Помоги проекту - поделись книгой:
— Зато от ветра не зависит, можно плыть в любую сторону по своему желанию.
— Но не далеко, — покачал головой Император.
Его как и большую часть военного ведомства идея строительства пароходного флота совсем не вдохновила. Впрочем, тут их судить сложно, преимущества пара перед ветром были пока еще откровенно неочевидны. Пароходы зависили от угля, как в логистическом плане, так и в денежном, а на флоте у нас традиционно экономили. Плюс большие бортовые колеса, закрывающие треть палубы, сокращали возможность установки пушек. С последним мы собирались бороться установкой гребного винта вместо колес, однако задача эта с технологической точки зрения оказалась весьма непростой, и пока она находилась в стадии, так сказать, отработки.
В общем, как уже было сказано, моряков боевые пароходы не заинтересовали, что, впрочем, не означало ненужность пароходов вовсе. Нам был выдан заказ на постройку пяти паровых буксиров и пяти разъездных паровых катеров в течении следующих двух лет. Плюс на верфях Берда, разросшихся к этому времени и вплеснувшихся за пределы Матисова острова, весной заложили две паровых землечерпалки.
С ними получилась вообще забавная штука. Я поначалу было поручил своим инженерам подумать над самой возможностью такого корабля, но вскоре выяснилось — спасибо информационному отделу — что подобные суда уже давно и вовсю строят в Голландии. Да, эта страна сейчас была частью Франции, но такое положение вещей совсем не мешало голландцам продолжать строить корабли, в том числе и такие вот специализированные.
Дабы не множить сущности, я банально купил одну землечерпалку, привез ее в Россию и отдал своим корабелам и механикам на растерзание. Те несколько месяцев ее курочили, что-то там себе думали и в итоге сказали, что смогут сделать такую же только лучше. При этом голландский аппарат собрать заново, что характерно уже не смогли…
— Построим угольные станции, — вернулся я к предмету обсуждения. — В Ревеле, Риге, Мемеле и на Рюгене и все Балтийское море будет для пароходов вполне доступно. На Чёрном море у нас тоже в достатке пунктов где можно сосредоточить запасы угля. И в Крыму, и в устье Дуная и на восточном побережье. В открытый океан пароходам пока еще, конечно, рано, но для внутренних морей они уже вполне годятся. Думаю, адмиралы за возможность маневрировать, не завися от ветра вполне согласятся пожертвовать красотой парусов.
— Думаю, что, учитывая более низкий центр тяжести пароходов, можно попробовать обшить борта листовым железом, задумчиво протянул Лазарев, глядя вдаль. Туда где Маркизова лужа выходила в Финский залив. — И тогда из открытых уязвимостей останутся только колеса да трубы.
Император заинтересованно обернулся на капитана 1-ого ранга, я перехватил этот взгляд и с улыбкой подмигнул брату, мол: «Знай наших».
Идея обшивать корпуса деревянных кораблей металлом была в общем-то не нова. Это уже во всю практиковали, обшивая днища медью не для защиты, правда, от вражеских ядер, а чтобы всякая гадость в океане меньше на корабле нарастала. Борта обшивать металлом не было возможности из-за потери остойчивости, которая неминуемо бы произошла из-за дополнительного «поднятия» центра тяжести.
Проблема была в том, что очень большая часть водоизмещения парусного корабля «пожиралась» балластом, укладываемым на самое днище, и необходимым для парирования массы высоко задранных в небо мачт и парусов. Пароход был естественным образом этого недостатка лишен, и соответственно высвободившееся водоизмещение можно было пустить на более полезные вещи. Во-первых, загрузить корабль хорошим запасом угля, а во-вторых подумать о броне.
— Для этого нужно машину существенно мощнее, иначе будет стальная колоша телепаться по воде со скоростью в три узла. Это не серьезно.
Мимо нас, стоящих у левого борта парохода, рядом с размеренно плюхающим по воде колесом, укрытым в деревянный кожух, пробежала пара матросов из машинной команды. Белые из традиционные для русского флота морские робы, были плотно припорошены угольной пылью, а на лицах были видны грязные разводы. Следующие сто лет, до перевода кораблей на жидкое топливо уголь будет спасением и одновременно проклятием моряков. Чего стоит только процедура погрузки топлива в недра корабля. Скорее всего в будущем для этого придумают облегчающую это дело машинерию, возможно внесут в конструкцию кораблей какие-то изменения… Но пока единственным используемым средством был обычный мешок из грубого конопляного холста. В лучшем случае еще можно лебедку какую-нибудь задействовать, дабы хотя бы на палубу уголь забрасывать не вручную. Ну а дальше по всем лестницам и переходам корабля на своих двоих с четырьмя пудами угля на горбу. А потом отмывать все помещения, поскольку главное на флоте — это чистота и порядок. В общем, переход с парусов на пар очевидно никакого облегчения морякам не обещал.
И кстати насчет жидкого топлива. Я наконец добрался до Кавказской нефти, и за пару недель до описываемых событий в Петербург пришла самоходная баржа, доверху заполненная сырым черным золотом. Теперь на экспериментальном химическом заводе собирали установку по перегонке нефти и добычи из нее керосина. Потом под него нужно будет сделать подходящую лампу: масляные светильники в принципе уже существовали, но я подозревал, что без дополнительной переделки все равно не обойдется. Ну вот не бывает так, чтобы все получалось легко и непринужденно, обязательно какая-нибудь хрень вылезет. Так или иначе, на керосин и лампы я возлагал немалые надежды в плане увеличение экспортных доходов Империи. Вероятно, это одновременно подорвет мой свечной бизнес, но что поделать, движение вперед неразрывно связано с отмиранием старого и появлением на его месте нового. Такова жизнь.
«Суворов» меж тем вышел из устья Невы и на всех парах двинул в сторону Котлина острова, где были приготовлены мишени для показательных стрельб. Ну а к нам подскочил молоденький вестовой и козырнув предложил подняться на мостик, откуда действия команды будут видны лучше.
— Ну пойдем, что ли, посмотрим, — хмыкнув согласился Александр. Он, видимо, свое мнение уже составил, и теперь его переубедить было бы крайне сложно. Такой он был русский император. Упертый.
В отличии от кораблей будущего мостик на пароходе располагался в корме, так же как это было на парусных судах. Такая компоновка упрощала конструкцию — не нужно было тянуть рулевой вал через весь корпус, — но делала нахождение на кормовой части корабля не слишком комфортным. Не смотря на высоко задранные трубы, запах гари тут чувствовался сильнее чем спереди.
На мостике капитан стоял возле переговорных труб, идущих в машинное отделение и командовал.
— Правый борт увеличить ход, — заметив появление императора со свитой он козырнул и пояснил. — Отрабатываем управление водяными колесами на случай повреждения руля.
На мой взгляд подобные экзерциции были совершенно излишними, в бою современными пушками враг скорее колеса разобьёт, чем руль сумеет повредить, но, как говорится, чем бы дитя не тешилось. Впрочем, метод был очевидно рабочий: правое колесо чуть ускорилось — по палубе пошла дополнительная вибрация — и нос корабля начал доворачивать в нужном направлении.
— Понятно, — кивнул Александр, — продолжайте командовать. Как будто нас тут нет.
Сделать это было конечно куда сложнее чем сказать: в рубке банально места было не так много, чтобы присутствие даже нескольких лишних человек могло не мешать нормальной работе. С другой стороны, говорить этого капитан не стал, а только кивнув скомандовал.
— Левый борт готовность! — Высыпавшие, а палубу матросы принялись сноровисто расчехлять пушки и готовить их к стрельбе. Вид обычных чугунных орудий на палубе парохода вызывал у меня натуральный когнитивный диссонанс. «Суворов» довернул вправо, выводя мишени в зону обстрела пушек левого борта и по команде дал залп. Борт корабля внизу окутался клубами белесого дыма, а в сторону заякоренных плотов с деревянными щитами полетели чугунные ядра. Из всех десяти орудий, давших залп, в цель попало только одно, чего с другой стороны хватило, чтобы разметать щит на мелкие щепки.
— Выглядит жалко, — вырвалось у меня. К счастью услышали комментарий только стоящие рядом брат и Лазарев.
— Кхм-кхм, — поперхнулся от такой характеристики император, а потом переспросил вполголоса чтобы офицеры «Суворова» не слышали, — и что же тебе не нравится?
— Чугунные ядра — это совсем не серьезно. Может хоть ракетами попробуем вооружить пароходы?
— Пробовали, — не согласился Лазарев, который явно был в курсе морских новинок лучше, чем мы с братом вместе взятые. — Практически невозможно попасть по отдельно маневрирующему кораблю. Слишком большой разброс — только боеприпас переводить.
— Значит нужно думать над другими пушками, иначе нам с трона Владычицу Морей не сбросить, — задумчиво резюмировал я, заставив закашляться уже Лазарева. Учитывая количество наличных вымпелов, общее состояние флота и вечную недофинансированность моряков, сама идея бросить вызов англичанам звучала несколько еретически. Вот только в самом ближайшем будущем, — с появлением первых же броненосцев и нормальных казнозарядных орудий — все наличные силы, по сути, обнуляться. Существующие ныне корабли можно будет пускать на дрова. Ну или в музеи превращать, нужно будет, кстати позаботиться чтобы сохранить наши первые опыты в пароходостроении. Для следующих поколений.
Глава 4
— Ваше величество, — я насколько мог галантно поклонился, — позвольте представить мою дорогую супругу Александру Федоровну. А этот серьезный молодой человек мой сын, Александр Николаевич.
Жена при представлении ее шведскому королю мило улыбнулась и сделал книксен. Сын только насупился и кивнул. Ему короткое путешествие по бурной осенней Балтике совсем не понравилось. Мальчика сильно укачало, и даже его страстная любовь — которую я безмерно поощрял — ко всяческой машинерии, в достатке имевшейся на «Генералиссимусе Суворове» не могла отвлечь великого князя от тошнотных позывов изнутри. И это при том, что все путешествие заняло меньше четырех суток с учетом двухдневной остановки в Гельсингфорсе, где мы посетили резиденцию местного генерал-губернатора и поприсутствовали на данном в нашу честь приеме.
Губернатором Великого Княжества Финляндского с начала этого года был поставлен природный швед на русской службе и давний товарищ императора Александра Густав Армфельд. Как можно было назначать на эту позицию шведа, учитывая относительно недавний переход княжества из-под шведской руки, мне было не понятно совершенно. Впрочем, мне много чего тут было непонятно, например, почему в императорской академии в Або преподавание ведется на шведском языке, но я в эти вопросы не лез. Великое Княжество Финляндское было любимым детищем императора, таким себе витринным образцом, как можно было бы устроить все в России, если бы у самодержавного монарха действительно была возможность управлять государством, не оглядываясь на мнение остальных. Поэтому, я с изрядной долей накопленной годами житейской мудрости просто отложил этот вопрос на потом. У меня к чухонцам никаких сантиментов не было, а значит после смены правящего монарха в России тут ожидались большие изменения, хоть об этом пока еще мало кто знал.
— Очень рад видеть моего любезного брата на шведской земле, — Густав V встретил нас женой прямо на пристани, куда пришвартовался наш пароход. Молодой монарх, только пару лет назад сумевший избавиться от опеки регентского совета, весь лучился доброжелательностью. И было достаточно сложно понять, какова тут доля искреннего отношения, а какова — обычной вежливости. — Прошу вас давайте быстрее в карету, кажется сейчас начнется дождь, мои люди позаботятся о вашем багаже. Доставят все в целости и сохранности.
Само попадание Густава на шведский престол было во многом заслуга русской дипломатии. Когда в 1809 году придворные свергли его отца, ригсдаг своим решением лишил право наследовать престол заодно и всех его родственников по нисходящей линии. Вот только подходящей кандидатуры на замену свергнутому королю, тем более такой, с которой согласились бы еще и окружающие Швецию — находящуюся в тот момент в весьма плачевном положении после проигранной войны и лишившуюся чуть ли не половины площади, — банально не нашлось. По слухам, несколько потенциальных кандидатов, от такой чести просто отказались, не пожелав связывать свою жизнь с государством-неудачником. В итоге, в том числе и при посредничестве Санкт-Петербурга, королем стал именно сын Густава Адольфа. В том числе и благодаря этому между двумя государствами последние годы сохранялись относительно теплые отношения.
Действительно, едва мы уселись в объемную, хоть и достаточно скромно, по-протестантски, украшенную карету, на улице начли падать с неба первые капли дождя. Осень в этом году в Швецию пришла строго по расписанию — с началом сентября.
— Как добрались? — Густав явно был заинтересован причинами нашего визита, однако изо всех сил скрывал любопытство. — Я слышал о российских паровых кораблях, у нас тоже проводят с подобного рода движителем эксперименты, однако полноценный паровой боевой корабль это… Необычно.
— Нас немного поштормило, — ответил я за всех. Не смотря на объемность транспортного средства, в котором вполне могли поместиться и шестеро на слишком упитанных человек, одна великая княгиня в своем не самом пышном платье заняла добрую половину пространства. — Но в целом добрались удачно. Паровое сердце корабля позволяет не зависеть от направления ветра и ходить по морям кратчайшими путями. Если бы не заход в Гельсингфорс, то семь сотен километров между двумя столицами мы бы могли преодолеть часов за сорок. А если бы дали полный ход, то и за тридцать вполне возможно.
Уточнять, то что тридцать часов полного тринадцатиузлового хода машины могли бы и не выдержать, я естественно не стал.
— Удивительно! — Обычный переход от Санкт-Петербурга до Стокгольма занимал вдвое больше времени, впрочем, и стоил существенно дешевле.
До дворца доехали буквально на несколько минут, если бы не дождь и не официальный статус приема, проще было бы дойти пешком. Стокгольмский королевский дворец мягко говоря не впечатлял роскошью: строгие геометрические линии, отсутствие богатых украшений, колонн, балконов и прочей привычной ампирной лабуды формировало непривычное впечатление. Честно говоря, больше всего дворец был похож на увеличенный в размерах картонный ящик, в котором прорезали несколько рядов окон. Плюс, было видно, что последние несколько лет средства на содержание королевской резиденции выделялись с известным скрипом, фасад совершенно точно нуждался в перекраске. Я бросил мимолетный взгляд на Александру — она подобной архитектуре совсем не удивлялась, в Берлине в общем-то недалеко ушли от шведов.
В отличии от многих прочих царственных домов Европы шведы были Романовым весьма далёкими родственниками. Собственно, даже официальное наименование их династии — Гольштейн-Готторпские — намекало на родство с Петром III, моим неудачливым дедом, который в какой-то момент мог занять престол северного королевства. Тем не менее, принимали нас весьма радушно — за неделю мы успели побывать на паре балов и по-быстрому смотаться на охоту. Густав, не смотря на уже подходящий возраст, жениться еще не успел — скорее всего этот недостаток вскоре ему придется исправлять, тут никуда не денешься, стране нужен наследник — и пока что отрывался по полной. Можно только позавидовать человеку.
Понятное дело, что в Швецию я поперся отнюдь не из любви к местным красотам — этого добра и дома навалом — и не для поиска утерянных родичей. Я хотел лично провентилировать вопрос насчет возможного вступления этого королевства в войну. За лето в Европе ничего принципиально не изменилось: французы с немцами гонялись друг за дружкой, не доводя, однако дело до решающих сражений: несколько мелких стычек, с суммарными потерями в тридцать тысяч человек на всех на стратегическую ситуацию повлиять не могли. Испанцы же с высадившимися на Пиренеях англичанами уперлись в Байону и сорокатысячный корпус Удино, прикрывающий крепость с севера, и на решительный штурм с прорывом в материнские области Франции пока не решались. В этой ситуации пошел активный слух, что англичане склоняют молодого короля на поучаствовать в войнушке, обещая в случае удачи Норвегию.
— И что вы думаете по этому поводу, ваше величество? — Мы ехали на конях бок о бок и возможно впервые за время визита могли поговорить, не оглядываясь на чужие уши. Молодой король хоть и избавился формально от опеки регентского совета, свое окружение пока контролировал еще не на сто процентов.
— Думаю… Что шведская армия не готова к участию в большой войне. Мы в отличии от других государств перевооружение еще не начали, да и выставить на поле боя сможем при всем напряжении сил тысяч сорок штыков. Вряд ли это может на что-то всерьез повлиять.
Ответ короля был максимально уклончив, но по моим данным в целом отражал объективно сложившуюся в Швеции политическую ситуацию. Количество сторонников участия в войне и сторонников нейтралитета было примерно равно, и будь обстоятельства иными, я бы, наверное, даже согласился со статусом кво. Вот только упускать шанс поживиться на чужой войне совсем не хотелось.
— Россия может выдать Швеции кредит, в том числе оружием, — предложил я.
— Зачем вам это? — Удивился Густав, — если вы желаете уничтожения Франции, России достаточно просто вступить в войну. Париж будет вынужден пойти на переговоры без промедления, пока русские полки еще не успели взять французскую столицу.
— Нет, — я покачал головой, — все что мы хотели взять с Французов, мы уже взяли, помогать всем остальным ценою жизней русских солдат мы не будем.
— Справедливо, — согласился король, — так чего же вы хотите от нас?
— Не от вас, ваше величество, — я усмехнулся. — Я бы хотел купить у Швеции территорию Норвежского Финнмарка.
— Хм… — Было видно, что Густав переваривает полученную информацию с трудом, — зачем вам эти северные скалы?
В начале 19 века ценность этой земли была мягко говоря сомнительна. Никаких полезных ископаемых там еще не нашли, население составляло три с половиной рыбака, ну а о перспективах освоения Арктики никто еще не будет думать лет сто пятьдесят. Опять же русский суверенитет над Шпицбергеном, который пока еще вполне себе Грумант, после приобретения Финнмарка никто не сможет оспорить даже теоретически, а это в будущем — сотни километров исключительной морской экономической зоны. Единственный же резон, который я смог придумать, и который будет понятен местным — защита северных вод от английских и американских контрабандистов и браконьеров. Именно это я и озвучил шведу.
— Ну и в целом прикрытие наших северных границ.
— Интересно… — Пробормотал Густав, было заметно как у него в голове зазвенели потенциально падающие в казну золотые монетки. Казна Швеции после всех войн последних пятнадцати лет была мягко говоря дырявая, а продать что-нибудь ненужное и вообще чужое — дело с какой стороны ни посмотри выгодное. Особенно если продать задорого. Протестанты они такие протестанты. — О какой сумме идет речь?
— Двадцать тысяч капсульных штуцеров прямо сейчас и еще миллион рублей сверху, после того как Норвегия окажется под властью Шведской короны. Если же не окажется, то штуцера пойдут в рассрочку, скажем, на пять лет.
— Миллион рублей сейчас, в качестве кредита, с правом его погашения за счет уступки указанной территории, — тут же отозвался шведский король.
— Со штрафными санкциями в случае если ригсдаг не одобрит передачу Финнмарка, — выставил свое условие я. — Скажем в виде роста процентной ставки в два раза.
— Согласен… Но вы же понимаете, что я не смогу дать вам окончательный ответ прямо сейчас. — С неба начли срываться первые капли очередного сентябрьского дождя, Густав подставил ладонь и с сомнением посмотрел на нависшую над нами тучу, как бы прикидывая нужно ли уже торопиться или можно еще поговорить. По всему выходило, что если мы не хотим мокнуть, то стоило бы перейти на рысь. — Это зависит не только от меня.
— Понимаю и не требую от вас ответа прямо сейчас. Думайте, советуйтесь. «Попробуйте еще с англичан слупить чего-нибудь», — мысленно добавил я. В том, что шведы не упустят возможности, поживится еще и за счет островитян я был уверен на сто процентов. С другой стороны — в этом благородном деле я их мог только благословить.
Главным же событием сентября в Санкт-Петербурге стало открытие первого в мире коммерческого фотографического салона, предоставляющего услуги всем желающим. Ну тем, у кого есть деньги, конечно.
За прошедшие два года с начала работы над идеей создания полноценного фотоаппарата, мои химики смогли добиться огромных успехов. До десятков мегапикселей камер будущего нам было еще очень далеко, но первые рабочие образцы, способные запечатлеть реальность на твердом носителе удалось более-менее удалось довести до ума.
Самой большой проблемой оказался поиск вещества-закрепителя, которое не давало бы проявившейся на обработанной йодидом серебра пластине быстро выцветать. Без этого под действием солнечных лучей фотографии теряли контрастность буквально за считанные дни. Не знаю, сколько времени понадобилось изобретателям в той истории, чтобы подобрать нужные составы, но мы справились за полтора года. Впрочем, и силы на решение этой задачи были брошены более чем солидные: целый отдел из полутра десятка человек не имел вообще никаких ограничений по финансированию и работал по двенадцать часов в день, но проблему решил.
Хотя, если честно, результат все равно можно было считать в лучшем случае удовлетворительным. Фотографии продолжали выцветать пусть и не так быстро и не до полной потери четкости изображения.
Ну а главным прорывом, который позволил поставить дело на коммерческие рельсы, стала магниевая вспышка. Она, на сколько я помнил, использовалась аж до тридцатых годов 20 века — во всяком случае у Ильфа и Петрова я о ней точно встречал упоминание. Магний давал очень яркую одномоментную вспышку, позволяющую сократить время нахождения перед объективом с десятков минут до нескольких секунд и практически исключить случаи «смазывания» изображения от движения человека. Нет, такие неудачные кадры все равно случались, но тут уже от кривизны рук фотографа больше зависело, чем от техники.
Естественно, одной из первых фотографий, —
Буквально с первого дня, наслышанные о новой чудо-машине, способной автоматически рисовать — писать светом — картины, быстро разнеслась по городу, вызвав немалый ажиотаж. Запись на посещение
Не смотря на достаточно высокую цену фотографических услуг — одна быстрая, фотография стоила целый рубль, а стоимость заказываемых некоторыми семьями фотосессий порой исчислялась сотнями целковых — обусловленную в первую очередь стоимостью производства пластин и общей дороговизной процесса, еще несколько месяцев у нас не было отбоя от клиентов. В мае 1823 года второй салон открыли в Москве, в июне — в Варшаве, в августе — в Риге и Казани. За следующие пять лет фотосалоны открылись в каждом губернском городе России и в некоторых городах Европы.
Причины такой бурной популярности фотографии были кроме культурных еще и насквозь экономическими. До этого запечатлеть себя для потомков — ну или для поднятия ощущения собственной важности, что тоже немаловажно — можно было исключительно нарисовав портрет. Красками. Собственно, именно данное ремесло обеспечивало хлеб многочисленной художественной братии, для которой теперь наступали весьма сложные времена. Один портрет стоил у более-менее приличного портретиста-профессионала от 15 рублей и примерно до бесконечности, верхней планки тут просто не имелось. Нет ничего удивительно в том, что получив более дешевую и простую альтернативу, многие из тех, кто потратить 15–20 рублей на художника просто не мог себе позволить, тут же бросились записываться на съемку в «светосалоны». Понятное дело, после первоначального насыщения рынка спрос на услугу непременно должен был упасть, но вряд ли существенно. Как показала история, люди — при наличии возможностей — могут фотографировать вообще все и практически бесконечно.
О чем обычные пейзане — да и не обычные в общем-то тоже — не знали, так это о том, что деятельность фотосалонов активно поддерживалась со стороны СИБ. В штате каждого салона был по меньшей мере один человек, работающий на безопасников, который делал копии фотографий интересующих службу людей для их внутренних картотек. Особенно это было актуально за границей, где фотографы занимались сьемкой не только отдельных людей, но также делали подборки карточек различных достопримечательностей, красивых улиц, мостов и других объектов. Причем все это делалось совершенно официально, поскольку о какой-то серьезной секретности тут вообще мало кто еще задумывался.
Самым большим успехом СИБ, связанным с фотографией за границей и ставшим впоследствии общеизвестным, стал заказ на съемку Австрийского генералитета в 1832 году. Наши люди сначала отсняли всех генералов, вхожих в кабинеты Хофбургского дворца, а потом сделали коллективные снимки всех столичных гвардейских полков. Это впоследствии изрядно облегчило нам агентурную работу в австрийской столице.
Если же брать коммерческий успех предприятия, то он оказался более чем значительным. Только за 1823 год сеть фотосалонов, выросшая до одиннадцати филиалов, дала чистой прибыли в двести пятьдесят тысяч рублей, что позволило примерно четыре раза отбить все затраты на изобретение фотоаппарата сделанные за предыдущие годы. Да, учитывая мое общее состояние, потихоньку ползущее к ста миллионам рублей, какие-то жалкие сотни тысяч могли показаться не слишком большой суммой, однако это были свободные деньги, которые можно было в любой момент потратить при первой же необходимости. Большая же часть моего состояния представляла собой доли в промышленных и торговых предприятиях, огромные участки земли, которые я потихоньку начал выкупать из числа заложенных в государственном земельном банке, акции пароходств и железных дорог, патенты, привилегии и прочие активы, которые быстро перевести в деньги представлюсь немалой проблемой. Ну или было связано с заметными потерями.
Единственное, о чем я не знал, что сеть фотосалонов кроме прибыли принесет мне в будущем еще и целую пачку проблем, впрочем, было делом еще сильно не близким.
Глава 5
Конец осени ознаменовался большими переменами на фронтах продолжающейся в Европе войны. 17 октября пруссаки сумели подловить на переправе через реку Боде у городка Эгельн сорокатысячный корпус маршала Груши, прикрывающий левый фланг французского построения, и буквально за два часа разгромили его начисто. Груши потерял только убитыми семь тысяч человек, еще четыре с половиной пруссаки взяли в плен. Плюс большую часть артиллерии и почти весь обоз, что в условиях наступления зимы и недружественной территории вокруг делало положение французов откровенно бедственным.
Образовавшаяся во фронте дыра и угроза тыловым коммуникациям — а также сомнение в лояльности королевств-членов Рейнского союза — от вырвавшейся на оперативный простор прусской армии заставили Даву действовать незамедлительно. Он спешно отступил из Богемии на территорию Баварии. Сам железный маршал чувствовал себя крайне паршиво и уже с трудом руководил армией, однако и недооценивать его значение для французов тоже было просто невозможно. Он был символом былых побед, и потому, даже понимая, что походная жизнь изрядно бьет по его и так пошатнувшемуся здоровью, все равно оставался в войсках. До конца.
Естественно немцы — и те которые со столицей в Вене, и те которые со столицей в Берлине — почуяв запах крови тут же бросились в атаку. 2 ноября в 20 километрах к северу от города Бамберг состоялось главное сражение кампании 1822 года. Объединенная армия Австрии и Пруссии численностью в 245 тысяч человек атаковала французскую армию, в которой на тот момент оставалось около 180 тысяч штыков и сабель. В ходе тяжелого двухдневного сражения итоговую победу одержали немцы, заставив Даву оставить позицию и отступить на запад, отдавая Баварию на растерзание австриякам. Впрочем, победа была добыта ценой крайне тяжелых потерь: союзная армия потеряла больше сорока пяти тысяч человек против тридцати французских, что делало эту викторию не столь яркой. В очередной раз себя показали нарезные штуцера, с помощью которых окопавшиеся французы безвозмездно отстреливали немецкую пехоту с недоступных ранее расстояний, артиллерия же коалициантов хоть и была более многочисленна мало что могла сделать с закопавшимися в землю солдатами противника. Исход боя в такой ситуации решил дерзкий обходной маневр австрийского генерала фон Нейпперга, который за ночь с двумя дивизиями прошел сорок верст и вышел французам в тыл. Даву отступил, но сохранил армию в полном порядке.
Эта битва была примечательна еще тем, что в ней первый раз австрияки применили построение цепями в разреженном строю, как возможное противодействие против усилившегося на поле боя ружейного огня. Опыт получился не слишком удачным, гренадеры хоть и смогли добраться до вражеской позиции, но опрокинуть французов в таком строю им не удалось, однако те, у кого были глаза, все что нужно увидеть успели. Ведь если добавить атакующим огневой мощи — скажем за счет русских барабанных пистолетов — то подобная тактика вполне могла совершить революцию в военном деле. Впрочем, это было пока делом не близким, прямым же следствием поражения у Бамберга стало вступление в войну Швеции, которая на английских судах в конце ноября начала высадку тридцатитысячного экспедиционного корпуса на севере Ютландии.
— Со духи праведных скончавшихся душу рабы Твоея спаси, упокой сохраняя яю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюче, — заунывно тянул священник, размахивая дымящимся кадилом и крестясь в нужных местах.
Ненавижу церковные запахи. Может кого-то они настраивают на высокий лад, но у меня всегда вызывали лишь легкую тошноту и приступы головной боли.
— Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молим Ти ся, услыши и помилуй…
23 декабря 1822 года перед самыми рождественскими праздниками умерла сестра Екатерина. Умерла от банальной простуды, переросшей в воспаление легких. То, что в будущем лечилось несколькими дозами антибиотиков, тут было одной из самых распространённых причин смерти. Собственно, если я правильно помню, изначальный хозяин этого тела в той истории умер именно от этого недуга. Есть от чего задуматься над смыслом бытия.
— Воскресый из мертвых, Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матере, преподобных и богоносных отец наших, и всех святых Своих, душу от нас преставльшияся рабы Своея Екатерины, в селениих святых вселит, и с праведными причтет, и нас помилует, яко Благ и Человеколюбец.
Я бросил быстрый взгляд на стоящего рядом брата. Александр как будто разом постарел еще лет на пять. Он и раньше-то выглядел весьма замучанным, в свои сорок пять больше смахивая на пятидесятилетнего. А то и старше.
Екатерина была его любимой сестрой, с которой брат был очень близок. Не зря же он просил меня достроить железную дорогу до Гатчины, где жила великая княгиня с детьми и вторым мужем. Александр часто мотался туда — благо на поезде это занимало всего два часа в один конец, — любил возиться с племянниками.
Неосторожно оброненные двадцать лет назад слова насчет расплаты молодого тогда императора за участие в убийстве отца, после которого Александр потерял двух маленьких дочерей и трех молодых еще сестер, не прошли даром.
— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится. Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него, — после короткого перерыва затянул новый псалом священник.
Где-то чуть в стороне тихо, прислонившись к отцу всхлипывали дети. Смахивали набегающие слезы, облаченные в траурные наряды женщины.
Не могу сказать, что сам с Екатериной был слишком близок, скорее наоборот. Одно время, в дни Отечественной войны она занимала откровенно противоположную позицию по поводу возможности заключения мира с Наполеоном, однако после смерти от тифа первого мужа, практически перестала лезть в политику. После этого отношения с ней сразу наладились.
Постепенно убаюкивающий речитатив священника подействовал и на меня. Я потихоньку начал уплывать и только рука жены, сильно сжавшая мою ладонь, немного вернула меня обратно на землю. Я бросил взгляд на стоящую рядом Александру и коротко, одними глазами, поблагодарил ее. Жена тоже чуть кивнула и отреагировав на слова священника перекрестилась.
— Господь наш Иисус Христос, Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данною святым Его учеником и Апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков, — церемония наконец подошла к концу. Гроб вынесли из собора и погрузили на открытый катафалк, запряженный четверкой лошадей.
Путь наш лежал в Александро-невскую лавру, традиционную усыпальницу для великих князей и прочих родственников императора, которых в Петропавловском соборе хоронить было как бы не по чину. Такое вот сословное разделение, действующее даже в посмертии, почему-то сразу Безенчук вспомнился с его классификацией покойников.
Вся императорская семья шла за катафалком пешком. Благо здесь по Невскому идти было всего минут двадцать. Постепенно вокруг собралась толпа людей, обычных горожан, желающих проститься, поддержать или просто поглазеть на императора с ближниками, что получается сделать далеко не каждый день.
Удивительно, но не смотря на всю творящуюся в стране дичь с нищетой и бесправием населения, императора в России уважали и любили. Он был фигурой сакральной, можно было сколько угодно ругать бояр, но сам самодержец всегда оставался в глазах народа добрым и милостивым. Толика этого отношения соответственно перепадала и ближайшим родственникам императора.
Еще и погода подыграла. Всю предыдущую неделю стоял жуткий дубарь с противным холодным и сырым ветром со стороны залива, который пронизывал насквозь, выдувая тепло из всех мест, а сегодня ветер стих, немного потеплело, а с неба начал потихоньку сыпаться крупный пушистый снег. Если бы не обстоятельства, можно было бы с большим удовольствием выйти поиграть в снежки или слепить с детьми снежную бабу.
Не буду описывать саму церемонию прощания и захоронения, они все во многом похожи между собой, можно сказать, если ты видел одну — видел все. Количество же позолоты на гробе, оно в общем-то ни на что особо не влияет, а главному действующему лицу так и вовсе без разницы.
Смерть Екатерины имела большие последствия для России и для меня лично. 14 января, после того как отгремели все рождественские и новогодние празднества — изрядно, надо сказать, смазанные неожиданным трауром — Александр попросил меня подъехать в Зимний. За прошедшие три недели после похорон он успел смотаться в Москву и даже заскочить на пару дней в Троице-Сергиевою лавру, поэтому после рождества мы с братом толком и не общались. Я в целом понимал его моральное состояние и не хотел тревожить еще не зажившие душевные раны.
— Проходи Ники, — в бордовой гостиной за круглым столом сидела весьма представительная компания. Константин — я даже не знал, что он приехал из Варшавы, — Михаил, столичный губернатор Милорадович, Сперанский, Аракчеев, Голицын. Бенкендорф и военный министр Кульнев. Можно сказать, что в зале собрались все люди кто в действительности, — по политическому весу, а не по должности — влиял на политику империи. — Присаживайся.
Поделиться книгой: