Крест

Внезапно над головой Матвея раздался удивленный голос:

— А ты кто еще такой?

Матвей в испуге резко оглянулся. В проеме двери стоял крайне изумленный главарь. Несколько долгих секунд они ошарашено смотрели друг на друга. В это время из цеха раздался встревоженный крик крепыша:

— Кожух! Там еще машина! Кто-то здесь еще есть!

Понимание возникло на лице главаря, и он тонко усмехнулся. Слегка повернув голову, крикнул в ответ:

— Ага! И он как раз тут!

«Сейчас я тут лягу… вместе с Серым», — возникла и застыла гранитным надгробьем простая мысль. И вместе с ней в теле Матвея взорвалась адреналиновая бомба.

Неожиданно для себя самого, он схватил биту и со всей мочи саданул главаря торцом в живот. На лице главаря появилось удивление, и он со стоном сложился пополам. А Матвей тем временем, не останавливая движение биты, перевел ее в размах и с удовольствием, поразившим его самого, вляпал ее точно в лоб, появившемуся за спиной главаря Крепышу. Бита с отвратительным звуком соприкоснулось с его головой, отбросив крепыша назад.

Тяжело дыша, Матвей, держа обеими руками биту, стоял над двумя стонущими телами. Челюсть сводило от мышечного спазма, а мышцы просили дальнейшего движения. Ненависть туманила взгляд, и Матвей медленно занес биту над смотрящим на него снизу вверх главарем. Все было предопределено — и главарь понял, что Матвей сейчас его ударит и, возможно, убьет.

Понимал это и Матвей, но ничего не мог поделать со своим чувством — он мог, а главное хотел, сейчас убить этого человека. За смерть друга, за свой страх и за все то, что олицетворял собой этот бандит. Какая-то коллективная родовая память заставляла его совершить самосуд, защищая устоявшийся уклад. Это был враг, покушающийся на все то, что общество строило с таким трудом. А врага требовалось уничтожить!

Главарь отвел глаза, и Матвей перехватил биту для последнего удара. В это время из глубины цеха раздался голос Николая.

Матвей мгновенно покрылся холодным потом — он забыл про третьего! Бита выпала из ослабевших пальцев, при этом все же попав главарю в голову, и Матвей поддался второму постулату выживания — бежать, спася свою шкуру.

Он метнулся к выходу, перескочив через слабо шевелящегося крепыша, долю секунды поколебался и развернулся вправо. Инстинкт требовал поиска укрытия, и Матвей побежал в глубь цеха. Обогнув здание, он неожиданно уперся в большой металлический шкаф, покрашенный облупившейся синей краской. Поверх нее был прикреплен, столь же облупленный металлический указатель с надписью — «ОСТОРОЖНО! Насос высокого давления».

«НВД! — взорвалась в голове шальная мысль, — Серый говорил о НВД, а это и есть — насос высокого давления!» Не отдавая себе отчета, он потянул за дверцу и в руки ему упала небольшая, но очень плотно набитая спортивная сумка.

Он взял ее за ручки, выпрямился и тотчас рядом с головой Матвея, в шкаф с диким звоном впилась пуля!

Оглушенный Матвей ошалело развернулся и увидел стоящего на углу здания Николая. Их разделяло метров двенадцать, и Матвей с четкость разглядел и беспощадные глаза Николая, и дуло пистолета, направленного на него. Матвей прижал сумку к груди и зажмурил глаза, ожидая выстрела и неминуемой смерти.

Раздался сухой щелчок, Матвей приоткрыл один глаз. Николай недоуменно смотрел на пистолет в своей руке. Затем жестко усмехнулся, снова направил пистолет на Матвея и, совершенно неожиданно для него сделал губами звук, имитирующий выстрел:

— П-ф!

Затем опустил ствол и спокойно посмотрел на Матвея. В его глазах не было никаких особых чувств — только любопытство профессионала. Он был убийцей, но убивал только по мере «производственной» необходимости. Сейчас, из-за глупой осечки, у жертвы появился шанс — а это было гораздо интересней!

Все это вихрем промелькнуло в голове Матвея, оставив только одну здравую мысль — он жив и убийца пока не будет его убивать. Мгновенно развернувшись, он, так и не выпуская сумку из рук, рванул вглубь цеха. Николай несколько секунд смотрел ему вслед, затем жестко усмехнулся и пошел помогать своим пострадавшим подельникам.

Глава 4

«Бежать! Бежать и не останавливаться!» — мысль взбесившимся метрономом билась в голове Матвея. И он бежал, бежал так, как не бегал никогда в жизни. Модные, но совсем неудобные туфли подворачивались на многочисленных обломках бетона и кусках кирпича, он поскальзывался на каких-то мерзких ошметках, цеплялся за косяки многочисленных проемов и дверей — но бежал. Глаза цепко глядели вперед, легкие исправно прокачивали затхлый воздух, ноги поршнями толкали тело вперед. Весь организм Матвея сейчас работал в единой связке, подчиняясь одной цели — спастись.

По нему стреляли! Это было невероятно. Мог ли он этим утром предполагать, что к вечеру будет нестись запутанными коридорами заброшенного завода спасая свою жизнь? Он, никогда в жизни не участвующий в каких-либо криминальных событиях? Не имеющий ни одного привода в милицию и ни разу не участвующий в каких-либо драках?

Матвей всегда гордился своим умением обходить острые углы в общении. В школе, еще сопливыми пацанами они, бывало, и отстаивали свое мнение кулаками, но, сколько помнил себя Матвей, лично он старался избегать ситуаций, приводящих к рукоприкладству. Достаточно умный, он умел выбирать и, что немаловажно, привязывать к себе таких друзей, дружба с которыми надежно защищала его от посягательств.

Так и жил он, переходя из класса в класс в школе, а затем из курса на курс в институте, постоянно лавируя в поисках компромисса. И достиг в этом практического совершенства.

С годами это превратилось в навязчивую фобию — как бы кого не обидеть, не задеть нечаянно. Он понимал, что трусоват и, как ни странно, это понимание облегчало ему жизнь — там, где иной пытался пробить головой стену, доказывая свою отвагу, он, зная истоки такого поведения, находил способ достичь желаемого другим путем.

К сожалению, жизнь в школе и в институте почти не готовит молодого человека к встрече с жесткой правдой жизни — то, что кажется милой чертой добропорядочного и миролюбивого юноши, в реалиях нашего жестокого мира, с его требованиями стайного поведения, превращается в слабость.

Для него это проявлялось всегда одинаково… Как только требовалось проявить жесткость, силу воли — он терялся и уходил в себя. Конечно потом, задним числом он находил и нужные слова, и нужную линию поведения, но всегда было уже поздно. В семье было так же — через несколько лет тесть и жена подмяли под себя остатки матвеевской альфости, и он во всем довольствовался соглашательской позицией.

Вот и сейчас, слыша за собой топот преследователей, он в панике несся по разрушенному заводу, полностью подчиненный одному чувству — спастись любой ценой. И даже его такая блистательная контратака, была, в сущности, актом отчаяния, результатом действия первобытных рефлексов.

Матвей пробежался по какому-то деревянному трапу и попал в проем очередного здания в здании. Наверх вела бетонная лестница без перил и он, не задумываясь ни на секунду, рванул по ней. Тяжелая сумка все время неловко била в бок, но в его голове не было даже мысли избавиться от нее. К сожалению, Матвей был еще и гиперответственен…

Лестница вывела его на небольшую площадку, заканчивающуюся двумя металлическими дверями. Задыхаясь от сбитого дыхания, он попытался толкнуть одну дверь, но она даже не шелохнулась от его усилий. В отчаянии он уперся плечом в другую дверь, впрочем, точно с таким же успехом.

Матвей в ужасе смотрел на них, не веря себе. Да как же так! От несправедливости и жалости к себе в глазах защипало. Вдалеке уже слышался хруст кирпича под ногами приближающихся бандитов. Несколько секунд отделяло его от неминуемой развязки.

И тут в его голове взорвалось и унижающе огрело понимание! Двери в таких помещения, по пожарным правилам, открываются всегда наружу! Не веря в свою глупость, он потянул за ручку и дверь подалась! Она открылась, издавая истошный скрип, на который тотчас отозвался азартный крик раненого крепыша.

— Сюда, братва! Тут он!

Матвей ворвался в полутемное помещение и застыл, привыкая к сумраку. Он огляделся — большой и невысокий зал был забит рядами металлических шкафов. На каждом из них были прикреплены бирки с фамилиями. Это была раздевалка. Куча сломанных и полусгнивших скамеек грудой была свалена возле дверного проема, когда-то, по-видимому, ведущего в душевую. Матвей обреченно вздохнул — выхода отсюда не было, это была настоящая западня.

От этого понимания на Матвея, совершенно неожиданно для него самого, снизошло какое-то космическое спокойствие — чему быть, того не миновать. Он выдохнул, сбрасывая напряжение, и кровь стала медленнее курсировать в его теле. Сразу пришло ощущение неудобства — от натертых ног, от многочисленных ссадин на теле и от этой сумки, которая свинцовой гирей оттягивала ему плечо. И еще, блин — все это время на шее болтался завязанный галстук!

Матвей с отвращением распустил узел, посмотрел на безнадежно испорченную ткань и швырнул галстук в угол, в какую-то сомнительную кучу мусора.

С проснувшимся любопытством, еще раз оглядел помещение. По сравнению со всем виденным ранее здесь все сохранилось почти в первозданном виде — по какой-то причине мародеры, до основания ободравшие весь завод, не добрались сюда.

Медленно, почти не обращая на звуки явственно приближающейся погони, он пошел вдоль ряда. Все шкафчики были закрыты на навесные маленькие замочки, вряд ли способные удержать вора, но четко обозначавшие границы владения своих хозяев. Рабочий люд, а это была именно рабочая раздевалка, не любил нарушения своей личной территории. У каждого, уважающего себя работника, обязательно был и свой инструмент, и свои правила выполнения рабочих процессов.

Видимо, уходя отсюда, люди не думали, что все прерывается навсегда, поэтому здесь, в отличие от других помещений, сохранилось некое подобие порядка. Было относительно чисто, и только вездесущая пыль, явный признак запустения, уверенно заявляла свои права на эту территорию.

Матвей шел, бездумно читая фамилии на бирках, мысленно удивляясь многообразию имен и национальностей работавших здесь людей. Неожиданно он замер — взгляд зацепился за одну фамилию на бирке. Матвей пригляделся, вчитываясь в полумраке помещения в почти стертые временем буквы — «Подгорный Л.А. помощник мастера.7 цех».

Он ошалело повертел головой, с новым интересом оглядываясь вокруг. Сколько же лет стоит в запустении этот цех? Отец уволился с завода, когда Матвею было лет уже двенадцать. Он помнил этот момент — к ним в квартиру, из-за смены работы отца, подселили Сидорчуков, с этой несносной тощей Катькой, обладательницей двух куцых косичек… Выросшей, впрочем, во вполне себе симпатичную девицу Катерину, за которой ухлестывало полдвора.

Неужели с тех пор и стоит этот цех, законсервированный во времени? Хотя… возможно — Матвей с трудом вспомнил, что отец уволился как раз по причине закрытия этого цеха.

Впрочем, данный экскурс в прошлое никоим образом не помогал в разрешении сегодняшней, весьма и весьма страшной ситуации. Матвей с трудом вернулся в реальность и с тоской прислушался к хрусту кирпичных обломков под ногами преследователей.

Он огляделся и краем глаза уловил слабенький луч света, пробившийся откуда-то из-за пространства за рядами шкафов. Заинтересованный, еще ничего не думающий Матвей, сделал несколько шагов до крайнего шкафчика и выглянул в просвет между рядами.

В черноте затемненного угла, он увидел слабенький ореол света по периметру двери. Двери! Матвей встрепенулся, надежда теплой волной омыла усталое тело. Еще не веря своим глазам, он пробрался к стене и ощупал стену. Так и есть — в стене был проем, с металлической дверью аварийного выхода, закрытой на простую защелку. Матвей на ощупь сдвинул ее и, помня предыдущий опыт, с силой навалился на полотно.

Дверь с неожиданной легкостью и диким скрежетом распахнулась. Матвей, не ожидающий подобного развития событий, потерял равновесие и вывалился наружу.

Там, где должна была быть площадка, выводящая к аварийному лестничному маршу, идущему вдоль стены огромного и гулкого помещения цеха, зияла пустота. Не было ни площадки, ни марша. Только остатки металлических балок, торчащих из стены.

Рефлекторным движением Матвей успел схватиться за большую ручку двери и повис всем телом над пустотой. До пола цеха, изрытого и покрытого кучами битого кирпича было метров шесть, не меньше. Дверь остановила свое движение под углом девяносто градусов к голой стене, и Матвей осторожно выдохнул воздух. Плечи выворачивало от тяжести, он попытался перехватиться поудобней, но в этот момент проклятая сумка соскользнула с плеча Матвея. Он в последнюю секунду едва успел схватить ее за ручку. От рывка боковой карман расстегнулся и из него выскользнула пачка пятитысячных купюр в банковской обертке. С глухим стуком она упала на кучу битого кирпича внизу.

Матвей проводил ее взглядом и его замутило от того, что он представил последствия падения своего тела с шестиметровой высоты на эту, совсем не гостеприимную поверхность — скорее всего это было бы последнее падение в его жизни.

Матвей поднял глаза и огляделся. Вернуться обратно в помещение не было никакой возможности, только если бы он сейчас же не научился удлинять свои руки до бесконечности, как проделывал один мутировавший герой в американских фильмах. Увы, природа не даровала Матвею такой способности, и ему нужно было срочно искать более реальный способ спасения. Например, прикинул он, дотянуться до одной из балок, одиноким зубом престарелой бабушки, торчащей из стены…

Покрытые пылью, злые и сосредоточенные преследователи ворвались в раздевалку, на секунду задержались и увидели светящийся прямоугольник. Распухшее, с огромной гематомой под правым глазом, лицо главаря перекосил звериный оскал. Он махнул рукой, и они подбежали к проему. Главарь едва успел затормозить, ухватившись за края, подельники гурьбой уперлись ему в спину. Он прошипел, с недоумением оглядывая открывшуюся за распахнутой дверью пустоту.

— Куда он делся, бля?

Из-за его плеча выглянул крепыш. Его лицо напоминало лунный ландшафт — глубокая ссадина разделяла лоб ровно пополам, потеки крови размазались по лицу, превратив его в индейскую боевую маску. Он злобно прорычал, посмотрев вниз:

— Прыгнул, что ли, баран? Так высоко же…

Молчаливый Николай отодвинул их от проема и внимательно осмотрелся. Хмыкнул и показал стволом пистолета вниз, на лежащую пачку денег. Главарь внимательно посмотрел и выпрямился. Оглядел помещение, потрогал распухший глаз.

— Или спрыгнул, или спрятался, козел… играет с нами.

Затем, настолько неожиданно, что бандиты вздрогнули, крикнул в темноту раздевалки.

— Ты где, жмурик? Поиграть хочешь? — и тут же совершенно спокойным голосом распорядился: — Петруха — вниз, Коля — мы с тобой тут пошукаем, поищем затейника…

Крепыш в страхе отшатнулся от проема, с недоверием глядя на главаря.

— Мне прыгать, что ли?

Главарь жестко усмехнулся.

— Чё, зассал, Петруха?

Петруха посмотрел вниз и неуверенно хмыкнул. Главарь рявкнул.

— По лестнице, придурок!

Крепыш облегченно хихикнул.

— А-аа… понял! — и тут же сорвался с места.

Главарь посмотрел ему вслед, покачал головой и повернулся к Николаю.

— Ну, че? Давай Коляныч, погоняем терпилу?

Николай жестко улыбнулся, подошел к одному из шкафов и, едва заметно напрягшись, уронил его в проход. Тот упал с диким грохотом. Под потолок взметнулось облако пыли.

Главарь понимающе кивнул и уронил другой шкаф в соседнем ряду. Так они и пошли вдоль рядов, роняя за собой шкафы, загоняя вероятную жертву к выходу.

Глава 5

Расчет оказался верным — немного изогнувшись, Матвей зацепил носком туфли край швеллера. А дальше все оказалось делом техники — терпеливо подтягивая себя, он добился того, что дверь стала потихоньку открываться все шире, приближая Матвея к заветной цели. Наконец швеллер оказался в пределах вытянутой руки, и Матвей попытался встать на него.

Но это неожиданно оказалось непросто — ноги скользили по металлу. Тогда Матвей отпустил швеллер и качнулся всем телом — дверь сделала возвратное движение и неожиданно легко распахнулась до конца, ударившись в стену ручкой. Изрядно при этом саданув по пальцам Матвея. Он тихо зашипел от боли, но смог наконец твердо установиться на узком швеллере. И вовремя! Он услышал, как в раздевалку ворвались преследователи.

Весь их разговор он слышал с расстояния метра, стоя на балке, одной рукой прижимая к груди сумку, другой рукой крепко держа дверь за ручку. Он был спокоен — увидеть его они не могли никаким образом. Балка находилась за дверью и, даже если бы они попробовали закрыть ее, он все равно бы находился вне поля зрения бандитов. Его тревожил только крепыш, несущийся сюда со всех ног. Вот с этим нужно было что-то делать. У Матвея были несколько минут форы, пока пострадавший Петруха обежит здание или найдет какой-нибудь другой путь, но он понимал, что вся его безопасность балансирует на очень, очень тонкой ниточке.

Поэтому, как только он услышал грохот падающих шкафов и понял цель бандитов, быстро снял лямки сумки с плеча и, слегка нагнувшись, отпустил ее вниз вдоль стены. Выпрямившись и с трудом удерживая равновесие, снял пиджак, свернул его валиком и накинул на швеллер. Сел, свесив ноги. Взялся двумя руками за свернутые концы пиджака, перекинутого через балку, и начал аккуратно, упираясь ногами в стену, спускаться.

Наконец он повис на вытянутых руках. Ноги при этом болтались на высоте не более двух метров, и Матвей посчитал это достаточным для прыжка. Отпустив один конец пиджака и крепко держа при этом другой, он упал вниз.

Вопреки ожиданию удар был не столь сильным как Матвей думал. Он повалился на бок и несколько секунд лежал, мысленно ощупывая свое тело. Не найдя серьезных повреждений, вскочил на ноги, расправил пиджак и надел его. Затем подобрал лежащую пачку банкнот и засунул ее в карман. Все это он сделал одним плавным и непрерывным движением, удивляясь появившемуся спокойствию и уверенности.

Животный страх, гонящий его сломя голову через весь завод, сменился внутренней собранностью. Он не переставал осознавать грозящую ему опасность, но как бы свыкся с ней, нашлись какие-то внутренние резервы и переключили разрушительную панику на нечто другое — доселе неизведанное Матвеем состояние.

В этом состоянии, услышав топот бегущего по коридору к ближайшему проему крепыша, Матвей не впал в ступор и не сделал попытки немедленно убежать. Он только ощутил, как шерсть на загривке встала дыбом.

Он спокойно осмотрелся, увидел подходящий обломок доски, выдернул его из кучи мусора и встал у проема, ожидая появления невезучего Петрухи. И как только тот, взмыленный и азартный показался в двери, совершенно спокойно, со всего маха влепил доской ему в лоб.

Раздался треск, и крепыш с тихим стоном повалился внутрь проема. Отдача сильно ударила по пальцам, от удара доска рассыпалась в труху, но дело свое сделала — Петруха затих на бетонном полу.

Сжав кулаки, Матвей наклонился над парнем, проверяя его состояние. Тот не шевелился, и Матвей торжествующе хмыкнул. Увидев лежащий пистолет, на секунду задумался, но затем отпихнул его от тела, схватил сумку и быстрым шагом рванул вдоль стенки, удаляясь с места побоища.

Через несколько секунд, когда он скрылся за ближайшим проемом, Петруха разлепил опухшие глаза. Тихо поскуливая, с трудом дополз до пистолета и, передернув затвор выстрелил. Затем набрал в легкие воздух и сипло выкрикнул:

— Братва! Сюда!

Выстрел застал Матвея в небольшом коридоре соединяющим два цеха. Коридор был широким, но низким — с остатками металлических конструкций и валов на них по одной стороне. Матвей догадался, что здесь скорее всего проходил какой-нибудь транспортер для подачи сырья. А значит, вполне вероятно отсюда должен был быть выход наружу. Он решительно зашагал вперед.

Повеяло свежим воздухом, и Матвей прибавил шагу. Коридор вывел его в очередное циклопическое помещение. Часть пола, делящего цех пополам, отсутствовала — вместо него вниз, в неизвестную глубину уходил глубокий провал. А за ним, в широком проеме разрушенной и обвалившейся стены, Матвей различил серое небо, услышал звуки работы каких-то механизмов! Там был мир, там была безопасность и свобода!

Туда, на волю, вдоль одной из стен, пересекая провал, вел настил в две доски без ограждения. Лежащий на металлических балках, торчащих из стены, Матвей побежал туда, спотыкаясь о многочисленные остатки очищенной изоляции от электрических кабелей.

Повсюду лежали кучки этих отходов и виделись остатки давних костров — очень пьющие, и от того предприимчивые граждане занимались здесь давним промыслом мародеров. Очищали от изоляции медный и алюминиевый кабель, рубили его и продавали в ближайшем пункте приема цветных металлов.

После прихода на родную землю капиталистической формы общественных отношений, сбор металлолома стал прибыльным делом. Целая когорта умелых и жадных рукодельников подчистую очищала брошенные заводы и фабрики от плохо лежащего цветного и черного металлов. В промышленных зонах плодились большие и маленькие пункты приема, легко и просто зарабатывая свою добавленную стоимость, не особо запариваясь происхождением лакомого товара. А иногда они вырастали до больших предприятий, самостоятельно занимавшихся переработкой металла. Вот так разрушение одного производства рождало другое.

Матвей добежал до мостика и в сомнении остановился. Ступать на столь ненадежную опору было боязно. Решимости ему добавили крики приближающихся преследователей. Он быстро, стараясь не смотреть в пустоту под ногами и слегка придерживаясь стены, пошел по пружинящему настилу. И ровно в тот момент как его нога коснулась противоположного конца, на площадку выбежал Николай.

Он мгновенно оценил ситуацию и остановился, глядя на Матвея. Матвей развернулся, и они несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Их разделяло десять метров пустого пространства, и абсолютно разное отношение к жизни.

Судя по взгляду матерого бандита, он сразу оценил изменения, произошедшие с Матвеем. Своим звериным чутьем он прекрасно понимал, что жертва перешла тот рубеж паники, который превращал человека в расквашенное желе, лишал сил и оставлял только одно желание — спастись любой ценой. Теперь перед ним стоял человек, прекрасно осознающий свое бедственное положение, в своем отчаянии дошедший до понимания своей смертности… И даже коснувшейся ее, а от того отбросивший пустые надежды. Именно в такие минуты формируется мужской характер — когда требуется сделать выбор.

«Тварь ли я дрожащая или право имею…» — Родион Раскольников оправдывал этими словами свое право на убийство, но этот же вопрос каждый раз задет себе любой человек в смертельно опасной ситуации. Эволюция дает нам выбор — бежать или бороться.

Для животного это два краеугольных камня выживания, но человек не зверь. И он может иногда поступиться своей жизнью ради достижения своих более высоких целей. И суть человеческих поступков во все времена — это борьба между звериной основой, диктующей ему звериные же поступки, и высшей, божественной сущностью, ведущей к постижению главного постулата существования нас, как вида — осознания того, что мы являемся Людьми!

Опасное и смертельное прошлое человечества дало нам великолепное тело и научило противостоять невзгодам сообща, но оно же и сформировало иные, отличные от животного понимания, чувства и эмоции. Любовь, сострадание, долг и чувство собственного достоинства… Как раз эти чувства не только не спасали нас в опасных ситуациях, но и подчас приводили к гибели, ибо почти всегда шли вразрез с инстинктом выживания. Но именно они поднимают нас над толстым слоем биомассы, копошащейся на теле планеты — чувства, приближающие нас к Богу. Ставящие нас на привилегированное положение в иерархии биологических видов.

Любовь, сострадание, долг и чувство собственного достоинства…

Матвей, неотрывно глядя в глаза замершего на месте Николая, демонстративно медленно наклонился и, подхватив край доски, сбросил часть настила вниз. С грохотом, рассыпаясь на части тот полетел вниз, отрезая преследователей от своей жертвы.

В тот же миг события начали разворачиваться со стремительностью полета пули. Которая как раз и просвистела у головы Матвея, едва он успел рухнуть за выступ стены. Николай плавно и быстро сел на колено и, одновременно с появлением главаря, с опирающимся на него окровавленным крепышом, начал стрелять. Пули рядком впивались в остаток кирпичной стены, выбивая фонтанчики пыли и веер мелких осколков, запутывающихся во взъерошенных волосах Матвея. Ему на секунду показалось, что Николай решил таким образом пробить толстенную стену, и мурашки поползли по его телу. Но наконец патроны закончились, и еще некоторое время слышались сухие щелчки — Николай со злобой нажимал на спусковой крючок.

Матвей осторожно выглянул. Главарь уложил стонущего Петруху на пол и подошел к тяжело дышавшему Николаю. Положил ему руку на плечо и неожиданно мягко произнес.