Помоги проекту - поделись книгой:
— Хочешь такую, мальчик?
— Ага!
— Может быть, когда-нибудь у тебя будет такая шпага.
— У меня будет лучше! — выпалил Алан.
Незнакомец улыбнулся и величавой походкой двинулся своей дорогой.
— Кто это? — спросил Себ.
Алан пожал плечами.
— Впервые его вижу.
— Странный он какой-то, — заключил Себ.
Не прошло и минуты, как таинственный незнакомец вылетел у обоих из головы. Они перешли через массивный каменный мост. Под ним неспешно катила волны Лавандовая река. Дорога за рекой утопала в грязи. Мэрия Галльфрана не желала мостить дороги в бедных районах, полагая, что движение там всё равно неактивное. Несмотря на все усилия не испачкаться, ботинки у ребят вскоре превратились в нечто жуткое, штаны усеяли ошметки грязи.
Местное население, в основном ремесленники, с любопытством таращились на двух прилично одетых мальчишек. Чумазые дети прекращали играть и провожали их взглядами.
Алану их внимание было безразлично, его начинало трясти в предвкушении испытания. Себ волновался не меньше, судя по сжатым губам и деревянной походке.
Они оставили за собой поселение ремесленников с ее грязью, запахом дыма и звоном ударов молотом по наковальням. Впереди, на пологом склоне раскинулся лесочек, и между стволами уже чернела Граница, опоясывающая весь Оазис, где располагался Галльфран…
Алан был настолько напряжен, что не заметил, как они пересекли лес.
Друзья остановились на самом краю Черной границы. Похожая на совершенно гладкую и твердую дорогу шириной шагов десять, она выбегала из-за ближайшего холма и терялась за деревьями. Ее поверхность была черной и блестящей, никогда на ней не скапливалась ни пыль, ни лесной сор. Никогда на нее не забредали звери или насекомые. Черная граница, замкнувшая в круг город и несколько поселков-пригородов, отпугивала от себя всё живое.
Кроме Пилигримов, конечно.
Алан с Себом некоторое время всматривались в Дебри. Собственно, они не были такими уж лесистыми; Дебрями назывались все земли вне Оазисов, там, где хозяйничают Твари, независимо от того, как эти земли выглядели и что на них произрастало. Дебри прямо перед Аланом и Себом покрывал точно такой же лес, как и на стороне Оазиса. Дальше высились зеленые холмы, за которыми синела далекая горная гряда.
В пронзительно-голубом небе между кучевыми облаками парили черные точки. Орланы не делают разницы между Оазисами и Дебрями.
— Ну? — наконец проговорил Себ хрипло. — Пошли?
Его длинные волосы колыхал ветерок.
— Пошли, — отозвался Алан не своим голосом.
Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не выказать страх, но колени предательски подкашивались, по спине и затылку бегали мурашки, а руки тряслись, как у старичка.
Тем не менее, он первым ступил на черную гладь. Она была твердой, словно камень, и казалась холодной. Алан понимал, что через толстую подошву грязных башмаков почувствовать холод границы нереально. Это всё страх…
Дебри, обманчиво мирные и спокойные, ждали…
Будто во сне Алан прошел по границе. Еще один шаг — и он на территории Дебрей. Себ стоял рядом, шумное дыхание заглушало ветер.
Друзья переглянулись. И шагнули на траву Дебрей.
***
Нервы натянулись до предела. Алан встал обеими ногами на землю и приготовился отступать при малейшей опасности.
Как ни странно, опасность не желала появляться. Лесок по-прежнему мирно шелестел листвой, голубело безмятежное небо, солнце пронизывало прозрачный воздух…
Себ переступил с ноги на ногу. Он вопросительно приподнял брови. Время тянулось и тянулось, и ничего не происходило.
— Алан!
— Себ!
Они оба заулыбались.
— Кажется, мы… — начал Алан, но Себ зашипел на него:
— Подожди! Рано! Нужно немножко походить тут. Для верности…
Алан, который собирался заорать во всю глотку: “Кажется, мы — Пилигримы!”, кивнул и последовал за другом в лес прочь от Черной границы.
Они прошли шагов пятьдесят. Дубы и сосны сомкнули над ними зеленый шатер. Здесь царила прохлада, пахло дерном и, кажется, грибами…
— Себ! — негромко сказал Алан. — Всё-таки мы…
— Что-то впереди!
Алан, который уже почти расслабился, вздрогнул и завертел головой.
Себ внезапно быстро пошел вглубь чащи. Алан побежал за ним и увидел приземистое каменное сооружение, возле которого остановился Себ. Сооружение напоминало круглый колодец без колпака, очень древний на вид. Каменную кладку покрывал толстый слой моха. Себ заглянул внутрь.
— Что там?
— Пленка… Будто бельмо на глазу…
Алана охватило любопытство. Он подошел к колодцу.
На глубине в человеческий рост его затягивала белая мембрана. Алан не представлял, что это за диковина.
Себ повернулся к приятелю с сияющим лицом.
— Ты понимаешь, Алан? Мы — Пилигримы!
Алан не успел улыбнуться в ответ. Позади Себа из колодца к самым верхушкам сосен взметнулась темная масса, оглушительный визг расколол сонную тишину. Алан отпрянул, споткнулся о корень и рухнул навзничь. На какое-то время от ужаса сердце остановилось, потом застучало с сумасшедшей скоростью.
На его глазах Тварь выползала из колодца. Она была огромна, как колокольня, и ее черное сегментированное тело, чуть изгибаясь, возвышалось над самыми высокими деревьями. Четыре суставчатые руки цвета тусклой стали сжимали Себа на высоте третьего или четвертого этажа. Себ вопил без передышки.
“Оно убьет Себа”, — промелькнуло в голове Алана.
Прежде чем что-нибудь сообразить, он схватил ком глины и швырнул в Тварь.
Ком ударился о прочный сегмент тела над самым колодцем, не причинив Твари никакого вреда. И всё же внимание Твари переключилось на Алана.
Не выпуская из лап Себа, она изогнулась, и к Алану сверху опустилось лицо Твари — жуткий образ, похожий на бледную маску с провалами глаз и рта, особенно страшный на нечеловеческом теле…
Тварь разинула пасть, и впечатление сходства с человеческим лицом пропало: рот усеивали мелкие конусовидные зубы. Их было много, гораздо больше, чем у человека. И пасть раскрывалась гораздо сильнее, чем на это способен человек.
Как только Тварь разинула пасть, крики Себа затихли. Он обмяк в стальных лапах. Зато Алан заорал и зажмурился, готовясь умереть.
— Эй!
Алан вытаращил глаза. К ним бежал давешний незнакомец в шляпе с пером, обнажая на бегу шпагу. В зеленоватом полумраке сверкнуло узкое лезвие. Ядовито зашипело, от раны на теле Твари повалил желтый дым. Второй удар пришелся ближе к человеческой голове, потому что Тварь спешно втягивалась в колодец. В последний миг оно выронило Себа, мешком повалившегося на траву, сложило лапы и исчезло в глубине земли.
Незнакомец сгреб Себа и ринулся в сторону Черной границы.
— За мной! И не отставай, если тебе дорога жизнь!
Алан припустил изо всех сил. Никогда раньше так быстро он не бегал. Когда подошвы коснулись монолитной поверхности Черной границы, сердце готово было лопнуть.
Он набрался духу, чтобы оглянуться. Над лесом вздымались Твари — штук пять, не меньше. Еще три по-змеиному скользили по траве вслед за беглецами.
Будь Черная граница не пару десятков шагов дальше, они догнали бы людей.
Алан добежал до родного Оазиса и без сил рухнул наземь. Его легкие горели.
Незнакомец положил бездыханного Себа рядом с Аланом и, отдуваясь, присел рядом. Алан, как завороженный, смотрел на растворяющихся в полутьме леса Тварей.
Себ замычал что-то невнятное. Его ресницы затрепетали.
— Ну что, ребятки, хотели выяснить, кто из вас Пилигрим? — с усмешкой поинтересовался незнакомец, более-менее отдышавшись.
Алан испуганно кивнул.
— А Себ не умрет?
— Нет. Дуракам везет, как поговаривают в одном из Оазисов. Через полчаса очухается. Потом пару дней голова поноет, но и это не смертельно. Это чтоб неповадно было лазить через Черную границу. Еще три секунды, и Эманация Тварей его бы прикончила. Хорошо, что я проходил рядом… Как чувствовал, что вы надумали проверить себя!
— Эманация, монсеньер?
— Да, Твари излучают что-то… Какую-то дрянь, которая вырубает Оседлых в радиусе десяти метров… то есть, около пятнадцати шагов. Помнишь, когда Тварь разинула пасть, твой дружок отключился?
Алан кивнул. Незнакомец выражался странно, но понятно. Теперь было ясно, что это Пилигрим.
— Ну так вот, — продолжал Пилигрим, — мы называем это излучение Эманацией. И излучается оно из их поганых пастей. По крайней мере, мы так думаем.
— А вы — это кто? Пилигримы?
— О да, парень, ты прав. Только отныне ты должен говорить не “Вы, Пилигримы”, а “Мы, Пилигримы”.
— Почему? — тупо спросил Алан. После всего пережитого мозг работал плохо.
Пилигрим сурово и в то же время ласково поглядел на Алана.
— Потому что ты, малыш, настоящий Пилигрим! Эманация на тебя не подействовала, как на твоего дружка. Ты можешь остаться в родном Оазисе и прожить безопасную и скучную жизнь. А можешь отправиться в удивительные путешествия по свету и пережить тысячу приключений, но и умереть можешь в любой момент. У твоего дружка, увы, такого выбора нет: в Дебрях за ним всегда будут охотиться Твари, как пару минут назад. Ну, так что ты выбираешь?
Мозг Алана наконец-то заработал. Вот он — час истины! Алана переполняла даже не радость — счастье. Он не выдержал — из груди вырвался воинственный боевой клич, далеко прокатившийся над безлюдными просторами отныне безопасных Дебрей.
Глава 2. Город пара и дыма (спустя двенадцать лет)
Огромные, почерневшие от сажи трубы заводов выбрасывали в пасмурное небо клубы зловонного дыма. Сквозь пелену смога едва проступали очертания многоэтажных зданий густонаселенного города.
Алан Аркон слегка натягивал уздечку, сдерживая разгоряченного коня, и в ожидании спутников разглядывал задымленный Оазис. Передние копыта Вихря, рыжего жеребца Алана, в нетерпении били по Черной границе, высекая синеватые искры. Задние ноги стояли на земле Дебрей. Алан морщился при виде всей этой копоти: Грейстоунхилл ему решительно не нравился.
Большой, шумный, грязный, переполненный разными гремящими механизмами, если верить Эмилю, Грейстоунхилл составлял резкий контраст с Галльфраном.
С тех пор, как Алан покинул родной Оазис, прошло много лет, но воспоминания о нем оставались яркими и милыми сердцу. Так вышло, что за все эти годы Алан ни разу не побывал дома. Сотни раз он намеревался навестить родителей и друзей, однако жизнь Пилигрима с ее бесконечными торговыми экспедициями затягивала словно зыбучие пески. Ему удавалось только передавать письма и подарки, он знал, что и отец, и мать пребывают в добром здравии и давно смирились с судьбой единственного сына. Себастьян Келлер, друг детства, выучился на доктора, и Алан слышал, что он — изумительный хирург.
Алан сильно изменился за эти годы. Теперь это был высокий и стройный молодой человек двадцати четырех лет от роду, длинные черные волосы были зачесаны назад, на подбородке красовалась эспаньолка, под левым глазом белел короткий шрам — результат эпического сражения с бандой Могучего Момоа с Островного Оазиса. Он был одет по моде Галльфрана, в камзол и широкие штаны, поверх одежды был накинут плащ Пилигрима, в котором удобно укрываться на случай непогоды в Дебрях. На ремне в ножнах висела шпага.
Удивительно, но она действительно была лучше, чем у Эмиля Ламара — того самого Пилигрима, что повстречался Алану и Себу двенадцать лет назад. Шпагу Алан приобрел в одном из Оазисов, где использовались так называемые “альтернативные технологии” или, по мнению Алана, просто “магические”. Лезвие шпаги было прозрачно, как родниковая вода, если не присматриваться, и не разглядишь. Это давало преимущество во время боя: противник попросту не видел, куда наносится удар. Прозрачное лезвие, прочное как закаленная сталь, приобретало видимость лишь на мгновение, во время столкновения с твердыми предметами, например, с клинком противника.
Ножны были инкрустированы Черными камнями, отпугивающими Тварей. Когда-то эти камни были частью Черной границы Разрушенных Оазисов. Впрочем, Алан никогда не бывал в Разрушенных Оазисах и не мог проверить, насколько истинна гипотеза происхождения Черных камней. Их ему дал Эмиль.
Сзади послышался топот. Кто-то, кажется, Димитрий, захохотал. Караван наконец догнал Алана.
— Что скажешь? — спросил Эмиль, останавливая вороного коня рядом с Аланом.
— О Грейстоунхилле? — уточнил Алан и криво ухмыльнулся. — Большой. Грязный. Вонючий. Что можно сказать?
Эмиль рассмеялся. Его бородку и волосы тронула седина. На лице прибавилось морщин, но в целом он особо не изменился.
— Ты описал Димитрия, друг мой!
Алан непроизвольно оглянулся. Нет, Димитрий и Матиас были еще слишком далеко, чтобы услышать эту реплику. Тем более что Димитрий вдохновенно рассказывал какую-то байку Матиасу и не обращал ни на что внимания. Алан готов был спорить, что байка об очередной победе Димитрия на любовном фронте.
Матиас слушал с благосклонным видом. Его лицо цвета эбенового дерева с проколотыми ноздрями и губами расплывалось в добродушной улыбке, которую незнакомые с Матиасом люди могли принять за ухмылку людоеда перед обедом.
Димитрий — еще тот фантазер. Эмиль прав: Димитрий чем-то похож на Грейстоунхилл, он такой же большой, шумный и издающий крепкие запахи.
— Вот увидишь, Алан, они подружатся. Я о Димитрии и городе.
— А вот я вряд ли… — признался Алан. — Мне по вкусу более… спокойные Оазисы.
— В каждом Оазисе есть свои плюсы и минусы. Как, собственно, и во всём.
В это время Димитрий и Матиас поравнялись с границей.
— Ну? Чего встали? — прогремел Димитрий. — Скоро солнце сядет. А мне хотелось бы пожрать в цивилизованном месте и выпить чего-нибудь крепкого…
Поделиться книгой: