Таких не бывает (СИ)

— Ага, — усмехнулась Ленка. — Я бы тоже хотела настолько удаленную работу, чтобы в глаза ее больше не видеть.

— А что ж ты тогда тут сидишь? — сощурился Фокин, и все веселье куда только подевалось? Анечка уткнулась в журнал. Ромашова шлепнула губами, но, видно, не нашла что сказать.

Гордей, как ни в чем не бывало, схватил предложенный пирожок (м-м-м, с капустой!), откусил сразу добрую половину и пошел прочь. Нервы позвякивали от злости в такт шагам. Нет, он тоже порой уставал. И его далеко не все устраивало. Но эти все разговоры его бесили. Нельзя было в медицине работать с таким подходом. Особенно когда работать приходилось с детьми.

Как и всегда в моменты душевного раздрая, ноги как будто сами его принесли в интенсивку. Перед тем как войти, он запихнул остатки пирожка в рот и обработал руки. Деловито прошелся между инкубаторов. Кивнул медсестре, которая как раз возилась с отказником, сделал еще шаг и тут, наконец, о девчонке вспомнил! Не скрывая досады, стукнул себя по лбу, крутанулся на пятках и помчал прочь.

Конечно, он уже и не думал ее застать. Поэтому даже не удивился темени в кабинете. Бахнул ладонью по выключателю и пораженно замер…

— Ты все это время тут сидела?

— Вы же сказали…

— Ну да. Ч-ч-черт.

Фокин даже смутился. Пригладил пятерней волосы. Снова на девчонку покосился.

— Ты что, плакала, что ли?

— Н-нет… То есть…

Белка глубоко вздохнула. И шумно с надрывом выдохнула. Та-а-ак. Ну и что у нее случилось? Кажется, когда Гордей ее оставлял, она повеселей была. А теперь, вон, аж трясется.

— Я, наверное, пойду…

— Опять ты за свое? Пойду-пойду. Мы ж еще ничего не решили. Ты прости. Работа закрутила. Проголодалась?

— Нет.

— Ну да, конечно, кто тебя учил врать?

Девчонка стыдливо отвела глаза. А потом, будто собравшись из последних сил, поинтересовалась:

— Гордей Александрович, а это правда… Правда, что я могу сына забрать?

— А я о чем тебе говорю? Конечно, можешь.

— Но я же… Я же бросила его. Оставила. И даже бумажку написала…

— Что за бумажку? — насторожился Фокин. — Отказ?

— Да. Наверное.

— Ну, это ничего не значит. Родительских прав все равно через суд лишают, а раз до этого дело не дошло… Разберемся. На худой конец заберу эти писульки у главврача. Лучше скажи, что ты собираешься делать дальше.

Белка закусила губу. И ничего нарочито провокационного в этом, конечно же, не было. Она вообще за время, что он отсутствовал, искусала губы до мяса, но Фокин на секунду завис. Поражаясь тому, какие в его дурной голове это будит картинки. Несвоевременные совсем и никому не нужные. Оскорбительные наверняка.

— Я в фонд помощи обратилась. Вот… жду ответа.

Белка помахала у него перед носом дешевеньким телефоном. Фокин, с трудом вернувшись в реальность, кивнул. И буквально тут же опять вскинулся:

— Что за фонд помощи?

— Ну, знаете… Есть такие благотворительные проекты, которые помогают матерям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Вот я и… — Белка нервно затеребила кончик толстой длинной косы. Теперь, когда голова Белки осталась непокрытой, Гордей смог оценить, какие у нее красивые волосы. — Если, конечно, для меня найдется местечко.

— Стоп. Я ничего не путаю? Ты собираешься удариться в бега? — девочка опять втянула губы в рот и пожала угловатыми плечами. — Почему сейчас? Почему ты не сделала этого сразу?

— Отец сказал, что ко мне посватался… тот человек. Он ждет, что завтра я вернусь домой. Брошу университет, мечты о будущем… И стану женой этого… этого… А я не могу. Уж лучше пусть они меня убьют. Терять мне больше нечего… А тогда еще было что терять. Понимаете?

Фокин насупился. Тяжело ступая, дошел до окна, за которым в свете фонарей мягко кружился снег.

— Тогда до свиданья, да? Вы только сына никому не отдавайте, ладно? Я заберу его, как только устроюсь… Я…

— А если нет? Если для тебя не найдут места?

— Тогда даже не знаю, — хлопнула мохнатыми ресницами Белка. — Другого плана у меня нет.

— А этот план — дерьмо собачье. Сама подумай — ты не сможешь скрываться все время. Еще и с ребенком.

— Ну а какая у меня альтернатива? Поехать домой? А может, признаться будущему мужу, что я скрыла от него свою беременность? Да я лучше умру.

Фокин наклонил голову к плечу, как делал всегда в глубокой задумчивости. Перекатился с пятки на носок.

— Оставайся тут. Ничего не делай. Я все сам решу.

— Опять «оставайся»? Да поймите же, не могу я! Не могу терять время…

— Документы малому надо выправить? Надо. Говорю же, сиди. Я обо всем позабочусь.

И снова Гордей Александрович умчался. Белка потрясенно опустилась на кресло. Руки у нее дрожали. Внутри будто натянулись струны — все аж вибрировало. Девушка вернулась в кресло и обхватила себя ладонями, потому что казалось, только так можно это все прекратить. И тут дверь в кабинет опять распахнулась. Белка вскочила. Но вместо Гордея Александровича в кабинет вошла какая-то женщина.

— Добрый день. А вы…

— Жду Гордея Александровича.

— А по какому поводу? — наступала незнакомка.

— По личному.

— По ли-и-ичному? Надо же. А он в курсе?

Белка кивнула, не сводя настороженного взгляда то ли с врача, то ли с медсестры. Она не очень разбиралась в этом.

— Он как раз отошел кое-что выяснить.

— М-м-м…

— Может быть, я могу ему что-нибудь передать?

— Ну что вы. Я просто зайду чуть позже.

Когда незнакомка ушла, Белка испытала неясное облегчение, которое не могла себе объяснить, сколько ни пыталась. Время шло, она все больше дергалась. Не находя себе места, обошла кабинет. Покрутила какие-то статуэтки на столе, изучила все грамоты, висящие на стенах, и зачем-то открыла дверцы в шкафу. За одной из них оказалось что-то вроде небольшой кухни. Кофемашина, какие-то вазочки… В животе у Белки громко заурчало — она и впрямь ничего не ела с утра. Опасливо оглянувшись, собрала ложечкой конфитюр и сунула в рот. И только потом вдруг подумала, что этой самой ложечки, может, совсем недавно касались губы Фокина. Ох… Белка отодвинула вазочку, захлопнула дверцу и привалилась к ней спиной, будто сделала что-то постыдное. И как раз в этот момент в кабинет смерчем ворвался Гордей Александрович.

— Умоляю, скажи, что ты носишь паспорт с собой!

Белка осторожно кивнула. Еще бы она не носила! Да ее менты на каждом углу норовят проверить…

— Фух, тогда пойдем.

— А куда?

— Получать свидетельство о рождении. Ты не знала, что в столичных роддомах их выдают прямо тут?

— Нет. Откуда?

— Ага. Надо только медицинское свидетельство о родах и документы родителей. Хорошо, что в момент родов при тебе был документ. Ничего не пришлось мутить.

А он бы стал? Если бы пришлось, стал бы? Зачем? Чужой человек ведь!

— Ты имя-то сыну придумала? — покосился на Белку Фокин. Она задумалась лишь на секунду и уверенно кивнула.

— Вот тут тогда напишите… — в окошко Белке просунули отрывной радостно-желтый листик. Она взяла ручку, не в силах поверить, что все так просто. Помедлила… Поймала нетерпеливый взгляд женщины, сидящей на приеме документов, и, смутившись, торопливо настрочила имя.

— Пожалуйста.

А уже через час у нее на руках было новенькое свидетельство о рождении. Белка взяла его дрожащими руками, пока Фокин разбирался с остальными документами. Прижала к груди.

— Помнешь! — возмутился Гордей Александрович и осторожно вынул драгоценную бумажку из ее рук. — Так-так, что тут у нас? Гордей? — изумился он, изогнув брови так, что они едва волос на голове не коснулись. — А получше ты ничего не могла придумать? — проворчал он, но Белка видела — ему приятно. Может быть, даже очень. Ох!

— Красивое имя, — пролепетала она, теперь уж сама отнимая злосчастную бумажку. — Гордей… Гордеевич Фокин?

Как? Почему? Ведь этого не могло быть! Взгляд Белки метнулся ниже. Поднялся обратно вверх до этих самых немыслимых «Гордей Гордеевич» и только после коснулся лица самого Фокина.

— Вы… Это что, шутка такая?

— Да, уж какие шутки. Пойдем. Нам еще жениться.

Глава 5

Девочкой она, конечно, как и все, представляла себя невестой. Белое платье, красивого влюбленного в нее до одури жениха, и как мама будет плакать… И то, что происходило сейчас, вообще ничего общего с ее мечтами не имело. Но смущало Белку даже не это… Может, у нее слуховые галлюцинации, а? Ну, или же Фокин имел в виду вовсе не то, что ей, глупой, послышалось.

Нет, с русским у нее проблем не было, мягкий южный прононс не в счет, ну и кроме того она ведь еще арабский знала, английский, языки ей в принципе давались легко — так что вряд ли Белка могла ошибиться. И тут ей лучше было бы переспросить, но она не решалась! Она за Фокиным как во сне бежала, удерживая его широкую спину взглядом и едва поспевая за уверенным размашистым шагом.

— Постойте! Мы что, уходим?

— Да, надо спешить. У меня знакомая в ЗАГСе. Если успеем до конца рабочего дня — все сделает в лучшем виде.

— Зачем? — пискнула Белка.

— Затем, что тогда какие к тебе вопросы?

— Не знаю. У нас так не делается…

— Ну, ты ж не по рукам пошла. А вышла замуж. А то, что без благословения, — Гордей Александрович пожал широкими плечами, — так если твой дядька не дурак — кипиш поднимать не станет. Сама же говоришь, ему еще трех дочерей женить. Кстати, почему ты его отцом зовешь?

— Он так хотел, — пролепетала Белка, кутая голову в шарф.

— Ясно. Ну, пойдем.

Фокин надел изумрудно-зеленую парку с шикарным рыжим мехом на капюшоне и даже не стал застегиваться, а ведь на улице страшная метель разыгралась. Только свет фонарей с трудом пробивался через эту белую пелену. Шли по стоянке, утопая по щиколотки в снегу. И потому каждый шаг требовал определенных усилий.

— Вы не поняли. Я спросила, зачем это вам? Это же навсегда, свадьба, дети…

Гордей Александрович как-то так иронично на нее взглянул и, обтерев рукавом ручку, приглашающе распахнул дверь машины:

— Думаешь, ты не сбежишь от меня на второй день?

— Почему вы смеетесь? Я ведь серьезно спрашиваю!

Ну правда. Почему-то стало до жути обидно, что он с ней вот так обращается! А ведь ее вопросы были вполне понятны. В конце концов, стремление Фокина помочь попавшей в беду девушке Белка могла понять, если бы цена у этого была другой. А тут… Ну, не будет же он, чтобы ей помочь, свою жизнь перекраивать! Не такой она и подарок. Порченная. Проблемная… Еще и с ребенком!

— Детали обсудим в пути, — отрезал Фокин и, осторожно затолкав Белку в салон, захлопнул за ней дверь. А потом и сам за рулем устроился. Машина у Гордея Александровича, кстати, была под стать ему самому. Большая, мощная, очень высокая. И пахло в ней хорошо: кожей, мужским парфюмом с восточными нотками. Белка точно уловила нотки ладана и сандала… Не всякому мужчине пошел бы такой аромат, а ему — очень! Ох, ну о каких же глупостях она думает!

— Черт… Пробки везде! — выругался Фокин, что-то там выискивая в приложении. Может, информацию о том, как эти самые пробки объехать? — Опоздаем еще. Тогда только после Нового года нас примут…

Они проезжали полметра и снова останавливались. Фокин бесился. А Белка, как это ни странно, радовалась. Глазела в окно на украшенные к празднику витрины, людей, прорывающихся сквозь метель, огни, позволяя ощущению чуда по чуть-чуть просачиваться под ребра. А почему нет? Если так разобраться, чудо с ней уже произошло. Она вернула сына! И вместе с ним к ней как будто вернулись и силы, и жажда жизни.

— О чем думаешь?

— Красиво.

Фокин скосил взгляд. Поймал в фокус ее нежный профиль. Глянул как-то так, что Белку в и без того теплом салоне в пот бросило, и отрывисто кивнул:

— Очень, — и сразу же отвлекся на дорогу. — Сейчас проедем перекресток, а дальше — дворами. Я знаю дорогу.

Остаток пути ехали в тишине. И чем дольше эта тишина длилась, тем сильнее себя Белка накручивала себя.

— Эй…

— А?

— Ты хоть притворись, что счастлива. А то я тебя как на закланье веду. Еще не поженят, — усмехнулся Фокин.

— Простите! Просто я… не могу. Вы не должны… Мне ужасно стыдно.

— Та-а-ак, — напрягся Гордей. — Что значит «не могу»?

— Не могу вот так переложить на вас свои проблемы. Это как-то не по-человечески.