Назугум (СИ)

Назугум

Глава 1

Как носки меняя тело

«Свет! Очень яркий свет! Как же больно глаза! Где Я? Это чистилище?» — наконец проморгавшись, открываю глаза. Комната, стены белого цвета, справа большое окно на половину стены, за которой вижу женщину, склонившуюся над бумагами. Хочу подняться, звякнула цепочка на руках: запястья схвачены полицейскими наручниками и защелкнуты за металлический поручень кровати. Только сейчас чувствую холод. Стоп, запястья женские… Снова? Да епрст, сколько можно?

От моих телодвижений с меня сползает тоненькое одеяло, обнажая грудь. Теперь грудь мне уже знакома и не вызывает такого шока как в первый раз. Вторая рука также прихвачена наручником. Последнее, что помню слова Виталия Ивановича и острую боль в шею. Значит это он меня вырубил? "Хорошо, сука, только появись, я тебе яйца оторву',- обещаю себе, закусывая губу до боли и пытаясь вырвать поручень кровати. Ничего не получается, откидываюсь на спинку, выдыхая. От моих резких движений одеяло падает на пол, обнажая меня абсолютно голого. Последние сомнения развеялись: я вновь в женском теле. Да что это за херня, ну сколько можно так жить, как носки меняя тело?

«Вашу мать, что вы из меня делаете, чем я вам так не угодил», — ответа на мой мысленный вопрос нет, не знаю, сколько я здесь и где мои спутники, которые мне доверились и прилетели со мной в Россию. В комнате прохладно, чувствую, как кожа покрывается мурашками, и начинают твердеть соски. Не успел нарадоваться, что вернулся в свое тело, как вновь в женском. А там меня Эну ждет где-то на границе ЮАР и Намибии.

«Опять ссать сидя, носить прокладки, делать эпиляцию», — стону от нерадостных перспектив, вспоминая жизнь в женском теле. " Ну, только появись Виталий Иванович, я тебе горло перегрызу, на атомы растащу',- делаю вторую попытку освободиться: заскрипел алюминий поручней, не выдерживая моих усилий. Рукам больно, браслет наручников сдавливает, но поручень не выдерживает и отрывается от кровати, роняя на пол заклепки.

Женщина за стеклом услышала шум, замешкавшись на минуту, она вбегает в комнату с медицинским шприцом в руках. Я уже успел освободить правую руку и готов, и чувствую, как наливаюсь силой, и полыхает ярость внутри. Медсестра, пытается схватить мою руку и вонзить иглу, успеваю заехать ей в челюсть: без стона она валится на пол, сильно ударившись головой. Схватив браслет на левой руке, дергаю и отрываю второй поручень. Теперь нужно снять наручники, правое запястье передавлено, отток крови нарушен.

В халате ключей нет: выглядываю в коридор, освещенный потолочными квадратными лампами-пусто. По коридору справа и слева виднеются оконные проемы, но медсестер около них нет. Обшариваю пост и в верхнем ящике тумбочки стола нахожу ключи. Скорее снять наручники, уже чувствую онемение правой руки. Хлынувшая кровь по венам бьет в голову, вызывая головокружение, пришлось опереться о стол, чтобы не упасть.

Дикое чувство голода, желудок буквально кричит «караул». Обшариваю остальные ящички, медицинский стеллаж: пусто. Возвращаюсь в свою комнату: медсестра уже в сознании, делает попытки подняться. Ни шкафа, ни вешалки в комнате нет, не могу же я ходить голой, пусть тело и чужое.

— Раздевайся, — легонько пнул ее в попу ногой, женщина как раз приняла коленно-локтевой положение, пытаясь встать на ноги. Пнул легонько на мой взгляд, но медсестра снова растягивается на полу, проползая с десяток сантиметров. Смотрю на свою ногу, нога как нога, ухоженные ногти, никаких выделяющихся мышц, чтобы так откинуть женщину. Не теряя времени, раздеваю ее. Под медицинским костюмом у женщины кроме белья ничего нет, в нос бьет запах пота. Задумываюсь, брезгуя натягивать ее одежду, но выбора нет, быстро одеваюсь. Медицинские брючки на мне болтаются в области попы, ни слабо она там задницу отъела.

Выхожу в коридор: справа в трех метрах стена, у которой стоит какой-то медицинский аппарат. Слева по коридору два окна слева и три справа. С учетом моего — по коридору шесть палат, перед каждым окном стол со шкафчиком, но людей больше нет. В самом конце коридора металлическая дверь с надписью «Выхода нет». Это вранье, выход есть всегда, иду по коридору, заглядывая в окна. Везде стандартная многофункциональная кровать, но пациентов нет.

Дойдя до двери, на секунду задумываюсь и потом решительно толкаю дверь и попадаю в соседнюю комнату, сплошь уставленную мониторами. В комнате царит рабочий полумрак, вижу, как из-за монитора появляется удивленное лицо молодого парня, который смотрит на меня как на привидение.

— Вы не имели права сюда зайти, срочно выйдите и идите на свой пост, — этот ботаник, проживший половину жизни в полумраке перед компьютером не разобрал, что перед ним не медсестра, обманутый медицинской формой. Не отвечая, преодолеваю три метра до его рабочего стола, парень приподнимается со словами:

— Вам сюда нельзя, я, — в этот момент ему удается рассмотреть мое лицо и он тянется к телефону, изменившись в лице. Перехватываю его руку и сдергиваю на себя: с грохотом падает офисный стульчик, и ботаник по инерции головой бьет меня в левое подреберье.

" Черт, надо соразмерять силу, я кажется, стал намного сильнее", — приподнимаю парня за подбородок и смотрю ему в глаза:

— Где мы, кто ты, что происходит? И где Виталий Иванович, этот сукин сын?

— Я ничего не скажу, через минуту здесь будет охрана и тебя вырубят, — змееныш еще и хорохорится. Сдавливаю его кисть в своей руке, чувствуя, как легко преодолеваю сопротивление. Он продержался пару секунд и закричал на высокой ноте плаксивым голосом:

— Больно, отпусти, ты сломаешь мне руку, я скажу.

— Сломаю и не только руку, — немного ослабляю хватку.

— Мы на базе, я только наблюдаю за камерами и показателями в палатах, что происходит, не знаю.

— Виталий Иванович где?

— Не знаю, он мне докладывает.

— А как с ним связаться? — сжимаю руку, и парень начинает вопить:

— Не знаю, я могу позвонить только Баргузину.

— Звони и вызывай его сюда, — отпускаю его руку, он начинает ее массировать, смотря на меня ненавидящими глазами.

— Звони, сказала, если будешь так зыркать, я тебе яйца оторву.

Пока он набирает и ждет ответа, приложив трубку к уху, смотрю на монитор, разделенный на шесть квадратов: они показывают те шесть палат, что я видел. Есть еще два отдельных монитора, на одном на паузе стоит картинка из лесбийского порно, на втором открыты новостные сайты.

Наконец парнишка дозвонился до абонента и высказал мое требование прийти немедленно. Выслушав ответ, он отключился и злобно оскалившись, проинформировал:

— Минута и он будет.

Меньше, чем через минуту я услышал топот ног, и секунду спустя в комнату ворвалось четверо здоровенных парней в камуфлированной форме без шевронов. Еще до их прихода, еще до звонка парня, я знал, что стал гораздо сильнее, чувствовал в себе энергию, способную крушить и разрушать.

Парни ринулись ко мне, широко расставив руки, словно пытались загнать курицу на насест. "Идиоты, кто же так нападает',- даже не успел удивиться, откуда все знаю, как первый свалился на пол с перебитым кадыком, второй, получив дополнительную энергию к прыжку, был отправлен мной в стенку, от соприкосновения с которой он обмяк.

— Мальчики вы за мной? — метнувшись молнией ногой наношу удар в пах первому, тот захрипел и схватившись рукой за отбивные, свалился на пол, поджимая коленки к груди. Четвертый вытащил из кармана камуфляжной куртки электрошокер и размахивая им, давая разряды, ринулся на меня. Шаг в сторону, разворот и я уже перехватываю его руку у плеча и локтя: разряд он получил в шею и тихо сполз на пол.

Таранивший стенку головой, мотнул своим продолжением шеи, головы у него с рождения не было, и пошел на меня словно зомби.

— Не надо, стой, — попытался я его остановить, но он пер словно танк, пришлось подбивать его из РПГ: получив удар в печень, он на секунду остановился и в этот момент я просто ткнул его пальцами в глаза. А что, я же типа девушка, мне можно.

Все это заняло не больше двадцати секунд и снова я видел все их движения, словно в замедленном кино: оглядываю поле боя, все живы, только уязвлена гордость и яйца превращены в отбивные.

Ботаник так и остался стоять с открытым ртом:

— Повторим попытку? Связывайся с Баргузиным и требуй сюда Проскурнова, — вспомнил я фамилию Виталия Ивановича.

На этот раз разговор был дольше. Видимо собеседник задал вопрос, насчет четырех громил, потому что ботаник. Немного помявшись, сообщил, что «они выведены из строя».

— Он свяжется с кем-то и перезвонит, просил больше ничего не крушить, — теперь парень смотрел на меня уважительно. Телефон затренькал через минуты три:

— Да, это я. Понял, сейчас скажу. — Положив трубку парень сообщил:

— Через час, человек, которого вы просили позвать, будет здесь. — Затем повернувшись к громилам:

— Вас шеф просил прийти к нему, если сможете идти. Это его слова, — добавил он извиняющимся тоном. Громилы ушли, прихрамывая и бросая на меня ненавидящие взгляды. Я проводил их воздушным поцелуем, мозги парни надо качать, а не бицепсы.

— Можешь дальше смотреть свое лесбийское порно извращенец, я все равно буду ждать говнюка здесь, — подняв сваленное кресло, уселся, запрокинув ногу на ногу.

Ровно через час, дверь распахнулась, на пороге стоял Виталий Иванович Проскурнов, собственной персоной и с букетом цветов в руках.

— Это тебе, Саша.

— Засуньте их себе в ж… — договорить я не успел, яркая вспышка вспыхнула перед глазами и что-то в мозгу щелкнуло, затем навалилась непроглядная темнота.

Глава 2

Ломка

Сознание возвращалось медленно, словно в черно-белом кино в кинотеатре, когда на белом полотне экрана мелькали штрихи, палочки и точки, до или после окончания фильма. Периодически, в абсолютную тишину, врывались слова и фразы, кажется кто-то звал меня по имени. Наконец калейдоскоп черно-белых красок стал замедляться, выхватывая отдельные лица и предметы. Я застонал от непереносимой боли.

— Сейчас, Саша минутку. Все пройдет. — Знакомый и теплый голос. Папа? Нет, он давно умер. Дедушка? Он умер также очень давно. Я почувствовал, как кожу на внутреннем сгибе локтя протыкает иголка: теплая жидкость пошла по венам, дошла до сердца, заставляя его работать быстрее и устремилась в голову.

Щелк! Кто-то включил мой слух и мое зрение, одним поворотом невидимого тумблера, выключив боль. Палата, белые стены, лица вокруг. Лица встревоженные, переживающие, даже некая печаль в глазах.

Виталий Иванович! «Сука»! — рванулся к нему, но не смог даже сдвинуться, так сильно меня привязали широкими кожаными ремнями. Учли ошибку, руки притянуты к туловищу надежно, такой ремень выдержит буксировку камаза. Эта тварь еще и улыбается, глядя на мои беспомощные потуги освободиться.

Зрение окончательно сфокусировалось, кроме Проскурнова в палате та самая большезадая медсестра и двое парней в черных костюмах. Медсестра смотрит на меня с ненавистью, но поймав мой взгляд, стушевывается и отворачивается. «Люди в черном» стоят с непроницаемыми лицами. Я не могу освободиться силой, попробую хитростью.

— Виталий Иванович, почему я связан?

— Связана, Саша, — поправляет он, сбивая меня с толку.

— Что? — Я силюсь понять, что он хочет сказать, хотя подсознательно понимаю, что к чему.

— Ты не парень Александр, ты девушка и девушкой останешься навсегда. И имени у тебя нет, как нет фамилии, паспорта и места рождения. Тебя просто не существует, ты не рождалась, а значит, и умереть не можешь. Ты в жопе, Саша, если, конечно, понимаешь и воспринимаешь мои слова.

Проскурнов замолчал, я молча обдумывал слова. Он прав, что не рождалось, то не жило, умру я завтра-даже опознать не смогут. Здесь надо играть умнее и хитрее, а не топорно. Как это делал я, посчитав, что они у меня в кармане. Это я у них в кармане, точнее в жопе, глубоко между ягодицами. Думай, Александр, думай.

— Виталий Иванович, — говорю ровно и выждав секундную паузу, продолжаю, — что я должен сделать, чтобы выбраться из жопы?

— Должна!

— Что, простите?

— Ты девушка. Значит, говорить о себе надо в женском роде, не должен, а должна, — он явно наслаждался моим положением. Никакого для него значения не имеет в каком роде я говорю о себе. Но он непременно хочет унизить меня. Вспомнился Абдель-Азиз, тоже все хотел меня на колени поставить. И где он теперь? В Раю с девственницами? Хера с два! Такие мудаки в Рай не попадают, такими мудаками топят костер для грешников.

Ладно, товарищ генерал, если вы так хотите составить компанию Абдель-Азизу, я это устрою. Но прежде, я скажу должна, я даже сделаю, что прикажете, но придет мой день. И я плюну на вашу могилу!

— Виталий Иванович, что я должна сделать, чтобы вылезти из глубокой жопы? — Еле сдержался, чтобы не добавить: — «в которую меня вы и засунули, мудачье проклятое».

— Нет, не верю, нет искренности и желания вылезти из дерьма. Вижу только затаенную злость и желание мстить. Тебе повезло, Саша, выжить там, где погибли люди, ногтя которых ты не стоишь. Спасая твою никчемную жизнь, в Джидде погибло два лучших агента по Ближнему Востоку, на внедрение которых ушли годы. Это они отвлекли на себя огонь и осознанно пошли на смерть, чтобы ты со своим арабом смогла уйти из квартиры.

Я вспомнил выстрелы и полицейские машины у квартиры, что мы снимали. На минуту даже стало совестно, но вспомнив, как оказался в Джидде, как тайно и без разрешения надо мной провели генетический эксперимент, превративший меня в бабу, заскрежетал зубами:

— Сучий потрох, значит это я во всем виноват, это я просил переносить мое сознание в чужое тело"⁈

Проскурнов продолжал, не обращая внимания на мои эмоции, отразившиеся на лице:

— Тебе удалось бежать, защищая тебя, умер твой араб, этот человек нам бы очень пригодился, но ты явилась причиной его смерти. Затем тебе снова повезло, ты не утонула и снова превратилась в парня. Тебя не зарезали нигеры, не убили на руднике, когда ты нашел алмаз. Ты выжил даже после укуса Капской кобры, перетрахался с половиной Африки и добрался до посольства в Габороне. — Проскурнов замолчал, давая мне осмыслить сказанное.

Молчал и я, но мысли метались в голове: — «знает про рудник, про алмаз, про укус кобры. Что это, просто проговорился или дает мне понять, что мои друзья 'запели»? Или это намек, что может повлиять на их судьбу? Как и на мою. Или скорее, что их судьба зависит от моего решения, а какое решение от меня нужно, почему прямо не сказать? Зачем эти игры из «Семнадцати мгновений весны»?

Пауза затянулась, Виталий Иванович поймал мой взгляд и невесело усмехнулся:

— Осознаешь?

— Осознаю, — ответил я, хотя не понял к чему этот вопрос.

— Нет, не осознаешь, — Проскурнов взял стул и поставил у кровати. Сел и навис надо мной:

— Ты дура, Саша, не знаю, как тебе с таким глупым умишком удалось выжить в этих странах. Но главная твоя ошибка в том, что ты позволила себе диктовать нам условия, находясь в посольстве. Ты вообще отдавала себе отчет, с кем и как ты говоришь? — он выделил слова с кем и как, сделав на них акцент.

— Дело не в персоналиях, хотя и это важно. Ты говорила с генералом ФСБ как с дворником-таджиком, которому ты платишь зарплату. Ты пыталась шантажировать организацию, которую боится весь мир. Ты кем себя возомнила? Матой Хари?

«Блин, я ведь действительно перегнул тогда, чувствуя себя победителем. Думал они будут извиняться, компенсации предлагать. Какой же я дебил!»

— Виталий Иванович, извините меня, был неправ.

— Неправа!

— Что?

— Саша! Ты девушка и чем быстрее запомнишь, тем лучше. Говори как девушка или разговора не будет!

— Виталий Иванович, примите мои искренние извинения! — я специально построил фразу так, чтобы не пришлось говорить в женском роде.

— Засунь свои извинения себе в жопу, — генерал поднялся со стула, возвращая мне мои же слова, сказанные ему при появлении, — я вернусь всего один раз, Саша. И если я не увижу перед собой девушку, полноценную девушку, готовую на все ради нас и безумно желающую жить, то и ты больше ничего не увидишь.

Генерал вышел, «люди в черном» молча последовали за ним. Медсестра метнула на меня неприязненный взгляд и тоже вышла из палаты.

Меня привязали на этот раз прочно: ремни охватывали запястья, ноги тоже стянуты ремнями, широкий ремень пришпилил меня к кровати проходя по талии. Шевельнуться трудно, о том, чтобы приложить усилия, речь даже не идет.

Женские гормоны шалили, мне безумно хотелось плакать. Все начиналось так обыденно, когда я поехал на Мертвое Море лечить псориаз. Только в один проклятый день проснулся в женском теле, в чужой стране и без документов. Липкие взгляды озабоченного толстяка, его желание переспать со мной привели к бытовому конфликту и меня выселили из отеля.

Снимал квартиру в Аммане, потом меня объявили в розыск, пришлось прятаться на территории лагеря для сирийских беженцев. Даже там я умудрился найти приключения на свою пятую точку, оскорбив саудовского принца. Потом было похищение и вывоз меня в Саудовскую Аравию. Я бежал, но меня поймали. Били и насиловали. Но мне повезло, сумел убить насильников и вырваться на свободу, где мне помог выбраться из города, а потом и из страны телохранитель принца Бадр.

Бадр погиб, защищая меня, а я практически утонув, в бессознательном состоянии попав в рыбачьи сети Аймана, сомалийского рыбака. Родителей Аймана убили пираты, в отместку за своих покалеченных мною товарищей. В попытке вернуться домой мы с Айманом попали в шторм и нас подобрал сухогруз из ЮАР, капитан которого продал нас в рабство на рудник Коффифонтейн. Я прошел часть Африки пешком, меня кусала ядовитая капская кобра, пешком преодолел пустыню Калахари.

И попав на Родину, снова прихожу в себя в женском теле. Все, кто соприкасаются со мной или страдают или умирают. Где-то здесь находятся мои друзья, преодолевшие со мной тяжелый путь: Айман, Нат и его племянники Пит и Кевин. Где они теперь и в каком качестве их держат? Я обязан Айману жизнью, он делал мне массаж сердца и искусственное дыхание, он верил в меня.

А Нат и племянники? Я дал им надежду на новую жизнь в России, а в итоге что? Я так понял, что с ними беседовали, вероятно, допрашивали. В чуждой стране, въехали нелегально. Никакого адвоката им не представят, это факт. Было так обидно за них, что даже на время позабыл о своем бедственном положении. Мочевой пузырь напомнил о необходимости возвращаться в суровую реальность.

Медсестра по-прежнему сидела за стеклом.

— Эй, — позвал я ее, пришлось позвать трижды, прежде чем она удосужилась зайти.

— Мне надо в туалет.

— Надо так идите, — она повернулась и вышла, притворив за собой дверь.

— Девушка, девушка, — снова позвал я, сменив тактику: с пренебрежительного на уважительный тон.