Последняя бурская война

Безусловно, я не мог предполагать, что сэр Джордж отважится напасть на Нэк до прибытия подкрепления, поскольку считал, что на такое может решиться только безумец. Правда, в день моего отъезда по городу прошел слух, будто бы генерал собирается идти в наступление на буров. Хотя я этому не поверил, тем не менее решил пойти и выяснить все лично у секретаря по делам колоний полковника Митчелла, и если бы это оказалось правдой, то, зная характер буров, их стрелковые способности и предвидя исход задуманного дела, я несомненно бы предпочел, поскольку со мной были дамы, остаться дома и никуда не выезжать. Полковник Митчелл сказал мне откровенно, что о планах сэра Джорджа знает ровно столько же, сколько и я, добавив, что я могу быть уверенным в том, что такой опытный и дальновидный солдат, как сэр Джордж, не станет предпринимать поспешных действий. Я был точно такого же мнения, поэтому отправился в путь, а неделю спустя по прибытии в Ньюкасл был огорошен известием о том, что сэр Джордж выступил этим утром и движется с войсками по направлению к перевалу. О возвращении не могло быть и речи, поскольку обе лошади да и сами путешественники едва держались на ногах. Тот, кто путешествовал с семьей в летнее время от Марицбурга до Ньюкасла и имел удовольствие наслаждаться тем, что в этой колонии называется дорогой, которая представляет из себя то сплошные участки топи, то каменистые ухабы, тот поймет, что авантюристы-путешественники скорее согласятся на то, чтобы им пустили пулю в лоб, чем рискнут отправиться в обратный путь.

Единственное, что оставалось делать при сложившихся обстоятельствах, — это ожидать развития событий, которые теперь должны были происходить с невероятной быстротой. Небольшой городок Ньюкасл представлял собой в это время удивительное зрелище и таким оставался на протяжении всей войны. Гостиницы были переполнены беженцами, на каждом свободном клочке земли были воздвигнуты палатки, сооружались глиняные хижины, в ход шел брезент и любое другое покрытие, которое можно было использовать в условиях, продиктованных суровой необходимостью, — для размещения многочисленных семей, бежавших из Трансвааля и лишившихся своего крова, многие из которых просто бедствовали.

Утром 28 января, прислушавшись, можно было различить где-то далеко за городом отдаленные звуки артиллерийской канонады. Нам не пришлось долго томиться в ожидании, так как уже во второй половине дня мы получили известие о том, что сэр Джордж атаковал Лейнгс Нэк и отступил с тяжелыми потерями. Население было потрясено этим известием еще и потому, что 58-й полк, расквартированный в городе, с личным составом которого жители уже успели познакомиться и подружиться, пострадал больше всего.

История этого сражения всем хорошо известна; вряд ли на ней стоит останавливаться подробно, к тому же история эта очень печальная. Буры, у которых в то время была двухтысячная армия, прочно закрепились на крутых утесах, и против них сэр Джордж бросил всего лишь несколько сотен своих солдат. Попытка заранее была обречена на неудачу, но бросок был настолько смелым, особенно отличился конный эскадрон майора Бронлоу, что казалось, вот-вот будет одержана победа. Но никто не мог устоять под ураганным огнем, обрушившимся с бурских позиций; что касается пехоты, то и она была бессильна что-либо поделать. Полковник Дин предпринял попытку прорваться на вершину горы, но все кончилось тем, что, достигнув вершины, некоторые солдаты просто падали от усталости, не говоря у же о том, чтобы твердо держать в руках свои винтовки.

И там, на голой вершине горы они прижались к земле и лежали, боясь пошевелиться, в то время как безжалостный огонь со скал и редутов хлестал по ним, как град, а когда уже стало совсем невмоготу, остатки отряда медленно отступили вниз по склону. Для многих этот смелый прорыв был в их жизни последним. Бросаясь в атаку, они падали, и там, где они пали, на том месте их потом похоронили. Общее число убитых и раненых составило сто девяносто пять человек, а это, если учесть малочисленность самого войска, участвовавшего в сражении, очень большая цифра, что свидетельствует не на словах, а на деле об отчаянном характере всего предприятия. Среди убитых были полковник Дин, майор Пул, майор Хинстон и лейтенант Элуэс. Майор Эссекс был единственный штабной офицер, участвовавший в атаке, который остался жив, он же был одним из четырех счастливчиков, переживших Изанзлвану. Можно сказать, что он родился в рубашке. Судите сами — лошадь под ним была убита, шлем с головы сбит пулей, а у самого — ни единой царапины. Потери буров были очень незначительны.

Сэр Джордж Колли в своем необычайно ярком послании военному министру старается особенно не распространяться по поводу мотивов, побудивших его предпринять это наступление, он просто подчеркивает, что в его задачу входило оказание помощи жителям осажденных городов. Похоже, он не учел одного, что является очевидным для каждого, кто знает эту страну и буров: даже если бы ему и удалось форсировать перевал, что само по себе практически нереально, его последующие действия в Трансваале с таким малочисленным отрядом, без кавалерии, обремененным большим обозом, были бы заранее обречены на неудачу. День и ночь ему бы не давали покоя бурские налетчики, связь с тыловым обеспечением была бы прервана, и дальнейшее продвижение вперед стало бы невозможным. Перевал вновь бы перешел в руки противника, так как у него не было возможности оставить там необходимое количество людей, чтобы его удержать, и по всей видимости, Ньюкасл, основной центр обеспечения, тоже был бы занят бурами.

Наше поражение оказало огромное моральное воздействие на буров. До сих пор среди большей их части бытуют различные мнения относительно развязки событий, и наше поражение на одной чаше весов уравновешивается их победой на другой. Победа придала им безграничную уверенность в своем превосходстве и вселила дух единства и взаимного доверия друг к другу, чего раньше за ними не наблюдалось. Сомневающиеся перестали сомневаться и стали выражать открыто взгляды большинства, а из Оранжевой республики — как бы ни отрицал президент Бранд этот факт — хлынул огромный поток добровольцев.

Для стороннего наблюдения совершенно непонятны мотивы, толкнувшие сэра Джорджа на такой поспешный шаг. В Натале тогда говорили, что у него была своя теория: он считал, что и с небольшим отрядом хорошо обученных воинов можно добиться поставленной задачи не хуже, чем с более крупным соединением. Было ли это так на самом деле, я не берусь утверждать; говорят, что у очень умных людей свои взгляды на вещи, в голове у них порой рождаются весьма своеобразные идеи и теории; вероятно, это был как раз тот самый случай.

После сражения на перевале Лейнгс Нэк на несколько дней наступило затишье; хорошо, если бы оно продлилось до прибытия подкреплений, которые уже были в пути. Однако наши надежды не оправдались. 7 февраля поступило сообщение о нападении на военный эскорт, направлявшийся из Ньюкасла в ставку генерала с донесением, — все это расстояние составляло примерно восемнадцать миль, — который после обстрела вынужден был повернуть назад.

8 февраля, приблизительно в полдень, все мы были встревожены звуками доносившейся стрельбы, очевидно, со стороны холма Скейнс Хоогте, что в десяти милях от Ньюкасла. О планах генерала нам ничего не было известно, и каждый пребывал в полном неведении относительно происходившего; тем не менее все полагали, что лагерь, находившийся близ перевала Лейнгс Нэк, покинут войсками, а сэр Джордж возвращается в Ньюкасл.

Стрельба с каждым разом все усиливалась, пока наконец не перешла в непрерывную канонаду, сопровождаемую нескончаемой ружейной перестрелкой. К трем часам стрельба утихла, и мы подумали, что так или иначе, но все кончилось, однако около пяти часов она возобновилась с еще большей силой. С наступлением сумерек все наконец стихло. Спустя какое-то время ко мне заглянули кафры и рассказали нам о том, как английская армия была разбита у холма в районе реки Ингого и как храбро сражались наши воины, но так как «их ружья устали», к ночи, по их мнению, с ними будет покончено.

Излишне говорить, что эту ночь мы пережили в тяжелых думах, каждую минуту ожидая услышать новую стрельбу и не представляя, какая участь ждала наших несчастных солдат на том холме. С наступлением утра пришел конец напряженным ожиданиям, и мы узнали, что наша армия потерпела сокрушительное поражение. Оказывается, сэр Джордж выступил с отрядом из пяти рот, входивших в состав 60-го полка, с двумя орудиями и несколькими всадниками с целью, по его словам, «обеспечения охраны дороги, встречи и сопровождения фургонов, прибывающих из Ньюкасла». Едва он миновал Ингого, как тут же был окружен на небольшом плато треугольной формы отрядом буров, направленным вслед за ним с перевала Лейнгс Нэк, и обстрелян со всех сторон. Перестрелка продолжалась до наступления темноты с перерывом на два часа, с трех до пяти, и закончилась для нас трагически — из пятисот человек свыше ста пятидесяти были убиты и ранены. Вызванные из лагеря отряды подкрепления, очевидно, так и не вступили в бой. По неизвестной причине буры не стали продолжать обстрел той ночью, вероятно, потому что сочли невозможным отход наших войск обратно в лагерь, решив с наступлением утра вернуться и закончить дело. Генерал же был полон решимости возвращаться, и лишь после того как удалось согнать уцелевших мулов, лошадей и быков и запрячь их в орудия, деморализованные и изнуренные остатки армии перешли вброд Ингого, вода в которой прибыла после прошедшего вечером дождя, и, пробираясь в кромешной тьме, вернулись в лагерь; несчастный лейтенант Уилкинсон, начальник штаба 60-го полка, погиб при переправе.

Вершина холма была усеяна мертвыми телами. Там же под проливным дождем и пронизывающим ветром лежали раненые, многим из которых уже не суждено было дожить до утра. Тот, кто был очевидцем этого зрелища, никогда его не забудет.

Ночь — я хорошо помню — была дождливая и холодная, мутная луна иногда прорывала пелену облаков и своим неровным светом серебрила бескрайние пространства холмов и равнин, затем вновь забегала за тучу, и тогда на землю опускалась ночная мгла. Временами вспышки молний озаряли окрестности и откуда-то издалека доносились ворчливые раскаты грома, нарушавшие торжественность этого дикого безмолвия. То вдруг ветер своим ледяным объятием охватывал долину, и где-то совсем рядом гремели мощные раскаты, а на горизонте уже занималась заря.

Если на минуту представить, какие неудобства и даже опасность пережил бы обычный здоровый человек, оказавшийся после тяжелого трудового дня под дождем и ветром на вершине каменистой горы, без пищи и даже глотка воды, чтобы утолить свою жажду, то в какой-то степени можно понять, на какие страдания были обречены наши раненые после битвы у реки Ингого. Оставшиеся в живых на следующий день были доставлены в Ньюкасл и помещены в госпиталь.

Каковы были реальные планы сэра Джорджа, подвергшего себя такой опасности, так и осталось загадкой. Вряд ли это было сделано с целью обеспечения безопасности на дороге, как он заявляет в своем рапорте, поскольку дорога не находилась в руках неприятеля, там временами появлялись лишь его конные разъезды.

Итог сражения заставил буров, чьи потери были минимальными, еще более убедиться в своем превосходстве, а наших воинов вверг в бездну отчаяния. Сэр Джордж потерял в общей сложности три-четыре сотни, а необходимо учесть, что его армия насчитывала чуть больше тысячи человек. Из офицеров штаба уцелел лишь майор Эссекс, фортуна и на сей раз не покинула его. Но самое удивительное заключается в том, что он всегда чудом оставался жив, побывав в самых жестоких переделках. Человека везучего, как майор Эссекс, следовало бы поощрить за его везение, если для этого нет других оснований, хотя если верить сообщениям, нет необходимости прибегать к поиску этих оснований для того, чтобы поощрить солдата, и без того во всех ситуациях державшего себя исключительно достойно.

В итоге после сражения у реки Ингого буры, имеющие свободный доступ на территорию Оранжевой республики, поняли, что у нас нет сил, способных помешать им; поэтому, минуя Ньюкасл, они вступили на территорию республики, после чего, доведя численность своей армии с полутора тысяч до двух, вторглись в Наталь с целью уничтожить подкрепления, находящиеся в пути, под командованием генерала Вуда. Это произошло 11 февраля, и уже с того дня по 18 февраля северные провинции Наталя находились в руках неприятеля, они хозяйничали там, не стесняясь: обрывали телеграфные провода, грабили фургоны, уводили лошадей и скот и всячески издевались над подданными ее королевского величества в Натале. Это было очень тревожное время для тех, кто, зная, на что способны буры, должен был защитить женщин и детей, а также для тех, кто не был вполне уверен в том, что со дня на день не лишится крыши над головой.

Каждую ночь мы обязаны были выставлять кафрский дозор, который мог бы своевременно предупредить нас о появлении грабителей, и спать, положив рядом заряженное ружье, а иногда, если дела были совсем плохи, и в одежде, имея стоящих наготове в конюшне оседланных лошадей. И наши опасения были небезосновательны, поскольку однажды нам стало известно, что бурский дозор в количестве пятисот человек расположился лагерем по соседству, в местечке, принадлежащем, между прочим, голландцу, и там забрал весь скот, который принадлежал англичанину. Кроме того, они совершали нападения на обозы, уничтожали имущество, сжигали фургоны. Было много и ложных тревог, которые, к своему несчастью, нам тоже пришлось пережить. Однажды поздно вечером я сидел в своей гостиной и читал. Было около одиннадцати часов. Ночь была теплая, и дверь на веранду оставалась чуть приоткрытой. Вдруг я услышал чей-то приглушенный голос, назвавший меня по имени и поинтересовавшийся, нет ли здесь буров. Взглянув на дверь, я увидел, как за углом мелькнуло дуло револьвера. С чувством тревоги я подошел к двери и когда открыл ее, то совершенно отчетливо смог различить фигуры вооруженных людей, крадущихся вдоль веранды в сад. Ими оказались полицейские верховые, которым сообщили о появлении здесь большого количества буров, захвативших усадьбу, и которые прибыли, чтобы проверить это. Узнав от них, что буры действительно находятся где-то рядом, мы провели всю ночь беспокойно.

Каждый день мы ожидали, что вот-вот получим известие о нападении на наш отряд, находившийся на марше, и опасались, что может произойти самое худшее. Наконец пришло сообщение о том, что отряды подкрепления прибывают на рассвете, двигаясь необычным маршрутом через Ингагаан, где преобладает гористый рельеф, а чуть ниже, по дороге, проходящей мимо моей усадьбы, милях в трех от Ньюкасла, где местность не такая гористая. Нам также стало известно о намерении буров осуществить нападение как раз в этом месте с последующим отходом через мою усадьбу в горы. Не долго думая, мы решили, что пора уходить, и взяв с собой несколько ценных вещей, добрались до города, оставив дом со всем имуществом на милость провидения. В Ньюкасле нападения ждали каждый день; буры могли появиться здесь, если не ради чего-то другого, так с целью захвата магазинов и торговых лавок.

Оборонительные сооружения города находились, увы, в плачевном состоянии, не было должного надзора и эффективной организации. У военных хватало своих забот, поэтому их не беспокоила безопасность города; а отряды конной полиции — вооруженные силы, находившиеся на дотации колонии, — были выведены из небольших фортов, расположенных вокруг Ньюкасла, поскольку они понадобились генералу для каких-то других целей, а от него пришло распоряжение защищать город собственными силами.

Были, конечно, и вполне дееспособные мужчины, желающие сражаться, но они представляли собой плохо управляемую, неорганизованную толпу. В конце концов получилось так, что опасность уже миновала, а оборонные работы так и не были завершены.

Кроме того, значительная часть населения выступила зато, чтобы сдать город бурам, так как считала, что оказание сопротивления может впоследствии повредить их торговле. Безусловно, чувство патриотизма у них было развито сильно, но боязнь за свой кошелек, пожалуй, сильнее. Я убежден, что взятие Ньюкасла не составило бы большого труда для буров, и скажу откровенно, после того, что я увидел своими глазами, у меня не возникло ощущения спокойствия и уверенности за безопасность колонии, которая в вопросах обороны вынуждена полагаться на силы собственных граждан. Я считаю, что добровольческие формирования в колонии ничуть не отличаются от подобных формирований в любой другой стране; а вот от неорганизованной и непредсказуемой в своих действиях местной толпы, руководимой эмоциями и страстями, ровно столько же пользы, сколько от любой другой, неважно в какой стране мира, с одной лишь разницей, что местная толпа более неуправляема.

