Надежда

— Ну, что же, — посетитель встал, точнее это было похоже на подпрыгивание со стула, — я хотел вам предложить жизнь, но вы решили это отвергнуть. Честь, так сказать имею, извольте откланяться.

Он театрально откланялся, поставил стул на место и направился к двери. И даже её открыл, но в последний момент обернулся. Илья Иосифович смотрел ему вслед.

— А скажите мне милостивый государь, — тон гостя стал другим, без заигрывания и веселья, да и тон чуть изменился, он стал стройнее, выше и теперь не вызывал желания посмеяться над этим человеком, — если вы все равно умираете, то почему бы не принять мое предложение? Вы же ровным счетом ничего не теряете.

— Потому, что вы хотите сделать прибыль на моем горе…

— Прибыль? Кто вам такое сказал?

— Но ни ради меня же вы сюда пришли и не ради спасения моей души?

— А вот с этого момента можно и поговорить, — посетитель закрыл дверь, вернулся, взял стул и поставил его как прежде напротив хозяина, — я к вам именно по поводу души.

— Души?

— Именно.

— Зачем вам моя душа?

— Вы же медик уважаемый Илья Иосифович, вы, когда учились, посещали анатомические театры, изучали кости на скелетах, проводили первые операции на трупах?

— Операции не проводил, я стоматолог, но зубы на черепах изучал.

— Вот, и мне именно для этого нужна ваша душа, так сказать для душевного театра.

— Вы издеваетесь… ааа….

— Енох Каинович, к вашим услугам, — представился гость.

— Душа не материальна, какие к черту душевные театры?

— Ну, вот опять вы, люди, требуете представления, — вздохнул Енох Каинович, и выхватил из воздуха трубку, высекая из указательного пальца огонь, прикупил им, после чего выпустил изо рта дым в виде плывущего трехмачтового парусника. После чего трубка, огонь на пальце и корабль пропали.

— Так понятнее будет?

— Вы хотите купить мою безгрешную душу?

— Ну, не такая она и безгрешная и, в конце концов, все равно попадет скоро ко мне, но нет, мне действительно нужны души в так называемый душевный театр, а за это я предлагаю вам излечить вашу болезнь и дать жизнь, почти вечную. И я уверяю вас, вы еще сможете как покачать своих внуков на руках, так и отвести их лично в школу.

Надежда засияла перед Можейко платиновым блеском. Жизнь не окончена? Он сможет жить и дальше? Что он теряет? Ничего. Если душа и так прибудет в распоряжение этого существа, то и вообще ничего не теряет.

— Нужно где-то ставить подпись кровью? Принести в жертву чёрного петуха?

— Ни в коем разе, — усмехнулся Енох Каинович, — достаточно просто устного согласия.

— Тогда я его даю.

— Отлично, — коммивояжёр встал со стула, — мене, текел, перес, да будет так, амэн. Если таки захотите умереть, просто признайтесь в этом самому себе.

И он тут же растворился в яркой огненной вспышке, а хозяин дома остался в своей комнате, где теперь стоял запах жженой серы.

— И вы излечились от рака? — спросил Иван.

— Я вам молодой человек больше скажу, излечился от всех заболеваний.

— А потом?

— Потом я воспарил духом и стал жить, — продолжил рассказывать Илья Иосифович, — о, какие счастливые были эти годы. Мы действительно всей семьёй жили счастливо, я сначала качал на руках внуков, потом отводил их в детский сад, после я водил их в школу, я даже качал на руках правнуков….

Тут старик замер и посерел. Когда он снова открыл рот, голос стал дрожащим и иногда срывался на фальцет. Казалось, он плачет, но слез из глаз не капало.

— Потом я похоронил жену, потом детей, когда я похоронил внуков, я купил маленькую комнатку на цокольном этаже в другом районе и ушёл из семьи, чтоб больше не видеть родных и не привыкать к ним. Но одному жить… существовать, это уже не жизнь, очень скучно и тяжело, вот я и выхожу на улицу каждый день, и прихожу сюда, чтоб быть среди людей. Тут разговор послушаешь, там обрывок, так и новости узнаешь, все себя в центре жизни чувствуешь.

— И вы теперь до конца света будете так жить? — спросил Иван.

— Не знаю, он не сказал, — пожал плечами старик, — сказал, только, что если захочу уйти, нужно только захотеть этого.

— А вы не хотите?

— Мне страшно, — честно признался старик.

— Почему?

— Я уже когда-то потерял надежду, — попытался объяснить Илья Иосифович, — и очень радовался, когда она снова появилась, сейчас я опять её теряю, но медленно, год за годом, но она ещё брезжит где-то на горизонте, вдруг через пару десятка лет он вернется и излечит и от этого меня.

— Вы сами-то верите в это?

— Нет, — сухо сказал старик, опустил голову и замолчал.

Иван посидел минут пять, но голова старика так и не поднялась. Он встал с лавочки, попрощался и пошел домой. И не увидел, как старик распрямился, поднял голову, а в глазах горел свет решимости.

— Да будет так… — разнес ветер тихий шепот. — амэн.

Когда Иван отошёл на десяток шагов, он обернулся, но на лавочке больше никто не сидел.

— Наверное, ушёл, — подумал парень.

Но с тех пор никто никогда больше не видел старика на скамейке на Вокзальной площади. Призраков, приведений и других подозрительных личностей сколько угодно, это же Вертепск, тут этого, сколько душа захочет, но вот именно тот старик больше не показывался людям. Умер? Переехал? Кто же это знает….