Хозяйка Блосхолма

Генри Райдер Хаггард

ХОЗЯЙКА БЛОСХОЛМА

Предисловие

Предлагаемый вниманию читателя роман «Хозяйка Блосхолма» принадлежит перу известного английского писателя Генри Райдера Хаггарда (1856—1925 гг.). Автор многочисленных исторических и приключенческих романов, Хаггард хорошо известен не только в Англии, но и далеко за ее пределами; его произведения неоднократно издавались и в нашей стране.

Нельзя не отметить, что многие исторические романы Хаггарда страдают существенными недостатками. В погоне за занимательностью автор иногда пренебрегает исторической правдой, приносит ее в жертву запутанной интриге. Характеристики реально существовавших деятелей подчас носят субъективный характер; Хаггард произвольно выхватывает из истории отдельные детали, выдвигает их на передний план, оставляет в тени наиболее существенное и при этом, вольно или невольно, искажает исторический процесс, смещает историческую перспективу.

Роман «Хозяйка Блосхолма» в этом отношении выгодно отличается от некоторых других произведений того же автора, В нем нет серьезных искажений истории; образы главных персонажей — аббата Мэлдона, представляющего собой собирательный тип католического священника того времени, а также короля Англии Генриха VIII и его министра Томаса Кромуэла — обрисованы правдиво, романтическая идеализация героини романа Сайсели Фотрел не может изменить этой общей оценки.

Однако при всех своих достоинствах, о которых мы скажем ниже, и этот роман Хаггарда не может быть признан безупречным с исторической точки зрения. Действие романа происходит в Англии в 1535—1537 годы, в переломный период английской истории, и хотя дух этой суровой эпохи передан автором верно, роман не дает о ней полного представления — многие важнейшие стороны тогдашней жизни автор не освещает вовсе, о других говорит лишь вскользь.

Правда, нельзя забывать, что «Хозяйка Блосхолма» — художественное произведение, а не исторический трактат, и это дает автору право по собственному усмотрению отбирать события и факты; но, чтобы помочь читателю правильно понять и оценить смысл описываемых в романе событий, необходимо рассказать о некоторых процессах, происходивших в то время в Англии.

Главные изменения в жизни английского общества XVI столетия состояли в том, что страна вступала тогда на путь капиталистического развития, и в недрах одряхлевшего феодального строя шел интенсивный процесс формирования новых общественных классов — буржуазии и пролетариата.

Процесс формирования пролетариата протекал чрезвычайно болезненно, путем разорения десятков тысяч крестьян. Дело в том, что в XVI веке абсолютное большинство населения страны составляли лично свободные, но привязанные к своим небольшим земельным наделам крестьяне — йомены, объединенные в общины и пользовавшиеся общинными угодьями. Личная крепостная зависимость крестьян в Англии исчезла еще в конце XIV — начале XV веков.

Значительная часть помещиков-дворян к этому времени уже постигла всемогущество денег и алчно стремилась к обогащению. Прежние, феодальные методы ведения хозяйства денег почти не давали, все расчеты между помещиками и крестьянами-арендаторами производились натурой; помещик и его семья были хорошо обеспечены, но денег у них было мало. Чтобы разбогатеть, нужно было вести торговлю, причем наибольшие доходы давала продажа шерсти — спрос на нее в городах промышленно развитой Фландрии, да и в самой Англии, где стали появляться первые шерстяные мануфактуры, был очень велик. Поэтому в XVI веке наиболее передовая часть английских помещиков, преимущественно на юге и востоке страны (так называемое новое дворянство), стала усиленно разводить овец. Принадлежавшей помещикам земли не хватало для прокормления быстро растущих отар. Тогда помещики стали захватывать общинные угодья и пастбища, а затем (аппетит приходит во время еды) и земли, принадлежавшие йоменам. Заняв под пастбища для своих овен общинные и крестьянские земли, помещики окружали их высокими изгородями — отсюда и пошел термин «огораживание». В XVI веке огораживания приняли массовый характер.

Заранее зная, что их действия останутся безнаказанными, помещики сгоняли с земли крестьян, которые таким образом лишались средств к существованию и оказывались под угрозой голодной смерти.

Современник этих событий, великий гуманист Томас Мор, впоследствии казненный Генрихом VIII, писал по поводу огораживаний. «Ваши овцы, которые обычно были такими покорными и ручными и так мало ели, теперь, как говорят, стали настолько прожорливыми и дикими, что поедают даже самих людей. Дворяне и джентльмены, а также и некоторые аббаты, несомненно святые люди... не оставляют земли для землевладельцев; они огораживают землю и превращают ее в пастбища, разрушают дома, уничтожают города и не оставляют камня на камне; остаются только церкви, превращаемые ими в овчарни. Землевладельцы вышвыриваются из их владений, или же хитростью и обманом, а также страшными притеснениями их заставляют уйти...»

Куда же могли деться эти обездоленные, несчастные люди? Некоторые из них шли в города и нанимались на создававшиеся в то время капиталистические предприятия — мануфактуры. Но мануфактур было еще слишком мало, чтобы поглотить эту постоянно растущую массу разоренных крестьян. Поэтому значительная часть обезземеленных была обречена на нищенство; чтобы прокормить себя и свою семью, многие тысячи бывших крестьян были вынуждены просить подаяния, заниматься бродяжничеством, а некоторые даже становились на путь разбоя.

Вместо того, чтобы устранить причины бродяжничества и разбоя, вместо того, чтобы привлечь к ответственности грабителей помещиков, правительство обрушилось градом репрессий на ограбленных крестьян. При короле Генрихе VIII (1509—1547 гг), правившем Англией во времена, описанные Хаггардом в «Хозяйке Блосхолма», издается целая серия законов, получивших название «кровавого законодательства XVI века». Так, например, акт 1530 гола предписывал привязывать бродяг к тачке и бичевать до тех пор, пока «кровь не заструится по телу»; изданные позднее акты устанавливали дополнительные наказания: при повторной поимке бродяги — вторичное бичевание и отрезание половины уха, а при третьей — клеймение, превращение в рабов и даже смертная казнь.

Так, в тяжелой борьбе и муках, рождался в XVI столетии английский пролетариат. Об этом важнейшем, всемирно-исторического значения процессе Хаггард, поглощенный злоключениями Сайсели Фотрел, ничего не говорит в своем романе, но это необходимо помнить советскому читателю, который стремится представить себе реальную историческую обстановку того времени.

Значительно большее внимание уделяет автор романа происходившей тогда ожесточенной религиозной борьбе и англо-испанскому соперничеству. Однако эти вопросы излагаются в «Хозяйке Блосхолма» отрывочно. Поэтому необходимо вкратце остановиться и на них.

В конце XV века английский престол заняла новая династия — Тюдоры, основателем которой был отец Генриха VIII — Генрих VII (1485—1509 гг). К этому времени наиболее могущественные феодалы, оспаривавшие ранее власть короля, перебили друг друга в междоусобных войнах. Это позволило первым Тюдорам укрепить свою власть. На смену старой сословной монархии, при которой ведущая роль принадлежала феодалам, приходила новая форма правления — абсолютизм, то есть неограниченная власть короля.

Тюдоры конфискуют и забирают в казну земли крупных феодалов, распускают вооруженные дружины, которые до этого содержал каждый из них, создают королевские суды и особые трибуналы для обуздания непокорных. В своей борьбе против засилия феодалов королевская власть опирается на поддержку буржуазии, заинтересованной в стабильности и прекращении губительных феодальных усобиц.

Установление королевского абсолютизма встречало упорное сопротивление со стороны феодалов. Не только при Генрихе VII, но и при Генрихе VIII, и даже позднее они поднимали восстания и пытались с оружием в руках отстоять свои вольности. Важнейшим оплотом старых феодальных сил были отсталые в экономическом отношении районы Англии — Север и Запад. В романе «Хозяйка Блосхолма» говорится, в частности, об одном из самых больших восстаний северной феодальной знати, происходившем в 1536—1537 годах. Восстание это, как и другие аналогичные выступления феодалов, Генрих VIII беспощадно подавил. Преодолев в основном сопротивление крупных феодалов, которые лишились своих прежних привилегий, пошли на службу к королю и получили высшие должности при дворе, королевская власть столкнулась с другой силой, препятствовавшей дальнейшему расширению и укреплению абсолютизма, — католической церковью. В те времена церковь обладала почти неограниченным могуществом; она представляла собой своеобразное государство в государстве. Католическая церковь подчинялась не королю, а папе римскому; ей принадлежали огромные богатства, она пользовалась большим влиянием в массах.

Причины этого влияния нетрудно определить: без санкции церкви человек не мог тогда и шагу ступить. Человеком он мог именоваться только после того, как священник его крестил, и эта зависимость от церкви не ослабевала до самой смерти. Кроме того, в то время люди, будучи не в состоянии понять природу вещей, были проникнуты религиозными представлениями, верили в загробную жизнь и больше всего на свете боялись ада. Церковь умело эксплуатировала эти чувства: церковники распространяли теорию, согласно которой человек по своей сущности склонен к греху и поэтому без помощи церкви обязательно попадет в ад. Спасти его могут лишь особые таинства церкви — причащение, исповедь и так далее — стоит только постоянно соблюдать все обряды, поддерживать церковь материально, приобщаться к ее таинствам, и человек избежит вечных мук.

Пользуясь зависимостью людей от церкви и обладая грозным оружием для борьбы с любым проявлением непокорности — инквизиционными трибуналами и отлучением от церкви, — католическое духовенство окончательно распоясалось. Большая часть католических священников, разумеется, не верила во все те таинства, которыми она одурачивала прихожан, и открыто использовала свое привилегированное положение для беззастенчивого грабежа верующих. Папы, кардиналы, епископы, аббаты получали баснословные доходы, утопали в роскоши, вели разгульную жизнь, совершали самые гнусные преступления. Важным средством выкачивания денег у населения были так называемые индульгенции — грамоты об отпущении грехов. Сначала продавались индульгенции, отпускавшие уже совершенные грехи, а потом, когда спрос на эти индульгенции стал падать, церковь стала продавать новые, авансом освобождавшие верующих от ответственности за грехи, которые они еще не совершили, но могут совершить в будущем.

Спекуляция индульгенциями и другие преступления католических священников вызывали растущее возмущение, ибо они находились в вопиющем противоречии с проповедуемым теми же священниками христианским учением. Недовольство католицизмом приняло весьма широкие масштабы. Повсеместно раздавались голоса, требующие реформации (то есть преобразования) церкви. При этом различные слои населения, различные общественные классы и группы, в соответствии со своими классовыми и групповыми интересами, вкладывали в понятие реформации различное содержание.

Так, например, буржуазия видела в католической церкви оплот феодализма, серьезное препятствие для роста и развития капиталистических отношений. В католической церкви существовала та же сложная иерархия, что и в феодальном государстве — целая лестница чинов, так же, как и в государстве, в церкви руководящие должности могли занять только выходцы из господствующего класса — класса феодалов; для буржуазии доступ к ним был практически закрыт. Между тем английская буржуазия уже в XVI столетии представляла собой значительную экономическую силу и претендовала на активное участие в управлении государством и церковью — только таким путем она могла создать условия, необходимые для дальнейшего развития капиталистических отношений и дальнейшего роста своего могущества: буржуазия требовала упразднения церковной иерархии, открытия доступа на церковные должности представителям народа (понимая под народом только буржуазию), отказа от характерной для католицизма чрезмерной пышности обрядов и замены их более простыми обрядами (требование «дешевой» церкви), выступала за отмену некоторых догматов и таинств, находившихся в слишком явном противоречии с новыми данными науки. Буржуазия считала необходимым ликвидировать церковное землевладение, задерживавшее развитие капитализма в сельском хозяйстве, а также сократить число религиозных праздников и тем самым увеличить число рабочих дней в году.

Народные массы, находившиеся тогда на крайне низком уровне культуры и не имевшие еще своих собственных идеологов, поддерживали требования буржуазии, но понимали под реформацией прежде всего передачу церковных земель крестьянам, уничтожение ненавистного феодального строя, очищение церкви от ее отвратительных пороков.