По неизвестной причине бурские военачальники решили не ввязываться в бой с отрядами подкрепления, а быстро и тихо, как и наступали, отвели свои войска к перевалу Лейнгс Нэк, и вот 17 февраля отряды вошли в город, к огромной радости его жителей, которые за судьбу солдат беспокоились, как за свою собственную. Лично я ни разу в жизни не был так счастлив, как в тот момент, когда увидел армию ее величества, а по возвращении домой нас ждала еще одна радость — все наше имущество осталось целым и невредимым. После этих событий наступило некоторое затишье.

21 февраля мы узнали о том, что к лагерю у перевала Лейнгс Нэк перебрасываются свежие силы в составе двух полков и что генерал Вуд получил от сэра Дж. Колли приказ прибыть с подкреплением. Эта новость вызвала большое удивление, поскольку никто не понимал, зачем в данный момент, когда дорога совершенно свободна и вряд ли будет снова заблокирована, посылать генерала выполнять задачу, с которой, по всей вероятности, легко могли бы справиться офицеры, командующие полками, при поддержке конного отряда сопровождения. Мы понимали, тем не менее, что оба генерала договорились не предпринимать никаких наступательных действий до возвращения Вуда.

Не считая отдельных мелких эпизодов, обстановка в целом оставалась спокойной, и ничего не предвещало беды, а в воскресенье 27 февраля после завтрака, когда я сидел на веранде и отдыхал, мне показалось, что где-то вдали прозвучали залпы артиллерийских орудий. Остальные присутствующие не согласились со мной, считая, что это были дальние раскаты грома, но поскольку я настаивал на своем, мы решили съездить в город и выяснить все на месте. А город полнился разными слухами, из которых нам удалось понять, что произошла новая катастрофа; а из лагеря Маунт-Проспект непрерывным потоком шли телеграммы. Мы направились в лагерь в надежде узнать подробности, но тоже безрезультатно. В то утро предполагалось перебросить большое количество войск, выступивших из Ньюкасла, в Маунт-Проспект, но когда стало ясно, что что-то произошло, их остановили и повернули назад. Постепенно нам удалось узнать правду. Поначалу наши солдаты храбро отражали все атаки противника, который пытался штурмом взять гору; боеприпасы были на исходе, тогда они стали драться штыками, а вместо снарядов использовали камни и консервные банки. Жаль, что последующая информация оказалось менее утешительной.

Случилось так, что вечером 26 февраля после ужина сэр Дж. Колли неожиданно отдал распоряжение трем полкам, 58-му, 60-му, 92-му, и морской бригаде в составе подразделений из шестисот с лишним человек быть готовыми к выступлению, до позднего вечера не посвящая никого в свои планы; затем без лишнего шума он привел их к Маюбе, огромной горе с плоской вершиной, господствующей над позицией буров и находящейся справа от перевала Лейнгс Нэк. Солдаты добрались до вершины горы около трех часов утра, преодолев трудный подъем, и разместились на боевых позициях согласно военной науке, в разных точках плато. Пока было темно, они могли сверху с высоты двух тысяч ярдов по мерцанию сторожевых костров определить местонахождение позиции буров, а когда наступил рассвет, перед их глазами открылась карта местности и можно было детально разглядеть оборонительные сооружения противника.

Поднявшись на вершину горы, офицеры предложили генералу соорудить на скорую руку нечто вроде укрепления или окопа, но он запретил это делать, поскольку солдаты были утомлены подъемом, и это была роковая ошибка. За укрытием, пусть даже непрочным, шестьсот английских солдат смогли бы отразить наступление всей бурской армии, не говоря уже о двух-трех сотнях бурских воинов, которые сбросили их потом с горы. И вновь часов в десять утра полковник Стюарт и майор Фрейзер пошли к генералу и предложили ему «организовать моряков на строительство укрепления».

«Видя, что местность достаточно открытая, генерал, тем не менее, не отдал приказа окопаться».

Как только буры обнаружили, что гора занята англичанами, их первая мысль была покинуть Нэк, и они уже приступили к осуществлению этой задачи, как вдруг увидели, что у англичан отсутствуют артиллерийские орудия; тогда они передумали и стали готовиться к штурму. По моим подсчетам, в штурме горы участвовало около трехсот, от силы четырехсот буров, не больше. Сами же буры торжественно заявляют, что у них была всего лишь сотня человек, но мне что-то в это не верится. Приблизительно до 11.30 они медленно поднимались вверх, а затем решительно пошли на штурм, быстрее всех и увереннее шли голландцы, с каждым шагом их стрельба становилась все точнее, а наш огонь не причинял им практически никакого вреда.

Приблизительно без четверти час наши солдаты отошли на последний рубеж, и в это время был убит генерал Колли — пуля попала ему в голову. После этого отступление превратилось в беспорядочное бегство, солдаты в панике бежали вниз по обрывистым склонам горы, буры их догоняли, сбивали с ног. Несколько человек, как мне стало известно, погибли в ходе артобстрела из орудий, которые были доставлены из лагеря с целью прикрытия отступающих, но поскольку данная информация не появлялась в официальных сообщениях, есть сомнения в ее достоверности. Мы потеряли убитыми и ранеными около двухсот человек, в том числе сэра Дж. Колли, доктора Лондона и Корниша, а также командующего Роумли, сраженного разрывной пулей и скончавшегося после мучительных страданий. Когда раненого командующего оттаскивали в более безопасное место, то с большим трудом удалось отбиться от наседавших буров, жаждущих расправы, поскольку они приняли его за сэра Гернета Уолсли. Точно так же, как это было после сражения у реки Ингого, раненые всю ночь пролежали в холоде на поле битвы, некоторые их них не вынесли страданий.

Будучи человеком сугубо штатским, я не берусь объяснять с военной точки зрения причины, заставившие наши войска так легко сдать свои позиции, которые самой природой были созданы как прекрасный естественный плацдарм, но я думаю, что без всяких предположений могу высказать свое мнение относительно того, почему мы все-таки потерпели это поражение — все дело заключается в никуда не годной стрельбе английских солдат. У них вовсе и не кончался запас боеприпасов, как считали тогда, и вне всякого сомнения, они встретили мощным огнем неприятеля, штурмующего гору, который не мог быть совершенно неуязвим, но вот поразить им удалось не более шести-семи человек, что является всего лишь внешней стороной понесенных бурами потерь. Отсюда следует, что английские солдаты не в состоянии были ни оценить расстояние, ни поразить движущуюся цель, вероятно, они даже не знали, что при стрельбе сверху необходимо прицеливаться чуть ниже. Та манера стрельбы, которой обучен английский солдат, может годиться скорее всего в условиях широкомасштабных боевых действий, в условиях же партизанской войны, когда приходится иметь дело с более искусным противником, умеющим хорошо стрелять и использовать преимущества горного рельефа, она малоэффективна.

Спустя два месяца после описанных событий у меня состоялся разговор с одним из буров, добровольцем из Оранжевой республики, участвовавшим в штурме Маюбы в составе одного из подразделений; при этом разговоре присутствовал один из моих приятелей. Так вот, этот бур с превеликой охотой согласился рассказать нам в подробностях об этом штурме. Его рассказ начинался так: «Когда стало известно, что гора находится в руках у англичан, мы решили, что игра проиграна, однако нашлось немало смельчаков, которые думали иначе. Стали набирать отряд добровольцев, готовых идти на штурм горы. Вызвалось всего семьдесят человек, в числе которых был и я. Приступив к подъему, мы поначалу не могли справиться с охватившим нас чувством волнения и страха, но вскоре обнаружили, что все пули, выпущенные по нам со стороны противника, летят мимо, где-то высоко над головой, и тогда, воодушевленные, мы двинулись вперед более решительно и смело».

Он сообщил нам, что у буров пострадало всего лишь три человека: один был убит, другой ранен в руку, а третий, он сам, получил пулевое ранение в лицо, свидетельством чему являлся еще свежий шрам. Он подчеркнул, что первым на вершине горы появился двенадцатилетний мальчуган и что, как только англичане увидели их, то тут же побежали, а он, расплачиваясь с бегущими вниз по склону солдатами за нанесенную ему рану, сбивал их по очереди с ног, переворачивая, «как ведра», и добавил, что все это выглядело «alter lesker» (довольно забавно). Он поинтересовался, каковы были наши потери в войне, и когда мы ему назвали цифру в семьсот человек убитыми и ранеными, он рассмеялся нам в лицо и сказал, что, насколько ему известно, эта цифра давно превзошла несколько тысяч. На наши возражения он воскликнул: «Ладно, давайте больше не будем об этом; теперь мы друзья, а если же мы будем продолжать этот разговор, то сначала вы скажете неправду, затем я скажу неправду, и в итоге мы разругаемся. Война закончена, и я не хочу ссориться с англичанами; если кто-либо из них поприветствует меня, сняв свою шляпу, я отвечу ему тем же». Говоря эти слова, он не хотел нас обидеть; отныне англичанам придется мириться со многими вещами, которые будут иметь место в Южной Африке; буры одержали над ними победу и соответственно ведут себя как победители.

