Сходство троллинга и самосуда совсем не случайно. Когда Милли Бобби Браун, снявшаяся в сериале «Очень странные дела», отказалась от
Было бы в буквальном смысле невозможно разбить эту токсичную комбинацию добродушного стеба, карательного ехидства, дезинформированного гнева и полного ликования по поводу того, что кого-то «опустили». В Щебечущей машине границы между этими понятиями быстро стираются. Эта двойственность и сходство с охотой на ведьм превращают троллинг в вирусное явление и смертоносное оружие.
Тролли стали главным народным демоном интернета, чудовищной метафорой творящегося в нем зла. Возможно, это случилось где-то в 2010–2011 годах, как раз когда социальные сети достигли стратосферных высот. Отчасти благодаря распространению смартфонов аудитория активных пользователей
С тех пор троллей обвиняют во всем: будь то преступление на почве ненависти или утечка в сеть фотографий с обнаженными телами. Термин дал метастазы, и сегодня можно встретить кого угодно: от «гендерных троллей» до «патентных троллей». Политики часто используют этот термин, чтобы высмеять критиков из социальных сетей, чем цинично лишают критику ее политической направленности. Раньше в роли народного интернет-демона выступали спаммеры, которых, несмотря на то что большая часть спама шла из Соединенных Штатов, представляли в виде нигерийца, пытающегося обманным путем выманить у какой-нибудь старушки все ее сбережения. Антиспаммеры зачастую обвиняли нигерийцев в сексуальных унижениях, при этом прибегали к традиционным расистским методам. По понятным причинам, ведь это своего рода военная тактика, троллинг представлен через подогретые стереотипы времен холодной войны о назойливых русских с тем, чтобы поддержать репутацию Вашингтона как защитника свободного и открытого интернета.
Если троллинг распространился на Щебечущую машину, то, скорее всего, это связано с избирательным средством, то есть практика согласуется с социальными паттернами, которые поддерживаются протоколами машины. Троллинг, как и любая манипулятивная коммуникация – от маркетинга до военной пропаганды – сводит язык к его следствиям. Другими словами, использует язык не для того, чтобы убедить вас в своей идее, а чтобы изменить ваше поведение. Платформы социальной индустрии изобрели такую обучающую машину, которая с помощью подкреплений заставляет пользователей правильно реагировать на маркетинговые сигналы. Таким образом, они создали механизм, в котором тролли чувствуют себя как рыба в воде – просто использует его по прямому назначению.
Это одна из причин, почему боссы социальной индустрии, несмотря торжественные заверения о благих намерениях, похоже, не в состоянии хоть как-то влиять на троллинг. Машина идеально гармонирует с тенденцией, описанной Реймондом Уильямсом, согласно которой Новое право преисполнено решимости восстановить общество, чтобы оно напоминало жесткую борьбу государств за выживание. Это нигилистические общества, говорил он, у них «намеренная и умышленно неизвестная» цель, «единственный определяющий фактор которой – это превосходство». Платформы превратили идею о превосходстве в совершенно абстрактную метрику внимания и всеобщего одобрения. Внимание, которым можно эффективно манипулировать с помощью всевозможных «заманух»[30] или «фейковых новостей».
В некотором смысле платформы социальной индустрии взяли игру Джона Форбса Нэша «Да пошел ты, приятель» (англ.
И хотя война против уязвимости – по определению война против любого человека, не все одинаково уязвимы. Логика онлайнового социального дарвинизма отдает предпочтение доминированию тех, кто уязвим меньше других. Когда нацист иронии (англ.
Тролли, в смысле субкультуры, в большинстве своем белые мужчины из англоговорящих и скандинавских стран, которые набрасываются на женщин, гомосексуалистов и трансгендеров, черных и бедняков. Своей хваленной отстраненностью они воплощают фантазии белых мужчин о неоспоримом превосходстве. Надев маски в стиле «“V” значит вендетта» во время кампании против сайентологов, тролли, называющие себя
Таким образом, троллинг ради лулзов плавно перетекает в «гендерный троллинг», цель которого – через всеобщие издевательства, угрозы изнасилованием, слова типа «дрянь» и «шлюха», а также обещания «доксить»[32], заставить женщин молчать. Столкнувшись с истинным, преданным своей идее «гендерным троллем», большинство троллей увидят в этом возможность некоего контртроллинга. Любой, кто подходит к проблеме слишком серьезно, нарвется на неприятности. И все же спонтанная идеология троллинга строится на мускулизме, и часто невозможно отличить «настоящие» сексистские нападки от простой провокации ради лулза. По данным исследовательского центра Пью, четверть молодых женщин подвергались сексуальным домогательствам, еще четверть становились объектами преследования в интернете. Согласно анализу онлайн-преступлений на почве ненависти, проведенному Даниэль Ситрон, притеснения испытывали 53 % небелых и 45 % белых женщин. Ежедневный сексизм – это ежедневная психологическая война.
Талмуд гласит: «прилюдно позорить других» – грех «сродни убийству». Как если бы стыд был чем-то вроде смертного приговора. Джон Ронсон приводит пугающие цифры: 91 % мужчин и 84 % женщин хотя бы раз мечтали кого-то убить. Почти все эти фантазии были вызваны пережитым унижением, как будто нет ничего хуже, чем разрушить представления человека о самом себе. Большинство находят способ преодолеть свое желание. Некоторые убивают себя.
В 2006 году в возрасте тридцати одного года повесилась Тициана Кантоне, жительница Неаполя. Причиной самоубийства, которому предшествовали еще несколько неудачных попыток, стали годы публичного унижения после утечки в сеть видео сексуального характера. Ролик стал вирусным и лег в основу глумливых мемов, которые даже печатали на футболках и чехлах для телефонов. Это была порноместь, негативная форма интернет-славы. Кантоне отправила через
Неизвестно, было ли размещение видео в сети попыткой троллинга, но последствия в виде поучающей неприязни, насмешек фетишистского, отстраненного характера и мемов, моментально превращенных в товар, быстро стали напоминать троллинг. Ронсон обращает внимание на то, что такое общественное порицание с летальным исходом – едва ли заслуга платформ. Новостные СМИ и раньше стыдили и выносили скандалы на публику, доводя людей до отчаяния или смерти. Из недавних историй: СМИ оклеветали так называемого «мистификатора бедности», блогера Линду Тирадо; публичному унижению подвергся австралиец Дункан Сторрар за то, что задал неудобный вопрос правительству, а журналист Ричард Литтлджон преследовал транссексуалку Люси Медоуз до тех пор, пока та не решилась на самоубийство. Жизни многих людей были испорчены с веселой аморальностью, конечно, не с таким размахом и остроумием, на которые способные лучшие тролли. Но социальная индустрия значительно расширила потенциальные ряды ранее анонимных индивидов, склонных к такому хищному образу жизни, а также ряды потенциальных хищников. Не только это, но и то, как собираются участники социальных сетей, чтобы пристыдить человека, может обеспечить традиционные медийные корпорации уже готовой для монетизации историей.
Травля Жюстин Сакко из-за бестактной шутки – один из самых показательных случаев в исследовании Ронсона. Перед вылетом в Южную Африку девушка опубликовала твит, по ее словам, это была умышленная ирония: «Еду в Африку. Надеюсь, не подхвачу СПИД. Шутка, я ведь белая!» У нее было всего 170 подписчиков, поэтому такого всеобщего внимания она никак не могла ожидать. Но за время полета
Злорадство тех, кто предвкушал трагедию Сакко после приземления, узнаваемо. В нем Ронсон видит свою собственную примитивную радость от того, что «Ого, кто-то встрял». Но также он обращает внимание на неизбежную отстраненность этого карательного ликования: «Чем бы ни был вызван этот приятный кайф, накрывающий нас с головой – групповым безумием или чем-то еще – никто не хочет портить момент, столкнувшись с фактом, что у истории есть и обратная сторона». Что бы ни заставляло пользователей социальных сетей и журналистов игнорировать цену всех этих шумных показательных судов, отрицать контекст с некоторым намеренным ликованием и сознательным филистерством, отказываться от малейшего намека на щедрость, это такой же фетиш, как и «маска троллинга». С одной стороны, это напоминает лицемерие: человек может либо возмущаться, либо радостно злорадствовать, и то и другое вместе невозможно. С другой стороны, так же, как смех анонов обусловлен смехом коллективным, так и гнев отдельных пользователей
В некотором смысле Сакко сама была мелким троллем и своим сообщением случайно спровоцировала волну массового троллинга. Гонения на нее, слияние троллинга и самосуда, оказались чрезвычайно прибыльным делом для медийных компаний. По оценкам Ронсона, один только
Известная интернет-мудрость гласит: «Не кормите троллей». Логичным следствием может быть просьба: «Не кормите моралистов». И те и другие – часть одной спирали.
Троллинг и негативная реакция на троллинг в большинстве случае приносят хорошие деньги. Но даже когда от троллей начинает зависеть бизнес, гиганты социальной индустрии все равно не могут найти с ними общий язык. «Мы не справляемся с абьюзерами и троллями на платформе, – посетовал в 2015 году тогдашний президент
Это, конечно, мягко сказано: справиться тяжело, особенно если даже не пытаться. Совет по правам и безопасности
И все же к 2015 году стоимость акций
Весьма любопытен тот факт, что данное решение полностью игнорировало пользовательский спрос. По мнению боссов социальной индустрии, пользователи не знают, чего хотят. Как объяснил бывший технический директор
Доктрина «свободы слова» в социальных сетях – это одновременно и бизнес, и подтверждение своего рода суверенной власти. Когда в
В тех случаях, когда платформы социальной индустрии признаются, что контролируют слова пользователей, они стараются спрятаться за «общественными нормами». Само это словосочетание – уже пропаганда: «общество» не принимает никакого участия в создании этих норм. Ставшие основанием для странных решений, эти нормы давно потерпели фиаско. По иронии судьбы,
В ответ на критику
Проблема не в правилах модерации. У каждой платформы есть своя система контроля, которая чаще всего применяется неоправданно. Проблема в тех, кто придумывает эту систему, и в том, хотим ли мы, чтобы эти высокодоходные гиганты были монополистами права на свободу слова. Проблема в том, способны ли они, учитывая их главную задачу – привязать к себе пользователей, а также связь с правительствами разных стран, обеспечить справедливый и вменяемый контроль за словом.
В последние годы тролли якобы захватили власть в политике, поскольку традиционные правые превратились в темных правых. Трамп, совершенно невосприимчивый к троллингу в правом
Более того, троллинг теперь не просто удел простолюдинов, в игру вступили и правительства разных стран. Американская разведка донесла, что Россия якобы заплатила троллям за подрыв президентских выборов в США. И действительно существуют доказательства, что Российская Федерация использует троллей для распространения фейковых и провокационных историй, хотя оснований полагать, что их действия сыграли решающую роль в выборах 2016 года, недостаточно. Но Россия здесь не уникальна. Известно, что 28 государств содержат армии троллей. С 2011 года американские военные проводят онлайн-операцию с использованием фейковых профилей, которая получила название «Операция “Честный голос”», чтобы вести проамериканскую пропаганду в других странах. В 2016 году была санкционирована и профинансирована так называемая «контрпропаганда», направленная на граждан США. Британская Объединенная группа по исследованию угроз запустила масштабную программу троллинга и отвлекающих событий, чтобы подавить отдельных людей и компании, которые доставляют проблемы правительству.
Не совсем ясно, какие отношения с троллингом у ультраправых политиков. Сваливая все на троллинг, проблему можно деполитизировать, как в случае реакции норвежских СМИ на дело Андерса Беринга Брейвика, убившего членов Рабочей партии в Осло и на острове Утёйа: журналисты подчеркивали необходимость привлечения в СМИ правых активистов, ссылаясь на норвежскую пословицу «Тролли лопнули на солнце». Более того, есть риск подыграть образу ультраправых как смелых трикстеров и подрывников. Ультраправым явно по душе такое сравнение. Как сказал один из активистов в интервью британской газете
Что действительно верно, так это то, что ультраправые политики нашли уютный приют в субкультуре троллинга и в своих кампаниях по обману и притеснению часто применяют троллинговые тактики. Альтернативные правые присвоили себе символ троллей, лягушонка Пепе. Долгое время Пепе был мемом на имиджбордах 4
Это доставило платформам немало неприятностей. Вспышки вирусного безумия приносят платформам социальной индустрии не только прибыль. По мнению Брюса Стерлинга, они дестабилизировали политику так же, как финансовые спекуляции выбивают из колеи промышленность. Альтернативные правые не преминули воспользоваться ситуацией. В этом смысле интересы только зарождающихся ультраправых и платформ сходятся. По данным одного из исследований, в 2017 году один только Трамп принес
В июле 2016 года
Поделиться книгой: