Тайна двух чемоданов

– Да. «Славянский базар». Мне сразу очень понравится. Понравилось, да. Тогдашний военный ат… впрочем, неважно. Это блюдо вы знаете?

– Селедка, кажется.

– О, нет, Марта-сан! Это не «селедка, кажется»! Это ШУБА! Без «кажется». Вы знаете, как писать? – Восхищенный журналист так сам себя увлек своим рассказом, что повысил голос и не замечал ни изумленного взгляда девушки, ни притихших за соседним столиком и попивавших сельтерскую энтузиастов метрополитена.

– Смотрите, Марта-сан, это надо писать так. – Курихара, придерживая одной рукой сдуваемую ветром салфетку, второй достал автоматический карандаш и что-то карябал им на мягкой бумаге, то и дело протыкая ее насквозь:

– Вот. Обязательно этими буквами… Как это…

– Прописными.

– Да, прописными! Вот смотрите, что получается: ШУБА! Знаете, что это есть?

– Нет. Очень странно. В этом есть какой-то смысл? – Марта и в самом деле увлеклась названием странного блюда, слезы на ее глазах высохли сами собой, и девушка уже забыла о только что услышанной новости.

– Конечно, есть! В этот есть всё! В 1918 году, когда у вас Новый год, мы в Японии нет этого праздника, но у вас есть. Один ваш хозяин ресторана придумал это блюдо специально к Новый год. Тогда ведь у вас была война?

– Да, Гражданская. Там папа погиб.

– Да, мне очень жаль. И этот хозяин ресторана придумал специальное борисивистское брюдо.

– Большевистское? – засмеялась Марта.

– Именно! Смотрите сами. В то время в Россия, и в Япония тоже, был голод. Совсем мало кушать. Но в Японии все сами себе искать еду. Советская Россия не так. Я люблю Советскую Россию. – От волнения Курихара совсем запутался с падежами, но раздухарился и не обращал на это внимания, – у вас были пайки!

– Да только недавно отменили.

– Нет, Марта-сан, отменять недавно карточки. Я знаю. Это другой. Пайки – это рабочим давать рыба. Иваси, только не иваси. Прёхая. Серёдка! Рабочим давать серёдка! Два штука в день. Крестьяне искать еду сами. Хреб, картошка, да?

– Да.

– Вот! Да! И этот хозяин ресторана придумает тогда! Он мерько-мерько… порезать?

– Покрошил?

– Вот! Да! Покрошить картошка, посолить. Сверху мелко покрошить селедка. Солить не надо. А потом… Вы знаете, Марта-сан, что было потом?

– Что же? – Девушка окончательно увлеклась рассказом, да и сидящие за соседними столиками, уже не скрывая любопытства, смотрели на эмоционального иностранца.

– Потом быть сметана! Да! И вы знаете, что такое сметана?

– Конечно…

– Да, сметана означала натиск берьой армии на союз рабочих и крестьян!

– А союз рабочих и крестьян это… – задохнулась Марта от радостного смеха.

– Да! Да! Это серёдка и картоська вместе! И вот на них, – Курихара помедлил, вспоминая, – на них рёг гнет берьой армии.

– И?

– И сверху хозяин ресторана мелко покрошить свекорька! Это означало…

– Победу Красной армии?! Ух ты! Ура! Какой же умный был этот хозяин ресторана, или не знаю, чего он там был хозяин.

– Я тоже не знаю. Но он все придумать прабирьно.

– А название?

– А название, Марта-сан, значит, так: Ш – шовинизму; У – упадничеству; Б – бойкот; А – анафема. ШУБА!

– Ого! Здорово как! – восхищенная и совсем забывшая о горестях девушка подняла бокал с сельтерской. – Давайте выпьем!

Курихара немного успокоился и перевел дух. Встав, он тоже взял в руку бокал.

– Давайте.

– За ШУБУ, за русскую смекалку и за ваш прекрасный рассказ, Курихара-сан! Ура!

– За вашу красоту, за Москву, за Россию, Марта-сан! Ура! Кампай!

Молодые люди выпили и, разгоряченные общением, принялись за поглощение идеологически выдержанной пищи.

На следующий день в большом здании на площади Дзержинского рассказ о селедке под шубой слушал Дмитрий Заманилов и негодовал. В его небольшом кабинете на втором этаже стояла навытяжку парочка, обсуждавшая вчера на борту дебаркадера, по соседству со столиком Курихары, новости развития метрополитена. Заманилов сидел перед ним за столом и с недоумением перечитывал два мелко исписанных листа бумаги.

– Что это вообще все значит? Что это за рапорт? Это вообще – рапорт? – Заманилов нацепил на нос очки, сделавшие его похожим на иллюстрацию из старой книги об астрологах, и процитировал: – «Затем японец около десяти минут подробно рассказывал о идеологической наполненности селедки под шубой». Кищенко, вы в своем уме? Какая селедка?

– Товарищ старший оперуполномоченный, он действительно ей про селедку рассказывал, – заговорила «девушка-ударница», – я все слышала, а потом сразу же для памяти зафиксировала на бумаге.

– На какой бумаге, Грабина? Совсем рехнулись?

– Не волнуйтесь, товарищ старший оперуполномоченный. Как только товарищ Кищенко рапорт написал, я ее сразу сожгла и пепел растерла. – Грабина довольно улыбнулась Заманилову обезоруживающей детской улыбкой. Тот, однако, на улыбку не ответил и грохнул кулаком по столу.

– При чем здесь селедка, я вас спрашиваю?! Да еще «с идеологической наполненностью»! Как он ее там наполнил, этот японец? И чем?

– Виноват, товарищ старший оперуполномоченный, – заговорил Кищенко, – про идеологическую наполненность, наверно, не надо было. Это он ей, в смысле не ей, не селедке, а этой барышне, что с ним была…

– Ну!

– Так вот, он этой барышне рассказывал, что якобы селедку под шубой в каком-то ресторане придумали, чтобы показать о грядущей победе Красной армии над белогвардейской сволочью, товарищ старший оперуполномоченный.

– Идиоты… Ну хорошо. Черт с ней, с этой селедкой. Дальше что у вас написано… Что вот это такое: «рассказывал о трудностях восстановления народного хозяйства Токио после землетрясения». Это как понимать?

– Так точно. Так и понимать. После селедки этой, их весь ресторан слушал, его, то есть, они, то есть, он, конечно, ей рассказывал о… – Кищенко напрягся, вспоминая, и воспроизвел заученное: – О разрушительном токийском землетрясении 1923 года. Долго рассказывал, горячее съели.

Заманилов с недоумением посмотрел на оперативника. Тот понял, что сморозил глупость, и попытался оправдаться.

– Так точно, товарищ старший оперуполномоченный. Слышно хорошо было. Рассказывал, как Токио горел, как море полыхало. Потом про беспорядки…

– Какие беспорядки?

– Про корейцев рассказывал. Говорил, что их после землетрясения много в Токио фашисты поубивали.

– Какие-нибудь странные фразы он произносил?

– Странные?

– Ну да, странные. Которые можно расценить как пароль, как условный знак, как шифровку! Было что-нибудь такое?

– Товарищ старший оперуполномоченный, так он ей полтора часа про селедку да про Японию рассказывал. На салфетке что-то писал, потом с собой ее забрал. Может, место явки? Или пароль? Нам не видно было, только слышно. Так и то мы с Грабиной чуть с ума не сошли – всю эту ересь запоминать! Ей-богу, товарищ старший оперуполномоченный, там все странное было, партией клянусь!

– Ну, хорошо, ладно. Партией он клянется… Давай по-другому. Девушка эта… Как он ее называл?

– Мартасан.

– Мартасан?

– Так точно.

– Может, Марта-сан?

– Так точно.

Заманилов тяжело вздохнул и снова посмотрел на листки рапорта. Почесал за ухом, достал папиросу из серебряного портсигара, щелкнул зажигалкой, закурил.

– Что ж с вами делать-то… Можайск. Село. Конюшня. – Он грязно выругался.

Грабина и Кищенко тревожно переглянулись. Парень кашлянул.

– Мы это, того, товарищ старший оперуполномоченный. Из пролетариев мы. Из рабочих. С «Гужона». Оба.

– Это хорошо, это просто прекрасно, что из рабочих. А как эта девушка, Марта-сан, реагировала на слова японца?

– Вначале она какая-то странная была…

– Странная?

– Ну да. Как будто расстроена чем. Мы все слышать не могли, весь разговор. Пока рассадили, пока туда-сюда.

– Кто их сажал за столик?

– За столик сажал официант, а вот на дебаркадер они прошли при помощи шофера своего. Там в рапорте есть описание.

– Дальше!

– Есть! Когда он про селедку начал рассказывать, она развеселилась. Потом, когда про Японию уже, заплакала даже.

– Заплакала?

– Так точно. Но плакала недолго. Начала его убеждать, что надо помочь обездоленным японцам и корейскому нацменьшинству «как можно скорее залечить раны и восстановить хозяйство».

– Как можно скорее. Двенадцать лет прошло. Ну-ну?

– Японец ей ответил, что в его стране ценят благородных людей и что Марте-сан нашлась бы работа по душе и по вкусу.

– Это то, что в рапорте у вас написано: «склонял к переезду в милитаристскую Японию»?

– Так точно.

– Уже интересно. Дальше.

– Дальше она оживилась вроде как сначала, а потом странную вещь у него спросила. «Хватило бы, – говорит, – мужества у потомка гордых самураев написать письмо в три строки?»

– Что это значит? Из дальнейшей беседы стало понятно?

– Никак нет. Вроде как этот японец смутился, а потом отвечает ей: «Настоящему самураю не задают таких вопросов. Это оскорбительно. Самурай может все».

– Вот как? Интересно… Что же это за письмо такое – в три строки. Явно шифровка какая-то… Но какая? О чем? Где ключ? Мда. Ладно. Что дальше?

– Дальше? Дальше ничего. Они молчали довольно долго…

– Четырнадцать минут, – вставила Грабина и пояснила, – у меня напротив часы были, я засекла.

– Около того, – недовольно поморщился Кищенко. – Ели все это время. Ели рыбу…

– Не надо про рыбу. Дальше.

– Дальше он подозвал официанта, расплатились по счету, платил он, квитанцию сложил и убрал – аккуратно так – в бумажник, и ушли.

– А что за попытка драки у вас в рапорте указана?

– Да ерунда, в общем. Но для порядка больше все же решил указать.

– Так что там произошло?

– После того как они оплатили счет, встали и пошли к выходу, на берегу случилась драка. Ну, пьяный мужик… Не пускали его в ресторан, так он, поверите, швейцара (в матросском костюме такого – здоровенный малый) одной рукой отодвинул, тот еле удержался за канаты перед входом.

– И?

– И по трапу. Там его двое товарищей пытались удержать, так он их как крошки со стола смахнул – обоих в Москву-реку отправил. Ясно дело, девушки визжат, мужчины… Сами знаете, в ресторанах не очень-то хорошо с сознательными товарищами обстоит. Я было рыпнулся, но тут товарищ Грабина напомнила, что на службе нельзя. Пришлось наблюдать.

– Японец здесь при чем?

– Так я и говорю: он как раз с Мартой-сан к выходу в этот момент проходил. И уже на трап они вышли. А тут бугай этот навстречу. Японец первым шел. Мужик на него замахнулся, ну и со всей дури ему по роже.

– А японец?

– Да в том-то и дело, что мужик не попал. Японец вроде как споткнулся на трапе, там дощечки такие прибиты, чтобы если в дождь там…