Этот человек сообщил нам также и о том, что большая часть ружей, подобранных ими, рассчитана на стрельбу с расстояния четырехсот ярдов, тогда как на завершающем этапе сражения стрельба велась с расстояния в двести ярдов.

Смерть сэра Дж. Колли вызвала в сердцах людей большую скорбь и жалость, поскольку в колонии он пользовался заслуженным уважением и почетом; любой, кто имел честь знать этого простого и добродушного джентльмена, не мог не скорбеть о его безвременной кончине. Что заставило его пойти на этот шаг и дать бой у горы Маюба, так и осталось неизвестным. Сам по себе план был бы замечательным, если бы осуществлялся специально подготовленными войсками или предусматривал штурм перевала Лейнгс Нэк; иначе он представляется бессмысленным. Безусловно, выдвигалось множество предложений относительно мотивов, способствующих принятию такого решения, из которых наиболее вероятным представляется следующее. Зная о планах британского правительства в отношении Трансвааля, он решил нанести удар с целью завоевания военного превосходства, а затем и укрепления господства англичан в этой стране, понимая всю тяжесть последствий возможной капитуляции. Как генерал он тоже допускал ошибки, но несмотря на это, оставался мужественным и храбрым воином, а также человеком, которого прежде всего волнует честь и судьба своей родины.

Некоторые солдаты, которые видели его вечером накануне выступления на Маюбу, заявили, что генерал был, дескать, «сам не свой», намекая на то, что постоянные тревоги и переживания отразились на его умственных способностях. Чтобы опровергнуть подобные заявления, достаточно привести один факт, доказывающий, что все его телеграммы военному министру, последняя из которых была отправлена за полчаса до гибели, составлены с одинаковой выдержкой и хладнокровием, в той присущей только ему безучастной манере — будто сам он был сторонним наблюдателем, критически оценивающим все происходящее, — которая характерна для всех его сообщений и особенно телеграмм. Во всяком случае, ознакомившись с ними поближе, не скажешь, что их писал человек с расшатанными нервами или в крайне возбужденном состоянии; кроме того, я не нахожу в его действиях, касающихся трагедии у горы Маюба, каких-либо противоречий с его действиями как генерала, которые он предпринимал ранее в подобных ситуациях. Он всегда считал, что добиться успеха можно путем натиска и стремительности, а в каждом военнослужащем видел человека стойкого и отважного, не унывающего в трудную минуту, каким был он сам.

Многие считают, что каким бы опрометчивым ни был этот шаг, тем не менее сражение у горы Маюба, несмотря на плохое руководство, являлось более мудрым решением, чем наступление на Лейнгс Нэк или сражение у реки Ингого.

Но как бы то ни было, штатскому человеку все-таки трудно вникнуть во все тонкости его замыслов и стремлений, хотя, как знать, может быть, они являлись частью тщательно продуманного и разработанного плана, доведенного до совершенства согласно правилам военной науки, в которой, говорят, он был крупным корифеем.

Глава VI. Капитуляция

Речь королевы — Президент Бранд и лорд Кимберли. — Сэр Генри де Виллерс. — План сэра Дж. Колли. — Предложение Поля Крюгера. — Протест Дж. Колли. — Лестные телеграммы — Последствия событий у Маюбы для буров и английского правительства. — Причины капитуляции. — Профессиональные «сентименталисты». — Трансваальский комитет независимости. — Заключение перемирия. — Предварительный мир. — Получение известия в Натале. — Ньюкасл после провозглашения мира. — Массовый отъезд лояльно настроенных граждан из Трансвааля. — Цена собственности в Претории. — Увольнение должностных лиц в Трансваале. — Королевская комиссия. — Суд над лицами, обвиняемыми в зверствах и жестокостях. — Решение комиссии и его результаты. — Вопрос о территориальном разделе. — Аргументы «за» и «против». — Мнение сэра И. Вуда. — Пассивность членов комиссии и чем она вызвана. — Решение по китуордскому вопросу. — Конфликт с Монтсиоа. — Статьи, касающиеся компенсации и финансов, зафиксированные в докладе комиссии. — Обязанности английского полномочного представителя. — Особое мнение сэра И. Вуда по поводу отчета комиссии. — Подписание конвенции. — Похороны британского флага. — Сторона вопроса, касающаяся туземцев. — Речь членов комиссии перед вождями туземных племен. — Их мнение о капитуляции. — Бурский фолксраад возражает против положений конвенции. — Медлительность м-ра Гладстона. — Ратификация. — Ее наглый тон. — М-р Хадсон, британский полномочный представитель. — Празднество буров. — Результаты конвенции. — Далеко идущие последствия вышеупомянутых событий. — Как они отразились на положении республики. — Их моральные аспекты. — Их воздействие на умы туземцев.

Когда в январе 1881 года парламент собрался на свое очередное заседание, правительство, со ссылкой на речь королевы, объявило о своем намерении отстаивать права ее величества в Трансваале. Я уже вкратце упоминал о неудавшихся попытках решить этот вопрос силой оружия; теперь мне бы хотелось показать, как он решался на правительственном уровне в ходе дипломатических переговоров.

Как только боевые действия в Трансваале приняли вполне определенный характер, вызвав большую тревогу у английских властей, чьи пути, как мы знаем, это пути мира — любой ценой; в условиях полной неразберихи, когда они не знали, к кому обратиться за помощью, на политическую сцену выходит президент Бранд в качестве «нашего общего друга», которого правительство встречает бурей восторга.

Этот джентльмен многие годы возглавлял правительство Оранжевого Свободного Государства, которое он уверенно вел по пути богатства и процветания. От природы обладающий незаурядными способностями, добродушный по характеру, он всегда поддерживал буров в их нелегкой борьбе за независимость. События в Трансваале предоставили ему великий шанс проявить себя в трех направлениях: во-первых, способствовать решению весьма благородной задачи по предотвращению разрастания конфликта; во-вторых, под лозунгом соблюдения принципов нейтралитета способствовать укреплению голландских позиций в Южной Африке и, в-третьих, заставить английское правительство быть перед ним в бесконечном долгу. Его незаурядный талант смог проявиться в полной мере в каждом их трех конкретных случаев.

Как только обстановка накалилась, м-р Бранд забросал телеграммами представителей английских властей с требованием пойти на уступки бурам, с тем чтобы предотвратить кровопролитие. Он также вполне серьезно заявлял, что Оранжевая республика не оказывает никакой поддержки Трансваалю, — заявление, которое, если учесть, что республика являлась фактически базой повстанцев, куда они переправляли своих женщин, детей, домашний скот и откуда шло пополнение добровольческих отрядов, можно считать искренним лишь с очень большой натяжкой.

Приблизительно в это же время лорд Кимберли посылает м-ру Бранду телеграмму следующего содержания: «Только в том случае, если трансваальские буры воздержатся от вооруженного столкновения с представителями королевской власти», можно, по его мнению, каким-то образом урегулировать конфликт. Это первое доказательство, ставшее достоянием гласности, относительно того, какие мысли бродили в умах членов правительства ее величества, на которых сторонники радикалов начали оказывать прямое давление с целью убедить или заставить их путем угроз пойти на уступки бурам.

11 января президент через консульский отдел Оранжевой республики в Лондоне ставит в известность лорда Кимберли о своем намерении назначить сэра Г. де Виллерса, главного судью из Капской колонии, уполномоченным по урегулированию конфликта в Трансваале. По странному стечению обстоятельств примерно в то же время точно с таким же предложением выступила в Капской колонии голландская партия, возглавляемая м-ром Хофмейером, — совпадение, которое наводит на мысль, что у этих друзей буров был дальний прицел, если уж они так настойчиво рекомендовали сэра Генри де Виллерса на должность, которой он явно не соответствовал.

Все объясняется достаточно просто, если учесть тот факт, что сэр Г. де Виллерс, будучи сам голландцем по происхождению, всегда относился с сочувствием и симпатией к бурам, а потому и президент Бранд, и представители голландской партии заранее рассчитали, что если ему будет поручено дело по урегулированию спорных вопросов, то наверняка он будет отстаивать их интересы. Политический курс, которого он придерживался, став членом королевской комиссии, лишний раз подтвердил эту точку зрения, поскольку из доклада уполномоченных явно следует, что во всех конфликтных ситуациях он всегда становился на сторону буров. Он закрывал глаза на совершаемые ими преступления, и даже к почефструмской трагедии, которую резко осудили в своих выступлениях и сэр Геркулес Робинсон, и сэр Ивлин Вуд, назвав действия буров атаками, противоречащими правилам ведения войны между цивилизованными государствами, отнесся совершенно спокойно. Если бы подобные действия в отношении буров или даже туземцев совершили англичане, то я склонен полагать, что сэр Генри де Виллерс рассматривал бы их уже совсем под иным углом зрения.

В той же телеграмме, где говорится о назначении сэра Г. де Виллерса, президент Бранд, ссылаясь на заявление триумвирата, обвинившего сэра О. Лэньона в ряде совершенных им кровавых расправ, требует их немедленного расследования, поскольку, как считают члены триумвирата, инициатива исходила от властей. Кому как не м-ру Бранду лучше всех известно, что ни один англичанин, занимающий ответственный пост, не решился бы на то, что приписывается сэру О. Лэньону, хотя даже если бы столкновение и произошло по инициативе властей, чего на самом деле не было, то их действия в сложившейся ситуации были бы вполне оправданы. Подобное замечание м-ра Бранда, высказанное им в телеграмме, явилось попыткой придать полную достоверность клеветническим измышлениям.

Телеграммы подобного толка продолжали поступать каждый день, а тон посланий, приходящих из колониального ведомства, с каждым разом становился все мягче. Так, в телеграмме от 8 февраля лорд Кимберли сообщает, что если буры воздержатся от вооруженного выступления, то после капитуляции им будут гарантированы все условия нормального с ними обращения и будет разработана программа по «урегулированию проблем на постоянной дружеской основе». Очевидно, правительство в последнее время засомневалось в необходимости отстаивать права ее королевского величества в Трансваале. Безусловно, господа Чемберлен, Кортни и их последователи придали новый импульс политике, проводимой партией радикалов.

Однако вполне очевидно, что в то время сэр Дж. Колли и понятия не имел о реальных замыслах английского правительства, поскольку 7 февраля в своей очередной телеграмме он знакомит правительство с планом, который он предлагает принять после того, как английские войска вступят на территорию Трансвааля, где предусматривается полная амнистия только тем бурам, которые подпишут декларацию о лояльности британскому правительству. В ответной телеграмме ему было дано указание не предпринимать подобных действий, а со всеми неясными вопросами обращаться к правительству. Затем произошло сражение у реки Ингого, которое на время прервало поток телеграмм, вернее, они стали другими по содержанию и в основном касались вопроса об отправке отрядов подкрепления. А 13 февраля Поль Крюгер, один из членов триумвирата, возобновил переговоры и выступил с предложением в случае вывода всех войск с территории Трансвааля обеспечить им свободный проход через Лейнгс Нэк, расформировать бурскую армию и созвать комиссию.

На это предложение откликнулся лорд Кимберли, который, не затрагивая вопроса о выводе войск, предложил, при условии расформирования бурской армии, назначить комиссию, обладающую широкими полномочиями, для разработки программы по «урегулированию проблем на постоянной дружеской основе». Телеграмма заканчивалась следующим словами: «Добавлю, что в случае принятия нашего предложения вам дается право выразить свое согласие на прекращение боевых действий с нашей стороны». Телеграмма была отправлена генералу Вуду, так как буры прервали связь с Дж. Колли.

19 февраля в ответе сэра Колли звучат слова крайнего недоумения по поводу взятого правительством политического курса: «Последняя часть вашей телеграммы Вуду непонятна. Боевых действий не может быть, если нет сопротивления, а мне, что же, следует оставить Лейнгс Нэк на территории Наталя в руках буров, а также наши гарнизоны, которые изолированы и нуждаются в продовольствии, или же захватить первый и бросить последних?»

Лорд Кимберли поспешно отправляет телеграмму, в которой советует предоставить гарнизонам возможность обеспечивать самих себя, так как «правительство считает, что вам не следует идти на помощь гарнизонам или захватывать Лейнгс Нэк в случае успешного хода переговоров».

Становится очевидным, что смысл заявления об отстаивании прав ее величества принимает с каждым разом все более расплывчатые формы; теперь оно уже предусматривает право буров на сохранение своих позиций в колонии Наталь.

Между тем президент Бранд и лорд Кимберли ежедневно обменивались любезными посланиями, в конце каждого из которых стояло либо «выражаю искреннюю признательность лорду Кимберли», либо «премного благодарен президенту Бранду за выражение дружеских чувств», а 21 февраля через сэра Колли была передана следующая телеграмма: «Выражаю надежду на мирное урегулирование путем переговоров, проведение которых можно ускорить в том случае, если кто-нибудь на месте, поддерживающий дружеские отношения с обеими сторонами, мог бы путем личных контактов попытаться разрядить обстановку. С большим желанием оказать услуги правительству ее величества, господам Крюгеру, Преториусу и Жуберу». Нет необходимости говорить, что эти услуги были приняты.

Однако вскоре, а именно 27 февраля, сэром Джорджем Колли был предпринят последний шаг и взята гора Маюба. Его поражение и гибель на какое-то время приостановили ход мирных переговоров, а в Наталь был отправлен крупный отряд подкрепления под командованием сэра Фредерика Робертса. Как следствие этой трагедии бурские лидеры почувствовали себя увереннее, в их поведении появилось больше надменности и высокомерия, тогда как представители британского правительства стали более уступчивыми, великодушными, что особенно проявилось в ходе переговоров.

Так, 2 марта буры через президента Бранда и сэра Ивлина Вуда информируют министра по делам колоний о своем желании приступить к переговорам, но при этом отказываются сложить оружие. Сэр Ивлин Вуд, которому политическая линия английского правительства, по всей видимости, была не по душе, телеграфирует о своем намерении вступить в сражение с бурами и разбить их наголову, «учитывая те беды, которые они причинили нам», и просит полномочий «в случае крайней необходимости» даровать жизнь и имущество их лидерам, но при условии их выдворения из страны. В ответной телеграмме лорд Кимберли сообщает ему о решении правительства ее величества амнистировать всех и каждого, за исключением лиц, виновных в совершении актов, противоречащих правилам ведения войны между цивилизованными государствами, а также о назначении комиссии по урегулированию спорных вопросов и «готовности вступить в мирные переговоры с любым представителем от буров».

Вот так, в конечном итоге, были восстановлены права ее величества в Трансваале.

Нельзя сказать, что это был кульминационный момент в ходе разворачивающихся событий, да и устроено все было по непривычной для англичан схеме, но если учитывать сложившуюся обстановку и известную предвзятость тех, кто принимал участие в переговорах, то на большее, пожалуй, и не следовало рассчитывать.

По всей видимости, предпринимая подобные действия, правительство не было свободно в своем выборе; не следует думать, что оно поступило таким образом именно потому, что считало свои действия правильными или даже мудрыми, ибо в таком случае к ним невозможно было бы относиться иначе как к людям с очень низким уровнем интеллекта, каковыми они, безусловно же, не являются.

Бесспорно, никакие здравомыслящие люди, после серьезных раздумий принявшие решение во что бы то ни стало сохранить территорию Трансвааля за Великобританией и заявившие после того, как на этой территории вспыхнуло восстание, о сохранении там полномочий ее величества, не стали бы ставить себя в дурацкое положение, решив безоговорочно и фактически по своей собственной воле оставить страну и всех подданных ее королевского величества, проживающих там, на произвол судьбы. Нельзя сказать, что они недооценивали ситуацию в целом, поскольку если до начала войны были причины сохранить Трансвааль под юрисдикцией королевы, то уж тем более таких причин стало больше чем достаточно после развязывания боевых действий и трех нанесенных нам сокрушительных поражений, которые — и это они прекрасно понимали — нельзя было оставлять безнаказанными; в противном случае это катастрофическим образом подорвало бы наш авторитет на всем южноафриканском континенте.

Я склонен полагать, что правительство вынуждено было пойти на такие действия под давлением радикалов как извне, так и со стороны их единомышленников в Палате и что ему пришлось выбирать — либо безоговорочная капитуляция в Трансваале, либо потеря поддержки такой могущественной партии, как партия радикалов. При сложившихся обстоятельствах, будучи либеральным по своим политическим взглядам, оно, следуя природному инстинкту самосохранения, выбрало капитуляцию.

Если такая политика сама по себе была никчемной и бедственной по своим последствиям, тем хуже для тех, кто от нее пострадал; безусловно, правительство не собиралось терять голоса избирателей ради поддержки интересов других стран — и особенно таких отдаленных как южноафриканские колонии, которые, к сожалению, были превращены партиями в объект своих политических игр, с соответствующими для них последствиями.

Бесспорно, правительство вынуждено было избрать тактику лавирования, поскольку ему приходилось иметь дело не только со своими сторонниками и теневым кабинетом, готовым опустить плеть своего недовольства на спину даже такой августейшей особы, как м-р Гладстон, стоило им заподозрить, что упускается благоприятная возможность отстоять святейшие принципы передового радикализма, но также с многоликой толпой мечтателей и профессиональных сентименталистов, наводнивших эту страну и готовых всегда бороться за любую идею, встав на сторону кого угодно — будь то преступник-убийца или целый угнетенный народ, такой как, скажем, болгары или трансваальские буры.

Эти господа, горящие от нетерпения и с чувством уверенности, которое, как известно, возникает в результате поспешного усвоения недостоверной и ошибочной информации, нашли в трансваальских событиях лишний повод пошуметь; и — точно так же, как на потревоженной ферме крик осла, отчетливый и громкий на фоне звуков, издаваемых более умными животными, подавляет и заглушает их — совершенно одинаково и с тем же эффектом среди полной неразберихи и разноголосицы высказываемых мнений по поводу бурского восстания вознесся трубный клич трансваальского комитета независимости и его сторонников.

И как мы видим, они трубили не напрасно. 6 марта сэр Ивлин Вуд приступил к переговорам с бурами по заключению перемирия, которые несколько раз откладывались, пока наконец 21 марта он не подписал предварительный мирный договор с бурскими лидерами, который при соблюдении ряда условий гарантировал в течение шестимесячного срока возрождение страны, оставляя другие вопросы на рассмотрение членов королевской комиссии.

В колонии известие о мире было воспринято поначалу с молчаливым удивлением. Лично я этому вообще не поверил. Для тех из нас, кто являлся очевидцем недавних событий и прекрасно разбирался в происходящем, эта новость казалось настолько невероятной, что мы считали — здесь какая-то ошибка. Если бы существовала хоть какая-то зацепка, если бы англичане выиграли хотя бы одно решающее сражение, такой исход дела можно было бы как-то объяснить, а поначалу англичанам было очень трудно осознать, что не только Трансвааль вырвали у них силой оружия, но и то, что отныне — и это совершенно точно — они будут являться объектом грубых насмешек и оскорблений со стороны победивших буров и саркастических замечаний со стороны более остроумных кафров.

У англичан, похоже, сложилось такое представление, что если человек едет в колонию, то там он теряет чувство гордости за свою страну и ни о чем не думает, кроме своей выгоды. Но это не так, напротив, я считаю, что среди колонистов наиболее сильно развито чувство национальной гордости и достоинства, глубже чувство преданности своему народу и благодарность за право носить высокое имя гражданина своей страны. Нет сомнения в том, что унижение, которое испытали наши соотечественники в связи с возвращением Трансвааля, острее воспринималось в Южной Африке, чем на родине в Англии, если не считать, конечно, того факта, что там оказалось невозможным внушить людям чудовищно дикую мысль о кровожадности англичан и их аморальность, в то время как в Англии это было очень искусно выдано за истину. Лично я никогда бы не поверил в возможность восприятия общественных событий с той остротой, с какой воспринял их я; мне стало совершенно ясно, что в случае заключения мирного договора Трансвааль станет неподходящим местом для проживания там граждан с английской национальностью и что мне во что бы то ни стало придется покинуть страну, что я соответственно и сделал.

Ньюкасл представлял собой любопытное зрелище в ночь после объявления о заключении мира. В любой гостинице и баре можно было встретить многочисленные толпы беженцев, которые не скрывали своих чувств, когда упоминали имя Гладстона в очень ярких, оригинальных и искренних выражениях; они с иронией замечали, что преисполнены чувства гордости за свою страну, гражданами которой они являются и которая всегда держит свое слово. Затем они стали демонстрировать свое презрение к достопочтенному джентльмену, возглавляющему правительство ее королевского величества, поджогом его портретных изображений; кстати, волна таких демонстраций прокатилась по всей Южной Африке.

Даже сэра Ивлина Вуда, человека, пользующегося большой популярностью в колонии, встречали свистом, когда он появлялся в городе; люди недоумевали, почему солдат, призванный открыто сражаться с бурами, дал свое согласие на посредничество в этом грязном деле. И действительно, можно было найти оправдание всей этой горечи и злобе, выплеснувшейся наружу, поскольку для многих это известие означало крах и разорение.

Но если в Натале и Капской колонии к нему отнеслись с удивлением, то для несчастных жителей Трансвааля это известие было подобно грому среди ясного неба.

Без лишних слов, да и что тут можно было сказать, они принялись упаковывать вещи, которые могли забрать с собой, и стали покидать страну, которая, как это прекрасно понимали, отныне стала для них совершенно чужой. Через некоторое время поток беженцев устремился через Ньюкасл; это было очень печальное зрелище, которое можно себе представить. Здесь были люди всех социальных прослоек: чиновники и дворяне, знатный и рабочий люд, лояльно настроенные буры, но всех их объединяло бедственное положение, в котором они оказались, и верность своему долгу. Большинство из них появлялось в Трансваале после того, как он стал английским доминионом, они вложили там в дело весь капитал, который имели, а теперь все было потеряно — их труд оказался напрасным; многие из них, будучи состоятельными гражданами в Трансваале, прибывали в Наталь с мыслями о том, чем бы прокормить свою семью через неделю.

К тому же, как только королева лишилась своих сюзеренных прав, цена на землю и недвижимость в Трансваале резко упала и с тех пор так и оставалась на том же уровне. К примеру, приличная усадьба в Претории за годы британского правления приносила владельцам, сдающим ее в аренду, ежемесячный доход в размере десяти-двадцати фунтов, а после провозглашения мира хозяева были рады пустить жить туда кого угодно, лишь бы хозяйство не пришло в упадок. Землевладельцы, а также лица, вложившие деньги в какое-либо дело, понесли такие же убытки; их собственность не приносит им никакого дохода и не подлежит продаже, а сами они по причине своей национальности не имеют права жить за счет получаемых с нее доходов.

Но кроме них были и еще пострадавшие. Чиновники, многие из коих поступили на государственную службу в надежде дослужить до пенсии, были неожиданно уволены, получив небольшое денежное пособие, которого едва бы хватило на то, чтобы расплатиться с долгами, и вынуждены были теперь рассчитывать на собственные силы, чтобы заработать на кусок хлеба.

Это был как раз тот самый случай, что называется vae victis — горе побежденным лоялистам.28

В состав комиссии, назначенной правительством ее величества, вошли сэр Г. Робинсон, сэр Генри де Виллерс и сэр Ивлин Вуд; президент Бранд также присутствовал в качестве посредника между обеими сторонами. Комиссии было поручено урегулирование всех нерешенных проблем. К их числу относился вопрос о порядке проведения судебного процесса над лицами, виновными в актах, противоречащих правилам ведения войны между цивилизованными государствами, вопрос об отделении от Трансвааля части территории у его восточных границ, урегулирование пограничного вопроса в китуордских провинциях, компенсация ущерба, понесенного в ходе войны, функции английского полномочного представителя и другие вопросы. Члены комиссии собрались в Ньюкасле, а оттуда проследовали в Преторию.

Первым по степени важности вопросом, взятым комиссией на рассмотрение, был вопрос о порядке проведения суда над лицами, виновными в актах жестокости. Генеральный прокурор категорически настаивал на созыве специального трибунала для рассмотрения этих дел главным образом потому, что «после гражданской войны, в которой принимало участие, за редким исключением, практически все население страны, очень трудно найти справедливый и беспристрастный состав присяжных». Приятно сознавать, что члены комиссии обратили на этот само собой разумеющийся факт «свое особое внимание», в связи с чем, как отмечалось в их отчете, было принято решение передать дела в обычный суд присяжных, поскольку рассмотрение этих дел в специально созванном суде, каким бы беспристрастным он ни являлся, поставило бы «британское правительство в такое положение, когда в глазах голландского населения Южной Африки оно бы выглядело как символ угнетения, избавиться от которого никакими средствами, пусть даже самыми благородными, не представлялось бы возможным». В таком решении комиссии, вернее, большинства ее членов, поскольку сэр Вуд — нужно поставить ему это в заслугу — был не согласен с ним, скрывалось нечто большее, невидимое постороннему глазу, а именно, то, что каждому из членов комиссии было хорошо известны истинные намерения бурских лидеров, которые формально и могли бы предать суду нескольких преступников, но ни в коем случае ни они, ни сами буры не допустили бы, чтобы спектакль зашел слишком далеко. Если бы приговор был вынесен особым трибуналом, то, вероятно, преступники получили бы высшую меру наказания, но тогда возник бы очень деликатный и сложный вопрос о приведении в исполнение приговора над лицами, чьи действия вызывали если не всеобщее одобрение, то, по крайней мере, не осуждались большинством их соотечественников. Короче, скорее всего, пришлось бы либо отменить приговор, либо воевать с бурами снова, так как, вне всякого сомнения, они не допустили бы казни. Поэтому большинство членов комиссии, очутившись перед глухой стеной, решили обойти ее вместо того, чтобы смело брать ее штурмом, и передали дела в Трансваальский высший суд, заранее уверенные в результате.

А в общем-то, все дело не стоило овчинной выделки, поскольку из всех преступлений, совершенных бурами, — наиболее характерные из которых приводятся в приложении к книге, — уголовные дела были заведены только на троих. По первому делу проходили бурские конвоиры, обвиняемые в подлом убийстве капитана Эллиота, который был застрелен во время переправы через реку Вааль; далее шло дело об убийстве человека по имени Малколм, которого буры избили до смерти в собственном доме, а затем прострелили ему голову для того, чтобы это «выглядело красивей», и, наконец, убийство доктора Барбера, которого застрелили конвоиры на границе с Оранжевой республикой. Процесс над лицами, причастными к первым двум преступлениям, проходил в Претории; в текущих сообщениях того времени говорилось о той, что для гарантии вынесения оправдательного приговора нашему генеральному прокурору были даны инструкции от имени ее величества, запрещающие ему пользоваться правом отвода присяжных. Правда это или нет, я не берусь судить, но мне известно то, что он действительно не воспользовался этим правом, хотя адвокаты обвиняемых пользовались им совершенно свободно, а в результате, когда рассматривалось дело Эллиота, в состав присяжных входили восемь буров, один немец и девять представителей южноафриканских национальностей. В итоге в обоих случаях был вынесен оправдательный приговор. Суд над убийцами доктора Барбера проходил в Оранжевой республике и закончился, как этого и следовало ожидать, их оправданием.

Таким образом, следует отметить, что из всех тех, кто был виновен в убийствах и других преступлениях, совершенных в ходе войны, никто не понес справедливого наказания. Практически в каждом случае жертвы этих преступлений погибали при исполнении своего служебного долга или за ее величество королеву. После знакомства с длинным перечнем злодейских убийств остается уверенность в том, что виновные не уйдут от возмездия. За невинно пролитую кровь, за слезы детей и вдов взываем к высшему и более справедливому суду, чем суд правительства м-ра Гладстона, в надежде, что этот голос будет услышан.

Очередным по важности вопросом, находящимся в поле зрения комиссии, был вопрос о возможности в интересах туземных племен отделения части территории Трансвааля и сохранения там британской формы правления. Лорд Кимберли под давлением членов общества защиты аборигенов дал указание комиссии рассмотреть вопрос о целесообразности отделения ряда провинций Трансвааля, таких как Лейденбург, Зюйдпансберг, а также небольшого участка на границе с территорией Зулуленда и Свазиленда с целью защиты жителей первых двух провинций от посягательств буров и создания буферной зоны между территориями зулусов, свази и буров.

Не следует забывать, что бурские лидеры в принципе были согласны на такой раздел, что и было отражено в условиях предварительного мирного договора, подписанного ими с сэром Ивлином Вудом. Тем не менее большинство членов комиссии (за исключением сэра И. Вуда) в конечном итоге выступили против сохранения этих провинций под юрисдикцией королевы, поступив, по-моему, вполне разумно, хотя я исходил при этом совершенно из иных соображений, чем они.

Лично я считаю, что Англия не должна брать на себя роль мирового жандарма. Сохранить за собой эти провинции — значит взять на себя огромную ответственность по обеспечению там нормальных условий проживания, гарантировать защиту от возможного вторжения буров, то, к чему, как мне кажется, нас не призывали. К тому же на нас не возлагалась задача после передачи Трансвааля бурам осуществлять контроль за самой неспокойной частью его территории, зулусской границей. Кроме того, как не жаль было оставлять Трансвааль, но мне кажется, что если уж решились на это, то нужно было доводить дело до конца, а не оставлять одни племена под нашим покровительством, а других передавать на милость бурам, тем самым внося раскол в их ряды, поскольку находящиеся под нашим покровительством естественно не стали бы испытывать чувства жалости к своим более невезучим собратьям, у которых интересы да и жизненные условия были бы совсем иные.

Похоже, что у членов комиссии имелись свои собственные взгляды на этот счет, однако кроме этих соображений, существовало множество других моментов, непосредственно имеющих к ним отношение, которые в обобщенном виде отражены в отчете комиссии. Во-первых, нависла угроза развязывания конфликта между зулусами, свази и бурами, который мог перекинуться в Наталь, во-вторых, появилась возможность провокаций со стороны буров, желающих толкнуть зулусов на беспорядки. Сильный аргумент в пользу сохранения части территории просто как символа того, что англичане не были изгнаны из страны, приводится в сорок шестом параграфе отчета комиссии: «Моральные аспекты, определяющие действия правительств цивилизованных государств, едва ли могут быть поняты варварами, в чьих глазах единственный признак силы и превосходства над противником — это успешное применение этой силы в единоборстве с ним, поэтому вполне возможно, что уступка британской короной части своих владений тем, кто с оружием в руках выступил против нее, могла расцениваться туземцами не иначе как поражение и закат былого могущества Великобритании, что значительно подорвало бы ее авторитет в Южной Африке и серьезным образом отразилось бы на ее способности направлять и вести за собой огромные массы темнокожего населения как в пределах, так и за пределами ее южноафриканских доминионов».

Эти слова, так неожиданно прозвучавшие, хотя и в достаточно мягкой форме, не скрывают потрясающей значимости рассматриваемого вопроса. Напротив, они как нельзя более точно и с удвоенным акцентом передают смысл самого веского аргумента против полного возврата всей территории Трансвааля и, будучи сформулированы членами комиссии, которых очень скрупулезно подбирал сам лорд Кимберли со своими коллегами, едва ли могут доставить им большое удовольствие. Затем, по всей видимости, поддавшись чисто сентиментальным настроениям, эти же члены комиссии в своем большинстве выдвигают рад аргументов, пользующихся популярностью у буров и направленных против сохранения какой бы то ни было территории вообще, в связи с чем нам сообщили, что «народ наверняка бы не оценил действий по восстановлению разрушенной страны. В своих поступках руководимый настроением и эмоциями, он взялся за оружие и организовал мятеж, поэтому не учитывать этого фактора нельзя». Сэр Ивлин Вуд, имея собственное мнение по данному вопросу, выражает свое несогласие даже с предпосылками доводов своих коллег, поскольку он глубоко убежден в том, что не настроения явились причиной восстания буров, а «общее и укоренившееся неприятие ими налогообложения». Если бы он еще добавил — и ненависть не только к английской форме правления, но и вообще к любой другой, то дал бы исчерпывающее определение причин, которые привели к мятежу. Следующий параграф отчета раскрывает нам истинные причины уступчивости членов комиссии в этом и других вопросах, которые совпадают с причинами, побудившими их принять соответствующее решение о порядке проведения суда над преступниками и убийцами — они боялись, что народ возьмется за оружие, если они поступят вопреки его воле.

