— Я встретил девушку из Забляви, понимаешь? Она в жизни не видела, как салон флаера выглядит. И ни разу выше своего третьего этажа не поднималась.
— Ты серьёзно? Из Забляви? А дальше ты будешь искать единственную и неповторимую среди бомжих? Можешь не рассказывать, что вы с ней делали во флаере, даже знать не хочу. А вот салон будешь с хлоркой оттирать, чтобы духу её там не осталось. И вообще. Ты руки-то помыл, прежде чем за стол садиться? А то заразу со всего города насобирал и припëрся туда, где люди обычно кушают, — оттоптался я на его новой зазнобе с таким остервенением, что Валя даже улыбаться перестал.
— Ты её не знаешь, — только и смог возразить он.
Именно её я, может, и не знал, но жители Забляви были известны всему городу. Любой, даже живущий на границе с Рассеей, с готовностью бы подтвердил, что все отбросы Моссити собрались в Забляви. Проститутки с коллекцией венерических заболеваний, достойные выставки в Кунсткамере; наркоманы, дешёвой дрянью изуродовавшие себя и прогнившие до самых костей; безумцы всех пошибов и мастей, оставленные на произвол судьбы после закрытия последней психушки. Одним словом, найти в этой зловонной помойке кого-нибудь нормального было задачей сродни поиску иголки в стоге сена. Причём в случае Забляви иголки не было вовсе.
— Я не могу придумать ни одной причины, почему это плохо, — усмехнулся я.
— Потому что она совсем не такая, как ты думаешь. Она книжки даже читает, представляешь? У неё дома целая библиотека настоящих книг. Собрания сочинений каких-то Пушкиных и Толстых. Ты вот сам хоть фамилии такие слышал?
— Я готов поспорить, что она врёт.
— И проиграешь! Я видел её своими глазами.
— Только не говори мне, что ты был в Забляви.
— Да, я там был. И что? Поставишь меня за это в угол? — пошёл Валя в атаку, устав оправдываться.
— Ты совсем идиот? Такое ощущение, что ты просто обдолбался и вообще не понимаешь, в какую дыру лезешь.
— Между прочим, ты и сам выглядишь так, будто половину ночи в какой-то канаве навозной провалялся. Это чья вообще кровь? Ты убил кого-то?
— Не переводи стрелки. Сейчас речь о тебе.
— Да брось! Ты бесишься, что я твой флаер брал в Заблявь? Ок, ладно, не буду больше его трогать. Но не смей обсирать то, что мне дорого! Это совсем не круто!
— О чём ты вообще говоришь? Причём здесь флаер? Я о тебе беспокоюсь! Или тебе по кайфу будет, если какой-нибудь недохирург распихает твои органы по всяким нарикам? — парировал я и совсем не соврал. После новости о месте жительства новой пассии Вали флаер отошëл на второй план.
— Не говори глупостей, этого не будет. Я же не сосунок какой, по сторонам-то всё-таки смотрю. Да и потом: это мой выбор и моя жизнь. Что хочу, то и делаю, с кем хочу, с тем и встречаюсь. А если понадобится, перееду к ней. Как тебе такое?
— А спасать тебя, независимого такого, в случае чего кто будет?
— Я разве прошу меня спасать? Или ты боишься, что вам некому будет тачку водить?
— Не боюсь. Данька Курносов справится, если понадобится.
— Ну и всё тогда. Закончили разговор.
Валя вскочил и выбежал из кухни. Не нашëл больше аргументов, а признать мою правоту не позволяла гордость.
Зато у меня от разговора остался неприятный осадок. Валя решил заглянуть в зловонную бездну, даже не подозревая, что его может затянуть туда и поглотить. Никого слушать он не будет, пока не столкнëтся с этим сам. Но успеем ли мы прийти на помощь, когда это будет необходимо? Успеем ли?
Я вернулся к поеданию трёхдневного запаса конины и ни на грамм не переел, когда тарелка опустела. Метаболизм в такие моменты у меня был удивитеьно быстрый. Иная любительница плюшек, севшая на очередную диету, могла загрызть от зависти.
Я отправил тарелку в посудомойку, выпил стакан гранатового сока и собирался пойти в ванную, чтобы смыть с себя перед сном всю мерзость после неудачной встречи, но не успел. От двери к холодильнику, целенаправленно и не открывая глаз, прошлёпала босыми ногами Исида.
Не замечал я раньше, что кухня по ночам превращается в магнит и манит всех, кого хоть на секунду отпустило одеяло. Иначе выбрал бы более уединённое место. Впрочем, тогда бы я не узнал, что Исида любит ночные перекусы.
А она тем временем открыла холодильник и удивила меня ещё больше: раздвинула первые ряды бутылок с йогуртом и выудила из глубины батон сырокопчёной колбасы. Потом нащупала на кухонном столе нож и отрезала, не размениваясь, сразу треть.
Я был заворожён этим зрелищем и не сообразил, что стоило поскорее сбежать. Теперь же, когда расчленение колбасы закончилось, а Исида с набитым ртом закрыла холодильник, я уже не оставил себе шансов уйти от неприятного разговора.
Она повернулась, увидела меня и замерла, прикрыв рот ладонью. Молчала, спешно дожёвывая колбасу, а в глазах её стыд пойманного с поличным ребёнка стремительно превращался в возмущение строгой учительницы, заставшей пятиклашку с сигаретой в зубах.
— Только не начинай. Я в порядке, просто неудачно упал, — сходу попытался оправдаться я, поняв, что так еë возмутило.
Но было поздно. Исида сглотнула и спросила, чуть повысив голос:
— Ты себя в зеркало видел?
— Нет.
— Влад, ты весь в крови! Ещё и грязный, как чушка. Ты где был-то? Я думала, что ты давно спишь.
— Послушай: всё в порядке. Правда.
— Да какой там в порядке? — она подошла и дотронулась пальцем до одного из порезов, словно ещё сомневалась, не грязь ли это, и тут же отдёрнула руку, как обожжённая, — Это же ножевые ранения! Причём вот здесь желудок, а здесь почка, — указала она на два места, которые до сих пор ещё неприятно ныли.
— Ты же видишь, что всё нормально. Я живой и теперь в полной безопасности. Успокойся и иди спать дальше.
— Нормально?! Я тебя видела совершенно здоровым ещё несколько часов назад, а сейчас у меня такое ощущение, что из тебя всё это время пытались решето сделать.
— Ну не сделали же, — попытался я изобразить улыбку, но даже сам себе не поверил.
— А это тогда что?
— Просто порезался.
— Почему у меня такое чувство, что ты специально только тем и занимаешься, что ищешь неприятности на свою голову?
— Я не виноват, что они меня сами находят. Слушай, я устал и настроение у меня ниже плинтуса. Давай мы этот разговор отложим хотя бы до завтра, а то меня либо стошнит прямо на стол, либо я усну, пока тебя слушать буду.
— Конечно, у тебя нет настроения, — передразнила меня Исида, нервно всплеснув руками. — Его у тебя никогда нет, когда надо подумать.
— О чём ты?
— Да всё о том же. Тебе не кажется, что слишком много совпадений с тех пор, как ты за новое дело взялся?
— Я думал, мы уже проехали эту тему.
— Ты, может, и проехал, а я всё больше убеждаюсь, что мы несёмся прямиком в ловушку и выбраться оттуда живыми не сможем. Кто тебя порезал? Может, это был человек из… из «Helex»? Они узнали, что ты собираешься сделать, и решили остановить! Иначе я в жизни не поверю, что это просто совпадение.
Она смотрела на меня пронзительным взглядом и ждала, чтобы я понял её и согласился. И я бы с радостью сделал, как она хочет. Меньше всего хотелось её разочаровывать. Но выбора у меня не было. Приходилось настаивать на своём:
— Иногда совпадение — это просто совпадение. Не преувеличивай.
— Тут нечего преувеличивать. Это как пазлы мозаики. Я ещё не вижу всей картинки, но вывалились-то они из одной коробки.
— Пожалуйста, Иси, хватит! За те деньги, что мы можем вынести из банка, потом лет десять жить будем, ни в чём себе не отказывая. Купим себе какой-нибудь пакет акций, детей заведём, как ты мечтала. Я ради такого готов немного потерпеть. Ради твоего счастья, ты слышишь? Ради ТВОЕГО счастья я готов на всё.
Пусть силы мои быстро кончались, я старался говорить пламенно, убедительно. Исида меня не слышала. Она шарила глазами по полу, и видно было, как страх захватывает её.
— А если это пустышка? Если кроме проблем мы там ничего не найдём?
— Я тебя не узнаю. С каких это пор ты бояться начала?
— А никто и не говорил, что я боюсь. Я просто… Я не думала, что они… Я не знала… — забормотала Исида, но вдруг мотнула головой и твëрдо на меня взглянула. — Пожалуйста, поверь мне на слово: я уверена, что мы лезем в болото, из которого не сможем выбраться никогда.
— А я уверен, что ты зря паникуешь. Как говорит Олег, мы просто зайдём и выйдем. Всё как всегда и ничего нового.
Исида собиралась сказать что-то ещё, но я уже был не в состоянии еë слушать. Встал и направился в свою комнату. Не важно, что скажет она завтра, но сейчас я даже не успевал её понять. Слишком много энергии тратилось на восстановление после ранений, слишком мало оставалось на всё остальное.
Спать я завалился в грязном, не найдя сил даже раздеться.
Глава 7
Мой беспокойный сон напоминал лихорадочный бред. Как и всегда во время регенерации, я часто просыпался, путаясь между осколками сновидений и густой темнотой спальни. Кошмары преследовали меня с особой жестокостью: кидали на растерзание многоликим чудовищам, лишали подвижности и превращали в самое беззащитное существо во вселенной. Они забирали куда больше сил, чем бдение бессонницы и выжимали холодный пот до последней капли.
Я окончательно устал засыпать и просыпаться ближе к вечеру. Раны противно заныли, в голове шумело, словно трассу для грузоперевозок проложили от одного уха к другому, да и в целом было такое подозрение, что по мне табун лошадей пробежался. К тому же во рту пересохло до того, что каждая попытка сглотнуть пронзала болью горло.
Я выполз из комнаты, только чтобы принять душ и поджарить на автогриле пару синтетических стейков. Жадно выпил четыре стакана воды, остановившись лишь когда желудок раздуло и он намекнул, что готов выплеснуть всё обратно, если я не поумерю пыл. Затем я ухватил четыре пачки чипсов и бутылку газировки и враскарячку вернулся к себе, чтобы зарыться в ещё не остывшую постель и продолжить набираться сил.
Я провёл пальцем по сенсору на правом запястье. Хэндфон немедленно высветил передо мной голограмму приветствия, а затем открыл рабочий стол с тучей иконок приложений. Давно уже пора было здесь навести порядок, но всё как-то руки не доходили. Всё казалось нужным, хотя некоторые приложения я вовсе ни разу не запускал, либо пользовался однажды и давал себе обещание как-нибудь повторить.
Среди всей тучи ярлыков и виджетов я отыскал пульт от телевизора и включил девятый канал. На стене напротив кровати проявился экран, и изо всех колонок, расставленных по периметру комнаты, раздалась по-детски весёлая музыка. Начиналось вечернее шоу Вика Алфи. Древний формат для стариков, рассыпающихся в песок по пути до аптеки и обратно, но мне нравилось. Не знаю почему. Может, харизма Вика так действовала? Он умел любую фразу собеседника перевести в шутку, от чего за пятнадцать минут разговора можно было несколько раз душевно посмеяться.
Одно напрягало, что трансляция велась на английском языке. Уже семь лет он являлся вторым государственным, а на русском остались только реклама и новости. Впрочем, вряд ли кроме меня нашлось бы много тех, кому это не по душе. Помню, когда президент выступил с этой новостью, многие с восторгом его поддержали. «Надо же, теперь мы совсем как на Западе жить будем!» — рассуждали люди, лукаво умолчав о главном. О том, что на Западе всё совершенно иначе.
К тому времени в Америке подходила к концу гражданская война, и коми уже во всю рулили страной. Ввели план, рассчитанный на мощнейших компьютерах, обозначили стратегически важные направления фундаментальных научных исследований, отойдя от прикладных, что раз за разом заводили прогресс в тупик. Они развернули всю мощь своей страны лицом к людям, подпëрли еë идеями великих правителей нашей страны и направили эту махину на образование и всестороннее развитие человека, на медицину и социальные программы.
Европа же из-за потепления климата сравнялась температурой с Африкой и превратилась в саванну. Там давно говорили на суахили и арабском языках. Континентальное право заменили на законы шариата. Даже президентов и премьер-министров теперь называли халифами, шейхами или султанам.
Тот «Запад», о котором с упоением рассуждали у нас, больше не существовал. Его сменил бурлящий океан перемен. И только Федерация Независимых Конгломераций оказалась в этом океане островком спокойствия. Потому сюда и хлынули все опальные капиталисты в попытке сохранить хоть что-то из заработанного непосильным трудом своих рабочих.
Тратить время зря новые русские не стали и стремительно проникли во все ветви власти, обжились на высоких постах и прогнули политический курс под себя. Пары лет не прошло, как второй государственный язык стал первым, но и теперь люди лишь аплодировали. Они привыкли восхищаться заграницей и искренне поверили, что наконец заживут как надо. Как показывали им просмотренные сотни раз фильмы и популярные блогеры.
Я слишком увлёкся размышлениями о вещах, которые мне были не особо интересны, и долго не обращал внимания на экран. А там тем временем закончился вступительный ролик, и на смену анимированной заставке появился бордовый занавес.
— На днях ходил к дантисту… — первым делом сообщил Вик, пружинистым шагом выскочив из-за кулис. Месяц назад он отметил семьдесят третий день рождения, но выглядел лет на сорок, если не моложе. Подтянутый, с густыми разноцветными волосами и ослепительно белозубой улыбкой. — Да, да, я уже вижу, многие меня понимают. Это хорошо, что говорить ничего не надо, а то в следующий раз док не даст мне уйти живым. Не подумайте, я не жалуюсь, даже наоборот. Пока лежал у него в кресле с раскрытым ртом, понял, что человек-дантист всё-таки лучше роботов. Да, пусть дороже… Сильно дороже… В сто раз примерно… — Вик скривил лицо, будто только теперь понял, что его облапошили, и посмотрел в сторону, обращаясь к кому-то из съёмочной команды. — Какой, говорите, сайт у того андроида был?
Зал взорвался от смеха и аплодисментов, а Вик с нескрываемым наслаждением выждал паузу, прежде чем продолжить:
— Вот вы все наверняка считаете меня супер старым. Думаете, что мне уже пропуски ставят на кладбище и всё такое, — в зале послышался гул несогласия, а Вик добавил жару и изобразил немощного старика. А потом продолжил: — Редко получается это сказать, но в сравнении с сегодняшним нашем гостем я пипец какой молодой. Антуан Фейкель. Встречайте!
Загромыхала музыка, и камера сошла с ума. В зал вошёл Антуан Михайлович. На вид он не сильно уступал Вику и совсем не выглядел как человек, отмечающий вековой юбилей. Со сверкающими дредами, свисающими до плеч, с анимированными татуировками по всему лицу и на руках. Он один в один походил на молодых блогеров, только начинающих карьеру в медиа. Да и одет был примерно так же. Из-под строго чёрного пиджака до колен спускалась белая футболка, скрывающая утянутые полосками джинс мускулистые ноги. На груди вращался знак доллара, которым уже несколько лет обозначался рубль, а на правой руке сияли россыпью бриллиантов большие розовые часы.
Я смотрел на Вика и Антуана, как на клоунов, забывших смыть грим после выступления. Интересно, насколько эти забавные старички в обычной жизни соответствуют своему образу? Так и представлялось, что выходят они к семейному ужину под искусственные аплодисменты и изо всех сил демонстрируют, насколько они современны. Ведь сами же твердят постоянно, что на сцене и в жизни они одинаковые.
