Мечта, любовь и море (СИ)

Юные люди рассмеялись и продолжили путь. Они высказывали друг другу свои так похожие мечты о той чудесной и сказочной земной стране будущего, которая непременно должна была их дождаться. Только звон церковных колоколов, созывавших на Рождественское богослужение, вернул их в настоящее. Они медленно направились к чернеющему вдали и оживленному огоньками окон селу.

— Как быстро пролетел вечер, Сема, — с грустью сказала Оля.

— Да, к сожалению… — вздохнул Семен. — Сейчас придем, я тебя уложу спать, — пошутил он, — а сам отправлюсь с родителями на Рождественскую службу, да и отца Павла хочу обрадовать. Он ведь очень добрый, относится ко мне, как к родному сыну.

— Ты таким верующим стал, а я с годами наоборот — растеряла веру.

— И все равно я помолюсь сегодня за нас, чтобы Господь помог нам осуществить мечты.

— Я больше верю в нашу любовь. Она для меня сейчас — бог…

— А я читал, что Сам Бог есть любовь. Он — источник ее.

— Я, Сема, одно знаю наверняка: то, что я к тебе испытываю, точно не может быть от этого тленного мира.

***

"А может, обойдется… — вернувшись в жестокую реальность, тешил моряк себя надеждой. — Ведь немыслимо, чтобы вот так… У Саши хоть могила есть. А мы все в корабле, как в большом металлическом гробу, уйдем на дно ни за что, ни про что".

— Товарищ командир, экран погас, — вдруг прервал и без того ужасные раздумья Семена молодой радиометрист у станции "Дон" для обнаружения надводных целей.

— Только этого нам не хватало, ведь, как ты докладывал, впереди, совсем рядом, две цели, два судна, — процедил сквозь зубы батя. — В чем причина?

Матрос посмотрел через заднее на половину закрытое льдом окно рубки на мачту, расположенную на мостике, и с испугом в глазах доложил:

— Антенна не вращается, напрочь замерзла.

— Остается одно — идти вслепую… — уныло произнес командир. — Туда не добраться. Смоет за борт.

"Нет, мы не погибнем, надо с Божьей помощью и со смертью воевать", — приказывал себе Семен. Он отвернулся в сторону и перекрестился, ощущая на груди крестик, к которому припаял ушко и уже больше года носил на веревочке. Матрос снял с переборки пожарный топор и обратился к бате:

— Разрешите мне попробовать, товарищ командир.

— Ты что, моряк, ты что, Семен, не видишь, что корабль превратился в подводную лодку, — протестовал тот. — Унесет волной, как щепку.

— А если столкнемся, то погибнем все… — сказал Семен.

— Сынок, осторожно!.. — по-отцовски произнес батя, мучительно осознавая, что другого выхода нет…

Он хотел еще что-то сказать по поводу монтажного пояса, но Семен в мгновение ока оказался на мостике, захлопнув за собой тяжелую дверь. Моряк инстинктивно подскочил к ветроотбойнику и пригнулся, наблюдая, как над ним пролетела шальная волна и разлилась по белой палубе мостика. Сигнальщик тут же бросился к мачте. Он, хватаясь за скользкие и утолщенные прутья лестницы, стал подниматься вверх. Ударила новая волна. Семен прижался к мачте. Последовала бортовая качка. Он, еле удерживаясь ногами и свободной рукой, завис над кипящим морем. Как только мачта выровнялась, моряк забрался на решетчатую площадку, лег на нее и начал топором отбивать и рубить лед вокруг оси антенны. Он уже почти освободил ее от ледяного плена и махнул рукой смотрящему сквозь окно рубки радиометристу: мол, включай. Но тут после сильного толчка замерзшая рука не удержала топор. Он полетел за борт. Семен в отчаянье застонал и со всего размаха ударил кулаком по самому корпусу антенны, напоминавшей балку. Она стала вращаться. А обрадованный моряк спустился вниз и проторенным путем, бросая вызов стихии, добрался в ходовую рубку.

— Благодарю за службу, старшина первой статьи Селянко, благодарю за службу, Семен! — сказал командир и приобнял успевшего снять мокрую шинель сигнальщика.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил сигнальщик.

— Ты чего медлишь? — тут же переключился командир на радиометриста. — Доложи обстановку! Где сейчас цели?!

— Целей нет!.. — доложил матрос.

— Как нет?! — разволновался командир, оттолкнув матроса от станции.

Через несколько секунд он отошел от экрана и снял шапку. Все тоже, оторопев, стянули головные уборы, понимая, что корабли или суда затонули.

— Штурман, сколько до базы?! — спросил командир.

— Еще пятьдесят миль!

Командир подошел к краю трапа, чтобы спуститься на главный командный пункт, но на секунду задержался и сказал Семену:

— Я тут подумал и решил, что для тебя, моряк, лучшей наградой будет первый сход с корабля. Не так ли? — он улыбнулся.

— Да… Спасибо, — смотря на исчезающую спину бати, вымолвил Семен.

Он, затаив радость где-то на задворках сознания и души, с вахты сменяться не стал — знал, что все равно не уснет. А своего перепуганного подчиненного отправил обратно в кубрик, хотя сам не мог до конца побороть страх. С каждым погружением и особенно креном корабля сердце замирало: а вдруг последний раз — перевернется и конец… Но в то же время с каждой пройденной милей надежда возрастала. Семен достал из кармана фотографию Оли. На него смотрела ничего не подозревавшая девушка и дарила улыбку. "Мы дойдем… я все ради тебя преодолею", — с этой мыслью Семен спрятал карточку и продолжил произносить молитвы Господу, Божьей Матери, святителю Николаю Чудотворцу.

А вечером ветер стал утихать. Семен, поднявшись на ледяной мостик, первый увидел тусклый лучик родного маяка. Солнечные лучи не были так теплы, как этот скудный свет. "Наступает Рождество Христово, спасибо тебе, Господи", — подумал сигнальщик и губы его прошептали колядку:

— Рождество Христово, Ангел прилетел…

Корабль бросил якорь… А ясным солнечным утром он, больше напоминавший айсберг, двинулся к причалу. На верхние палубы кораблей Новой гавани высыпали моряки: кто хватался за голову, кто прижимал руки к груди, мол, и как они не погибли.

— Мы выжили, — сказал, делясь радостью, на мостике командир замполиту. — Не знаю, как мы выбрались из этого ада…

— Господь помог, — сказал стоявший рядом Семен.

— Ты о чем говоришь, Селянко, — возмутился замполит.

— Это точно. Наш герой правду говорит: без силы свыше здесь не обошлось, — согласился с ним командир и дал команду швартовным командам прибыть на ют.

9

Уже была совсем близко и, как долгожданный рассвет, замаячила впереди, освещая суровую флотскую жизнь старшины первой статьи Семена, предстоявшая встреча с любимой. Ему в канун долгожданного приказа Министра обороны в корабельной библиотеке попала в руки и ностальгически затронула какие-то очень глубокие уголки души книга Джека Лондона "Морской волк". Семен поднялся с ней на мостик, уселся на кранец под весенним ласковым солнцем и стал перечитывать роман. Он не один раз пробежал глазами так полюбившийся ему фрагмент: "Передо мной на дне шлюпки спала Мод… Краем одеяла я прикрыл ей лицо от ночного холода… Под моим пристальным взглядом Мод зашевелилась, отбросила край одеяла и улыбнулась мне, приподняв тяжелые от сна веки"…

Семен закрыл книгу и мечтательно посмотрел на оживающую и покрывающуюся зеленью природу Лиепаи. На моряка, который сам уже стал морским волком, с такой силой давила тяжесть разлуки, что он чуть не завыл волком земным. "Оля, как же я хочу встретиться с тобой, любимой", — выстукивало каждое слово измученное тоской сердце.

Через несколько дней отслужившие три года моряки чуть не разорвали флотскую газету "Страж Балтики", в которой был напечатан долгожданный текст — приказ Министра обороны. Правда, официально объявленная демобилизация могла невыносимо растянуться на недели, а то и месяцы. Кроме очередности ухода в запас, в чем Семен заслужил первенство, следовало дождаться пополнения из учебных частей. Затем молодые матросы должны были изучить устройство корабля и его устав, получить книжки "Боевой номер"… Тем не менее, ликование разнеслось по всем отсекам. Но радость на корабле — как штиль на море — бывает весьма кратковременной. Не успели моряки ею насладиться, как усилился ветер и прозвучала команда:

— Аврал!

Следовало экстренно завести дополнительный швартовный конец на бочку — "Альбатрос" угрожающе несло на соседний сторожевой корабль. Шлюпочная команда завела трос на бочку, а затем подала его на бак. Боцман с двумя помощниками после третьей попытки намотал швартов на вьюшку. Выравнивая корабль, конец стал натягиваться и утончаться. Командир закричал на мостике в каштан, чтобы швартовная команда немедленно покинула бак. Но его голос, доносившийся из динамика, заглушал ветер. Через несколько секунд швартов разорвался и со свистом стеганул матросов. Ближайшему из них он, как беспощадный меч, отсек ногу, которая, мелькнув, улетела за борт.

…После трагического случая к Семену подошел одногодок Максим.

— Слышал, — сказал он, — что нашего пострадавшего кореша Костю девушка бросила. Она местная. Как услышала, что он остался без ноги, написала записку, что не сможет с ним жить. Он, говорят, чуть не покончил с собой в госпитале…

— Значит, она его не любила, моя Оля ни за что бы меня не бросила.

— Сема, и твоя украинка от тебя отказалась бы, если бы не дай Бог… Никому не охота с калекой жить… Эту девушку можно понять.

— Максим, ты, видимо, не понимаешь… Судишь только по этой девушке… Моя Оля меня и парализованного не оставила бы. Возьми в моем рундучке письмо от нее, прочти. Сам убедишься.

— Написать можно что угодно, — махнул рукой Максим. — Я тебе докажу, кто из нас прав.

— Да ну тебя, — отошел от матроса Семен, не желая портить настроение.

Он только что прочел письмо от Оли. Из него просто лучились слова. Особенно памятными были эти строки:

"Сема, в нашем Доме культуры была торжественная встреча с призывниками, будущими воинам. Все пришли в восторг, когда на экране появилась твоя фотография, и рассказали о тебе, защищающем западные рубежи Отчизны на дважды Краснознаменном Балтийском флоте. Так и сказали. Я горжусь тобой. Продолжаю работать в библиотеке. Может, и моя специальность пригодится на судне, на котором, я верю, мы с тобой вместе будем ходить в море… Я жду тебя, как Ассоль ждала своего Грея. Люблю, тысячу раз целую…"

Еще к письму был добавлен очень важный постскриптум, что родители девушки наконец скопили деньги и покупают дом на родине отца — в Полтаве. Но, как написала Оля, она обязательно дождется его, любимого, в Шляховом — поживет у покупателей хаты.

Невероятно медленной поступью прошел месяц. И вот до схода с корабля на берег, то есть до гражданской, нарисованной в мечтах самыми яркими красками жизни оставалось каких-то три дня. Тут Семен наконец получил долгожданное письмо от Оли. "Как же кстати, любимая, я уже часы считаю…" — чуть ли не запрыгал он от счастья. Изъеденный тоской моряк, поднявшись на мостик, сел на балясине трапа и нетерпеливо разорвал конверт. По лицу его скользили солнечные лучики, как бы предвосхищая теплые слова девушки. Но когда он стал их читать, то внутри все похолодело и в окружающий мир словно вернулась зима. "Не может этого быть, это кошмар", — подумал Семен. Но это было. Черным, а точнее, синим по белому очень скудно после стандартного приветствия Оля писала:

"Дорогой Сема, мне очень жаль, что произошла трагедия, и ты лишился ноги. Мне очень больно. Но ведь я, мы все видели по-иному, мечтали совершенно о другой, счастливой, полноценной и связанной с морем, жизни. Теперь этого ничего не будет. Я решила: лучше сказать горькую правду, чем сладкую ложь. Не хочу кривить душой. Я не готова связать теперь свою судьбу с тобой. Уезжаю из села в Полтаву. Там у меня есть друг, хотя любила тебя и… Прости, если можешь. Прощай".

Письмо выпало из рук моряка. Так в сильный шторм не качалась палуба, не кренились надстройки. Да что корабль, вся жизнь зашаталась. Семен, кое-как придя в себя, бросился с мостика прямо к Максиму. Того долго искать не пришлось — он курил на юте. Семен схватил его за грудки и готов был бросить за борт. Подбежали стоявшие рядом моряки и еле оторвали взбешенного Семена от Максима.

— К-как ты мог, как мог, ты… — Семен впервые не сдержал бранного слова. — Ты что натворил… Ты всю мою жизнь…

— Я-я лишь хотел тебе доказать… — поправляя фланку, оправдывался матрос. — А она, она что написала?.. Все, как я говорил? — Максим невольно кисло улыбнулся.

Семен снова кинулся к матросу, но того стенкой загородили сослуживцы.

— Успокойся, Сема, ты что, из-за какой-то там девчонки на своих бросаешься, — проговорил кто-то. — Радуйся, что первым сходишь с корабля.

— Да что вы понимаете!.. — лихорадочно дрожа, крикнул Семен и убежал на бак.

Там он до самой вечерней проверки сидел на ракетной площадке один — никто и не решался к нему подходить. Семен умом понимал, что Максим своей подлостью предотвратил еще большую гнусность — по сути предательство любимой девушки. "Жила три года романтикой, ждала меня только как моряка, здорового и статного, — в порыве гнева и отчаянья размышлял он, — чтобы пройтись перед подругами и знакомыми со мной, одетым в флотскую форму, чтобы осуществить свои радужные мечты… А ведь мой дед пришел с войны без руки, и бабушка жила с ним душа в душу. Да что дедушка — его сосед на фронте потерял обе ноги, и как супруга его любила и заботливо за ним ухаживала…" Всю ночь Семен не сомкнул глаз. Острыми жалами впивались в сердце мысли: "А что если все-таки с ней встретиться? Она ведь не была готова в свои юные годы к такому крутому повороту жизни. Оля испугалась, скорее всего и друга этого придумала, чтобы я не тешил себя надеждами. А если бы я в самом деле лишился ноги? И разве могла настоящая любовь испугаться увечья?.. Нет… нет… Предательница…" Только под утро он, побежденный сном, упал в забытье. Когда прозвучал сигнал подъема, Семен хотел думать, что письмо ему приснилось. Но, к сожалению, это была жестокая и беспощадная правда. Моряк перестал ждать ДМБ и не обращал внимания на большой разукрашенный кружочками, крестиками и галочками настенный календарь кубрика.

Когда Семен под звуки "Прощания славянки" расставался с экипажем, то, подойдя к Максиму, с горечью сказал:

— И все-таки спасибо тебе…

10

Балтиморск. Семен без лишних проволочек забрал в военкомате паспорт и с небольшим чемоданом в руке поспешил, смотря равнодушно перед собой и никого не замечая, на городское кладбище. Моряку не терпелось проведать могилу друга и рассказать, как он теперь его понимает, пожаловаться, как ему невыносимо больно. Но подойдя к последнему пристанищу Александра, он увидел Соню. Она стояла в черном сарафане у светлого, как цвет рядом растущего куста сирени, мраморного надгробья и крестилась перед искусно изготовленным из того же дорогого камня крестом. Моряк, сняв бескозырку, также осенил себя крестным знамением и прошептал молитву:

— Со святыми упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра.

А Соня, увидев его, сделала шаг навстречу и взволновано молвила:

— Сема, неужели это ты… — в уголках ее глаз засверкали слезинки.

— Мне тоже не верится…

Моряк приобнял с нежностью хрупкие плечи столь дорогого ему человека и прикоснулся своим возмужалым лицом к ее бледной щеке. Они сели на небольшую скамейку. Семен поглядывал то на крест, то на верную подругу Александра.

— Как я рад, что тебя встретил, — перекладывая из руки в руку бескозырку, сказал моряк.

— Я тоже, Сема. Я уже и не надеялась тебя увидеть, — оживленно молвила Соня, лицо которой заметно потеряло прежнее юношеское умиление. — Расскажи, как у тебя дела? Уж слишком вид у тебя унылый. А ведь завтра-послезавтра встретишься со своей девушкой, — она невольно вздохнула.

Семен не смог больше держать в себе наболевшее. Он, как на исповеди, открыл Соне свою душу.

— Сема, дорогой, ты не падай духом, — чуть не расплакавшись, прошептала девушка. — Видишь, я уже три года держусь. А поначалу думала, что лягу вместе с Сашей. Спасибо тебе за крестик. Он у меня на груди и мне очень помог, очень помог Боженька.

— Ты, Соня, чуть не умерла телесно, а у меня внутри будто душа мертвая, неживая…

Соня взяла Семена за руки и посмотрела глазами цвета летнего неба, словно отогревая его сердце. Ему и в самом деле стало легче.

Моряк и девушка поднялись. Семен какое-то время постоял онемело перед могилой. Затем перекрестился и сказал:

— Прощай, Саша. Мне пора, друг…

Когда кладбище осталось позади, Соня первой нарушила тяжелое молчание:

— Сема, я тебя сегодня никуда не отпущу. Переночуешь у нас. А завтра поедешь.

— Соня, это же неудобно.

— Все, все — никаких возражений. Идем…

Мать девушки, сильно осунувшаяся женщина, приняла Семена как родного. Она тут же отправила Соню в магазин за продуктами, а сама, по-матерински стала расспрашивать моряка о жизни. Но Семен лишь ограничился краткими отговорками:

— Все нормально… служба позади…

— Все это время на Соню страшно было смотреть, только и делала, что посещала кладбище с черной вуалью горя на лице, а благодаря тебе она, вижу, ожила… — поделилась внутренней радостью мать и отправилась на кухню.

Соня вернулась быстро с полной авоськой продуктов. Тут же по-праздничному впервые за последние годы был накрыт стол.

— За твое прибытие, Сема, — подняла бокал с марочным вином девушка.

— За тебя, Соня, за вас… — произнес тост Семен.

— Спасибо… — прослезилась мать девушки. — Будто прежнее время вернулось…

А после угощения моряк с Соней, которая взяла его под руку, прогуливались по городу. Они прошли возле мореходки. Там среди идущих на ужин курсантов Семен ностальгически и напрасно искал загоревшимися глазами знакомых… Девушка показала парню школу, в которой училась и где вместе с мамой работает на кухне. Затем они ступили на набережную, над которой, роняя унылые крики, кружили чайки.

— Здесь мы когда-то бродили с Сашей, — голос Сони стал печальным.

— Я хорошо помню, как вы встретились, — со вздохом сказал Семен. — Только ты, пожалуйста… надо жить дальше…

— Все… все нормально… — девушка утерла слезу и посмотрела вдаль.

— А видишь, Соня, над морем зажглась яркая звезда… — сказал Семен и свернул к морю.

— Нет, лучше пойдем обратно, — остановила его девушка.

— Хорошо, хорошо, Соня, — мысленно укоряя себя за оплошность, сказал Семен. — И сколько же на тебя, бедную, свалилось… Все наладится, — Семен погладил руку девушки, что повисла у него на локте.