Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год

Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии

Новый год

Введение

Календарные обычаи и обряды годичного цикла, связанные с трудовой деятельностью народов, — это сложное общественное явление, своеобразное отражение их социально-политической, историко-культурной, этнической, духовной жизни на различных этапах развития. Как концентрированное выражение духовной и материальной культуры народов, календарные праздники несут на себе печать этнической специфики. В то же время они отражают типологическую общность человеческой культуры, влияние историко-культурных контактов и связей.

Календарные обычаи и обряды составляют важную часть такого явления, как праздник.

Существуя во всех обществах с глубокой Древности, праздники являются необходимым условием социального бытия. По образному выражению М.М. Бахтина, «празднество (всякое) — это важная первичная форма (курсив М.М. Бахтина. — Ред.) человеческой культуры»[1].

Во все времена и у всех народов праздник воспринимался как противопоставление будням. В 1837 г. И.М. Снегирев писал: «Само слово праздник выражает упразднение, свободу от будничных трудов, соединенную с веселием и радостью. Праздник есть свободное время, обряд — знаменательное действие, принятый способ совершения торжественных действий; последний содержится в первом»[2].

Уже в античную эпоху философами и историками предпринимались попытки определить феномен праздника, выяснить его роль в жизни общества (Платон, Аристотель). Праздник был предметом исследования ученых в новое и новейшее время. В наши дни к изучению праздников обращаются и философы, и этнографы, и литературоведы, и фольклористы.

Сложность и многогранность праздника как непременной части человеческой культуры нашли свое выражение и в его социальной многофункциональности. Так, современные исследователи отмечают следующие функции праздника: торжественное обновление жизни; коммуникативную и регулятивную функции; компенсаторную; эмоционально-психологическую; идеологическую и нравственно-воспитательную функции[3]. В наши дни наблюдается несколько аспектов изучения праздников: историко-этнографический, историко-художественный, социально-эстетический, философский.

Каждое из этих направлений расширяет наше представление о празднике и его роли в развитии человеческой культуры.

Среди различных видов праздников (вопрос о классификации праздников является дискуссионным) одними из важнейших являются календарные праздники, которые наиболее тесно связаны с традиционной культурой народов. Важность историко-этнографического изучения календарных праздников, а также связанных с ними народных обычаев и обрядов определяется тем, что это исследование позволяет выявить генезис самих праздников, древнейшие истоки многих обычаев и обрядов, проследить развитие социальных институтов, народных верований, дает материал к исследованию проблем этногенеза и этнической истории народов, позволяет наметить генетические и историко-культурные связи и контакты, разрешить проблему соотношения праздника и народного творчества, вскрыть эмоционально-психологическую роль праздника и праздничного настроения в ряду повседневных дел и забот, в воссоздании жизненного импульса.

В последние десятилетия в советской науке заметно возрос интерес к изучению календарных праздников. Правда, большая часть исследований, опубликованных в эти годы, посвящена календарным обычаям русского, украинского, белорусского народов, а также народов европейской части СССР и народов зарубежной Европы[4], что объясняется наличием огромного систематизированного фактического материала, а также давними традициями исследования указанных проблем. Появление этих работ способствует развертыванию исследований календарных обычаев и обрядов у других народов мира.

Огромное значение имеют методика анализа материала и вопросы теории, поставленные в указанных выше трудах. Отметим некоторые из них: обоснование связи календарных обычаев и обрядов с трудовой деятельностью земледельцев[5]; понимание праздников как выражения двумирности средневековой жизни (официальной и народной), утверждение связи праздника с народным идеалом жизни, выраженным в первую очередь в карнавале[6]. Особенно ценным представляется опыт историко-структурного анализа календарной обрядности, предпринятого С.А. Токаревым на материале народных обычаев стран зарубежной Европы[7], а также выявление общих элементов в годичном цикле русских аграрных праздников, осуществленное в известном исследовании В.Я. Проппа[8].

Общетеоретическое значение имеет и проблема функциональной значимости обычаев и обрядов каждого календарного цикла, рассмотренная В.К. Соколовой на материале весенне-летних календарных обрядов русских, украинцев и белорусов[9]. Ценным представляется выявление в календарных обычаях и обрядах, бытовавших в конце XIX — начале XX в., древнейших верований и культов (таких, например, как культы земли, предков, воды, солнца, огня, растительности). Большое значение имеет изучение связи календарных обычаев и обрядов с фольклором, например, с обрядовой песней[10], с играми и развлечениями, а также указания на изменение их функциональной роли в праздниках.

Сегодня решение общих теоретических проблем изучения календарных праздников как важнейшей части культуры народов мира невозможно без привлечения данных о народах, проживающих в различных регионах Азии. Предлагаемая монография призвана в известной мере восполнить имеющиеся пробелы и ввести в научный оборот материалы о календарных обычаях и обрядах народов Восточной Азии. В данном случае термин «Восточная Азия» употребляется авторами в более широком, традиционном, этнографическом значении и включает как собственно Восточную, так и Центральную Азию.

Интерес к истории, культуре и этнографии народов Восточной и Центральной Азии в русской востоковедной науке сопровождался и изучением календарных обычаев и обрядов, форм семейной и общественной жизни этих народов (например, о календарных праздниках китайцев см.[11]; о календарных праздниках корейцев см.[12]; о праздниках тибетцев см.[13]. Как правило, календарные праздники народов Восточной и Центральной Азии до сих пор рассматривались в общем контексте с историко-этнографической характеристикой отдельных народов.

В советской этнографической науке наиболее систематизированный свод сведений о календарных обычаях и обрядах народов Восточной и Центральной Азии содержится в серии «Народы мира»[14]. Однако надо отметить, что в этом издании в историко-этнографическом описании лишь некоторых наиболее крупных народов: китайцев, тибетцев, монголов, корейцев и японцев — календарные обычаи и обряды были выделены в самостоятельные разделы. Так, в главах, посвященных китайцам, разделы «Празднества семейные и общественные» и «Календари» были написаны Г.Г. Стратановичем[15]. Раздел «Народные празднества тибетцев» был написан К.В. Вяткиной и Ю.И. Журавлевым[16]. В главе, посвященной монголам, К.В. Вяткиной были написаны «Праздники и обряды» и «Календарь»[17]. При историко-этнографической характеристике корейцев Ю.В. Ионовой и Р.Ш. Джарылгасиновой был выделен раздел «Праздники, игры, развлечения»[18]. С.А. Арутюновым был написан раздел «Народные праздники, игры, спорт» в главе «Японцы»[19].

В последующие годы наибольшее внимание исследователей привлекали календарные праздники японцев (см., например[20]). Описанию народных праздников японцев посвятили немало статей и книг журналисты, литературоведы, искусствоведы (например[21] и др.).

Появился также ряд работ как об отдельных праздниках китайцев[22], так и о календарных обычаях и обрядах китайского народа на различных этапах его этнического развития[23]. Народная календарная обрядность корейцев занимает центральное место в исследованиях Ю.В. Ионовой. Обширный литературный и музейный материал систематизирован ею в монографии «Обычаи, обряды и их социальные функции в Корее. Середина XIX — начало XX в.»[24]. В работе Г.Г. Стратановича «Карнавал и мистерия (по материалам празднеств тибетских народов)»[25] ставился вопрос о соотношении карнавала и мистерии, а также вопрос о представлениях в масках у тибетцев, представлениях, связанных с Новым годом. В последние годы появился также ряд исследований, в которых в том или ином аспекте и объеме рассматриваются вопросы календаря китайцев[26], корейцев[27], японцев[28].

Однако в целом надо отметить, что в изучении календарных обычаев и обрядов народов Восточной и Центральной Азии наша наука пока сделала только первые шаги. Между тем в последние годы значительно расширилась источниковедческая база для исследования календарных обычаев и обрядов народов Восточной и Центральной Азии, что позволяет подойти к изучению этих проблем на новом, более высоком уровне.

Расширение и укрепление научных контактов Института этнографии АН СССР с учеными ряда стран Восточной и Центральной Азии благотворно сказалось на изучении традиционной культуры народов этих стран в целом, а также на изучении календарных праздников. Богатый материал по календарным обычаям и обрядам монголов в течение ряда полевых сезонов в МНР был собран Н.Л. Жуковской[29]. В Японии календарные праздники изучались С.А. Арутюновым, Р.Ш. Джарылгасиновой, М.В. Крюковым[30]; в КНДР — Р.Ш. Джарылгасиновой; в КНР — М.В. Крюковым.

Во время научных командировок в некоторые страны Восточной и Центральной Азии авторы имели возможность лично наблюдать календарные праздники, принимать участие в связанных с ними обрядах. Особо хочется отметить предоставленную дирекцией Японского государственного этнографического музея (ЯГЭМ) советским исследователям (Р.Ш. Джарылгасиновой, М.В. Крюкову) возможность встречать Новый (1981) год в японской деревне Цугэмура (Нара) и тем самым наблюдать праздник, подготовку к нему, видеть многие старинные обряды. Ценные материалы были получены во время изучения экспозиции этнографических музеев этих стран, музеев, в которых представлены материалы и по календарным обычаям и обрядам.

Среди источников, которые были привлечены для изучения данной проблематики, необходимо назвать: музейные коллекции (например, в СССР — коллекции МАЭ и ГМИНВ); иконографические материалы (например, фрески Когурё, произведения художников-жанристов XVIII–XIX вв. в Корее, гравюры школы укиё-э в Японии, народный лубок и художественные вырезки в Китае); письменные памятники истории, культуры, литературы и фольклора периода древности, средневековья и нового времени, например, «Исторические записки» («Шицзы») Сыма Цяня, «Исторические записи трех государств» («Самгук саги») Ким Бусина, «Собрание мириад листьев» («Манъёсю»); свидетельства русских путешественников, данные журналистики, произведения декоративно-прикладного искусства, этнографические фильмы, произведения художественной литературы, архивные материалы, данные эпиграфики и археологии.

В последние десятилетия значительно возрос интерес к изучению календарных праздников в научных кругах стран Восточной и Центральной Азии. Так, в КНДР на страницах журналов «Мунхва юсан» и «Кого минсок» публиковались отдельные статьи по данной проблеме, кроме того, издан ряд сборников и монографий, в которых календарным праздникам, играм и развлечениям, связанным с ними, уделяется значительное внимание. Богатейшие материалы представлены в экспозиции и хранятся в фондах Корейского этнографического музея и Центрального исторического музея в Пхеньяне (Корейский этнографический музей; Центральный исторический музей), а также в провинциальных краеведческих музеях КНДР. В Южной Корее изучение календарных обычаев и обрядов идет параллельно с историко-этнографическим исследованием всех провинций страны.

Богатые традиции в области изучения календарных обычаев и обрядов своего народа сложились в Японии. Это касается и музейных экспозиций, и изданий многочисленных словарей, и богато иллюстрированных изданий, посвященных праздникам отдельных префектур, уездов и даже городов. В Японском государственном этнографическом музее собрана уникальная коллекция этнографических фильмов, отражающих традиционные праздники[31]. В течение ряда десятилетий японскими этнографами ведутся большие работы по систематизации, теоретическому обобщению и классификации календарных праздников. В многотомном издании «Японский этнографический атлас» («Нихон миндзоку тидзу») специальный том посвящен празднику Нового года[32].

Обращение к изучению календарных праздников народов Восточной и Центральной Азии в значительной мере объясняется и успехами советской востоковедной науки. В последние десятилетия появилось немало переводов на русский язык памятников истории, культуры, литературы и фольклора народов Восточной и Центральной Азии, в которых содержится немало цепных свидетельств о календарных праздниках. Огромное значение имеют исследования советских ученых в области театра, фольклора, литературы, религии китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев.

Значительное место изучение календарных праздников занимает в творчестве американских и западноевропейских ученых. Многие их работы написаны на богатом полевом материале.

Коллективная монография «Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год» должна открыть ряд исследований, посвященных календарным праздникам народов Восточной и Центральной Азии.

Важность и актуальность подобного исследования, предпринимаемого в нашей стране впервые, определяется не только тем огромным интересом, который в настоящее время проявляется к традиционной культуре народов мира в целом и народов Восточной и Центральной Азии в частности. Изучение и введение в научный оборот новых материалов о календарных праздниках народов Восточной Азии позволит поставить и решить многие теоретические вопросы этой важнейшей сферы человеческой культуры.

Учитывая сложный этнический состав Восточной и Центральной Азии, а также отсутствие достаточно полных материалов о многих народах, авторы данного исследования рассматривают календарные обычаи и обряды пяти наиболее крупных народов Восточной и Центральной Азии: китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев. Таким образом, в основу исследования положен не страноведческий, а этнический принцип. Выбор предмета исследования, как мы уже отмечали, определяется наличием собственных полевых материалов, а также историографической традицией. Хронологические рамки исследования в основном охватывают конец XIX — начало XX в., период, когда еще довольно стойко сохранялась традиционная этнографическая культура. Для воссоздания календарной обрядности китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев на рубеже XIX–XX вв. авторы использовали и литературный и полевой этнографический материал. Из него извлекаются свидетельства о старинных обычаях и обрядах. При выявлении генезиса отдельных элементов новогодней обрядности авторы стремились дать исторические экскурсы. Однако авторы сознают, что при современном уровне наших знаний соотношение исторических, литературных и этнографических материалов в описании праздника Нового года у каждого из пяти избранных народов не всегда равное.

Предлагаемая монография посвящена обычаям и обрядам народов Восточной и Центральной Азии, связанным с празднованием Нового года. Выбор новогоднего праздника в качестве отдельного предмета исследования определяется тем, что в жизни народов Восточной и Центральной Азии праздник Нового года имел и имеет до сих пор огромное значение.

Новый год у народов Восточной и Центральной Азии (как и у других народов мира) является тем временным промежутком, когда завершены работы года уходящего и начинается подготовка к сельскохозяйственным работам нового цикла, это своеобразная грань между прошлым и будущим. Кроме того, для большинства народов Восточной и Центральной Азии Новый год — это точка отсчета возраста человека, «всеобщий день рождения» (независимо от возраста младенца с наступлением нового года ему прибавляется год). Уже с глубокой древности Новый год праздновался как всеобщий, а с укреплением государственной власти как государственный праздник. В то же время Новый год всегда воспринимался как семейный, как праздник, связывающий каждого человека с его родными, с живущими и умершими предками. В праздновании Нового года существовало, да и существует до настоящего времени, несколько уровней: государственный и народный, общественный и семейный.

У большинства народов Восточной и Центральной Азии праздник Нового года с давних времен приходится на 1-е число 1-го лунного месяца (по лунному, или лунно-солнечному, календарю). В Японии с 70-х годов XX в., а в других странах Восточной Азии с конца XIX — начала XX в. практически существуют два праздника Нового года: один — традиционный, а другой — связанный с европейским календарем. Так, если в Японии в последнее столетие празднование Нового года в основном происходит с учетом европейского календаря, то в Китае и Корее празднуется до сих пор более широко Новый год по лунному календарю. В отличие от Нового года по европейскому календарю Новый год по лунному календарю является «переходящим» праздником. Сосуществование двух праздников Нового года расширяет временны́е рамки исследования. Таким образом, предновогодние и новогодние праздники (с учетом традиционных и новых обычаев) охватывают период с середины декабря по конец февраля (по европейскому календарю).

Бо́льшая часть традиционных обычаев и обрядов предновогодних и новогодних празднеств восходит к древнейшим магическим действам, призванным обеспечить богатый урожай и связанные с ним благосостояние и богатство, здоровье и благополучие семьи и общины. Поэтому выявление генезиса, а также функциональной направленности предновогодних и новогодних обычаев и обрядов, показ их связи с трудовой деятельностью — одна из главных задач исследования. Своеобразным напутствием в научном поиске здесь, наверное, могут служить поэтические строки Басё Мацуо, его прославленное хокку «По пути на север слушаю песни крестьян»:

Вот исток, вот начало Всего поэтического искусства! Песня посадки риса[33].

У народов Восточной и Центральной Азии (как и у многих других народов мира) связь календарных обычаев и обрядов с трудовой деятельностью давно уже стала опосредованной. Более того, в середине и в конце XIX в. многие из этих обычаев и обрядов уже существовали в пережиточной форме и утратили свой первоначальный смысл.

Народы Восточной и Центральной Азии, календарные праздники которых являются предметом данного исследования, живут на огромных территориях, отличающихся большим разнообразием ландшафтных и климатических условий, что не могло не сказаться на характере их хозяйственной деятельности. В основном эти народы относятся к двум большим хозяйственно-культурным типам (ХКТ) — к ХКТ пашенных и ручных земледельцев, связанных либо с культурой поливного риса (китайцы, корейцы, японцы), либо с культурой пшеницы и ячменя (тибетцы-земледельцы), и к ХКТ отгонных и кочевых скотоводов (монголы и тибетцы-скотоводы). В данной работе авторы обращают внимание и на более дробные варианты этих основных ХКТ, а также на особенности географических условий, в которых конкретно бытуют те или иные праздники.

Поскольку данная работа открывает исследования по календарным праздникам народов Восточной и Центральной Азии, в начальных разделах отдельных глав значительное место уделено традиционным категориям времени, присущим китайцам, корейцам, японцам, монголам и тибетцам. В книге охарактеризованы особенности традиционного лунного (или лунно-солнечного) календаря, древнекитайская двенадцатимесячная система деления года, воспринятая еще в период раннего средневековья соседними с Китаем народами, система деления года на четыре времени (весна, лето, осень, зима).

При описании календаря обращено внимание на созданный каждым народом свой хозяйственный календарь, в котором учтены особенности географо-климатических условий, хозяйственной деятельности. Даны народные названия месяцев, охарактеризована традиция деления года на 24 сезона (например, у китайцев, корейцев и японцев).

Новогодние обычаи и обряды китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев (как и другие календарные праздники) являются синкретичными как по своему происхождению, так и по форме бытования. Так, в современном новогоднем обряде японцев мы встречаем и обычай ударять 108 раз в колокол в буддийских храмах (буддийское влияние), и обычай украшать свои жилища и отдельные предметы веревками из рисовой соломы (симэнава) (синтоистское влияние) и т. д. Поэтому одна из главных задач исследования — выявление напластований, представлений различных эпох, идеологий, религий в новогодней праздничной обрядности.

Несмотря на то что у китайцев, корейцев, японцев, монголов, тибетцев уже давно сложились общенародные модели предновогодних и особенно новогодних праздников, до сих пор у них сохраняются и локальные особенности их проведения. Эти локальные особенности отражают своеобразие хозяйственного, историко-культурного или социального развития тех или иных областей и могут служить важным источником не только для изучения истории календарных праздников народа в целом, но и для воссоздания важных этапов его этнической истории.

В период новогодних праздников все приобретает особое символическое значение: убранство дома и усадьбы, праздничная одежда, в прошлом ритуальная, а сейчас праздничная трапеза с особо тщательно соблюдаемым этикетом. Все эти важнейшие аспекты праздника в центре внимания исследователей. В работе важное место отведено также анализу многочисленных игр, развлечений, представлений народного театра, масок, кукол, показан генезис этих явлений, их символика, постепенный переход от религиозно-магических действ к действам развлекательного характера.

Главы монографии написаны следующими авторами: Введение, Заключение и «Корейцы» — Р.Ш. Джарылгасиновой; «Китайцы» — В.В. Малявиным; «Японцы» — С.А. Арутюновым и Р.Ш. Джарылгасиновой; «Монголы» — Н.Л. Жуковской; «Тибетцы» — Е.Д. Огневой. Указатели составлены О.В. Кочневой.

Авторский коллектив выражает свою искреннюю признательность и благодарность сотрудникам Японского государственного этнографического музея (г. Осака) проф. Като Кюдзо за содействие и помощь в сборе полевого материала по этнографии японцев, проф. Мория Такэси за ценные научные консультации по японским календарным праздникам; директору Института национальностей Академии общественных наук КНР проф. Я. Ханьчжану, который любезно предоставил ценные публикации по календарным праздникам китайцев. Авторы благодарны художнику В.И. Агафонову (Москва) и фотографу В.Е. Балахнову (Ленинград), выполнившим иллюстрации к книге.

Книга открывает ряд исследований по календарной обрядности народов Зарубежной Азии. Замысел ее был навеян идеями выдающегося советского этнографа Сергея Александровича Токарева — инициатора сравнительно-типологического изучения праздничных обычаев и обрядов народов мира. Его светлой памяти мы посвящаем этот труд.

Китайцы

В Китае Новый год издревле был главным, истинно всенародным праздником — самым торжественным, самым радостным, самым шумным и продолжительным. Таким он остается и в наши дни. Впрочем, внешние признаки этого праздника не раскрывают полностью его исключительной значимости в Китае. Одна из важнейших, если не самая важная черта традиционной китайской культуры — акцент на органической связи человека и природного мира.

Для китайцев цикл мирового времени совпадал с круговоротом времен года, с вечным циклом оживания и умирания природы. И Новый год знаменовал для них полное и всеобщее обновление мира, вплоть до того, что родившийся в старом году ребенок после встречи Нового года считался повзрослевшим на год. Новый год в Китае перед каждым открывал новую страницу жизни, в каждого вселял надежду на новое счастье.

Новогодние празднества были поэтому не просто временем столь непохожих на обыденное существование пиршеств, увеселений и приятного безделья, которых ждали и помнили целый год. В них так или иначе отражались все стороны культуры и быта китайцев — от религиозных верований и семейного уклада до хозяйственной деятельности и эстетических вкусов. Это было время, когда оживали хранившиеся в глубинах народного сознания полузабытые мифологические представления и культы, когда обнажались не всегда различимые в потоке будней фундаментальные жизненные ценности и принципы социальной организации китайцев, когда китайцы были окружены символами и художественными формами, воспитывавшими в них чувство духовной и культурной общности.

Неудивительно, что празднование Нового года было немаловажным фактором этнического самосознания китайцев. Так, известны случаи, когда китайцы, принявшие ислам, отказывались считать себя китайцами потому, что, во-первых, они не едят свинины и, во-вторых, не празднуют традиционный китайский Новый год[34]. А по замечанию американского синолога В. Эберхарда, в китайской общине в Америке «празднование Нового года — последняя нить, соединяющая американца китайского происхождения с его старой родиной»[35].

Нетрудно понять, почему в Китае, стране земледельческой, празднованию Нового года придавали такое огромное значение. Новый год, который встречали на исходе зимнего периода, в преддверии весны и, главное, весеннего сева, возвещал о скором пробуждении жизненных сил природы. Примечательно, что после свержения монархического строя в 1911 г., когда в Китае было введено европейское летосчисление, Новый год по традиционному лунному календарю получил название Праздник весны (Чуньцзе). Религиозной основой новогодних празднеств китайцев являлась, в сущности, магия плодородия, призванная обеспечить победу животворного тепла над смертоносным холодом.

У истоков.

Обычай праздновать Новый год в конце зимы восходит в Китае к древнейшим временам. Однако дата Нового года и формы праздничной обрядности, разумеется, не оставались неизменными в ходе исторического развития китайской цивилизации. Архаическими формами празднования Нового года были праздники чжа и ла, истоки которых теряются в неолитических культурах равнины Хуанхэ.

Судя по смутным упоминаниям, сохранившимся в ранних памятниках китайской литературы, празднества чжа посвящались земледельческим богам и включали в себя жертвоприношения животных, красочные экзорсистские процессии и разного рода игрища. По сообщению древнего источника, это было время, когда «все люди казались обезумевшими»[36]. Празднества ла, по-видимому, были ориентированы на поклонение предкам и домашним божествам и, в свою очередь, тоже носили оргиастический характер. Хронологическая и содержательная близость этих двух праздников способствовала тому, что в середине I тысячелетия до н. э. в процессе складывания единой древнекитайской цивилизации они слились в один праздник ла[37].

Дата праздника ла отсчитывалась от зимнего солнцестояния по шестидесятидневному циклу и не имела фиксированного положения в лунном календаре. Обычно ла справляли незадолго до лунного Нового года. Последний не сразу получил признание в народе. Первоначально он служил поводом для проведения сугубо светской дворцовой аудиенции. Но уже к рубежу вашей эры он снискал в сознании древних китайцев статус Большого Нового года и в течение последующих трех столетий окончательно поглотил праздник ла[38].

Тем не менее, и позднее в календаре китайцев продолжали существовать определенные параллели лунному Новому году. Так, в древней китайской империи гражданский Новый год наступал в 10-й луне, и вплоть до XX в. сохранился обычай оглашать в это время календарь на будущий год. День зимнего солнцестояния еще в эпоху средневековья было принято отмечать официальными церемониями и обрядами, аналогичными новогодним. Частично эта традиция дожила до начала нашего столетия.

Историческая трансформация китайской культуры накладывала отпечаток и на новогодние празднества. Одни обряды видоизменялись или получали иное осмысление, другие исчезали, а на их место приходили новые. В древности новогодние празднества продолжались в течение всего первого месяца года, и еще в VI в. в последнюю ночь месяца древние китайцы совершали характерный для встречи Нового года очистительный обряд, освещая факелами двор, чтобы окончательно изгнать злых духов[39]. Появление как раз в ту эпоху праздника фонарей, проходившего в середине месяца, придало празднованию Нового года более динамичный и упорядоченный характер. Тем не менее, еще на рубеже нашего столетия оно длилось в общей сложности около полутора месяцев и даже более.

Французский синолог М. Гранэ в своем классическом исследовании о китайских праздниках охарактеризовал эволюцию праздников в императорском Китае как процесс их «обеднения и спецификации», в ходе которого «праздники упрощаются до тех пор, пока они не предстают официальным ритуалом, сведенным к одному-единственному обряду, предназначенному для одной специальной цели»[40]. Точка зрения М. Гранэ, навеянная теорией ритуала Э. Дюркгейма и поддержанная недавно Д. Бодде[41], справедлива лишь отчасти. Она разъясняет смысл переработки архаических праздников в традиции имперской государственности Китая, их подчинения идеологическим и политическим целям, обусловленным потребностью бюрократической империи в унификации формализации публичной жизни. Сходная переработка в своеобразных формах осуществлялась и организованными религиями — даосизмом и буддизмом. Можно, однако, усомниться в том, что подобная рационализация праздничной стихии отображает единственную или даже ведущую линию трансформации праздников в Китае. Едва ли выражает она и имманентную закономерность развития праздничного начала как феномена культуры.

В истории Китая мы наблюдаем гораздо более сложную картину сосуществования и взаимодействия различных типов культуры, где тенденции к «обеднению» обрядности в терминах имперской идеологии, религиозных доктрин, отчасти городской и даже крестьянской культуры противостоит обратное движение к отрицанию и преодолению концептуализации праздника. Это движение знаменует не возврат к архаическому наследию, а скорее принцип творческой интеграции духовной жизни, без которого культура превращается в груду мертвых фрагментов. Оно не только не враждебно новшествам, но, напротив, является мощной силой поступательного движения культуры, санкционируя новое через идеальное возвращение к «забытому прошлому» и его памятникам. Праздник можно рассматривать как выражение этой внеконцептуальной связи времен.

Очевидно, что для понимания исторической судьбы праздников китайского народа необходимо выявление путей и ритмов взаимодействия различных уровней организации культурного материала в китайской традиции.

В предварительном порядке можно выделить два таких уровня: элитарная имперская культура и культура простонародная, локальная по своим географическим масштабам. Празднование Нового года служит наглядным примером единства и многообразия китайской цивилизации. При общности основных черт новогодней обрядности во всех слоях китайского общества и на всей территории Китая конкретные формы обрядов и даты их проведения имели множество сословных, региональных и локальных особенностей. Наибольшие различия существовали между Севером и Югом, причем в южных районах Китая сохранились многие древние обычаи, когда-то принесенные туда переселенцами с Севера. Еще одно перспективное направление этнографических исследований в Китае — изучение формирования культуры городских слоев и ее взаимодействия с культурой крестьян.

Праздничное начало в человеческой жизни неуничтожимо. Традиционный Новый год в Китае претерпел значительные изменения, и в настоящее время судить о нем приходится главным образом по историческим свидетельствам.

Из истории изучения.

Долгое время ученые авторы древнего Китая почти совершенно отворачивались от народных обычаев. Лишь постепенно, по мере распространения грамотности в обществе и демократизации письменной традиции, жизненный уклад широких слоев народа начинает привлекать внимание образованных людей. С эпохи раннего средневековья возник даже особый жанр «Записок о календарных обрядах» (Суйши цзи). Наибольшей известностью пользуются «Записки о календарных обрядах в области Цзин-Чу», составленные в VI в. Цзун Линем. Имеются комментированные переводы этого сочинения на немецкий и японский языки[42]. Сведения о календарных обрядах до XII в. собраны в компиляции ученого сунского периода Чэнь Юаньцзина «Расширенные записи о календарных обрядах»[43].

Известия о календарных праздниках и обрядах можно почерпнуть в специальных разделах местных хроник и историко-литературных энциклопедий, разного рода исторических и литературных сочинениях. Однако эти известия, как правило, немногословны, отрывочны. В большинстве случаев старые китайские авторы довольствуются лаконичным перечислением общеизвестных обрядов или, наоборот, сообщают о той или иной детали обрядности, кажущейся им любопытной, не давая полной картины праздника. Более или менее подробные описания календарных праздников ограничиваются столичными городами. В частности, обширное собрание исторических материалов о праздновании Нового года в Пекине было опубликовано китайским ученым Ли Цзяжуем[44]. Одна из книг о календарных обрядах пекинцев — «Записки о календарных обрядах в Яньцзине», — написанная на рубеже нашего века Фуча Дуньчунем, переведена на английский и японский языки[45]. Весьма полезные сообщения о календарных праздниках, извлеченные из некоторых местных хроник и литературных произведений, содержатся в сводке материалов о народных обычаях китайцев, изданной Ху Пуанем[46]. Интересные сведения о Новом годе в Китае, снабженные к тому же иллюстрациями, имеются в описаниях китайских обычаев, полученных в XVIII–XIX вв. японскими властями в Нагасаки от купцов, приезжавших туда из цинского Китая[47].

Вследствие отмеченных особенностей традиционных китайских источников большую ценность приобретают свидетельства иностранных наблюдателей. Приятно отметить, что одними из первых к изучению китайских народных праздников обратились представители отечественной науки. Весьма подробное для своего времени описание новогодних празднеств в Китае оставил старейший русский китаевед Н.Я. Бичурин, подчеркнувший огромное значение праздника Нового года для китайцев[48]. В 1863 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилась пространная статья о праздновании Нового года в Пекине, принадлежавшая перу члена русской духовной миссии в Пекине А.Ф. Попова[49]. Очерк А.Ф. Попова, написанный пытливым и превосходно знающим китайский быт наблюдателем, и поныне не утратил значения. Несколько интересных описаний новогодних празднеств, главным образом в приморских районах Китая, оставили христианские миссионеры Запада. Наибольшую ценность представляют книги Дж. Дулиттла[50] и особенно Й.Й. де Гроота[51], наблюдавших китайский быт в Фуцзяни. Труд Й.Й. де Гроота представляет собой первый, хотя во многом еще несовершенный опыт научного исследования китайских календарных праздников. Последней в ряду работ, написанных в жанре этнографических очерков, заслуживает упоминания книга Дж. Бредона и И. Митрофанова, изданная уже в 20-х годах нашего столетия[52]. Тогда же празднику Нового года в Северо-Восточном Китае посвятил специальный этюд русский китаевед И.Г. Баранов[53].

Приблизительно в то же время в этнографической литературе о Китае намечается переход от поверхностных описаний быта китайцев к изучению китайской культуры в ее историческом развитии. Новую страницу в синологии открыли труды упоминавшегося выше М. Гранэ, который попытался воссоздать эволюцию праздников в древнем Китае, руководствуясь разработанной им концепцией трех фаз древнекитайской цивилизации: архаической, феодальной и имперской. Крупным вкладом в этнографическое изучение китайской культуры явились работы В. Эберхарда[54]. В. Эберхард проследил историческую трансформацию основных календарных праздников Китая и представил их годовой цикл как определенную систему. Кроме того, он впервые попытался рассмотреть проблему формирования китайской цивилизации с точки зрения существования в Китае отдельных региональных культур. Фундаментальные исследования календарных праздников в древнем Китае предприняты также американским синологом Д. Бодде[55] и японским ученым М. Мория[56]. Определенный вклад в изучение различных аспектов новогодней обрядности и символики внесли советские китаеведы: В.М. Алексеев, М.Л. Рудова, Г.Г. Стратанович, А.М. Решетов и др.

Наиболее же обстоятельное описание праздника Нового года в Китае принадлежит перу японского этнографа Р. Нагао. Это монументальное двухтомное исследование было написано в 30-х годах и в 1973 г. вышло в свет вторым изданием[57]. Книга Р. Нагао основана отчасти на личных наблюдениях автора, но в то же время является самым полным, хотя далеко не исчерпывающим собранием имеющихся в литературе сведений о праздновании Нового года в Китае.

С 20-х годов пробудился живой интерес к народным обычаям, верованиям, фольклору и в среде китайской интеллигенции. В периодической печати Китая начинают появляться публикации, касающиеся календарных обрядов и основанные на личных наблюдениях их авторов. Многие из этих публикаций в настоящее время стали библиографической редкостью. Особый интерес представляют материалы журнала «Миньсу» («Народные обычаи»), издававшегося в Гуанчжоу в конце 20-х годов. Значительная их часть была недавно переиздана вместе с другими источниками по этнографии провинции Гуандун[58]. Упомянем также о книге Лоу Цзыкуана, специально посвященной новогодним обрядам[59].

Надо заметить, что развитие этнографических исследований в Китае наталкивалось на ряд препятствий объективного и субъективного характера. С одной стороны, мешала сложная политическая обстановка в стране. С другой стороны, многое в народном быту оказывалось «феодальными суевериями» и «пережитками прошлого», которые не столько изучали, сколько искореняли. Поэтому традиционные обычаи и обряды китайцев изучены пока недостаточно полно и весьма неравномерно в географическом отношении. Большая часть материалов касается жизненного уклада в городах, в то время как значительные территории в глубинных сельских районах остаются белыми пятнами на этнографической карте Китая.

Особенности календарной обрядности китайцев периода древности и средневековья получили свое освещение в работах из серии исследований по этнической истории китайцев, подготовленных советскими учеными (см.[60]).

В данном разделе собраны основные сведения о праздновании Нового года в Китае, его истории и локальных особенностях. Однако в рамках этого раздела оказалось невозможным входить в детальный разбор неясных и спорных вопросов эволюции новогодних празднеств. Не упомянуты и многие связанные с Новым годом обычаи и поверья, которые не сохранились до XIX в.

Календарь.

Традиционный порядок счисления времени в Китае уходит своими корнями в незапамятную древность. Как явствует из древнейших записей, его основы были известны предкам китайцев уже в середине II тысячелетия до н. э. Окончательное оформление системы китайского календаря относится к эпохе Хань (II в. до н. э. — II в. н. э.).

В Китае, как и в других аграрных цивилизациях древнего мира, становление календаря было самым тесным образом связано с хозяйственными нуждами земледельческого населения. Достаточно сказать, что знак «время» (ши), который встречается уже в древнейших текстах, графически выражает идею произрастания под солнцем находящихся в земле семян. И позднее понятие времени в Китае не теряло связи с представлением о качественной длительности, свойственной жизненному процессу. Что же касается иероглифа «год» (нянь), то он в первоначальном его начертании являл картину человека, нагруженного созревшими хлебными колосьями. Данное обстоятельство лишний раз свидетельствует о совпадении понятий года и урожая, цикла годового и цикла земледельческого в сознании древних китайцев. Первичным же разграничением в рамках годового цикла явилось деление года на хозяйственный и «пустой» (соответствующий зимнему периоду) сезоны.

Отличительной чертой календарной системы Китая является стремление гармонически соединить ритмы луны и солнца. Китайские астрономы еще в древности научились с большой точностью вычислять движение луны в связи с движением солнца и положением звезд. Но значение традиционного лунно-солнечного календаря Китая не ограничивалось областью астрономических знаний. В процессе своего формирования этот календарь отобразил в себе и синтезировал самые разные стороны жизни и культуры китайцев, став одним из ярких воплощений фундаментальной в китайской традиции идеи органического единства основных элементов мироздания: Неба, Земли, Человека.

В качестве основной единицы измерения времени в Китае было принято естественное чередование фаз луны. Это значит, что в китайском календаре начало месяца непременно совпадает с новолунием, а середина — с полнолунием. Двенадцать лунных месяцев (или, можно сказать, лун) образуют год. Именно по лунным месяцам ориентированы почти все традиционные праздники Китая и сопредельных с ним стран.

Продолжительность лунного месяца составляет в среднем 29,53 суток. Поэтому в китайском лунном годе попеременно чередовались так называемые малые и большие месяцы, насчитывавшие соответственно 29 и 30 дней. Вместе с тем китайские астрономы уделяли равное внимание и солнечному году, с которым соотносятся астрономические и природные сезоны годового цикла.

В Китае очень рано научились узнавать дни зимнего и летнего солнцестояний по длине тени на гномоне. Этими двумя датами древние китайцы и руководствовались при определении сезонов, причем зимний солнцеворот считался началом астрономического года. В сельскохозяйственных компендиумах древнего Китая сроки полевых работ обычно указываются по датам летнего и зимнего солнцестояний.

Китайцы издавна открыли эклиптику солнца и, подобно многим другим древним народам от Европы до Америки, различали 12 зодиакальных созвездий, каждое из которых соответствовало перемещению солнца по небесной сфере на 30°. Двенадцать знаков Зодиака носят названия, животных 12-летнего «звериного цикла», широко распространенного по всей Восточной Азии: мышь, бык, тигр, заяц, дракон, змея, конь, овца, обезьяна, курица, собака, свинья. Половина знаков (а именно знаки тигра, дракона, коня, овцы, курицы и змеи) ассоциировалась со светлым, или мужским, началом ян, другая половина — с темным, или женским, началом инь. Кроме того, с ханьской эпохи вошло в обычай разделять надвое каждую из 12 частей Зодиака, выделяя в году 24 «сезона» (цзе), соответствующие сезонному ритму явлений природы: Зимнее солнцестояние (Дун чжи), Малые морозы (Сяо хань), Большие морозы (Да хань), Начало весны (Ли чунь), Дождевая вода (Юй шуй), Пробуждение от зимней спячки (Цзин чжи). Середина весны (Чунь фэнь), Ясная погода (Цин мин), Урожайные дожди (Гуй юй), Начало лета (Ли ся), Малое наполнение (Сяо мань), Всходы (Ман чжун), Летнее солнцестояние (Ся чжи), Малая жара (Сяошу), Большая жара (Да шу), Последняя жара (Чу шу), Белые росы (Байлу), Середина осени (Цюфэнь), Холодные росы (Хань лу), Иней (Шуан цзян), Начало зимы (Ли дун), Малый снег (Сяо сюэ), Большой снег (Да сюэ).

Помимо разделения небосвода на 12 частей Солнечного зодиака китайцы с древности — по-видимому, не позднее середины I тысячелетия до н. э. — стали выделять Лунный зодиак. Последний включал 28 созвездий, или «дворцов Луны», располагавшихся по обеим сторонам эклиптики. Созвездия Лунного зодиака определенным образом соотносились с частями Солнечного зодиака, что позволяло китайским астрономам без труда определять по луне положение солнца. Наряду с достоинствами Лунного зодиака для чисто астрономических расчетов путь луны на небосводе служил в старом Китае основой для составления гороскопов.

Лунный год, насчитывающий 354,36 суток, приблизительно на 11 суток короче солнечного года (величина последнего, как известно, равняется 365,25 суток). Поэтому, чтобы сохранить соответствие лунного календаря природным сезонам, необходимо периодически вставлять в лунный год дополнительный, 13-й месяц. Первоначально подобные вставки осуществлялись произвольно, но уже с середины I тысячелетия до н. э. в Китае был известен так называемый цикл Метопа, устанавливающий равенство 235 лунных месяцев (из них 125 «больших» и 110 «малых») 19 солнечным годам. Это означает, что на 19 лет приходится 7 вставочных месяцев. Дополнительные месяцы вставляли таким образом, чтобы соблюсти соответствие основных дат солнечного года определенным месяцам лунного года. Учитывался при составлении календаря и 76-летний цикл (так называемый цикл Калиппа), позволявший еще точнее скорректировать солнечный и лунный ритмы.

Гражданский Новый год в Китае отмечался в первое новолуние после вхождения солнца в созвездие, именуемое в западной традиции «Водолей», что в переводе на григорианский календарь происходит не ранее 21 января и не позднее 19 февраля.

Для обозначения суток в Китае использовался знак «солнце» (жи). Очевидно, для древних китайцев календарный день первоначально совпадал с дневным временем. К ханьскому периоду он уже приобрел значение суток, причем границей его считалась полночь. Сутки подразделялись на 12 частей, носивших названия созвездий Солнечного зодиака.

С незапамятной древности в Китае существовал также счет дней по шестидесятеричному циклу, в соответствии с которым дни обозначались комбинацией одного из десяти знаков так называемого ряда «стволов» (гань) и одного из 12 знаков ряда «ветвей» (чжи). Первый день цикла обозначался сочетанием первых знаков обоих рядов, второй день — сочетанием вторых знаков и т. д. В этих шестидесятидневных циклах выделялись «декады» (сюнь). На рубеже нашей эры шестидесятеричный цикл был приспособлен для счета лет. Китайская традиция вела отсчет шестидесятилетних циклов от 2637 г. до н. э., когда, по преданию, он был учрежден Хуан-ди (Желтым императором), имевшим в Китае статус как бы родоначальника китайской цивилизации.

В рамках шестидесятилетнего цикла двенадцатичленный ряд ассоциировался с известными нам зодиакальными животными, а десятичленный ряд — с пятью мировыми «первоэлементами» (у син), рассматриваемыми в мужском и женском аспектах. Добавим, что космологическая пентада определяла осмысление китайцами самых разных сфер жизни. Ей соответствовали такие традиционные для Китая формулы, как пять этических постоянств, пять цветов, пять вкусовых ощущений, пять музыкальных нот и т. д. Кроме того, сезоны года и пять «первоэлементов» связывались с восемью триграммами «Ицзина» («Книга перемен»), представлявшими в китайской традиции фундаментальный набор символов действительности.

Как показал А.Н. Зелинский[61], различные порядки счисления времени в Китае складываются в единую космологическую систему, которая интегрирует в себе различные силы и ритмы мирового движения, а также сами понятия циклического и линейного времени. Подобное совмещение было возможно на основе принципа спирали, символизировавшей циклическое «развертывание» и «свертывание» Вселенной. Ввиду подлинно универсального характера китайской календарной системы не приходится удивляться тому, что календарь в старом Китае был окутан покровом святости, что каждая династия вводила свой собственный календарь, а принятие его сопредельными странами рассматривалось китайским двором как знак их подчинения.

После свержения монархии в 1911 г. в Китае было принято европейское летосчисление по григорианскому календарю. Однако старый календарь продолжает играть значительную роль в жизни китайцев, которые и поныне соблюдают традиционные даты основных праздников лунного года.

Канун Нового года.

