Шесть опаленных роз

Карисса Бродбент

Шесть опаленных роз

Короны Ниаксии — 1,5

Пожалуйста, обратите внимание на то, что эта история содержит темы, которые могут быть тяжелыми для некоторых, поскольку они включают в себя обсуждение неизлечимой болезни, смерти, насилия и откровенных сексуальных сцен.

Глава 1

Первый раз я встретилась со смертью, когда сделала первый вдох, а вернее, это был первый вдох, который я не сделала. Я родилась слишком маленькой, слишком хилой, слишком тихой. Мой отец говорил, что никогда не слышал такой тишины, как во время моего рождения, это были несколько ужасных минут, в течение которых никто не произнес ни слова, а когда я, наконец, начала вопить, он никогда еще не был так благодарен за то, что услышал крик.

Однако, смерть никогда не уходила. Это стало ясно довольно быстро, еще до того, как кто-то захотел это признать.

Истина открылась мне во второй раз, когда я встретилась со смертью восемь лет спустя во время рождения моей сестры. Она, в отличие от меня, кричала с момента своего появления на свет. Моя мать, напротив, навсегда замолчала.

Мой отец был прав. Нет ничего хуже такого молчания.

И именно в этом ужасном беззвучии, когда я подавляла свой кашель и утирала слезы тыльной стороной ладони, целитель бросил на меня странный взгляд. Позже, после похорон моей матери, он отвел меня в сторону.

— Как давно ты так дышишь? — спросил он.

Смерть всегда следовала за мной.

Достаточно быстро стало ясно, что жить мне осталось недолго. Вначале они пытались скрыть это от меня. Но мне всегда нравилось все знать. У меня плохо получалось читать людей, но я хорошо разбиралась в науке. Я знала смерть еще до того, как смогла произнести это слово.

Но в третий раз, когда я встретила смерть, она пришла не за мной.

Подобно шелковому покрывалу, медленно опускающимся над нашими жизнями и будучи помещенным туда одним из богов, смерть была дарована городу Адкова.

Что же касается бога изобилия. У изобилия много лиц. Бог изобилия — это также и бог упадка. Не может быть жизни без смерти, не может быть пира без голода.

Как и все остальные боги, Витарус — существо непостоянное и эмоциональное. Разница между избытком и отсутствием — всего лишь прихоть его настроения. Целые жизни, целые города, созданные или не созданные по легкомысленному взмаху его руки.

Долгое время Витарус благосклонно относился к Адкове. Мы были процветающим фермерским городком, расположенным на плодородном участке земли. Мы поклонялись всем богам Белого пантеона, но Витарус был богом земледельцев, и поэтому он был нашим любимым божеством. Долгое время он относился к нам хорошо.

Вначале все менялось медленно. Один испорченный урожай, потом два. Недели, а затем месяцы ничего не происходило. Однако, в один прекрасный день, все мигом изменилось.

Когда бог рядом, это чувствуется в воздухе. Я почувствовала это в тот день. Я открыла глаза и уставилась в потолок, и могла бы поклясться, что почувствовала запах дыма погребальных костров.

Я вышла на улицу. Было холодно, мое дыхание вырывалось наружу маленькими белыми струйками. Мне было пятнадцать, но выглядела я младше. Мое тело била дрожь. Я была очень худой, сколько бы я ни ела. Смерть, видите ли, крала каждый кусочек, а в последнее время она была особенно голодна.

По сей день я не знаю, почему я подошла к двери. Сначала я была в замешательстве от того, на что смотрела. Я думала, что мой отец работает в поле, однако его фигура сгорбилась и скрючилась в грязи. И вместо моря зелени вокруг него была только пожухлая бурая растительность, покрытая влажным, смертоносным блеском инея.

Я никогда не умела замечать то, что люди не говорят. Но уже тогда, будучи ребенком, я знала, что мой отец сломлен.

Он сжимал в руках пригоршни пожухлого урожая, склоняясь над ними, как над потерянной надеждой.

— Па? — позвала я.

Он посмотрел на меня через плечо. Я плотнее закуталась в шаль несмотря на бисеринки пота на лбу. Я не могла перестать дрожать.

Он смотрел на меня так же, как на те погибшие посевы. Как будто я была трупом мечты, похороненная во всем, что он не смог спасти.

— Возвращайся в дом, — сказал он.

Я почти не пошевелилась.

Долгие годы я жалела, что не сделала этого.

Но откуда мне было знать, что мой отец собирался проклясть бога, который потом проклянет нас в ответ?

Тогда-то и пришла чума. Мой отец умер первым. Остальные — чуть позже. Прошли годы, и Адкова зачахла, как посевы на поле в то утро, когда отец проклял всех нас.

Странно наблюдать, как мир вокруг тебя увядает. Я всегда придавала большое значение науке. Даже то, что невозможно познать, как сила бога, например, или действия жестокой несправедливой судьбы — имеют определенную грань, закономерность, которую я могу разглядеть.

Я узнала все об этой болезни. Я узнала, как она отнимает дыхание у легких и кровь у вен, как она превращает кожу в слои мелкой пыли, пока не остается ничего, кроме гниющих мышц. Но всегда оставалось что-то еще, что-то, чего я никогда не могла понять. По крайней мере не до конца.

Так много всего пережито в этом промежутке — пробеле между тем, что я знала, и тем, чего я не знала. Так много людей погибало. Независимо от того, сколько лекарств я приготовила или опробовала. У пробела были зубы, как у вампиров за морем. Зубы достаточно острые, чтобы съесть нас всех живьем.

Прошло пять лет, десять, пятнадцать. Все больше людей заболевало.

В конце концов болезнь настигла нас всех.

Глава

2

Я всегда содержала свое рабочее место в чистоте, но в тот вечер я позаботилась о том, чтобы сделать его еще более аккуратным. Под слабеющим светом заката, который окрасил мой стол в кроваво-розовый цвет, я тщательно сортировала свои записи и инструменты. Когда я закончила, все было на своих местах. Даже незнакомый человек мог бы сесть за мой стол и продолжить работу. Я решила, что это практично, на случай, если я не вернусь. Я была расходным материалом, а работа — нет.

Я окинула проделанную работу оценивающим взглядом, а затем вышла в оранжерею. Это было не очень красивое место, полное не красочных цветов, а колючих листьев и лиан, засунутых в стеклянные банки. В последние дни здесь мало что хотело расти. Лишь один маленький кусочек красоты поблескивал в задней части, за дверью, ведущей на поля. Когда-то, когда я была совсем маленькой, эти поля были полны урожая. Теперь же только на одном клочке земли цвел куст роз с черными цветами, растущими на изумрудных листьях, каждый лепесток которых был очерчен красным цветом.

Я аккуратно срезала один цветок, с особой тщательностью уложила его в сумку, затем вышла во двор.

Мина сидела под солнцем. Было тепло, но она все равно держала одеяло на коленях. Она повернулась ко мне и прищурилась из-за уходящего солнца, глядя на мою сумку.

— Куда идешь?

— По делам, — сказала я.

Она нахмурилась. Она видела ложь насквозь.

Я остановилась рядом с ней на мгновение, наблюдая за темнотой под ее тонкими ногтями, за тяжестью ее дыхания. Но больше всего я обратила внимание на тонкий слой пыли телесного цвета, осевший на стуле и ее одеяле. Сама кожа будто покидала ее, когда смерть подкрадывалась все ближе.

Я положила руку на плечо сестры и на мгновение задумалась о том, чтобы сказать ей, что люблю ее.

Конечно, я не сказала этого.

Если бы я это сделала, она бы знала, куда я иду, и попыталась бы меня остановить. Кроме того, слова были бесполезны по сравнению с тем, что я собиралась сделать. Я могла показать свою любовь в медицине, математике и науке. Я не могла показать это в объятиях, да и что хорошего в этом было бы?

Кроме того, если бы я обняла ее, возможно, я не смогла бы ее отпустить.

— Лилит… — начала она.

— Я скоро вернусь, — сказала я.

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, как я подошла к дверям, я запыхалась и вспотела. Я остановилась на пороге, чтобы собраться с мыслями. Я не хотела, чтобы тот, кто встретит меня, увидел меня похожей на собаку. Оглянувшись через плечо, я спустилась по десяткам мраморных ступеней, которые только что преодолела, и посмотрела в лес. Отсюда не было видно моего города. Это была долгая, долгая прогулка.

В следующий раз нужно брать лошадь.

Я повернула шею к стоящему передо мной дому. Это была странная коллекция архитектурных элементов — летящие контрфорсы, арочные окна и мраморные колонны, все это было смешано в особняке, который должен был выглядеть нелепо, но вместо этого стоял с упрямым и пугающим безразличием.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

Затем я постучала и стала ждать.

И ждала.

Ничего.

Через несколько минут я постучала снова, но громче.

Подождала.

Ничего.

Я постучала в третий раз, в четвертый. А потом, наконец, я подумала про себя: «Что ж, это самая глупая вещь, которую я когда — либо делала», и попробовала открыть дверь.

Дверь, к моему счастью или несчастью, оказалась незапертой. Петли заскрипели так, словно эту дверь не открывали очень, очень долгое время. Мне пришлось прислониться к красному дереву, чтобы заставить дверь сдвинуться с места.

Внутри было тихо. Пыльно. Интерьер дома был столь же странно противоречивым по стилю, как и экстерьер, хотя моим глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть и увидеть это. Внутри было темно, единственным источником света был лунный свет, льющийся из-за моей спины. Серебро очерчивало силуэты бесчисленных предметов — скульптур, картин, артефактов и многого другого, что я даже не могла охватить взглядом. Боги, это было завораживающе.

— Привет? — позвала я.

Но не было ни звука. Никакого движения, кроме слабого шелеста проеденных молью марлевых занавесок.

Может быть, он был мертв. Никто не видел его несколько десятилетий. Я буду разочарована, если я проделала весь этот путь только для того, чтобы обнаружить гниющий труп. Его род сгнил? Или они просто…

— Похоже, — произнес глубокий голос, — маленькая мышка пробралась в мой дом.

Глава

3

Бояться нечего, говорила я себе, но это нисколько не мешало волоскам подниматься на затылке.

Я обернулась.

И хотя я ожидала этого, но его вид, стоящего на лестничной площадке, и окутанного тенью, все равно заставил меня подпрыгнуть так, как прыгают, когда змея шевелится в зарослях под ногами.

Глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к глубокой темноте лестничного пролета. Он стоял на самом верху лестницы, глядя на меня снизу вверх со смутным любопытством ястреба. У него были длинные, слегка волнистые темно-каштановые волосы, и аккуратная борода. Он был одет в простую белую рубашку и черные брюки, ничем не примечательные, хотя и немного устаревшие. Он был крупным, но не чудовищно большим. Я не увидела ни рогов, ни крыльев, как бы я ни щурилась в темноту.

Я была немного разочарована тем, как… нормально он выглядел.

И все же то, как он двигался, выдавало его бесчеловечность, а вернее, то, как он не двигался. Он был неподвижен, как неподвижен камень, ни малейшего движения мышц, ни подъема, ни опускания плеч, ни моргания, ни колебания его взгляда, впивающегося в меня. Ты не понимаешь, насколько сильно замечаешь эти вещи в человеке, до того момента, пока каждый инстинкт внутри тебя не начнет кричать: «Это неправильно!»

Он спускался по лестнице, лунный свет освещал яркие янтарные глаза и медленную улыбку. Улыбку, обнажившую два острых клыка.

Мой озноб был кратковременным и утонул в волне любопытства.

Клыки. Настоящие клыки, как и говорилось в сказках. Мне стало интересно, как это работает? Его слюна содержит антикоагулянт или…

— Не хочешь ли ты рассказать мне, что ты делаешь в моем доме?

У него был акцент, резкая интонация, с которой он произносил «т» и «д», а долгие «а» и «о» произносились с мелодичным звоном.

Интересно. Я никогда раньше не слышала обитрэйского акцента. С другой стороны, большинство людей в человеческих землях никогда не встречали никого из Обитрэйса, потому что вампиры не часто покидают свою родину, а если и покидают, то их лучше избегать.

— Я искала тебя, — сказала я ему.

— Значит, ты пришла в мой дом без приглашения?

— Было бы проще, если бы ты подошел к двери.

Он остановился у подножия лестницы. Снова эта вампирская неподвижность, а единственное движение — одно медленное моргание.

— Ты понимаешь, где ты находишься? — спросил он.

Это был глупый вопрос.

Может быть, он привык, что перед ним трусят. Я не трусила. Да и зачем? Я уже трижды встречалась со смертью. Пока что четвертая встреча несколько разочаровала.

— Я принесла для тебя подарок, — сказала я.

Его брови слегка опустились.