Наконец, королевская власть стремилась избавиться от вмешательства папы в дела государства, поживиться огромными богатствами церкви и таким образом расширить и укрепить абсолютизм.

В Англии инициатива реформации исходила именно от короля. Долгое время Генрих VIII не решался идти на разрыв с папой. Помимо страха перед могуществом католической церкви, его останавливал также страх перед народом, который мог по-своему истолковать действия короля и обрушиться на, устои феодализма, а их Генрих отнюдь не собирался колебать. Но алчность короля и его деспотический характер в конце концов победили все сомнения. Генрих VIII был властным, жестоким самодуром, не терпевшим никакого противодействия своей воле, и это хорошо показывает Хаггард в «Хозяйке Блосхолма».

Поводом для похода против католицизма, начатого английским королем, послужил его конфликт с папой римским в деле о разводе, Воспылав страстью к фрейлине своей жены, Анне Болейн, Генрих решил развестись с королевой и жениться на фрейлине. Разрешение на развод мог дать только папа, — к нему и обратился король, но получил категорический отказ. Причина отказа заключалась не только в том, что католическая церковь в принципе не одобряла разводов и считала брак священным — от всех таких принципов она легко и свободно отказывалась, когда считала это выгодным, а в том, что английский король хотел развестись с Екатериной Арагонской, родной теткой испанского короля и германского императора Карла V, а Испания была в то время главным оплотом католицизма и главной опорой папы римского. И папа, и Карл V рассматривали развод Генриха с Екатериной как опасный удар по их влиянию в Англии.

Получив отказ, разъяренный Генрих VIII, знавший, что почва для реформации церкви уже подготовлена, решился на разрыв с папой. В. 1529 году он создал Реформационный совет, который разработал статут новой, так называемой англиканской, церкви. Все преобразования, проведенные этим советом, отвечали лишь интересам Короля и придворной клики.

Главой англиканской церкви был объявлен король. Отныне он, а не папа римский, назначал епископов и священников, а также распоряжался доходами церкви. Папа терял все права, которыми он пользовался в Англии, английским гражданам было даже запрещено обращаться к нему. Богослужение в англиканских церквах стало вестись не на латинском, а на английском языке. Реформационный совет направил в монастыри специальных королевских комиссаров, которым было приказано найти предлоги для их закрытия и конфискации их имущества. Вскоре, по докладу комиссаров, парламент принял решение о закрытии 376 мелких монастырей (1536 г), а через три года были закрыты все остальные. Имущество монастырей — земли, драгоценности, золото. серебро, облачения, различная утварь — перешло в казну. Благодаря этой мере казна за короткий срок получила огромную сумму около 1,5 миллиона фунтов стерлингов чистого дохода.

Захваченные монастырские земли Генрих VIII раздавал и продавал придворным, богатым финансистам, фермерам, спекулянтам, — около 40 тысяч дворянских семей обогатились благодаря реформации. Вместе с тем она ничего не дала народным массам и широким слоям буржуазии: земли, принадлежавшие церквам и епископам, которых Генрих стремился привлечь на свою сторону, конфискованы не были, церковная иерархия сохранилась, догматы новой церкви почти не отличались от католических. Все это свидетельствовало о том, что, осуществляя реформацию, король преследовал свои корыстные цели, ничего общего с идейно-религиозными соображениями не имевшие.

Понимая, что подобная реформация церкви не могла удовлетворить массы, Генрих VIII навязывал ее народу грубой силой. Реформация сопровождалась жестоким террором. Англичане были обязаны принять новые церковные порядки без всяких оговорок. Перед реформацией людей сжигали за неподчинение догматам католицизма, теперь с ними расправлялись за неподчинение принципам англиканства.

Со своей стороны папа объявил англиканство страшной ересью, отлучил Генриха VIII от церкви, грозил англичанам вечными муками на том свете. Однако отлучение от церкви, бывшее в прежние времена острейшим оружием папства, в данном случае оказалось малоэффективным: противников реформации — Томаса Мора, кардинала Фишера и других — Генрих VIII отправил на плаху, а на высшие церковные должности назначил покорных ему людей.

Более опасным, чем конфликт с папой Клементом VII, был для Англии конфликт с Испанией. Находившаяся в то время еще в расцвете могущества феодально-католическая Испания была для Англии грозным противником. Англо-испанская вражда достигла крайней остроты; светские и духовные правители Испании вели против Генриха VIII ожесточенную борьбу и не жалели средств для его свержения и восстановления католицизма.

Исход этой борьбы долгое время оставался неясным. На протяжении полувека борьба между Испанией и папством, с одной стороны, и Англией — с другой — представляла собой главную политическую проблему эпохи и шла с переменным успехом. Острота этой борьбы усугублялась запутанностью вопроса о престолонаследии в Англии. Генрих VIII был женат шесть раз: после того, как ему уже не требовалось разрешения на развод от папы, он либо отправлял своих жен на плаху, либо разводился с_ними. От первого брака (с Екатериной Арагонской) у него была дочь Мария, ревностная католичка, которую он, женившись на Анне Болейн, лишил прав на престол. Любовь короля к Анне Болейн оказалась недолговечной — через три года после вступления в брак, в 1536 году он предал ее казни по обвинению в супружеской неверности. Свою дочь от второго брака, Елизавету, он также лишил прав на престол, несмотря на то, что она с младенчества воспитывалась в духе англиканизма.

Третья жена Генриха VIII, бывшая фрейлина Анны Болейн, Джейн Сеймур (она-то и выведена в романе «Хозяйка Блосхолма»), родила королю сына, который и был объявлен наследником престола. Джейн Сеймур умерла от родов, и после нее Генрих VIII сменил еще трех жен, но детей у него больше не было, и претендентами остались названные трое. Когда Генрих VIII умер в 1547 году, на престол вступил десятилетний Эдуард VI, при котором оставшиеся у власти царедворцы Генриха VIII продолжали прежнюю политику. Ранняя смерть Эдуарда VI (в 1553 году) вновь поставила в порядок дня вопрос о престолонаследии. На этот раз верх взяла недремавшая испанская группировка, и королевой стала Мария. Ее приход к власти сопровождался восстановлением католической церкви и полной отменой реформационного законодательства. Более того, Мария вышла замуж за короля Испании Филиппа III и подчинила английскую политику испанским интересам. Началась свирепая расправа со сторонниками реформации, и по всей стране запылали костры инквизиции.

Царствование Марии оказалось недолгим. Уже в 1558 году она умерла без прямых наследников, и на престол вступила Елизавета. На этот раз реформация окончательно восторжествовала: все реформационные законы Генриха VIII вновь вступили в силу, отношения с папой были снова прерваны, Елизавета отвергла предложение Филиппа II выйти за него замуж, и вражда с Испанией приняла еще более острые формы, чем при Генрихе VIII. Она привела в конце концов к войне между обоими государствами, завершившейся победой Англии и гибелью испанского флота, так называемой «Великой Армады» (1588 год). Эта дата знаменует собой начало упадка Испании и феодализма, а также начало возвышения Англии и капитализма, который победил окончательно во время английской буржуазной революции XVII века.

Таковы основные вехи истории Англии той эпохи, знание которых облегчит читателю правильное понимание романа Хаггарда.

Роман «Хозяйка Блосхолма» интересен нашему читателю со многих точек зрения. Прежде всего, он носит обличительный характер — автор яркими красками рисует картину разложения верхушки тогдашнего общества. В образе испанского агента аббата Мэлдона заклеймена католическая церковь — ее алчность, жестокость, стремление к господству и обогащению, ее постоянная готовность к любому преступлению, к любой низости и подлости ради достижения этих целей. Вместе с тем политические и религиозные противники Мэлдона, представленные в романе королем Генрихом VIII, его министром Кромуэлом и комиссаром Ли, тоже недалеко ушли от Мэлдона ими движут те же стремления и чувства. Хаггард убедительно показывает, что борьба между обеими партиями не носит принципиального характера — это борьба за власть и деньги, борьба за бесконтрольное право распоряжаться судьбами и имуществом миллионов людей.

Роман «Хозяйка Блосхолма» наносит серьезный удар по суевериям и религиозному фанатизму, который играет на руку власть имущим и помогает им безнаказанно творить свои грязные дела.

Заслугой автора романа является и то, что в конечном счете подлинными героями романа оказываются не столько Сайсели Фотрел и ее супруг Кристофер Харфлит, сколько простые люди — кормилица  Сайсели — Эмлин, монах-мирянин Томас Болл, слуга Джефри Стоукс. Их образы выписаны Хаггардом с большой любовью, они жизненны и правдивы, без этих преданных, находчивых и храбрых людей главные персонажи «Хозяйки Блосхолма» были бы обречены на гибель.

Читатель, несомненно, заметит, что те пороки, против которых мужественно боролись положительные герои романа, присущи и современному капиталистическому обществу; это придает роману актуальное звучание.

Все эти достоинства, а также увлекательный сюжет, хороший язык, интересные детали, характеризующие эпоху, — обеспечат «Хозяйке Блосхолма» успех у наших молодых читателей.

Д. Прицкер

Глава I

Сэр Джон Фотрел

Кто хоть раз видел развалины Блосхолмского аббатства[1], никогда не сможет забыть их. Аббатство расположено на холме, с севера его окаймляет полноводное устье реки, по которому поднимается прилив; с востока и юга оно граничит с богатейшими поместьями, лесами и заболоченными пастбищами, а с запада окружено холмами, постепенно переходящими в пурпурные торфяные земли; гораздо дальше за ними виднеются бесконечные мрачные вершины. Вероятно, пейзаж не очень изменился с времен Генриха VIII[2], когда произошло то, о чем мы собираемся рассказать; здесь не появилось большого города, не были вырыты шахты или построены фабрики, оскорбляющие землю и оскверняющие воздух ужасным, удушливым дымом.

Мы знаем, что население деревни почти не менялось — об этом говорят старые переписи, — а так как здесь не проложили железной дороги, то облик Блосхолма, вероятно, остался почти таким же. Дома, построенные из местного серого камня, долго не поддавались разрушению.

Люди многих поколений входили и выходили все из тех же дверей, хотя теперь крыши большинства домов покрыты черепицей или грубыми плитами сланца, вместо тростника, нарубленного у плотины. Железные помпы, заменившие в колодцах деревни прежние ведра на валиках, все еще снабжают деревню питьевой водой, как во времена Эдуарда Первого[3], а может быть, существовали много веков до него. Недалеко от ворот аббатства, посредине монастырского луга, все еще можно било увидеть колодки и позорный столб, несмотря на то что ими не пользуются и надобность в них отпала. На позорном столбе красуются три набора железных скоб разного диаметра, прикрепленные на разной высоте и приспособленные для рук мужчины, женщины и ребенка.

Все это, помнится, находилось под странной старой крышей, которую поддерживали необтесанные дубовые столбы; над крышей виднелся флюгер, изображавший архангела, возвещающего о страшном суде, — фантазия монастырского художника: труба, или каретный рожок, или какой-то другой музыкальный инструмент, в который он трубил, исчез.

Приходская книга говорит, что во времена Георга I[4] какой-то мальчишка отбил его и расплавил, за что был публично высечен; именно тогда, по всей вероятности, и воспользовались этим столбом в последний раз. Но Гавриил все еще вертится так же решительно, как и тогда, когда известный кузнец, старик Питер, сделал его и собственноручно установил в последний год царствования короля Генриха VIII; говорят, он поставил архангела в память того, что здесь были прикованы Сайсели Харфлит, леди Блосхолма, и ее кормилица Эмлин, осужденные на сожжение как ведьмы.

Время коснулось Блосхолма лишь слегка. Почти все луга носят те же названия и сохранили ту же самую форму и границы. Старые фермы и несколько помещичьих домов, где жила местная знать, стоят там же, где стояли всегда. Прославленная башня аббатства все еще стремится к небу, хотя у нее уже нет колоколов и крыши, в то время как в полумиле от нее по-прежнему стоит среди древних вязов приходская церковь, перестроенная при Вильгельме Рыжем[5] на заложенном еще во времена саксов[6] фундаменте. Дальше, на склоне долины, куда по полям сбегает ручеек, находились развалины совершенно разрушенного женского монастыря, когда-то подчинявшегося величавому аббатству на холме; часть развалин была покрыта листами оцинкованного железа и использовалась под коровники.

Об этом аббатстве, об этом женском монастыре и о тех, которые жили в тех местах в давно прошедшие времена, и в особенности о подвергшейся преследованиям прекрасной женщине, которая была известна как леди Блосхолма, и пойдет наш рассказ.

Это было в середине зимы, 31 декабря 1535 года. Старый, седобородый и краснощекий Фотрел, человек лет шестидесяти, сидел перед камином в столовой своего большого дома в Шефтоне и читал письмо, только что принесенное из Блосхолмского аббатства. Сер Фотрел наконец одолел его, и если бы кому-нибудь довелось быть при этом, он мог бы увидеть рыцаря, хозяина обширного поместья, в ярости, необычной даже для времени Генриха VIII. Сер Джон швырнул бумагу на землю, выпил подряд три кубка крепкого эля — и до того выпитого в изрядном количестве, — разразился градом отборнейших ругательств, бывших в ходу в то время и, наконец, в самых пылких выражениях послал тело блосхолмского аббата [7] на виселицу, а его душу в ад.

— Он притязает на мои земли, вот как! — воскликнул он, грозя кулаком в сторону Блосхолма. — Что говорит этот негодяй? Что прежний аббат разделил их с моим дедушкой не полюбовно, а под угрозами и страхом. Теперь, пишет он, этот государственный секретарь Кромуэл [8], прозывающийся главным викарием, заявил, что вышеупомянутая передача была незаконной и что я должен вручить вышеупомянутые земли Блосхолмскому аббатству до сретения или в самый день праздника. Интересно, сколько заплатили Кромуэлу за то, чтобы он подписал этот приказ без всякого расследования?

Сер Джон налил и выпил четвертый кубок эля, затем принялся ходить взад и вперед по залу. Наконец он остановился перед камином и заговорил с ним, как если бы это был его враг:

— Вы умный парень, Клемент Мэлдон, мне говорили, что все испанцы таковы, вас научили вашему ремеслу в Риме и нарочно прислали сюда. Вначале вы были никто, а теперь вы аббат Блосхолма и, может, достигли еще большего, если бы король не поссорился с папой [9]. Но иногда вы забываетесь — ведь южная кровь горяча, и что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Не прошло и года с тех пор, как вы сказали при мне и при других свидетелях кое-какие слова, о которых я вам теперь напомню. Может быть, когда о них узнает секретарь Кромуэл, он откажется отдать вам мои земли, а вашу голову, голову заговорщика, поднимет, пожалуй, еще выше. Придется напомнить вам об этих словах. Большими шагами сэр Джон подошел к двери и закричал; не будет преувеличением сказать, что он заревел, как бык. Немного спустя дверь распахнулась, и появился слуга — кривоногий, коренастый парень, с копной черных волос на голове.

— Ты не торопишься, Джефри Стоукс? Неужели должен я ждать, когда вашей милости угодно будет пожаловать? — сказал сэр Джон.

— Как можно прийти быстрее, хозяин? За что вы меня браните?

— Ты еще поспорь со мной, парень. Повтори-ка еще раз и я прикажу тебя привязать к столбу и отхлестать.

— Вы бы сами себя отхлестали, хозяин! Вышла бы из вас желчь и пары доброго эля — вот что вам нужно! — хриплым голосом ответил Джефри. -Бывают люди, не умеющие ценить настоящих слуг, но такие часто умирают в одиночку. Что вам нужно? Если могу, сделаю, а нет, так делайте сами.

Сэр Джон поднял руку, точно собираясь ударить его, затем снова опустил ее.

— Люблю, когда человек умеет дать отпор, — сказал он более мягко, — и у тебя как раз такой характер. Не обижайся на меня, малый. Я злюсь, и не без причины.

— Злость-то я вижу, а причины не знаю, хотя, может, и отгадаю: ведь только что из аббатства приходил монах.

— Увы! В том-то и дело, в том-то и дело, Джефри. Послушай-ка! Я немедленно поеду в это воронье гнездо. Оседлай мне лошадь.

— Хорошо, хозяин. Я оседлаю двух лошадей.

— Двух? Я сказал одну, дурак; разве я скоморох, чтобы ехать на двух сразу?

— Этого я не знаю, но вы поедете на одной, а я на другой. Блосхолмский аббат приезжает к сэру Джону Фотрелу из Шефтона с соколом на руке, с капелланами [10] и пажами и с десятком недавно нанятых здоровенных вооруженных людей. Это больше, чем подобает священнику. Когда сэр Джон Фотрел едет в Блосхолмское аббатство, его должен сопровождать слуга, который мог бы держать его лошадь и служить свидетелем.

Сэр Джон испытующе посмотрел на него.

— Я обозвал тебя дураком, — сказал он, — но ты дурак только по виду. Делай как хочешь, Джефри, только поскорее. Стой! Где моя дочь?

— Леди Сайсели у себя в гостиной. Я видел ее нежное личико в окне; она так смотрела на снег, будто видит привидение.

— Хм, — проворчал сэр Джон, — привидение, о котором она думает, шести футов роста и ездит на большой серой кобыле; у него веселое лицо и пара рук, прекрасно приспособленных для меча и для того, чтобы крепко обнять девушку. Надо выдумать заклинание, чтобы привидение не появилось, Джефри. — Очень жаль, хозяин. А вам, может быть, это и не удастся? Заставить исчезнуть приведение — это дело священника. Мужские руки найдут что обнять, раз девичьи сами к нему тянутся.

— Эй ты, иди! — заревел сэр Джон, и Джефри вышел.

Через десять минут они уже ехали по направлению к находившемуся в трех милях аббатству, а еще через полчаса сэр Джон не слишком скромно стучался в ворота; услышав стук, монахи, как испуганные муравьи, забегали взад и вперед, так как времена были тяжелые и никто не мог знать, что ему угрожает.

Узнав наконец гостя, они принялись отодвигать засовы огромных дверей, опускать поднятый на закате подъемный мост.

Вскоре сэр Джон стоял в комнате аббата, греясь у большого камина; за ним стоял слуга Джефри, держа в руках его длинный плащ.

Это была красивая комната с потолком из благородного резного орехового дерева, с каменными стенами, увешанными дорогими гобеленами, на которых были вытканы сцены из священного писания. Пол бы покрыт роскошными коврами из цветной восточной шерсти. Так же великолепна была и чужеземная мебель с инкрустациями из слоновой кости и серебра; на столе стояло золотое распятие чудесной работы, на мольберте, повернутом так, что свет от серебряной висячей лампы падал прямо на него, — картина какого-то великого итальянского художника. На ней изображалась в человеческий рост кающаяся Магдалина; прекрасные глаза женщины были обращены к небу, она била себя кулаком в грудь.

Сэр Джон огляделся и презрительно фыркнул.

— Ну, Джефри, как ты думаешь, где мы находимся? В келье монаха или в гостиной какой-нибудь придворной дамы? Посмотри под стол, парень, наверняка ты там найдешь ее лютню и вышивание. Чей это портрет, как тебе кажется? — И он указал на Магдалину.

— Я думаю, что это кающаяся грешница, хозяин. Она была приятна для мирян, пока была грешницей, а теперь стала святой и потому приятна для священника. А что касается всего остального, здесь неплохо можно было бы выспаться после кубка красного вина. — И он ткнул большим пальцем в сторону бутылки с узким и длинным горлышком, стоявшей на краю стола.

— А что камин ярко пылает, в этом нет ничего удивительного, ведь его топят сухим дубом из вашего Стикслейского леса.

— Откуда ты это знаешь, Джефри? — спросил сэр Джон.

— По его прожилкам, хозяин, по его прожилкам. Я перевел там слишком много леса, чтобы не знать. Только стикслейские глины делают кольца извилистей и темнее к сердцевине. Посмотрите.

Сэр Джон посмотрел и злобно выругался.

— Ты прав, парень, теперь я вспомнил. Когда я был еще мальчишкой, мой дед показал мне именно эту особенность стикслейских дубов. Эти проклятые монахи истребляют мои леса прямо у меня под носом. Мой лесничий — негодяй. Они напугали или подкупили его, и я его за это повешу.