Каким бы унизительным и жалким ни казался этот отчет, читая его, невозможно не заметить, что члены комиссии находились в таком положении, когда не они, а им диктовали условия. Бесспорно, они прекрасно понимали суть происходящего, но в то же время, с какими бы заявлениями ни выступали бурские лидеры, сами буры не вникали в истинный смысл сказанного или же делали вид, что не понимают, о чем идет речь, представляя все в искаженном свете. К примеру, они говорили так: когда мы попросили вернуть нам страну, ее нам не вернули; и лишь после того как мы трижды наказали англичан, мы получили то, чего добивались; отсюда логически следует, что мы получили то, чего добивались, только потому, что одержали победу над англичанами.

Таковы были правила их игры, поэтому и не удивительно, что в тех случаях, когда мнение комиссии расходились с их взглядами, они с улыбкой заявляли, что если комиссия будет настаивать на своем, им, к сожалению, придется снова оккупировать Лейнгс Нэк. Им не нужно было повторять своей угрозы, поскольку большинство членов комиссии сразу же находило способ удовлетворить требования бурских представителей.

Сэр Ивлин Вуд очень правильно формулирует суть дела: «Утверждать, что королевская комиссия не решается пойти против желаний буров в связи с тем, что ее решения не будут приняты, значит отрицать право комиссии на принятие полномочных решений, которое ей было предоставлено согласно договоренности». И это именно так. Очевидно и то, что комиссия, зная свое место, далекая от мысли попытаться воспользоваться правом «принятия полномочных решений», была вполне удовлетворена концессиями, которых она могла добиться путем всевозможных сделок. Так, выдвигая еще одну причину против сохранения каких-либо территорий, оппозиция заявила, что в противном случае «большинству членов комиссии… с большим трудом удастся достичь согласия с бурскими лидерами по другим вопросам». В действительности, комиссия ее королевского величества, созданная с тем, чтобы исполнять волю и желания ее величества, трепетала от страха перед теми, кто совсем недавно с оружием в руках замахнулся на ее власть, и покорно уступала всем их требованиям.

Большинство членов комиссии объясняло это тем, что, уступив в территориальном вопросе, они смогли бы добиться лучших условий для туземцев в целом и более широких прав для английского полномочного представителя. Но, как указывает сэр Ивлин Вуд в своем отчете, ничего подобного ими не было сделано, а условия соглашения, касающиеся полномочного представителя и туземных племен, явились следствием подписания мирного договора и вошли как составная часть его положений.

Кроме того, похоже, они не учли, что концессии, достигнутые ими, существуют только на бумаге, тогда как все реальные преимущества остаются в руках буров.

Решение членов комиссии по китуордскому вопросу, который был очередным на повестке дня, похоже, оказалось непредвзятым и основывалось на тщательно подготовленном отчете полковника Моуши, который долгие месяцы занимался сбором информации на месте. Территория, отошедшая туземцам по так называемому решению Кита, располагается в юго-западной части Трансвааля и первоначально, как и многие другие провинции в стране, принадлежала туземным племенам баролонга и батлапира. После того как буры самовольно стали захватывать участки земли в этой провинции, тотчас же между их правительством и туземными вождями возникли трения, в связи с чем в 1871 году из Наталя был вызван с общего согласия той и другой стороны в качестве арбитра по урегулированию спорных вопросов губернатор колонии м-р Кит. Он вынес решение в пользу туземцев, после чего бурский фолксраад незамедлительно наложил на него свое вето. С тех пор этот весьма деликатный вопрос так и оставался нерешенным, пока не началось восстание. Комиссия, действуя по принципу in medio tutissimus ibis, провела демаркационную линию, разделив территорию на две половины, тем самым игнорируя решение Кита и истолковывая спор в пользу буров.

Все стороны были согласны тогда с таким решением, но достичь желанного мира этим не удалось. Главный вождь Монтсиоа, старый друг и верный союзник англичан, чего не могли простить и забыть буры, вынужден был пойти на вооруженный конфликт в связи с тем, что буры подговорили враждебно настроенных вождей при поддержке трансваальских добровольцев выступить против него. Монтсиоа тоже собрал небольшой отряд из белых добровольцев, который принял участие в нескольких сражениях, в результате чего обе стороны понесли большие потери. Было ли трансваальское правительство непосредственно причастно к этому делу или нет, сейчас невозможно доказать, но если исходить из того факта, что против Монтсиоа, согласно сообщениям, были применены пушки, то похоже, что да, поскольку у отдельных лиц, как правило, нет в распоряжении своих собственных орудий типа Армстронг29.

Среди оставшихся вопросов на рассмотрении комиссии был вопрос о компенсации убытков после окончания войны.

Бесспорно, основной объем всех потерь и убытков носил косвенный характер и был вызван необходимым и значительным снижением стоимости земли и другой собственности вследствие возврата территории Трансвааля. Английское правительство решило не вникать во все тонкости, связанные с этой проблемой, больше заботясь о своем кошельке, чем о достоинстве и чести, поскольку большинство доверчивых лоялистов вложили свои деньги в страну, которая, по заверениям правительства, должна была остаться в числе владений Британской империи. Правда, члены комиссии пришли к общему мнению (сэр Г. де Виллерс остался при своем) относительно того, что бурам надлежит выплатить компенсацию в случаях, когда убытки были вызваны незаконным захватом собственности, конфискацией имущества, его уничтожением или порчей. Сумма, подлежащая к выплате, составила около 110 тыс. фунтов и была оплачена британским правительством, так как бурские власти заявили о своей неплатежеспособности.

В данной связи я перейду к рассмотрению финансовых статей отчета комиссии. Когда страна была аннексирована, государственный долг составлял 301727 фунтов. За годы британского правления государственный долг сократился до 150 тыс. фунтов, но его общая сумма по состоянию на 31 декабря 1880 года возросла до 390404 фунтов за счет дотации парламента, ссуды, поступившей из «Стандард банк», и прочих субсидий. В дальнейшем, в период военных действий он возрастал за счет поступлений из британской казны, фондов «Стандард банка» и по состоянию на 8 августа 1881 года, когда казна уже была практически пуста, достиг 457393 фунтов. Сюда следует добавить 200 тыс. фунтов в связи с компенсационными расходами, выплатой пенсионных пособий и т.п., а также 383 тыс. фунтов, во что обошлась успешная экспедиция против Секукуни (неудачная экспедиция в расчет не принималась); таким образом, общая сумма государственного долга превысила один миллион фунтов стерлингов, из которых около 800 тысяч Трансвааль должен был Англии.

Эту сумму с присущим им широким жестом, когда дело касалось буров, но который проявлялся не столь явно, когда речь шла о верных правительству гражданах, члены комиссии (за исключением сэра И. Вуда) одним росчерком пера сократили до 265 тысяч, тем самым освободив буров от уплаты порядка 500-600 тыс. фунтов. К тем 265 тысячам, которые до сих пор висят на них, следует добавить еще 150 тысяч, которые недавно были перечислены для оплаты компенсационных долгов, что в конечном итоге составит около полумиллиона фунтов из внешнего долга, из которых, я уверен, Англия не получит и одной десятитысячной банкноты. В связи с тем, что такого рода случайности не были предусмотрены, а если и были, то о них королевская комиссия предпочитала не распространяться, был создан амортизационный фонд, за счет которого внешний долг погашался в течение двадцати пяти лет.

По странному стечению обстоятельств и иронии судьбы, в то время как представители имперского правительства осыпали дарами в сотни тысяч фунтов людей, которые с презрением отвергли выгоды, предлагаемые ее королевским величеством, вступили в войну с ее вооруженными силами, расправляясь с ее подданными, ничего подобного не предусматривалось для тех, кто оставался верным королевскому трону. Их требования о выплате компенсации не были услышаны; члены же комиссии, выглянув из окон своей резиденции, размещавшейся в Ньюкасле, могли бы обратить внимание на поток беженцев, устремившихся из страны, которая отныне стала для них чужой; те из них, кто был побогаче, превратились в бедняков, а бедные были низведены до положения нищих.

Последний момент, который я хотел бы затронуть в связи с данным отчетом, касается обязанностей английского полномочного представителя и его отношений с туземцами. Данное лицо являлось представителем сюзерена, отвечало за обеспечение исполнения условий мирного договора и осуществляло: 1) контроль за развитием отношений с иностранными государствами; 2) контроль за состоянием дел в пограничных районах; 3) защиту интересов туземных граждан.

Что касается первого из вышеуказанных пунктов, было решено поручить защиту интересов подданных ее королевского величества в Трансваале английским представителям, находящимся там. Поскольку буры из всех жителей планеты являются самыми что ни на есть домоседами, нашим послам и консулам они едва доставят много хлопот.