Подготовка к встрече Нового года занимала большую часть последнего месяца уходящего года — «месяца ла», унаследовавшего свое название от древнего праздника Нового года. Своеобразной прелюдией к новогодним торжествам можно считать обряда 8-го дня последнего месяца, которые восходили к празднику ла. Еще в VI в. в районах среднего течения Янцзы в этот день устраивали маскарадные шествия, символизировавшие изгнание нечисти, а также приносили жертвы предкам и богу домашнего очага, чтобы возродить животворящую силу земли. Поговорка тех времен гласила: «Гремят барабаны ла — растет весенняя трава»[62].

В средневековье обряды «восьмерки месяца ла» испытали сильное воздействие буддизма, в религиозном календаре которого эта дата отмечалась как день прозрения Будды. В монастырях Северного Китая монахи в этот день совершали церемонию омовения статуи Будды и готовили особую постную кашицу — так называемую кашу семи сокровищ. В народном быту до недавнего прошлого был широко распространен обычай готовить «кашу восьмого дня ла» (лабачжоу). В богатых домах для ее приготовления хозяйки использовали более двух десятков компонентов: крупы различных злаков (но не муку), специальный «старый рис», долго хранившийся в кладовой, финики, каштаны, миндаль, бобы, фасоль, сливы, кедровые и грецкие орехи, арбузные семечки, горох, зерна водяной лилии и пр. В провинции Гуандун одним из важнейших компонентов лабачжоу была редька[63]. Готовую кашу, разложенную в чашки, покрывали сахарной пудрой и корицей. Первую чашку ставили на алтаре предков, а часть приготовленного полагалось до полудня разослать в подарок родственникам и друзьям. Чашки с кашей, предназначенные в подарок, нередко украшали сверху фигуркой льва с головой из грецкого ореха, туловищем из боярышника, лапами из стеблей лотоса, когтями из арбузных семечек и с мечом из лотосового корня в лапах[64].

В народе бытовала легенда, согласно которой лабачжоу впервые приготовила одна несчастная мать, которую ее непочтительный сын вынудил просить подаяния у соседей. Что касается буддийской символики этой обрядовой еды, то она в народном сознании связывалась не столько с Буддой, сколько с именем всемилостивой богини Гуаньинь, которая, по преданию, в своей земной жизни преподнесла лабачжоу отцу, прежде чем постричься в монахини[65]. Обе легенды в характерном для китайской культуры ключе соединяют идеи всеобщего сострадания и почтительности к предкам. Заметим, что в некоторых районах Китая, например, в провинции Шэньси, в этот день полагалось раздавать еду нищим[66]. Вместе с тем следы древней магии плодородия сохранились в бытовавшем среди северных китайцев поверье, что лабачжоу надо есть целый день, дабы урожай был обильным[67]. В Шэньси крестьяне выливали отвар лабачжоу на тутовые деревья, чтобы обеспечить хороший сбор коконов шелкопряда[68]. Надо сказать, что в Южном Китае буддийский колорит «восьмерки месяца ла» был выражен слабее, чем на Севере. Так, гуандунцы добавляли в ритуальную кашу сушеные креветки и даже мясо[69].

Во многих районах Китая приготовления к встрече Нового года начинались после полнолуния последнего месяца. В уезде Цюйсянь (Сычуань) сохранился обычай в полдень 16-го числа совершать поклонения богам и предкам, а вечером наносить визиты родственникам и друзьям[70]. На рынках и улицах городов день ото дня росло число торговцев, продававших специальные новогодние товары. Приобретение новой одежды, провизии, украшений, подарков и прочего реквизита предстоявших торжеств, даже если оно ограничивалось только самым необходимым, требовало немалых затрат. К тому же обычай предписывал расплатиться со всеми накопившимися за несколько последних месяцев, а иногда за целый год долгами. Кредиторы использовали все средства для того, чтобы вернуть данное в долг, вплоть до устройства на ночлег у дома должника и даже физической расправы над ним, а должникам, не имевшим надежды «спасти лицо», приходилось скрываться вдали от дома или в местном храме, жертвуя церемонией встречи Нового года в кругу семьи. О предновогодних тяготах бедняков свидетельствуют поговорки, гласящие: «Пережить Новый год что через пропасть прыгнуть», «Люди денежные встречают Новый год, люди безденежные встречают разорение»[71].

В императорском Китае в один из трех дней, с 19-го по 21-е число последнего месяца, все государственные канцелярии и учреждения закрывались на новогодние каникулы, длившиеся целый месяц. На время этих каникул печати канцелярий хранились под замком, и лишь на случай экстренных дел оставлялись бланки указов с приложенными печатями. На месяц прерывались и занятия в школах. Ослабление полицейского надзора и оживленная предновогодняя торговля представляли исключительные шансы многочисленной нищей братии в городах. Собравшись большими группами, нищие устраивали налеты на лавки или беззастенчиво вымогали деньги у бродячих торговцев и прохожих. В середине прошлого столетия русский наблюдатель назвал поведение пекинских нищих в канун Нового года «истинным террором нищенства»[72].

За неделю до Нового года, в 23-й день 12-го месяца, жители Северного Китая совершали обряд проводов на Небо божества домашнего очага Цзаошэня, больше известного в народе под именами Цзаована или Цзаоцзюня.

Культ Цзаошэня сложился приблизительно к III в. до н. э. в результате слияния древних культов бога огня и богини домашнего очага. Уже тогда Цзаошэнь считался посланцем небесного Повелителя судеб (Сымин), определявшего срок жизни каждого человека. В этом качестве культ Цзаошэня получил официальное признание, усиленно пропагандировался даосами и без существенных изменений дожил до наших дней. Правда, древние китайцы, по-видимому, считали, что Цзаошэнь докладывает небесному владыке только о дурных поступках своих подопечных, а впоследствии возобладало мнение, что он сообщает обо всех событиях, плохих и хороших, происходивших в доме[73]. В итоге Цзаошэнь искусно совместил в своем лице функции домашнего соглядатая и покровителя, от которого зависят счастье и благоденствие семьи. До X в. поклонения Цзаошэню устраивались в 8-й день последней луны, в течение нескольких последующих столетий — на 24-й день. Южные китайцы и в XIX в. оставались верны этой дате, а те, кто обитал в лодках (особая этническая группа ханьцев на южном побережье), как неполноправная категория населения, должны были чествовать своего покровителя днем позже — 25-го числа. Впрочем, торжественные проводы Цзаошэня накануне Нового года не мешали и не мешают многим китайцам считать, что семейный покровитель отправляется на небеса каждый месяц или даже каждые несколько дней[74].