После десятка колкостей и пары неудачных острот началось обсуждение нового фильма-автобиографии Фейкеля. Предыдущий выходил в позапрошлом году и уже сильно устарел. Вообще, насколько я мог вспомнить, Антуан Михайлович последние лет двадцать только тем и занимался, что снимал одну автобиографию за другой. Так этим увлёкся, что теперь мало кто мог вспомнить, чем же он всё-таки прославился. В кино он постоянно что-то превозмогал и купался в лучах заслуженной славы. Но вот чем именно заслуженой, ускользало даже от самого внимательного зрителя. На деле же Антуан был первым режиссёром, который снял настоящую смерть в художественном фильме. В середине пятидесятых он потряс публику тем, что в простенькой драме с любовным треугольником главную героиню убила ревнивая любовница еë мужа. Сюжет повторялся в разных вариантах и в разные времена столько раз, что наверняка забылся бы уже во время премьеры, не будь в нём такой кровавой изюминки. Даже суд тогда оправдал всех причастных, но сам Фейкель старательно огибал эту малозначимую деталь в каждом автобиографическом фильме.
— Таких откровений не было ещё никогда, — заверял Фейкель с самым честным лицом, скверно имитируя лондонский акцент.
Вик среагировал моментально. По-дружески указал на гостя сложенным из пальцев пистолетом и с усмешкой спросил:
— Ну хоть о том самом вечере ты не стал вспоминать?
Фейкель повторил его жест.
— Это слишком откровенно даже для меня, — а потом тут же переменился, вернул себе пафосный вид и продолжил: — Серьёзно, Вик. Я раскрыл все свои тайны и показал все скелеты, распиханные по моим шкафам.
— О да. Этим ребятам давно пора свежим воздухом подышать. И мы все уже с нетерпением ждём премьеру. Напомни, пожалуйста, когда фильм выходит в прокат?
— Пятнадцатого июня. Версия для полного погружения двадцать второго.
— Отлично! Рад был с тобой встретиться, Антуан, пока ещё ты не рассохся окончательно!
Началась реклама, перетасовавшая новую газировку, старый классический парфюм, средство от кашля, туалетную бумагу, конфеты без сахара и упругие задницы, спасённые от ежемесячных проблем.
Следующим гостем Вика Алфи был самый молодой мультимиллиардер ФНК. Санька Черманцов, семилетний мальчик, который сделал себя сам — так его представил Вик и в ответ получил поток мата, потому что Санька, как оказалось, был у него в штанах, а гостя звали Александром Анатольевичем. Вик же принял оскорбления с таким видом, словно от этого зависела его работа, и раболепно расплылся в улыбке.
— Александр Анатольевич, скажите, ваш новый бренд, когда он появится в магазинах?
— Чё, не в терпёж уже прикупить? — усмехнулся мультимиллиардер, разжëвывая слова на манер обитателей Бруклина позапрошлого века. — Не ссы, не пропустишь.
— Это точно, рекламу никто не пропускал, и релиз не пропустим.
— Э, ты чё, чувак, против рекламы что-то имеешь? Отец всё проплатил по полной, так что не гони тут. Понял?
За унижением Вика я наблюдал без особого интереса, хотя аудитория Черманцева была в восторге. Юный бизнесмен не представлял из себя ничего, как и голограмма корабля на его голове. Просто отец, президент корпорации «MentPharmic», входящей в фармацевтический картель «One Health», устроил сыну такую массированную рекламную кампанию, что мальчик просто не мог не заработать на своих банальных видеороликах грандиозное состояние.
Теперь же, когда Александр Анатольевич обладал более чем двухсотмиллионной аудиторией, пришла пора собирать камни. В июле планировалось запустить бренд под его именем, продающий одежду, напичканную электроникой и привязанную к киберимплантам, производимым «MentPharmic». В то же время стоимость установки киберимплантов резко снижалась, подстëгивая акцию. Получалось, что можно будет не тратить бешеных денег, чтобы провести апгрейд, да ещё и продвинутые шмотки нацепить. Красота. И многие даже не задумывались, почему картель так запросто готов потерять миллиарды? Скидки обещали такие, что даже импланты с чëрного рынка больше не выглядели заманчивой альтернативой. Ниже себестоимости, да ещё и автоматизированная операция по цене электричества. Невиданная щедрость, о которой никто и мечтать не мог.
Импланты, импланты… На них все будто помешались. Апгрейдились, как заведённые, влезая в кредиты. Вот только мало кто задумывался, что, променяв родные органы на искусственные, обратная дорога окажется не по карману. Люди загоняли себя в тиски, где с одной стороны — ежедневное употребление целого перечня лекарств, чтобы организм не отторгал инородные предметы. А с другой — смерть в мучениях с адской болью, которую никакие обезболивающие не заглушат. Можно было, конечно, вернуть обыкновенные органы, но такие операции клиники проводили неохотно и просили за них огромные деньги. К примеру, возвращение органической мышечной ткани обошлось бы в кругленький миллион, в то время как установка самого простого импланта стоила порядка тридцати тысяч.
Получалось, что даже за бесценок установленный имплант в перспективе нескольких лет приносил фармацевтическому картелю огромный доход. А если убедить всех, что модифицировать себя необходимо? Это уже не только заоблачные доходы, но и управление людьми. Когда десятки миллионов зависят от единственной компании, то эта кампания становится их хозяйкой. Почти даже ничем не прикрытое рабство.
За то время, что я обитал в Моссити, людей с апгрейдами стало в разы больше. Если зайти в более-менее обеспеченный район, то почти на каждом углу там теперь встречались счастливые обладатели искусственных глаз и ушей, мышц и желудков, лёгких, печени, костей. Пусть это не всегда было заметно, но повадки выдавали модифицированных людей с потрохами. А когда я только прилетел из Сибериан Империал, это было в новинку и вызывало неподдельный интерес.
Я следил за разговором Вика Алфи и Александра Анатольевича, не вслушиваясь в слова, и отчётливо представлял, как Исида твердит, что всё это неспроста. Вот только в этот раз я бы даже возражать не стал. В моём усталом разуме и готовящееся задание, и скорый взлёт доходов картеля, и стерва из клуба складывались в целостную, но неясную картину, и я никак не мог сосредоточиться, чтобы разобрать её очертания. Слишком она выглядела туманно и надуманно, чересчур разрозненно, чтобы объединиться.
Но, как бы ни было это подозрительно, отказаться я не мог при всём желании. Я не стал рассказывать Исиде, что в этот раз мы шли ва-банк, потому что прекрасно понимал, насколько яростно она стала бы возмущаться. Да я и сам обычно не брался за такие дела. Они всегда приносили кучу проблем и не обещали лёгких денег. Но в этот раз плата мне показалась достаточно аппетитной, чтобы рискнуть. Теперь, если же мне вздумается поиграть в дурачка и сказать, что я плохо подумал, то последствия не обойдут стороной никого из нашей команды. Охотники за головами отступают, пусть и нехотя. Эти люди даже слова «отступить» не знают.
Постепенно я переключился на само задание и принялся раскладывать по полочкам всё то, что предстояло сделать. Как будем заходить, как поведём себя, если полиция нагрянет слишком быстро, и как уйдём, если начнётся погоня. Конечно, Исида отключит систему оповещения, но надолго ли это поможет, нельзя было сказать точно. Ограбление одного из центральных банков Моссити не пройдёт незамеченным, даже если тревога не поднимется вовсе. Значит, будет погоня, и прежде чем нам удастся выскочить из города, придётся хорошенько помотаться по его улицам.
Летающий транспорт отпадал сразу. Мы взлететь не успеем, как нас собьёт дрон. Значит, только по земле. По крайней мере, падать не высоко. Ещё было бы неплохо иметь точку, где сменим авто и разделимся.
Усталость быстро наполнила мои веки тяжестью, и они сомкнулись, не спросив разрешения. План остался сырым, не сдвинувшись ни на йоту.