Помоги проекту - поделись книгой:
Профессор Тарасевич водворил порядок.
— Давайте, — сказал он, — поблагодарим гостя за остроумную шутку и — воздадим должное мастеру столь тонкой ювелирной работы.
Я был до крайности смущен. Стал даже неловко оправдываться:
— Помилуйте, никогда я не сумел бы смастерить столь микроскопическое письмо.
— Товарищи! — зазвенел вдруг голос Нади. — Я виновата во всей этой шутке. Разве вы не прочли в письме мое имя?..
— Да, да, там есть обращение к ней! — зашумели кругом. — Читайте, вот в письме слово «Надя»!
— Признайтесь, Павел, — обратилась Надя резко к своему другу: — это вы для шутки смастерили этакий нелепый текст от какого-то доктора Думчева? Вы, — видно, хотели кинуть бабочку ко мне в окошко, а она залетела в другое окно. Правда? Что же вы молчите, Павел?
Кругом послышались насмешливые голоса:
— Павел всегда молчит! Молчит — значит, это он, он писал!
— Нет! — вдруг резко заявил Павел. — Я весь (вечер действительно писал письмо и собирался отправить его Наде. Вот оно! Впрочем, я не могу вам его показать. Это только для Нади.
— Покажи! Покажи! — раздались голоса,
Я посмотрел на юношу — он был смущен, и мне стало жаль его.
— Степан Егорович, — обратился я к профессору, — к чему это расследование? Текст шуточный, так примем же это как шутку. Разрешите откланяться. — И я простился с профессором и студентами.
Чорт меня дернул явиться сюда с этой нелепой бабочкой и ее дурацким письмом! Я был раздосадован. Я очень медленно закрыл за собою дверь института. Мне почудилось: из аудитории глядит на меня обиженный юноша Павел, хохочут студенты, а профессор иронически качает головой — ну и шутку преподнес нам гость из Москвы!
Глава 3
ЗАДАЧА ВЕЛИКОГО УЧЕНОГО
Ориентироваться на местности можно различными способами: по компасу,
по карте, по часам и солнцу, по звездам, по луне в по другим предметам.
Кроме того ориентированию помогает опрос людей, знакомых с местностью…
Из института я отправился в управление пароходства.
— Пароход придет завтра, — сказали мне в управлении.
Был полдень. Раскалилось солнце. Пыль. Зной
В досаде и обиде на самого себя за смешное положение, в которое я попал, навязываясь зоологу и студентам со своим странным даром, я бесцельно бродил по улицам. С энтомологией — миром насекомых — я был знаком только по Фабру.
Когда-то я прочел у Ромэн Роллана о Фабре — французском энтомологе девятнадцатого века. Роллан писал, что «Энтомологические воспоминания» Фабра восхищают его не меньше, чем лучшие произведения искусства.
На одной из улиц я увидел здание весьма занятной архитектуры.
Множество деревянных колонн, а над ними крыша с неожиданным острым шпилем и флюгером. Точно архитектор уже начал строить здание, потом передумал и изменил свой первоначальный план. Здесь помещалась городская библиотека-читальня. Я вошел в небольшой прохладный зал.
Старушка-библиотекарь со старомодной учтивостью спросила, что мне угодно почитать. Сначала я задумался. Я пришел сюда от скуки. Сразу не сообразишь, что выбрать. Но тут же решил: надо же что-нибудь узнать об этой нелепой бабочке, из-за которой я сегодня оказался в таком смешном положении. Скучая, я перелистывал определитель насекомых, затем стал просматривать труды Фабра.
Я уже собирался уйти и сложил книги для сдачи библиотекарю. Но, перелистывая последнюю книгу, остановился в недоумении.
Я увидел письмо на французском языке, под которым была подпись «Дарвин». Письмо было адресовано Фабру. Вот оно предо мной в книге Легре «Жизнь натуралиста Фабра» (Париж, 1924). Оказывается, великий ученый Дарвин переписывался со своим современником — натуралистом-энтомологом!
Письмо было датировано январем 1880 года. Значит, это было за три года до смерти Дарвина.
О чем же в 1880 году Дарвин писал Фабру? Я стал читать письмо. Оно меня поразило.
Письмо было посвящено практической проверке вопроса: есть ли у насекомых чувство ориентировки на местности?
В письме была разработана своеобразная задача: как сбить пчелу с того пути, по которому она инстинктивно летит в свое гнездо.
Дарвин писал:
«Дорогой сэр!
Позвольте мне подать вам одну мысль в связи с вашим чудесным рассказом о нахождении насекомыми своего дома. Нужно отнести насекомых в бумажных трубках на сотню шагов в направлении, противоположном тому, куда вы предполагаете в конце концов занести их. Но прежде чем повернуть в обратную сторону, нужно поместить пчел в круглую коробочку, которую можно вращать вокруг оси с большой быстротой сперва в одном направлении, потом в другом так, чтобы на время уничтожить у них чувство направления. Этот опыт пришёл мне в голову, когда в «Путешествиях Врангеля по Сибири» я прочел о замечательной способности самоедов держаться взятого направления в тумане во время странствий по ломаной линии среди торосов. Ч. Дарвин».
Великий ученый разработал стратегическую задачу: запутать пчелу, сбить ее с пути, чтобы она не нашла свое гнездо.
Выполнить эту задачу должен был Фабр.
Итак, Дарвин и Фабр намечают одну цель, объединяются в одной задаче: сбить с толку пчелу. Дарвин и Фабр в сговоре против пчелы. Помешать, запутать, перехитрить пчелу, чтобы она не смогла вернуться в свой дом, в свой улей!
Но как это осуществить?
Фабр старательно готовится.
Он организует своеобразную колонию земляных пчел. Для лучшего выполнения задачи устраивает специальный хитрый снаряд.
Пчелы помечены краской. Поместив пчел в наглухо закрытую трубку, Фабр уходит все дальше и дальше от их гнезда.
В самых неожиданных местах он кружит, петляет и вертит закрытую трубку, где помещены пчелы. Затем он открывает трубку.
Пчелы выпущены на свободу. Но пчелы находят правильный путь и благополучно возвращаются домой. Правда, не все, но большинство.
Тогда Фабр задумывает другую операцию: уже не в открытой местности, а в самых сложных природных условиях — в густом лесу, среди зарослей и оврагов.
Результат тот же!
Пчелы опять «перехитрили» Дарвина и Фабра. Они находят путь в свое жилье.
Итак, Фабр убедился, что пчелы обладают чувством направления.
Один из вечеров своей жизни Фабр называет «памятным».
В этот день, 6 мая, у него в кабинете вышла из кокона самка бабочки Сатурнии плодовой, или Большого ночного павлиньего глаза.
Кабинет Фабра превратился, как он рассказывает, в «пещеру колдуна»: в темную ночь, в бурю, в непогоду, сквозь чащу леса сюда прилетали бабочки-самцы. Они бились в окна, в двери, заполняли комнаты. Все летели. Летели сюда!
Фабр ставит опыт с бабочкой Дубовый шелкопряд и убеждается, что бабочки обладают таким обонянием, которое совершенно безошибочно за десятки километров ведет их к цели путешествия.
Тогда Фабр вот что придумал: он прячет самку! Но самцы летят к тому самому месту, где она сидела, то есть туда, где сохранился ее запах.
Я зачитался. Уже смеркалось. Я оторвался от Фабра. Сдал книги, но не уходил. В пустой читальне, вызывая недоумение библиотекаря и сторожа, которому пора было запирать читальню, я сидел и думал об одном.
Я говорил себе так: по подсказу великого ученого Дарвина, Фабр обнаружил безошибочное чувство направления у некоторых насекомых. Пчела как будто «перехитрила» и Дарвина и натуралиста Фабра. Но здесь неожиданное, своеобразное проявление инстинкта! И Фабр пришел к выводу, что какой-то очень тонкий запах, совершенно неуловимый для нашего обоняния, зовет самцов-бабочек сквозь бурю, непогоду, в темную ночь к самке.
Нет, не только к самке! Но и к тому предмету, который пропитывается ее неуловимым для людей запахом. Что, если сегодня в какой-нибудь чудесной лаборатории путем сложных анализов будет добыт этот самый состав, что привлекает за десятки километров бабочек? Разве не могу я допустить, что эти бабочки — Дубовые шелкопряды и Сатурнии — могут стать еще более верными письмоносцами, чем почтовые голуби?
Все это верно! Неоспоримо!
Но тогда… тогда и эта бабочка Мертвая голова, залетевшая ко мне в номер со столь странным письмом, — надежнейший письмоносец в чьих-то руках?
Конечно, для написания, для отправки микроскопического письма таким необычайным способом требуется огромное мастерство и умение. Неужели это работа студента Павла? А может быть, это шифрованное письмо? Но как разгадать?
Глава 4
РАЗГАДКА В ФОРМЕ НОВОЙ ЗАГАДКИ
На столе перед мастером Талкихорном лежат какие-то бумаги, но он не смотрит на них.
С помощью круглой крышки от чернильницы и двух обломках сургуча он хочет найти своим мыслям выход из какого-то затруднения.
То он помещает крышку в середину, то кусочек красного сургуча, то кусочек черного,
Но ничего не получается. Он вынужден убрать все и начать снова.
Самыми необычайными картинами были расписаны стены ресторана, куда я в этот вечер зашел из библиотеки.
Белый медведь, стоя на льдине, вытянул свою морду и касался острого паруса лодки, уходящей в даль неестественно голубого моря. А на другой стене дети, сидя на корточках, пускали в. бурный ручей меж снежных гор маленькую бумажную лодочку. К потолку были прибиты рога горного козла. С них свешивались две лампы под яркими цветными бумажными абажурами.
Я пил кислое вино, ел какое-то непонятное мясное блюдо с тушеными помидорами. На эстраде звенел струнный оркестр из трех музыкантов. И хотя в ресторане становилось все теснее и шумнее, но это не мешало мне думать о том, что было в письме Дарвина и в опытах Фабра.
Я говорил себе: все предстает теперь в новом свете.
Случайно полученное мною письмо не зря, неспроста и не ради шутки послано столь необычайным способом. Нет, это не дело рук студента института! Пойти бы к профессору Тарасевичу и поговорить с ним.
Я ушел из ресторана.
Раздумывая, разговаривая почти вслух сам с собой, я медленно брел по ночным улицам городка. Как отгадать, как прочесть странное письмо? Кто такой Думчев? И кто, наконец, адресат этого загадочного послания?
Дежурная по гостинице, как всегда, не отрывая глав от книги, сказала:
— Товарищ Нестеров! Вам письмо. Оно в номере. На сколько суток вы еще оставляете за собой номер?
— Только на сутки. Я уезжаю завтра, — ответил я.
В номере на столе лежало письмо. Оно было от профессора Тарасевича.
«Уважаемый товарищ Нестеров! — писал профессор. — Простите, что называю вас так официально, но я не знаю вашего имени, отчества. Посылаю к вам студента Павла Белякина с письмом. Я © точности выяснил: ни он и никто другой из студентов не писал этого удивительного письма. Неожиданные соображения пришли мне в голову. Если можете, не уезжайте сегодня — приходите в институт. Жду с нетерпением. Профессор С. Тарасевич».
Я немедленно отправился в институт.
Профессор ходил большими шагами по кабинету, видно чем-то встревоженный. Он обрадовался мне и начал с извинений. Но по всему было видно, что мысли его далеки от тех любезных фраз, с которыми он обратился ко мне:
— Ваш визит к нам в институт прошел в какой-то странной, шутливой атмосфере. Беру целиком вину на себя, дорогой гость. Простите нас!
— Степан Егорович, стоит ли об этом вспоминать! Я человек необидчивый.
— Вы-то прощаете, но здесь вина не только перед вами.
— А перед кем же? Перед студентом Павлом Белякиным?
— Да нет же! Не Павел Белякин писал это письмо.
— Но позвольте, я сам невольно слышал, как студент
Павел Белякин договаривался со студенткой Надей о присылке письма своеобразнейшим способом на крыльях ночных бабочек. И в тот же вечер прибыло ко мне письмо. Это первое совпадение. А потом второе: в письме обращаются именно к Наде. А третье совпадение…
— Совпадение, совпадение! — перебил меня горячей скороговоркой профессор. — Нельзя, дорогой гость, своеобразие и сложность человеческой жизни решать методами математики. В геометрии так: установил признаки равенства сторон и угла в двух треугольниках — значит, эти треугольники равны. А в жизни иначе. Поймите. Я со всей точностью выяснил: Белякин не писал этого письма Здесь что-то другое.
— Как? И вы, Степан Егорович… — начал было я, но профессор не дал мне договорить.
— Я приготовил вам презанятный сюрприз. Вот перед вами два микроскопа. Оба поставлены на большое увеличение. В одном — обычная наша бумага. Она беловатая, отдельные волоконца невелики и почти одинаковых размеров. На такой бумаге мы пишем. А в другом микроскопе письмо, которое вы нам доставили. Взгляните сюда…
Я посмотрел в другой микроскоп: бумага сероватая, мохнатая, волокна различной величины и между ними какая-то засохшая жидкость.
— Это письмо Думчева! Понимаете? — воскликнул профессор. — Ведь человек, скрывающийся под фамилией Думчева, пишет на бумаге не нашего фабричного производства. Эта пористая бумага развалилась бы, но она пропитана каким-то странным раствором.
Я хотел поделиться с профессором той беспокойной мыслью, которая овладела мной после чтения письма Дарвина к Фабру. Но Степан Егорович был, по видимому, одержим какими-то своими догадками. Он предупредил меня.
— Я преподнесу вам второй большой сюрприз! — Воскликнул он. — Как вы думаете, какое место на земном шаре указывают координаты таинственного письма? — И, не дав мне что-либо сказать, объявил:- Это координаты нашего городка.
Я был изумлен:
— Как? Но Думчев пишет, что находится в тысяче пятистах или двух тысячах верст отсюда! Так указано в письме.
— Не полторы и не две тысячи, а пятнадцать-двадцать километров. Здесь какая-то ошибка.
— Но почему же?
— А потому, что радиус полета бабочки — пятнадцать-двадцать километров. Следовательно, жизненный факт исправляет ошибку корреспондента, уменьшая расстояние в сто раз. В сто раз! Значит, писал письмо тот, кто находится совсем близко от нас — в пятнадцати-двадцати километрах.
— Пусть так! Но время… В письме указано: «четыре-пять тысяч лет»…
— Если уменьшить эти цифры тоже в сто раз…
Поделиться книгой: