Часы пробили полночь

Лидия, отстранившись, рассмеялась:

— Я никогда тебя не замечаю… и поэтому так страстно люблю. — Слегка склонив голову к плечу Дики, она взглянула на Марка. — С Новым годом, милый.

Он не ответил, лишь повернулся и подтолкнул ногой полено в камине. Оно треснуло, взлетели искры.

— Вот невежа, — уныло произнесла Лидия, высвободилась из объятий Дики и подбежала к мисс Парадайн. — Я прилично выгляжу, тетя Грейс? Или дядя будет в шоке, как обычно? Я хотела прийти в новых брюках из парчи… великолепная ткань, и не по карточке, между прочим, но Фрэнк и Ирен меня отчитывали, пока я не сдалась и не надела платье, как положено jeune fille [2].

— Ты очень хорошо выглядишь, дорогая, — ответила Грейс Парадайн. Улыбнувшись, она добавила: — Как всегда.

Платье длиной до пола казалось негнущимся и совершенно не наводило на мысль о типичной jeune fille. Лиф был из кремовой и золотой парчи с высоким воротом и длинными рукавами, а юбка — из тяжелого кремового атласа. Рыжие волосы Лидия собрала как можно выше, в замысловатую прическу с начесами и кудряшками.

Рядом с сестрой Ирен казалась тусклой и неизящной. Она рассказывала Грейс Парадайн, как умен ее Джимми по сравнению с другими ребятишками в детском саду. Едва Лидия отошла, Ирен продолжила свое повествование.

Лидия схватила Филиду за руку и заставила развернуться.

— Ты только посмотри на Ирен в этом старом черном балахоне! По-моему, нам следует задуматься. Если я начинаю чувствовать, что понижаю планку, достаточно минуту посмотреть на нее, чтобы исцелиться. Она еще красива, но это ненадолго — домашние заботы ее уродуют. Ирен катится с горы кувырком. Ну а теперь расскажи мне обо всем. Господи, какая ужасная комната, мои волосы на пунцовом фоне!.. Жаль, что я не рискнула явиться в ярко-зеленых брюках. Но теперь уже ничего с этим не поделаешь.

— Дядю Джеймса хватил бы удар, — заметила Филида. Она взяла мягкую бархатную подушку с золотыми кисточками, лежавшую на спинке одной из обитых парчой кушеток, и охотно уселась. — Честное слово, здесь нельзя носить ничего, кроме черного и белого. Я уже давным-давно это поняла.

Комната была огромной, с очень высоким потолком. Рубиновые бархатные шторы скрывали три больших окна. Между ними и над белой мраморной каминной полкой висели зеркала в массивных золоченых рамах. На полу лежал темно-красный ковер. Кушетки, кресла, стулья, обитые красной парчой, словно пылали. Яркий свет двух огромных люстр рассыпался радужными лучиками благодаря замысловатым подвескам. Рукой подать до вульгарности — но все-таки вкус преобладал. В результате получилось нечто невероятно старомодное, точь-в-точь интерьер из викторианского романа, но цветовая гамма, мрамор и позолота придавали дому соответствующее эпохе достоинство. Королева Виктория вполне могла бы устраивать здесь приемы, а принц Альберт — сидеть за роялем и играть мендельсоновские «Песни без слов».

Лидия, устроившись в другом углу кушетки, склонилась к Филиде:

— Ну же, расскажи! Быстрее, пока никто нам не помешал! Сейчас обязательно кто-нибудь встрянет. Чем ты занимаешься? Я думала, ты вырвалась на волю и начала самостоятельную жизнь.

— Всего лишь перебралась в Берлтон, — сказала Филида. — Работаю секретаршей в санатории.

Она не смотрела на Лидию, но та не спускала с нее решительного взгляда зеленых глаз.

— Почему же ты не уехала… например, не поступила на службу? Я чуть не сошла с ума от ярости, когда Ирен написала, что ты «занимаешься всякой ерундой» и ездишь на работу на велосипеде.

Филида не сводила глаз с собственных колен.

— Добираться было слишком далеко, — уныло сказала она. — Тетя Грейс хотела, чтобы я попробовала, но я не успевала вернуться до затемнения, и она это поняла. Поэтому теперь я живу в Берлтоне. Меня отпустили на целую неделю, но, наверное, я снова выйду на работу через пару дней. Лучше буду заниматься делом.

Лидия снова метнула в нее внимательный взгляд:

— Тетя Грейс ненавидит твою работу, да?

Филида молча кивнула.

Лидия продолжила:

— И сколько раз в неделю она приезжает в Берлтон, чтобы увезти тебя на ленч?

В этих словах не было ничего особенного, но в тоне Лидии прозвучал вызов. Филида подняла голову, ее глаза потемнели, в них отразилась боль.

— Тетя Грейс скучает по мне. Она очень добрая, Лидия, ты же знаешь, что она для меня сделала.

— Ну и что такого она сделала? Допустим, она тебя удочерила, но неужели ты думаешь, что исключительно ради твоего блага? Детей усыновляют, чтобы хорошо было взрослым. По той же самой причине заводят щенка или котенка. Человеку просто хочется кого-нибудь ласкать. Никто не спрашивает щенка или котенка, хочет ли он, чтобы его ласкали. И ребенка тоже никто не спрашивает.

Филида вскинула руку, словно защищаясь.

— Лидия, пожалуйста… не говори так. Тетя Грейс любила моих родителей, они были ее лучшими друзьями… и дальними родственниками. Не знаю, что сталось бы, если бы она меня не удочерила. Мы лишились средств, я никому не была нужна. Я в огромном долгу перед тетей Грейс.

Лидия ухватила ее руку и легонько ущипнула.

— Ладно, крошка. Только смотри не переплати по долгам.

Филида отстранилась и чуть приоткрыла рот, словно намереваясь заговорить, но тут же сомкнула губы. Она лишь быстро спросила:

— Почему ты не любишь тетю Грейс? Она всегда так хорошо тебя принимает.

— Милая, я ее обожаю. Точно так же, как обожаю пуховые перины, мыльные пузыри и задушевные разговоры, после которых чувствуешь себя центром мироздания. Но я не считаю, что это так уж полезно, только и всего. Небольшие дозы с длинными интервалами — да, но каждый день с утра до вечера — решительное и окончательное нет!

Филида поспешно встала. Она не хотела ссориться с Лидией, но понимала, что если пробудет с ней еще немного, то начнется ссора — или ей придется признать правоту собеседницы. Она пошла туда, где Ирен рассказывала мисс Парадайн о каком-то пятнышке на грудке маленькой Рины.

— Оно появилось утром, ну и, конечно, я сразу померила температурку, и все оказалось в норме. Тогда я послала за доктором Гортоном, и он сказал — ничего страшного. У него нет маленьких детей, поэтому, боюсь, он несерьезно к ним относится. Сначала я даже решила никуда сегодня не ехать. Пятнышко пропало, но ведь никогда не угадаешь, что будет дальше, и я знала, что вы не обидитесь. Но Фрэнк страшно рассердился, и я решила, что лучше уж собраться. Он такой легкомысленный во всем, что касается детей. Он первым будем жаловаться, если я их заброшу, но, кажется, думает, что я могу разъезжать с ним повсюду, как раньше, когда в нашем доме еще не было детской. Вы бы поговорили с ним.

Грейс Парадайн с сочувствием положила руку на плечо Ирен.

— Ты прекрасная мать, дорогая моя.

Когда подошла Филида, Ирен повернулась к ней.

— А, Фил. Я сегодня так переволновалась. Из-за Рины. У нее выступило пятнышко на груди, и, конечно, я сразу померила температурку…

Грейс отошла, и к ней тут же присоединился Фрэнк Амброз.

— Ирен докучает вам рассказами о детских болезнях? Она только об этом и говорит. У нас чудесные здоровые малыши, но она трясется над ними до умопомрачения. Не одно, так другое. Мы нашли хорошую няньку, но Ирен не доверяет ей ни на йоту. Может, вы ее вразумите, тетя Грейс? Никого другого она и слушать не станет.

— Она еще молода, — снисходительно ответила Грейс.

— Но быстро состарится, если будет продолжать в том же духе. Нельзя то, нельзя сё, пятое, десятое, и причина всегда одна — у Джимми и Рины насморк, кашель, икота и так далее. Самое большее, что я смог сделать, так это привезти Ирен сегодня сюда.

Грейс Парадайн понимающе взглянула на него.

— Бедный старина Фрэнк.

Лидия, стоя у противоположного конца камина и глядя на них, увидела, как мрачное выражение покинуло лицо Фрэнка, тяжелые черты расслабились. Он что-то говорил, а мисс Парадайн слушала, время от времени улыбаясь.

Лидия метнула искристый взгляд в сторону Дики.

— Это было лучшее масло… — пробормотала она.

Он уставился на нее:

— То есть?

Она рассмеялась:

— Это из «Алисы в Стране Чудес», дорогой.

Дверь в дальнем конце комнаты открылась, и вошли трое. Первым — Джеймс Парадайн, весьма импозантный. Черно-белые цвета смокинга наделяют дополнительным преимуществом тех, кому и так уже дано достаточно. Мистер Парадайн обладал ростом шесть футов пять дюймов и держался с величавой простотой. Его красивую голову венчала густая седая шевелюра, а глаза и брови, изгибавшиеся дугой, были такими же темными, как в годы его молодости. Рубиновые и золотые тона комнаты стали не более чем фоном, когда он вошел. Чуть позади, слева, держался секретарь, Альберт Пирсон, круглолицый молодой человек в очках с роговой оправой и в костюме, наводившем на мысль о дешевой распродаже. С другой стороны шагал Элиот Рэй.

Все замолчали и посмотрели на Элиота. Мистер Парадайн подошел к сестре и заметил с недоброй улыбкой:

— Дорогая, ты наверняка обрадуешься, когда узнаешь, что у нас еще один гость. Не далее как сегодня утром ты жаловалась, что десять человек за столом — плохая примета. Так вот, Элиот Рэй станет одиннадцатым. У нас были кое-какие дела, а потом я уговорил его остаться.

Глава 3

Войдя в комнату, Элиот Рэй окинул взглядом гостей, собравшихся у пылающего камина. Они казались маленькими и далекими — черные и белые женские силуэты, черно-белые мужские, в блеске огня за спиной и сверкании золота и стекла над головами. Три женщины в черном — Грейс Парадайн, Ирен и Бренда Амброз, две в белом — Лидия Пеннингтон и Филида. Он мысленно перечислял их именно в таком порядке, потому что помнил о своем задании. Элиот посмотрел на каждую по очереди, прежде чем остановился на Филиде. Она была бледной и как будто похудела. В белом платье, с жемчугом, подаренным Грейс Парадайн, она стояла рядом с Ирен и смотрела на Марка. Элиот уже прошел полкомнаты, следуя за Джеймсом Парадайном, прежде чем Филида, повернувшись, увидела его.

Что-то в лице Марка заставило ее обернуться. Его мрачные задумчивые глаза вдруг оживились, в них возникли изумление и интерес. Филида оглянулась, чтобы узнать причину, и увидела своего мужа. Она не встречалась с Элиотом уже год — и поверить не могла, что он здесь, перед ней. От испуга и неожиданности она, протянув руку, схватилась за плечо Марка Парадайна. А потом все вдруг мгновенно изменилось для нее — бешено забилось сердце, завертелись мысли, над которыми она не имела больше никакой власти. Филида раскраснелась и сделалась очень красива. Это был один из тех моментов, которые невозможно объяснить и постичь разумом.

Элиот Рэй прошел мимо, направляясь к хозяйке, и сдержанно поздоровался, получив столь же официальный ответ. Он пожал руки Ирен и Бренде, принял поцелуй Лидии, которая приподнялась на мысочки, чтобы чмокнуть его в щеку, и замер перед женой. Он коротко произнес: «Здравствуй, Филида», как будто приветствовал дальнюю знакомую, и вернулся к Лидии.

Лейн открыл дверь и объявил, что ужин подан. Джеймс Парадайн предложил руку Ирен, остальные двинулись следом — Филида с Марком, Бренда с Элиотом, Лидия с Дики и Альбертом Пирсоном, Грейс Парадайн с Фрэнком Амброзом.

В интерьере огромной столовой было еще больше ярких красок, позолоты и неумолимого света. Сургучный цвет обоев разбавляли мрачные семейные портреты — три поколения Парадайнов в черном сукне и их жены в бархате и парче. Все они как будто чувствовали себя чуть неуютно в парадных одеждах, в огромных дорогих рамах. Портреты смотрели сверху вниз на рассаживавшихся гостей.

Джеймс Парадайн на мгновение замер и стоя обвел взглядом стол. Он слегка склонил голову и мягко произнес:

— Пусть Господь исполнит нас искренней благодарности за то, что мы видим перед собой.

Он сел, и Лейн поставил перед хозяином массивную серебряную супницу. В этом отношении, как и во всем прочем, мистер Парадайн предпочитал следовать обычаю отцов. Ему нравилось лично разливать суп гостям и разрезать мясо, сидя во главе собственного стола. Он настоял на том, чтобы проделать сегодня то и другое. Он любил наблюдать, как стол покрывают белоснежной камчатной скатертью, которую затем снимали, чтобы торжественно поставить на красное дерево вино и десерт. Джеймс Парадайн всегда получал то, что хотел.

Элиот оказался слева, между Брендой и Лидией. От Филиды, сидевшей напротив, его отделяла гигантская серебряная ваза для фруктов, которая позволяла видеть ее, лишь когда она поворачивалась то к Марку слева, то к Альберту справа. Мелькнули темные вьющиеся волосы, щека, уже не бледная, но окрашенная ярким румянцем… вот что видел Элиот, но не более того. В приступе искреннего гнева он мысленно твердил, что испытывает подлинное облегчение. С какой стати ему вообще смотреть на Филиду? Их разделяла не только груда фруктов. Он повернулся к Лидии. Глаза у нее сверкали.

— Отчего дядя Джеймс произнес молитву? Он обычно так не делает, поэтому мы сразу сели. Может, сегодня нас ждет нечто особенное?

— Не удивлюсь.

— Вы знаете, что именно?

Элиот сухо отозвался:

— Подождите и сами увидите. Кстати, где вы были и чем занимались до сих пор?

— Где была? Везде. Чем занималась? Разумеется, выполняла свой долг. Как всегда.

— В какой форме, скажем так, это выражается? Вы не член Женской вспомогательной службы военно-воздушных или военно-морских сил и не медсестра, если я не ошибаюсь.

Зеленые глаза взглянули на него с грустью.

— Боюсь, я бы спятила, если бы приняла присягу и поклялась выполнять приказы. Поэтому я просто сижу в кабинете и перевожу документы.

— Какие?

— Ш-ш. Ни слова больше. Что вы скажете, если узнаете, что я читаю по-исландски без словаря?

Элиот рассмеялся:

— Скажу, что вы лжете.

— И будете правы. Я завидую тем, у кого есть мозги. Что еще вы изобрели с сорокового года? Мы ведь виделись с вами в последний раз в сороковом году?

— Да.

Она кивнула:

— В канун прошлого Нового года. Я поцеловала вас под омелой. И возможно, повторю это, если будете хорошо себя вести.

— Боюсь, я не в настроении.

Она приподняла брови — темные, в тон вычерненным ресницам.

— Очень странно, дорогой Элиот. Кстати, как вам Филида?

Если Лидия ожидала вспышки гнева, то напрасно.

— У меня не так уж много возможностей судить, не правда ли?

Лидия бросила на собеседника быстрый взгляд.

— Нет, поэтому я сама вам отвечу. Она слишком бледная и худая. Она несчастна, ей скучно, она связана по рукам и ногам. Что вы намерены предпринять? Поразмышляйте над ответом, пока я буду говорить с Дики. И не вздумайте всадить нож мне в спину, иначе испортите парчу. В любом случае в этом месяце я не могу позволить себе похороны: я только что заплатила подоходный налог и внесла арендную плату.

Последние слова она договорила через плечо. Едва они успели сорваться с губ девушки, Дики сказал:

— Слушай, давай по-честному. В конце концов, я тебя сюда привез. Поболтай со мной, пока тетя Грейс занята Фрэнком.

Элиот повернулся к мрачной, надувшейся Бренде. Она была настолько обидчива, что в другой ситуации он бы не стал с ней заговаривать, но при данных обстоятельствах следовало изображать общительность, заинтересованность, хорошее настроение. Все, что угодно, лишь бы не казаться отвергнутым мужем, который надоедает окружающим своим присутствием. Он приложил немало усилий — Бренда достаточно расслабилась и сообщила, что подумывает вступить в отряд женской полиции.

— Потрясающая идея!

Она с недоверчивостью уставилась на него.

— Что вы имеете в виду, Элиот?

— А что я должен иметь в виду? Я правда думаю, что это отличная идея.

Бренда фыркнула:

— Не обещаю, что я так и сделаю. Не могу сказать, что очень этого хочу. Но если вы признаёте необходимость женской полиции, то согласитесь, что им нужны сотрудники. Таким образом, мой долг — представить свою кандидатуру.

— Надеюсь, вам понравится.

Тусклые глаза сердито устремились на него из-под светлых ресниц. Элиот задумался: «И почему она их не красит?» Он вспомнил, что в семье разразился скандал, притом нешуточный, когда Лидия предложила Бренде сделать именно это. Ему рассказала Филида. Эхо ее голоса, то, как она выглядела… Элиот напрягся и услышал, как Бренда отрицает, что намерена получать удоволь-ствие на службе.