Сказки для взрослых

И ты с небес спикируешь в мою кровать.

Наброшусь на тебя, как волк, на угодившую в капкан, добычу,

И беспощадно стану голод свой в экстазе утолять.

И разлетятся в стороны по всей кровати гордой птицы перья,

Когда твоё трепещущее тело я с аппетитом буду «жрать».

— А ты не такой уж и тихоня! — удивлённо и с некоторой опаской призналась Царица, прочитав свежее творение поэта. — Я и не думала, что под маской романтичного и скромного поэта может скрываться самый обыкновенный «КОБЕЛЬ». Или ты ОБОРОТЕНЬ, днём пишущий о чистой и светлой любви, а ночью о грязном сексе? Признаюсь, стих хорош! Но в нём прославил ты не меня, а себя. Смотри сам: ТЫ — хитрый, хищный, страшный, свирепый и голодный ВОЛК. А я — всего лишь какая-то зажравшаяся, самолюбивая, тупая «КУРИЦА»? В общем, в этот раз, ты награду не получишь. Но и язык я укорачивать тебе за твой хороший стих не стану. Иди и перепиши его так, чтобы я была коварной ВОЛЧИЦЕЙ, а ты — глупым ПЕТУШКОМ! — приказала Царица и обиженно отвернулась от поэта, встав к нему спиной, таким образом, чтобы ему была хорошо видна под полупрозрачным платьем её соблазнительная фигура: осиная талия, красивые стройные ножки и упругая попка.

Поэт тяжело вздохнул, мысленно шлёпнул Царицу по аппетитной заднице и, подобрав вытекшие от увиденного слюнки, отправился восвояси.

Критика Царицы, как вылитый на поэта ушат холодной воды, остудила его страстный пыл и отбила всё желание к сочинительству. Отложив в сторону перо и бумагу, он поставил перед собой на стол жареного гуся с кувшином хмельного вина и «ушёл» на пару дней в запой.

Через два дня, не дождавшись стихов, хитрая Царица не стала гневаться и отбирать у поэта «бутылку», а, наоборот, приказала донести к столу горячие закуски, пару литров терпкого французского вина и полностью украсить комнату поэта большими картинами с собственным изображением.

Придворный художник и лучший в округе портретист за эти пару дней умудрились написать, поистине, необычайные шедевры. С огромных картин в полный рост на поэта смотрели одновременно несколько Цариц. Одна стояла в откровенной позе, кокетливо отклячив попку вверх. Другая, гордо восседала на троне, широко раскинув ноги в разные стороны, короной прикрывая свой оголённый стыд. Ещё одна Царица с такой преданностью и любовью смотрела на поэта, что в её глазах блестели слёзы абсолютного счастья. Со стен, напротив, у окна, смотрели также на поэта и скачущая на коне верхом отважная и смелая Царица, разящая противника стальным мечом, и скромная невеста в белом платье, клявшаяся в верности у алтаря пред одноногим, одноруким женихом.

От пристальных, лукавых, острых, нежных взглядов, поэт трезвел, ревел, страдал, на стены бросался и твёрдым «хреном» тёрся о картины. А после, от любви опять пьянел и бил посуду в знак протеста, активно требуя от нарисованных Цариц — немедленно ожить, сойти с картин и одарить его трепещущей, горячей, настоящей плотью! Но те, не вняв его мольбам, по-прежнему, не выходя за рамки, с картин игриво и дразня, подбрасывали в пламя страсти «палки».

На третий день он стал потихонечку сходить с ума и чувствовать себя Султаном в центре царского гарема, в котором пять послушных жён его безумно возбуждали, а вот войти в прекрасные тела они ему не позволяли.

Стимулирование творческой потенции методом картинно-визуального возбуждения полового аппетита во время острого сексуального голодания и принудительного воздержания «пациента» дало ощутимые результаты уже на первой неделе. Поэт, как механическая рифмомашина, пыхтя от возбуждения, без устали строчил любовные послания Царице, но каждый раз вместо ожидаемой «награды» он получал всё новые и нелепые замечания. То ей не нравился стиль слога, то её пугал его неистовый напор, то бесхарактерность её — как ГЕРОИНИ, то, в принципе, весь стих от самого начала до конца.

Ему с большим трудом удавалось сдерживать в себе самообладание и растущее не по дням, а по часам, рвущееся наружу и уже капающее с конца, возбуждение. Однако, одна только мысль об обещанном Царевной «королевском сексе», придавала поэту силы и заряжала его неиссякаемым терпением и трудолюбием.

Осознание того, что он не герой её романа, а всего-навсего ОБЫКНОВЕННЫЙ ПРИДВОРНЫЙ СОЛОВЕЙ С ПОДРЕЗАННЫМИ КРЫЛЫШКАМИ, ЗАПЕРТЫЙ В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ И СЛУЖАЩИЙ ЛИШЬ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УБЛАЖАТЬ САМОЛЮБИЕ ХОЗЯЙКИ, РАСПЕВАЯ ЕЙ ХВАЛЕБНЫЕ ПЕСНИ — ЗА ХЛЕБНЫЕ КРОШКИ С ЦАРСКОГО СТОЛА, пришло в его голову лишь только тогда, когда в окно его комнаты неожиданно влетел бывший попугай Царевны. Поэт тут же начал припоминать, что Царица выкинула попугая из дворца, обвинив его в ограниченности и однообразии своих речей, сразу после того, как только поэт посвятил Царевне первые стихи. За считанные секунды в голове поэта сложились в логическую цепь все последние события, связанные с его неудачными попытками заполучить Царицу, и ему стало всё предельно ясно.

— Пррривет, дурррак! — поприветствовал попугай поэта и хрипло закряхтел, имитируя смех.

— Привет, бывшая царская попка, — ответил поэт и положил перед разноцветной птицей огромное спелое яблоко. — Угощайся, мой мудрый друг и мой «коллега» по несчастью. Если бы не ты, то я так и не прозрел бы до самой смерти и наивно продолжал бы слепо верить в искренность Царевны и ждать от неё близости пока не сдох бы в этой золотой клетке от спермотоксикоза.

Услышав в свой адрес слова «сдох» и «спермотоксикоз», попугай поперхнулся и, выпучив на поэта испуганный глаз, перестал клевать яблоко.

— Не бойся! — засмеялся поэт, — это я не про тебя, а про себя.

Но попугай, решив не рисковать, оторвал крупный кусок от яблока и, обильно брызнув помётом на стекло, выпорхнул в окно.

Ну, а поэт, схватившись за перо, царапать принялся прощальное письмо:

Царрица — мррразь!

Поэт — дуррак!

Стихи — как голубиные какашки!

Я высирал из жопы, как мудак,

Надеясь на Царицыны поблажки.

Теперь насрать и на любовь,

Склевали все мои надежды скучные вороны,

Я выпущу из вены кровь,

Раз не судьба услышать мне в постели царской — стоны.

Аккуратно сложив письмо пополам, и подписав на нём: «МОЕЙ ЦАРИЦЕ», поэт разбил кувшин о самую красивую картину и, легонько потерев рукой об осколки, начал притворно корчиться от боли, размазывая по руке каплю крови, вытекшую из царапины.

Прибежавшие на шум слуги оттащили поэта от осколков кувшина и в тот же час доложили обо всём Царице.

На следующее утро, многократно и вдумчиво перечитав прощальное письмо, разочарованная Царица предположила, что поэт окончательно сошёл с ума от любви к ней и вместо того, чтобы писать о ней хорошие стихи, будет теперь постоянно пытаться испачкать своей кровью её красивый дворец. Погоревав немного о потраченном времени, Царица приказала выкинуть этого несостоявшегося поэта и суицидника из дворца и срочно найти на его место какого-нибудь нового, молодого, неизвестного, но талантливого парня.

Оказавшись на свободе, поэт первым делом отыскал попугая Царицы, приручил его, и стали они вместе жить-поживать да чужое добро наживать. Стихи писать он больше не мог, а с одной ногой, с одной рукой, с одним глазом и одним ухом честно зарабатывать на жизнь он был не в состоянии. Вот и пришлось смастерить ему вместо ноги костылик, вместо второй руки приделать железный крюк, на выколотый глаз натянуть повязку, а оторванное ухо закрыть треуголкой, придумать себе новое имя, посадить попугая на плечо и начать ПИРАТСТВОВАТЬ.

КОМАРИЩЕ

В одной маленькой, ГЛУХОЙ, как тетеря, деревеньке жила-была СЛЕПАЯ, как крот, девочка. Местные мужики с удовольствием пользовались её недугом, а вместе с тем, и её не по годам зрелой физиологией, и водили её по очереди в лес насиловать. Наказание они за своё пристрастие понести не боялись, так как не могла она опознать обидчиков её девичьей чести, а судмедэкспертизы в то время ещё не было.

Однажды гуляла она по лесу, новых приключений себе на жопу искала, да грибы с ягодами на пропитание. Причём, что грибы, что ягоды, она всегда наугад рвала и по вкусу определяла — ядовитые или нет, оттого она часто из леса ни одна возвращалась, а с галлюцинациями.

А комары, в тех местах, уж больно лютые водились и не по возрасту здоровенные. Из кошек и собак кровь своим хоботком, как алкогольный коктейль, через соломинку за один затяг высасывали. За это их народ «летающими слонами» величал и «вампирами беззубыми». Учуяли они кровь молодую девичью, набросились на неё со своими хоботками востроносыми. Вонзились в неё, и давай из неё соки отсасывать и кровеносными сосудами «закусывать»… А она по опыту горькому, да по привычке безвыходной, расслабилась и отдалась им без сопротивления, как перед маньяками безжалостными. Лежит на спине, ноги раздвинула, руки раскинула, хнычет тихонечко, комаров не прихлопывает, лишь боль от укусов терпеть пытается. Растрогался король комариный от такой безропотной жертвенности, сжалился над девочкой, отогнал от неё свою комариную оргию и запищал человеческим голосом:

— За то, что ты пожалела гнусов моих и не стала их убивать, размазывая их по себе, как повидло по булочке, подарю я тебе жизнь и выполню любых три желания в виде компенсации!

Опешила девочка от такого неожиданного предложения, пукнула от страха, но всё же согласилась. Попробуй-ка отказаться от такого предложения, когда перед тобой комарище стоит с человеческий рост, с хоботом, как у слона, только острым, как огромная игла от шприца. И это ещё хорошо, что девочка слепая была, а так бы не пукнула, а ОБОСРАЛАСЬ бы обильным образом.

В общем, недолго думая, загадала она первое желание:

— Хочу, чтобы комары не жужжали, и бесшумно летали! А маньяки и насильники, наоборот, издавали бы противный звук при приближении ко мне. Чтобы я их за версту слышала, и укрыться от них могла.

Потом немного успокоилась, вышла из состояния аффекта и поняла, что надо было попросить не то, чтобы комары и маньяки «не жужжали» и «жужжали», а чтобы они просто не кусались и никогда не насиловали её. И загадала второе желание…

А потом и вовсе расстроилась. Что не загадала самого главного желания — стать вновь зрячей.

Выполнил комариный король и её третье желание.

Прозрела девица, увидела перед собой комара ростом с неё и тут же обосралась от страха. А как тут не обосрёшься, когда стоит над тобой чудище с головой небритого слона, крыльями эльфа, полосатой жопой, похожей на метровый накаченный резиновый банан?

— Не бойся меня, девица, — говорит Комарище, — Я ОБЫКНОВЕННЫЙ МУТАНТ!

И чтобы как-то успокоить нервную систему девочки и расположить её к себе, достал из-за спины гитару и начал петь:

Раньше был я, как и все — маленький комарик,

И носил всегда с собой маленький фонарик.

Я мечтал стать светлячком,

В ночИ быть добрым маячком,

Чтоб жучки свой путь нашли,

И домой к себе пришли.

Но однажды увидал я паука-маньяка,

Как он муху поволок в уголок оттрахать.

Толь со страху, толь случайно

Голову ему срубил!

Правда метил изначально

Я совсем в другую цель…

Голова его отпала,

Тухлой рыбой завоняла

А из рыла на меня

Брызнула его слюна.

Через месяц превратился -

В КОМАРИЩЕ-ПАУКА…

Девочка повторно обосралась, только теперь уже от песни.

Чтобы не умереть от счастья и диареи, девочка поблагодарила Комарище и подобно Тарзану понеслась сквозь чащу в свою деревню.

Вбежав вприпрыжку в родное село, девочка собрала всех местных жителей и, задыхаясь от переполняемого грудь чувства, поделилась с ними своей зрячей радостью. Бабы деревенские её приобретённой полноценности обрадовались, а мужики заметно опечалились.

Правда, радовалась своему счастью девочка недолго. Счастье оказалось скоропортящимся и через несколько дней «скисло». Зато тоска всё сильнее и сильнее рвала её душу и низ живота оттого, что не стало с тех пор у зрячей девочки НИКАКОЙ личной жизни. Мужики её стороной обходили, а бабы — баб в то время ещё «любить» не умели.

— Не было НЕСЧАСТЬЯ, да вот СЧАСТЬЕ «помогло»! — отчаялась, было, девочка, но вешаться в сарае не стала. Собрала вещи первой необходимости, в «узелок», и пошла, куда глаза глядят.

Долго ли шла, коротко ли, но дошла она до тридесятого километра и оказалась в тридевятом царстве.

— Вот здесь-то я и буду жить-поживать, да личную жизнь с «чистого куста» начинать, — подумала девочка, натягивая юбку выше колена и, притворившись слепой, вошла в незнакомую деревню.

ВОЛШЕБНЫЙ КАРАНДАШ

На одной самой обыкновенной улице, самого обыкновенного периферийного городка, жил самый обыкновенный мальчик. Ему, как и большинству ребят из малоимущих семей, катастрофически не хватало в жизни счастья, в связи с чем, он мечтал о своей собственной волшебной палочке. Мальчик был уверен, что обладая таким магическим предметом, он сможет творить любые чудеса и самостоятельно добиться уважения богатеньких мальчиков во дворе и без родительской финансовой помощи. К тому же, их семейный бюджет был настолько мал, что угнаться за детьми олигархов, мчащихся на своих радиоуправляемых машинках на самый верх циничного общества, наш герой не имел никакой возможности, даже, если бы, родители этого мальчика продали всё, что имели за душой, включая свои внутренние органы.

Однажды в детский сад, который с неохотой посещал мальчик, приехал на голубом кабриолете настоящий волшебник и, бесплатно, всем вручив эскимо, спросил у самого грустного ребёнка в группе: почему он не радуется вместе с остальными ребятами и не лижет своё эскимо?

Мальчик честно признался на ушко волшебнику, что был бы больше рад волшебной палочке, нежели этой замороженной шоколадной култышке на простой и липкой палочке.

Волшебник был настолько поражён философским ответом юного создания и его искренней верой в волшебство, что не мог оставить это без внимания и подарил ему (вместо эскимо) на память «волшебный карандаш». Волшебник объяснил мальчику, что отныне он может добиться всего, чего пожелает, и для этого ему будет достаточно лишь написать этим волшебным карандашом на клочке бумаги заветное желание, положить его под подушку и лечь спать. А на утро, оно должно непременно сбыться!

Чтобы как можно скорее научиться читать и писать, мальчик уговорил родителей отдать его в школу на год раньше положенного срока. Сначала его родители сомневались в правильности принятого ими решения, но потом, когда ученик стал приносить из школы по азбуке и письму исключительно отличные отметки, поняли, что поступили верно, и успокоились.

Своё первое желание он смог написать волшебным карандашом уже в конце первого класса. Аккуратно, чётко и разборчиво выводя каждую букву, он написал на фантике из-под конфеты три слова: «ХОЧУ ПЛАНШЕТНЫЙ КОМПЬЮТЕР» и, положив написанное под подушку, лёг спать.

Поутру, он обнаружил на письменном столе заветную «планшетку» и учебники за третий класс. Не обращая внимания на числовое несоответствие учебников с его школьной «классовостью», он проиграл в долгожданный компьютер весь день, а поздно вечером, перед сном, с азартом «нацарапал» на листке бумаги ещё одно желание: «ХОЧУ ГОРНЫЙ ВЕЛОСИПЕД».

На следующий день, самозабвенно крутя педали новенького велосипеда, четырнадцатилетний юноша уже мчался без оглядки по сильно заросшему кустарниками двору навстречу ветру и своим новым желаниям: «СТАТЬ ЛЁТЧИКОМ», «КУПИТЬ НОВЫЙ АВТОМОБИЛЬ», «ЖЕНИТЬСЯ НА КАТЬКЕ», «ПРИСТРОИТЬ СЫНА В УНИВЕРСИТЕТ», «ВОЗДВИГНУТЬ НА САДОВОМ УЧАСТКЕ ДВУХЭТАЖНЫЙ КОТТЕДЖ»… Опомнился он лишь тогда, когда стал просить для внука «БЕСПИЛОТНЫЙ ЛЕТАТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ». Трясущиеся, непослушные, морщинистые руки с трудом держали «огрызок» волшебного карандаша, а надпись предательски расплывалась в плохо видящих глазах. Он разочарованно смотрел на обшарпанный карандаш, как на реактивную ракету, крепко вцепившись в которую он пролетел через всю свою жизнь всего за несколько дней и, вместо «БЕСПИЛОТНИКА» для внука, пожелал встретиться вновь с добрым волшебником, который и подарил ему когда-то этот волшебный карандаш.

Ночью, во сне, к семидесятилетнему «мальчику» явился тот самый волшебник. Он объяснил ему, что все его желания со временем обязательно сбылись бы и без «волшебного карандаша». Но поскольку капризный ребёнок не хотел так долго ждать, а хотел получить всё и сразу, то доброму волшебнику ничего другого и не оставалось, как выполнить просьбу грустного мальчика и подарить ему эту волшебную (пишущую) палочку, чтобы он смог собственноручно, жирным почерком, описать самые яркие и главные события своей праздной жизни, вычеркнув из неё все серые, унылые, долго тянущиеся ненужные будние дни. Он ведь был добрым волшебником и не мог отказать мальчику в его просьбе!

Проснувшись под утро, в холодном поту, старик стал судорожно искать «волшебный карандаш», чтобы на обратной стороне медицинского рецепта «нацарапать» этим карандашом последнее своё желание: вернуть его обратно в детство, чтобы он смог заново прожить свою жизнь без волшебства, но как он ни старался, найти карандаш он так и не смог. Карандаш бесследно исчез, а вместе с ним и надежды пожилого, дряхлого старика: стать юным, терпеливым и трудолюбивым мальчиком, шагающим к любой мечте своими ногами, а не при помощи рук волшебника, размахивающего волшебной палочкой…

МЕДВЕДКО

Продав городскую квартиру и закатив на вырученные средства шикарный банкет в честь своего юбилея и безвозвратного ухода на пенсию, виновница торжества, Марья Ивановна, бывшая повариха, а ныне официальная одинокая пенсионерка, под звуки живой скрипки торжественно попрощалась со своими коллегами по кухне и, громко хлопнув дверью, красиво вышла из ресторана.

Таким резким и барским образом она решила «завязать» с прошлой жизнью, «разрубить канат», связывающий её с суматошным и душным городом и, спалив за собой все «мосты», ведущие в прежнюю жизнь, уехала на заслуженный отдых, но не на испанскую Мальорку, о которой смотрела документальный сериал по телевизору и слышала в какой-то песне, а в самую обыкновенную глухую Алтайскую деревню.

Поселившись в заброшенном частном доме на окраине села, где когда-то жили её бабушка с дедушкой, Марья Ивановна, словно вырванное когда-то из родной землицы молоденькое деревце, спустя много лет вернулась в родной сад, чтобы пустить свои корни в эту святую, пропитанную теплом и энергией предков, землю, по которой, будучи ещё совсем маленькой девочкой, она беззаботно бегала своими босыми ножками и звонко смеялась от счастья.

Найдя в родном доме душевное тепло и свои старые игрушки, Мария Ивановна растрогалась, всплакнула от радости и, окружив себя любимыми куклами, впала в детство, превратив свою новую жизнь в старую детскую кукольную игру.

Беспрерывно заботясь о куклах, она то и дело норовила их покормить, помыть, переодеть, расчесать им волосы да спать уложить. Она пела им колыбельные песни, убаюкивала их интересными сказками и подробными пересказами излюбленных бразильских телесериалов. Вроде бы, она делала всё так же, как и раньше, но куклы, почему-то, вели себя как-то странно. То ли они стали старше, то ли умнее, а может, они просто продолжали обижаться на свою хозяйку за то, что она их бросила и уехала в город без них. Так или иначе, но куклы больше не хотели делиться с Марией Ивановной своими секретами, горестями и радостями. И, вообще, они стали какими-то неразговорчивыми, нудными, сварливыми и вредными девочками.

Не желая терпеть их капризы, Марья Ивановна заперла кукол обратно в чулан, и яркий розовый кукольный дом вмиг стал прежней, обшарпанной, ветхой, скрипучей избушкой — на «курьих ножках».

Страдающая от одиночества и близорукости, Марья Ивановна так бы бессмысленно и коротала оплаченные государством деньки (эстафетно меняющие за окном времена года), если бы в один из холодных, зимних вечеров она не услышала активное шебуршание в сарае.

— Это смерть с косой за мной пришла, либо коса из сарая за воришкой «ушла», — мелькнули в её голове тревожные мысли, а следом за ними, конечно, проскочили ещё и пару оптимистических вариантов со Снегурочкой и Колобком. Но, поскольку, она не очень-то верила в девушек, слепленных из снега, и, тем более, в говорящий круглый хлеб, то остановилась на первых двух версиях и отправилась одну из них опровергать.

Вооружившись кочергой, Марья Ивановна, словно защитник женской сборной по хоккею, подкралась на цыпочках к сараю и, заглянув вовнутрь, прищурилась. Что-то не очень большое и лохматое активно возилось в углу сарая, разваливая аккуратно сложенные полешки дров.