— Хельми, ты отвези, а там посмотрим.
— Эх. Влетит нам! — покачал головой шофёр, но всё же повернул к нужному зданию, возвышающемуся над городом.
Нас ожидаемо остановили. Машины были в городе редкостью. Их могли позволить себе только очень состоятельные жители. У нас их было целых две. Одна принадлежала мужу, он ездил на ней везде, а вторая была запасной — на случай поломки, или чтобы куда-то отвезти меня, но пользовалась я ей не часто. Предпочитая пешие прогулки или наёмный экипаж.
Я вышла из машины и направилась к стоявшим гвардейцам.
— Вот! — протянула я пропуск.
Они проверили мой пропуск и один из них сказал:
— Вас мы пропустим, а вот машину нет.
Я согласно закивала.
— Да как же я машину-то брошу? Гуна Асти, вы куда?
— Хельми, оставайся на месте. Со мной ничего не случится, а машину и угнать могут. Я скоро вернусь! — и решительно направилась к зданию Парламента, где уже начинали собираться люди.
Мне пришлось преодолеть ещё одно оцепление, прежде чем оказаться в первых рядах. Хорошо, что я приехала так рано. Наплывающая за моей спиной толпа уже не дала бы мне пробраться так близко. Я терпеливо ждала. Рядом со мной гудели восторженные поклонницы правящих домов, журналисты и просто богатые горожане. Скучно не было. Все наперебой обсуждали предстоящее событие, особенно волновал всех третий вопрос. «Какой интересно зададут главе дома Гризли?», «А дом медведей Селенарктос?». Они отличались от других белой шерстью на груди, и в народе их так и называли «белогрудыми». Это слово происходит от древнего языка и означает «лунный медведь». Но сообщать я это никому не стала. Им это не интересно, а мне — ни к чему привлекать внимание. Я облокотилась на бордюр, отделявший толпу от ступеней, и стала рассматривать первую прибывшую пару.
Вскоре я пришла к неутешительным выводам — все главы домов были с жёнами. Только Бьорн будет с любовницей, горько подумалось мне. Ну, ещё глава дома Мелурсус прибыл с невестой. При обращении они ужасно неповоротливы, за что и получили в народе прозвище «Ленивец», ещё у них вытянутая морда и иногда их называли «Губачи». Но на вопрос: «Собираетесь ли вы сочетаться узами брака?», глава дома твёрдо ответил «Да». Чем вызвал довольную улыбку своей спутницы и одобрительный гул толпы. Люди не особенно любили свободные нравы медведей, не одобряли разводов и наличие второй семьи. Поэтому и был такой одобрительный гул.
Я запоздало подумала, что стоя в первом ряду, я волей-неволей привлеку внимание Бьорна. Он наверняка меня увидит. Но имеет ли это такое уж большое значение? Думаю, что нет. От того, как закончится сегодняшний день зависело очень многое. Или я уйду, и мы всё равно больше не увидимся. Ну, или я всё объясню Бьорну, и он, я уверена, поймёт. Я за два года не совершила ни одного сумасбродного поступка. Всегда была дома, всегда подчинялась любому его требованию. Один раз я вполне могу позволить себе глупость. А то, что это именно глупость я уже не сомневалась. Мой муж любит меня и не способен на предательство. И я совершенно напрасно сейчас сюда пришла.
Я окинула взглядом мощную фигуру главного конкурента и оппонента моего мужа Льёта Арктоса, главу дома Гризли. Рядом с ним стояла тоненькая фигурка, особенно контрастирующая с его — мощной и высокой. Жена Льёта была из дома Макулосус. Тогда их свадьба наделала много шума. В народе дом Макулосус называли «панда». Это был самый миролюбивый дом. И свадьба двух таких непохожих медведей надолго взбудоражила столицу. Но на вопросы он ответил быстро и чётко, и постарался не задерживаться на ступенях Парламента, уводя жену внутрь здания. Ходили слухи, что она беременна. Если это правда, то получалось, что даже беременная жена главы дома Гризли пришла на сегодняшнее мероприятие. А меня Бьорн не взял…
Мой муж, Вигбьорн Таларктос, прибыл последним.
Глава 2. Шеф с утра на меня орал так, что я по привычке сказал: «Хорошо, дорогая!»
Астрид
Бьорн вышел из машины под приветственный гул толпы.
Белых медведей в народе всегда очень любили. И не только за то, что они были самыми большими и сильными среди медведей. Дом Гризли по силе вполне мог бы составить им конкуренцию. Просто Белые не кичились своим статусом, неизменно участвовали в благотворительной деятельности, а все мужчины Дома, несмотря на значительное состояние, работали. А ещё Белые отличались постоянством, не устраивали глупых истерик на людях, не были замечены в дебошах и пьяных драках в трактирах. И вообще. Они очень не любили скандалы. И вот теперь мой муж будет первым, кто нарушит эту славную традицию, с нервным смешком подумалось мне.
Бьорн помахал рукой толпе, и подал руку женщине, помогая ей выйти из машины. Урсула выглядела ослепительно. Высокая, статная она великолепно смотрелась рядом с Бьорном и прекрасно знала это. Что она говорила о языке тела? Да, он был весьма убедителен. Бьорн ей улыбался нежно и ласково, а я думала, что так — он улыбается только мне. Он поддержал, потом приобнял её, и они вместе начали подниматься по лестнице Парламента к ожидавшим их трём девушкам.
Урсула, едва они подошли, прижалась к моему мужу и положила головку ему на плечо. Он же продолжал обнимать её и улыбаться, открыто приветствуя толпу. Мне, по сути, уже всё было понятно и так, но я продолжала стоять, в упор глядя на пару, которая не стесняясь, заявляла всеми возможными способами о том, что их связывают отношения отнюдь не дружеские.
Муж, улыбаясь, ответил глубоким низким голосом «Да» на первые два вопроса. Толпа то затихала перед вопросом, то взрывалась аплодисментами после его ответов. Они верили, что он действительно будет чтить закон и соблюдать интересы всего народа, а не только верхушки власти, или свои собственные. И вот настал черёд последнего вопроса, которого все ждали с огромным любопытством — нечасто Белые медведи давали ответы на личные вопросы. Все замерли и в абсолютной тишине прозвучало:
— Это правда…что вы никогда не были любовником Урсулы Бируанг?
Бьорн перестал улыбаться. И я, и все остальные наблюдали, как улыбка будто стекла с его лица. И вот уже перед нами истинный глава Дома Белых медведей — суровый, жёсткий правитель одного из восьми Коннетаблей. Тот, кому, возможно, однажды, всё же предстоит возглавить Парламент и стать единым главой над всеми восьмью Домами. И вот он стоял на ступеньках и молчал. Я затаила дыхание. Вся толпа затаила дыхание вместе со мной, хоть и по иным причинам. «Пожалуйста, не делай этого! Не признавай перед всеми Урсулу своей любовницей, — молча взмолилась я, — Ответь «Да»!».
— Нет! — прогремело в оглушительной тишине.
Я ещё шире распахнула глаза, не отрываясь глядя на мужа. А он вдруг обвёл взглядом толпу, и наши глаза встретились. Сначала в его взоре загорелось недоумение, а потом злость. Муж явно был недоволен. Ну, ещё бы. Меньше всего он ожидал меня тут увидеть. Я должна сидеть дома и не высовываться. Я послала ему улыбку. Я прощалась с ним. Из моих глаз медленно покатились слёзы.
Я даже отсюда увидела, как муж сжал челюсти, и, если бы не гул толпы, наверняка услышала бы, как он скрипнул зубами. А толпа гудела. Ну, ещё бы. Никто такого не ожидал. Урсула потянула Бьорна вверх по ступенькам, и наклонилась, что-то ему нашёптывая. Муж отвёл от меня взгляд и повернулся к ней, а я проворно юркнула за спину стоящего за мной мужчины, пропуская его в первый ряд. Тот охотно со мной поменялся местами, а я из-за его спины наблюдала, как Бьорн хмурясь, снова обвёл взглядом толпу, но внял настойчивым требованиям Урсулы, и они продолжили подниматься по ступеням.
Мне оставалось только выбираться из толпы. Как ни странно, пропускали. Хотя… я же стремилась выйти, а не войти, в конце-то концов. Я шла, слёзы застилали глаза, а вокруг гудела толпа, обсуждая услышанное:
— Нет, вы слышали? Значит правда, что она его любовница?!
— Ну, вот от него никак не ожидал…
— Она же красавица! Кто бы устоял!
И возгласы раздавались один хуже другого. Я выбралась, и меня замутило. Тошнота поднялась к горлу, и я наклонилась, прислонившись рукой к стене здания. Ко мне подошёл солдат из оцепления.
— Гуна? Вам плохо? Давайте я провожу вас за оцепление. Вы одна?
— Да, в смысле, спасибо. Меня ждёт машина.
Услышав, что меня ждёт машина — предмет роскоши и признак богатства, солдат предложил мне руку и повёл по улочке прочь от здания Парламента. Машину мы нашли быстро, рядом с ней пританцовывал от нетерпения наш шофёр. Увидев меня, он бросился к нам и, перехватив мою руку у солдата, запричитал:
— Гуна Асти, ну как же так можно-то? Я туточки уже весь извёлся. Вы уж заступитесь перед гуном Таларктосом? А то он, как пить дать, меня уволит.
— Не уволит, — слабо возразила я и села в машину.
Доехали мы быстро. Хельми помог мне выйти и повёл в дом.
— Что с вами, гуна Асти?
— Перенервничала. Ничего со мной не случится. Вот отдохну, и всё будет в порядке. Закатите машину в гараж.
«Она ценное имущество, в отличие от меня» — подумалось мне, но вслух я этого не сказала, а просто продолжила:
— Не стоит оставлять её во дворе, — и я стала медленно подниматься вверх по ступенькам в спальню.
Хельми закивал и побежал к драгоценной машине.
Зайдя в спальню и прикрыв дверь, я сползла вниз на пол. Больно. Как же больно! Я была счастлива два года. Была не только одета и обута, но меня защищала от всего мира широкая спина Бьорна. Я читала, реставрировала книги из библиотеки мужа. Я не работала, не заботилась о деньгах, не волновалась о налогах, не думала об очень многих вещах, заботящих простых людей. Стоили ли эти два года бесконечного счастья той боли, что я чувствую сейчас? У меня нет ответа. Бьорн встретился мне, когда я отчаянно в нём нуждалась. И он помог, спас, защитил. Любил ли он меня? Я сейчас уже и не знаю.
Слёзы текли, и я их уже не вытирала. Я прощалась со своей прошлой жизнью и любимым мужем и, сидя на полу в нашей с Бьорном спальне, набиралась сил. Как пережить предательство? Как справиться с этой болью? Как поверить и научиться жить заново, после того, как тебя разрушили, растоптали и унизили? У меня нет ответа, кроме одного — встать и что-то делать, двигаться и идти вперёд, не оглядываясь.
Просидела я недолго. Торжественный приём в честь открытия Парламента не продлится вечно. А потом будет ужин, и вот тут Бьорн может и уйти с него, чтобы примчаться домой и начать выяснять отношения. «Зачем я туда пошла? Зачем следила? Какое вообще имела право?» Я слышала несколько раз, как он так разговаривает со своими заместителями. И каждый раз стремилась убежать от кабинета подальше, чтобы не слышать гневный голос Бьорна. Со мной он никогда так не говорил, и я не хочу знать, способен ли он на это.
Как там говорила Урсула? Я никчёмная и толку от меня никакого. Помощи оказать не могу, поддержки тоже. Ему нужна рядом другая спутница, такая, как Урсула, и сегодня я в этом убедилась.
Я встала и направилась к шкафу. Времени не так много. Если муж уйдёт с приёма и приедет домой, он сможет меня убедить в чём угодно. Даже в том, что мне это всё приснилось. А поэтому я открыла шкаф и принялась рассматривать висевшую там одежду. Ни одно платье пригодиться мне не могло. Даже мои домашние платья выглядели слишком ярко и дорого, чтобы сойти за повседневные наряды простой женщины. Поэтому я, покачав головой, осталась в том, что было сейчас на мне. Потом, взяв дорожную сумку, уложила туда бельё и тёплую кофту. Зарывшись носом в мех любимой муфты, которую мне подарил Бьорн на годовщину, поняла, что взять с собой тоже не смогу. Она роскошная и привлечёт ко мне внимание одним фактом своего существования. Я вздохнула. Мне было так жаль всё это оставлять, но выхода другого я не видела.
Я подошла к столику, куда положила газеты с кричащими заголовками и свидетельство о разводе с гербами и печатями. Просто поставить подпись. Я села и, обмакнув перо в чернила, расписалась. Потом подумала и поставила рядом мою девичью фамилию. Пусть будет так. Я сняла с пальца массивный перстень с гербом Дома Белых медведей и оставила его поверх бумаг. Всё. Я больше не «гуна».
Я не стану брать драгоценности. Я не имею на них права. Это драгоценности Дома Белых медведей, а я к нему больше не принадлежу. А вот деньги, все что были, выгребла из секретера и положила в кошелёк. Их было немного, но мне на первое время должно хватить. Как хорошо, что я расплачивалась в книжном магазине всегда сразу, а не просила прислать счёт в особняк. Теперь у меня есть хоть какая-то сумма.
Я встала и направилась в библиотеку. Там был мой любимый уютный стол, за которым я проводила так много времени. Мне предстояло забрать оттуда почти всё: и бумагу для реставрации, и пакетики с сухим клеем, и, самое главное — набор моих любимых инструментов, без которых я не смогу обойтись. Скребок, пинцет, палочки и зажимы для скрепления, кисти всех размеров и ещё много всего — этот набор в удобном саквояже мне достался от отца. Я положила в сумку и книгу, над которой работала последнее время. Бьорну она всё равно ни к чему, её я приобрела на развале за два медяка. Моими усилиями в нашей библиотеке книг, нуждающихся в реставрации, уже не осталось. С сожалением оглядев стол, на котором не осталось следов моего существования, и библиотеку, я вздохнула…
Возможно, я проводила здесь слишком много времени? И его следовало использовать как-то по-другому? Но ведь когда Бьорн приходил домой, я всё бросала и бежала к нему. Я ведь занималась реставрацией, только когда он был занят. Но, наверное, недостаточно внимания я уделяла делам мужа. Хотя сейчас это уже не имеет значения…
Я вышла в коридор и огляделась. Вниз по главной лестнице мне спускаться было никак нельзя. На втором этаже слуг уже не было. Они уже давно разошлись по комнатам — вставать рано и многие уже спят. Это у высшего общества день, а вернее ночь — только начиналась. Да и в самом доме осталась только охрана на первом этаже. Я торопливо побежала в конец коридора. Там, спрятанная за потайную дверь, находилась каморка для слуг. Там же был люк, в который загружали постельное бельё. Люк вёл вниз, в подвальное помещение, и там же стояла корзина, в которое это бельё и попадало. Я аккуратно скинула туда мою сумку и саквояжик с инструментами, а потом, подобрав полы платья, влезла сама. Люк был довольно широкий, и я попробовала аккуратно спуститься, но всё-таки заскользила по железной трубе и, зажав себе рот рукой дабы не взвизгнуть, съехала, как с горки, прямо на груду грязного белья.
Приземление прошло успешно. Я выбралась и осмотрелась. Здесь же, на вешалке, висела невзрачная накидка для служанок. Она всегда тут висела на случай, если кому-то из них понадобится выскочить из дома в ненастную погоду. Именно на неё-то я и рассчитывала. Я уже видела эту комнату раньше, когда спускалась сюда, изучая дом. Быстро накинув её на себя, я поднялась по лесенке, ведущей из подвала в подсобные помещения.
Я проскользнула мимо кладовых, которые большей частью были заперты, мимо тёмной кухни, работа в которой начнётся рано утром. Мне нужен был чёрный ход для прислуги. Я добралась без приключений и меня никто не заметил. Аккуратно надавила на ручку, и дверь отворилась. О том, что она не заперта, я знала. Эта дверь никогда не закрывалась. Просто рано утром сюда доставляют свежие продукты, и поставщики зелени и молока могут войти беспрепятственно. Раньше на входе их должен был кто-нибудь всегда встречать. Но несколько раз помощник повара просыпал и не открывал вовремя дверь. Поставщики продуктов в неё колотили и громко ругались, при этом будив весь дом, и грозного повара, в частности. Тот устроил разнос непутёвому помощнику, и уговорил Бьорна разрешить держать эту дверь открытой.
С тех пор так и повелось. А зачем запирать? Кто рискнёт залезть в особняк главы Дома Белых медведей?
К тому же, впереди маячила ограда и пост охраны, которые вероятным злоумышленникам предстояло бы преодолеть до того, как добраться до этой двери.
Только вот я их преодолевать не собиралась. С трёх сторон особняк окружала высокая каменная стена, глухая и неприступная. С четвёртой, парадной стороны, ограда была кованной, и там же была будка охраны у широких ворот. Но в одном из углов, глухой с первого взгляда стены, была сделана неприметная замаскированная калитка. Я знала о её существовании — мне Бьорн сам показал, и камень в стене, где лежал ключ, и как она открывалась тоже показал. Зачем? «На всякий случай» — как сказал он мне, неопределенно пожав плечами. Возможно, он так защищал меня? Теперь это уже не важно. Наверняка, он не думал о том, что я буду красться к потайной калитке среди ночи, убегая от него самого.
Серая накидка позволяла мне почти слиться с ночной тьмой, делая совершенно незаметной, но, на всякий случай, я кралась вдоль стены очень осторожно. У меня получилось благополучно добраться до калитки, никто меня не окликнул. Нащупав ключ и открыв калитку, я положила его обратно. Дверца захлопывалась сама, на неё всего-то нужно было нажать и повернуть ручку. Теперь можно было выдохнуть. Я это сделала, успела.
Я помчалась по улице. Особняк находился в центре города. А где ещё находиться особняку главы Дома Белых медведей? Разумеется, в центре, и до всего было рукой подать. В том числе и до центрального Храма.
Храм Медведя Спелиуса был открыт, его не закрывали даже ночью. Говорят, что в древности было ещё несколько Домов медведей. Но они все погибли по разным причинам. У нас наиболее почитаемым был храм Спелиуса, или Пещерного медведя. Почему его так называют уже никто не помнил. Говорят, что медведь был просто огромным, превосходящим в размерах даже Белого, самого большого медведя в мире.
Любой мог найти в храме пристанище холодной зимой или тёмной ночью. Я спешила в главный храм Пещерного Медведя, именно там стояли брачные свечи.
Когда член Дома медведей вступал в брак, они вместе со своей избранницей зажигали свечу во время церемонии. Свеча была большая, сделанная из специального состава, что позволяло ей очень медленно плавиться. Одной такой свечи хватало на два месяца непрерывного горения. До истечения этого срока один из супругов должен был прийти в храм и заменить свечу на постаменте своего Дома. Если никто из супругов этого не делал, и свеча гасла, это служило сигналом, что у супругов нелады в семье. Если свеча гасла по простому недосмотру, то зажечь её позже приходили оба супруга, демонстрируя тем самым, что у них всё хорошо. Ну, или не приходили, что, как правило, служило молчаливым сообщением о близящемся разводе.
У людей такой традиции не было. Они зажигали простую свечу во время бракосочетания, но на этом всё и заканчивалось. Настоящая брачная свеча была недешёвым удовольствием, и позволить себе её могли только очень богатые жители. А люди предпочитали тратить деньги на более нужные вещи. Я, признаться, тоже так думала, пока не вышла замуж. А вот после церемонии, когда мы вместе с Бьорном зажги нашу свечу, я начала панически бояться, что она погаснет. В нашей семье я следила за тем, чтобы свеча горела, и всегда приходила в Храм заранее.
Вот и сейчас я уверенно шла по залу, проходя мимо постаментов с горящими свечами других Домов. Свечи стояли в длинных золотых подсвечниках и были довольно высокими. Нижняя часть подсвечника походила на рукоятку кинжала, только вот заканчивалось всё не лезвием, а пламенем. Такой подсвечник называли Малым рогом медведя. Говорят, что для избрания канцлера необходим похожий подсвечник. Только вот размером он должен быть больше. И, скорее всего, напоминал меч без лезвия. И когда истинный канцлер возьмёт его в руки, он должен загореться. Говорили, что только у самого достойного Рог Медведя воспламенится.
Но этот подсвечник был украден много лет назад, и превратился почти в легенду. Канцлер не выбирался с тех самых пор, и все пока обходились без него. По столице ходили упорные слухи, что в связи с отсутствием Рога Медведя эту старую традицию стоит упразднить и выбрать канцлера путём голосования. Но пока это были только слухи. Парламент уже много лет заседал без канцлера и, на мой взгляд, прекрасно справлялся.
Я смотрела зачарованно на огонь. На постаменте помимо нашей с Бьорном свечи горело ещё несколько. Они принадлежали всем остальным членам Дома Белого медведя. Скоро племянница Бьорна введёт в семью своего мужа-человека, и они вместе зажгут и поставят сюда свою свечу. Только вот я этого уже не увижу.
Задуть такую свечу было невозможно. Специальный состав и фитиль, обработанный особым раствором, этого не допустили бы. Поднявшись на скамеечку, которую завели в Храме специально для меня, чтобы мне было удобнее обновлять свечи, я вздохнула и опустила ладонь на огонь. Боль была сильной, но краткой.
Она отрезвила и прочистила мне мозги.
Всё! Документы я подписала, свечу в Храме погасила. На этом наш брак можно считать расторгнутым. Я спустилась и направилась прочь из храма навстречу новой жизни.
Дверь в старую благополучную, полную любви и доверия, я только что закрыла.
Выйдя из храма, я направилась вниз по улице, прочь из центра. Идти было недалеко. Всё последнее время путь сюда я преодолевала на машине. Бьорн не разрешал мне ходить пешком даже с телохранителем. Несколько раз я всё же добиралась сюда таким образом, но тогда сломалась машина, а я была настойчива. Бьорн после этого отчитывал и шофёра, и охранников, и больше я так старалась не делать. Я вообще не спорила на тему моей безопасности, ему было виднее, хотя никому за два года нашего брака моя скромная персона не понадобилась.
Я свернула в хорошо известную мне улочку и, подойдя к двери книжного магазина, открыла её своим ключом. Старый друг моего отца Мастер Эффраим Крисмит, когда давал его мне почти так же, как Бьорн, пожал плечами. «На всякий случай» — ответил он тогда. Вот этот случай и наступил. Только вот, как и в случае с моим мужем Эффра вряд ли рассчитывал, что я открою им дверь ночью, после развода. Не слишком ли много в моей жизни было вот таких совпадений? Как будто я себя заранее готовила к такому исходу. Как будто я не верила, что любовь Бьорна ко мне это насовсем, на всю оставшуюся жизнь. А может, и в самом деле не верила? Иначе, почему дала себя так легко убедить? А, ладно! Теперь всё это уже не важно.
Я прошла вглубь магазина. Именно здесь я познакомилась с Бьорном. … Я сидела за конторкой и плакала. Папа совсем недавно умер, и у меня не осталось никого на этом свете, кроме Эффраима, друга и партнёра моего отца, да и тот был уже стар. Я плакала, мне было восемнадцать и было очень страшно остаться одной в этом большом мире.
Колокольчик над дверью звякнул, но я не обратила на него никакого внимания, хотя именно я тогда осталась заведовать магазинчиком. И только когда Бьорн присел рядом со мной, протягивая платок, я поняла, что совершенно не тем занимаюсь в рабочее время. А потом…
Я тряхнула головой, отгоняя совершенно ненужные сейчас воспоминания.
— Эффра? — позвала я.
Я знала, что он не спит.
— Асти? Девочка моя, что ты тут делаешь в такой час? — как я и ожидала, старик появился из-за одного из стеллажей.
Последнее время друг моего отца страдал бессонницей и спал мало, хотя он был вполне крепкий старик и для своего возраста выглядел неплохо.
— Эффра, мне нужна помощь.
— Это я уже понял. Ты ушла от мужа и теперь бежишь?
— Откуда…? — потрясённо выдохнула я.
— Ну, только это может объяснить твоё появление тут среди ночи. Что стряслось?
— Эффи, у него другая. Он меня разлюбил и …
— Чушь. Что за глупости ты несёшь?
— Но я видела собственными глазами и слышала собственными ушами!
— Мои уши и глаза гораздо старше, и, тем не менее, я вижу, что твой муж любит и защищает тебя. Поэтому садись и рассказывай.
Я села и приступила к рассказу, стараясь говорить только по делу и не отвлекаться на лишние подробности. Времени у меня было мало. Если Бьорн решит всё же меня найти, то первым делом придёт сюда.
Под конец своего повествования я всхлипнула:
— Льёт Арктос взял с собой беременную жену. А Бьорн…он…
— Тоже мне довод. Его жена из Дома Макулосус. Они невозмутимы и непробиваемы. Она будет соблюдать спокойствие, даже если её прилюдно назовут падшей женщиной. А ещё она медведица. Ты — нет. Да и Льёт Арктос бешеный. Кто посмеет задеть его жену? Это твой Бьорн всё дипломатию и политесы разводит.
Я снова всхлипнула.
— Не реви, Асти. Не время! — буркнул Эффи.
Я вытерла глаза и перестала всхлипывать. И в самом деле, не время.
— Асти? А ты уверена, что всё правильно поняла?
— Да, Эффи. Он сказал, что она его любовница.
— Милая моя, даже если всё это правда, зачем тебе уезжать? Если ты своему мужу совсем не нужна, если ты — обуза, то он же только рад будет, от тебя избавиться? Просто оставайся тут, и дело с концом? Что за новость уезжать из столицы? Документы подписала, свободу ему дала, ничего за это не потребовала, ушла и даже ничего с собой, как я вижу, не прихватила. Так в чём проблема? Он, по твоим словам, будет только рад.
— Ну Эффра, он же — глава Дома Белых медведей. От него жёны, к тому же — простые человечки — не уходят. Представляешь, что начнётся, когда об этом узнают? Да, он меня не любит, и я ему больше не интересна. Да, он завёл себе любовницу, но отпускать меня он явно не собирался. Я сижу дома взаперти и не высовываюсь, ничего не требую, денег не трачу, а те, что трачу — для него — мелочь. Я ему удобна, только вот я так не смогу. Не могу быть с ним, когда у него есть та, другая. Так ты поможешь, Эффи?