Дядя самых честных правил 5

— Dori me interimo adapare dori me!

Знаки, нарисованные на концах лучей звезды, загудели, включаясь и готовясь разорвать меня изнутри.

— In nomine Spiritus Sancti.

Диего вскинула руки, собираясь активировать всю эту гигантскую конструкцию из Знаков и Печатей. Полагаю, сейчас я должен кричать от ужаса и пытаться высвободиться, но я только улыбнулся.

— Amen!

Деланная магия — это не всполохами и “молотами” кидаться, как бы презрительно не отзывались о ней Талантливые маги. Сочетания символов крайне важны, одна маленькая эфирная чёрточка может поменять работу конструкта на противоположную от задуманной. А Диего, хоть и подготовленная рисовать какие-то фигуры, деланную магию презирала. За что и была наказана.

Знак Циркумфлекса, начерченный мной на земле, включился с остальной пентаграммой и грубо ворвался в её работу. Смял контуры, скомкал и швырнул в лицо активатору — моей “обожаемой” испанке. Упав на землю, Диего принялась кататься, силясь сбить раскалённый эфир.

— А-а-а-а!

Вместе с пентаграммой Циркумфлекс сдёрнул связку Знаков, нарисованных на моём животе, и остаток “заморозки”. Меня будто подбросило, а в груди завыл страшным голосом Анубис, освобождённый и злой до крайности.

***

Я встал и выпрямился в полный рост. Ёшки-матрёшки, хорошо-то как! Ненавижу чувствовать себя беспомощным, не-на-ви-жу. И к Диего у меня теперь счёт размером с гору — такой не выплатишь деньгами или услугой, оплата только кровью. И за то, что работала на Голицына, и за попытку лишить меня Таланта. Анубис рявкнул в груди, требуя и свою долю мести.

Диего, откатившаяся на десяток шагов, прекратила орать, потушила пламя и тоже поднималась на ноги. Смотреть на неё было страшно. Лицо всё в чёрных оспинах от “укусов” огненных Знаков, белая блуза сгорела, оставив её с обнажённой грудью, заляпанной чёрной сажей и пеплом, глаза бешеные, губы плотно сжаты.

— Сдавайся, Диего.

Подняв руку, я выставил в её сторону ладонь и приготовился к драке.

— Сдавайся. Обещаю, пытать и мучить не буду. Насчёт сохранения жизни не уверен.

— Ха! — она ударила рукой по сгибу локтя. — Подавись, Констан! Чтобы я, Мария Диего Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио, отдалась на волю некрота?

— Тогда ты просто умрёшь. А потом я тебя подниму и заставлю служить мне.

Она оскалилась и взвинтила Талант на форсаж. Мне призывать Анубиса не требовалось, он и так был на пределе и требовал немедленно порвать испанку на тряпочки. Я оглядел поле боя: орк-учитель отволок Боброва в лес на безопасное расстояние, так что поляна была в моём полном распоряжении.

— Умрёшь ты, malparido. А я станцую на твоей могиле. Хотя нет, танцевать для тебя слишком позорно, я помочусь на тот холмик, где ты будешь лежать.

— Фу, сударыня! Что за выражения? Я был о вас лучшего мнения.

— Не учи меня, Констан. Я раздавила таких, как…

Я не дал ей закончить и атаковал без предупреждения. Десятком огненных всполохов, одним за другим, без паузы, а следом роем огненных метеорчиков. Прикрылся щитом, сменил позицию, отбил ещё “микромолоты” и атаковал снова.

Несколько минут мы перебрасывались заклятьями, стараясь нащупать слабину противника. Было видно: Диего рассчитывала на лёгкую победу, думая, что я недалеко ушёл в развитии. Но силы оказались практически равны, и ей приходилось выкладываться по полной. Магия выжигала эфир вокруг нас, заставляя полагаться на внутренние резервы Талантов. Запах перегара эфира становился всё сильнее — лет пятьдесят на этой поляне ничего не будет расти, отравленное им, лес наполнится ведьмиными кругами и покалеченными животными.

— Hijo de mil putas! Ублюдок! Я вырежу тебе…

Последние слова я не расслышал. Диего обрушила на меня облако ледяной крошки, пытавшейся забить мне горло, залепить глаза, а следом за ним огненное копьё полетело прямо в грудь. Я отбился от этой гадости, одновременно засыпая испанку всполохами, чтобы сбить прицел и не дать повторить серию. А следом швырнул “молот”, залитый силой под завязку. Только не в саму Диего, а в землю в двух шагах перед ней.

Расчёт оказался верен — испанка не стала разрушать или отклонять летящее мимо заклятье, и зря. “Молот” жахнул так, что у меня заложило уши. Взрыв взметнул целый фонтан земли, волной обрушившийся на Диего. Вреда ей такой “душ” не нанёс, но отвлёк, и дал мне возможность сократить дистанцию.

В три больших скачка я добрался до неё, перепрыгнул воронку от “молота” и оказался лицом к лицу с предательницей. Заклятья, Знаки, всполохи? Моей ненависти не нужны были подпорки. Я ударил в неё чистой силой, самим Анубисом, а заодно схватил её обеими руками за шею и принялся душить. Н-на! Получи, тварь!

Она ответила мне тем же — голой силой и пальцами на горле.

Ни вздоха, ни крика, ни шёпота. Глаза в глаза, ненависть к ненависти, Талант на Талант. Ближе, чем мать и дитя, сцепившись крепче любовников, посреди взбесившегося пылающего эфира стояли мы с Диего и убивали друг друга. И между нами было только одно:

Сейчас. Немедленно. Сдохни!

***

Йоту за йотой, дюйм за дюймом я ломил её. Воздух, запертый в лёгких, горел огнём, глаза вылезали из орбит, но я не собирался отпускать испанку. Умри! Прямо сейчас, сию секунду! Жаль, закончить поединок никак не получалось — её ненависть оказаолась не меньше моей, и Диего была готова утащить меня в ад даже ценой своей жизни.

Не знаю, чем бы закончилось это всё, но помощь пришла, откуда я и не ждал. За спиной Диего выросла бледная тень — обожжённая, в лохмотьях расползающейся кожи, с оскаленными зубами черепа: Киж растерял весь человеческий вид.

Уж не знаю, тянул он себя за волосы или так дёргался, что свалился, но ему удалось снять самого себя с дерева и освободиться. Он молча, не издавая ни звука, подошёл к испанке сзади. Подмигнул мне подпаленым веком, а затем без размаха всадил в спину Диего нож.

— А!

Она вскрикнула. Глаза её расширились, хватка начала слабеть, а Талант забился, как выброшенная на берег рыба.

Я не успел остановить Анубиса. Разъярённый шакал рванулся вперёд и обрушил на испанку всю свою мощь. Её тело вспыхнуло изнутри, дёрнулось в моих руках и посыпалось на землю серым прахом.

Мария Диего Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио, терциарий Конгрегации священной канцелярии, или, по-простому, агент инквизиции, умерла окончательно и бесповоротно.

***

Рухнуть на землю, закрыть глаза и лежать не шевелясь — вот единственное, чего мне хотелось. После схватки у меня болело вообще всё, что может болеть. От пяток до макушки, точно через меня пропустили электрический разряд. От сгоревшего эфира саднило лёгкие, из носа капала кровь, а живот горел адским огнём. Никогда больше не буду накладывать Знаки на самого себя, никогда!

И всё же я не имел права лечь и отдыхать. Рядом со мной были живые и мёртвые, о которых я должен был позаботиться.

Кузьма, верный мой возница, оказался убит. Удар испанки раздробил ему череп и не оставил ни одного шанса. А вот Васька, что удивительно, выжил и почти сразу пришёл в себя, стоило мне плеснуть на него водой. Поразительная у парня способность: получать по голове, пропускать сражение и выходить из него невредимым. Надо проверить, не лежит ли на нём заговор какой-нибудь деревенской колдуньи — народная магия порой бывает эффективней высокой.

Вдвоём с Васькой мы отыскали в кустах орка-учителя и Петра. У Апполинария оказались сломаны обе ноги. Не представляю, как он ползал в таком состоянии? А Бобров, кроме двух выбитых зубов, лишился ещё и левого глаза. Обоих, находящихся в полуобморочном состоянии, мы перевязали и перенесли к дормезу. Как же дорого обошлось предательство испанки!

Последним я занялся Кижом. Мертвец лежал рядом с местом гибели Диего и не шевелился, словно умер по-настоящему. Но стоило мне подойти, как он поднял веки и уставился на меня пустыми глазами.

— Сделал всё, что смог, Константин Платонович, — прохрипел он, — что смог. Не судите строго, больше этого не повторится.

— Лежи и не дёргайся.

Я опустился рядом с ним, разглядывая его повреждения. От лица остался один оскаленный череп, рёбра выглядывают в прорехи сожжённой кожи, правая рука оторвана по локоть. Не жилец, сказал бы любой, кто увидел его. Не жилец, согласился бы я, но он и так был мёртв последние тридцать лет.

— Простите, Константин Платонович, я опоздал.

— Заткнись, будь добр, а? Только твоих извинений не хватает.

Положив ладони ему на грудь, я дёрнул Анубиса и разом влил в мертвеца все силы, которые нашёл.

— Ах-х-хр-р-р…

Меня замутило от перерасхода сил. Голова закружилась, и я плюхнулся на задницу, зажмурив глаза и тряся головой.

— Не надо так резко, Константин Платонович.

Голос Кижа прозвучал откуда-то сверху. И тут же ладонь мертвеца ухватила меня за руку и потянула вверх, помогая встать.

— Идёмте, Константин Платонович, надо ехать домой.

Я проморгался и увидел Кижа, новенького, будто и не было никакой драки. Вот только руку влитая сила не вернула, оставив культю безжизненно болтаться.

— Жаль, — Киж усмехнулся, — я был так привязан к этой руке. Мы столько лет были вместе, а теперь придётся искать новую.

— Э-э-э-э… Что?

— Мне раз десять руку отрубали, — пояснил Киж, усаживая меня в дормез, — но Василий Фёдорович каждый раз пришивал новую. Вы же подберёте для меня что-нибудь подходящее? Только дворянскуюе, пожалуйста, я не могу сражаться рукой простолюдина.

Представив, что мне нужно искать свежий труп, отпиливать ему руку и приделывать Кижу, я покачал головой.

— Нет уж, Дмитрий Иванович, обойдёмся без этого. Каждый раз ходить на кладбище за запчастями для тебя слишком накладно. Сделаю тебе крюк, будете на пару с Бобровым изображать банду пиратов.

На меня напал нервный смех, и Киж неодобрительно покачал головой. Закрыл дверь в дормез и скомандовал Ваське везти нас домой.

Глава 3 — Допрос и обыск

Стоило дормезу тронуться, как на меня накатила сонная одурь. Я закрыл глаза, но вместо отдыха провалился на изнанку бытия.

В этот раз поле с жухлой травой встретило совершенно по-другому. Туман смыкался плотной пеленой, такой густой, что его можно ощутить под пальцами. Но я не ослеп и не потерялся — туман был прозрачен, позволяя “чуять” всё вокруг. Будто я волк или шакал, вышедший на охоту в свои угодья.

Едва я “принюхался” и освоился с новой ролью, как почувствовал далеко впереди добычу. В молочном мареве тумана она выглядела для меня как кроваво-красное пятно, манящее и беззащитное. Я завыл и рванул наперерез движущейся цели.

Преследование увлекло всё моё существо, не давая думать ни о чём, кроме неё. Лапы несли меня по жухлой траве так легко и привычно, словно я охотился в этих угодьях уже тысячи и тысячи лет. Я был здесь хозяином, и ни одна добыча не могла от меня скрыться.

На мой азартный клич пришёл ответ. Где-то вдалеке послышался вой, и я сразу узнал его хозяина, волка по имени Тот-кто-открывает-дороги. Он желал мне доброй охоты, как старому другу. Я ответил ему приветственным тявканьем и рванул дальше.

Настигнуть жертву оказалось легче лёгкого. Но я не кинулся в атаку, а начал кружить вокруг неё, заставляя остановиться и ждать своей участи. Душа замерла в центре пятачка свободного от тумана, оглядываясь и выставив перед собой руки в защитном жесте. Увидеть охотника добыча не могла, и только мои горящие алым огнём глаза появлялись в тумане то тут, то там.

— Выходи! Я не боюсь тебя!

Голос добычи звучал тускло, едва прорываясь сквзь стену тумана. Тем не менее я узнал её. Диего! Зарычав, я поднялся на ноги, отряхнулся, как пёс, и шагнул к ней.

— Ты?!

Она была и так бледна, а, увидев меня, стала совершенно белой. Руки её сжались в кулаки, в глазах отразилась ненависть.

— Не боюсь! Ты не властен здесь надо мной, некрот. — Отступив на шаг, мёртвая испанка затянула: — Nam et si ambulavero in valle umbrae mortis, non timebo mala…

— Умолкни.

На её плечо легла рука с тонкими пальцами. Диего тут же замолчала и будто выцвела, как старая фотография.

— Какой замечательный подарок. — Смерть обошла вокруг застывшей испанки, разглядывая, как музейный экспонат. — Ты сумел меня по-настоящему удивить и порадовать. Редкая добыча! Тебе полагается щедрая награда, Костя.

Моя работодательница обернулась ко мне и улыбнулась. Я почувствовал, как в мои песочные часы сыплется чёрный песок. Лет тридцать, не меньше.

— Пожалуй, ты моё самое удачное приобретение за последние века.

Быть “приобретением” мне не слишком нравилось, но возражать я не стал: спорить со Смертью — не самая лучшая идея.

— Какое счастье, милочка, что вы заглянули ко мне на огонёк, — Смерть заглянула испанке в лицо. — Ваши коллеги всегда такие скрытные, всё время пытаются утаить свою сущность и проскользнуть под видом обычных людей. А тебе, моя дорогая, придётся со мной побеседовать.

Судя по выражению лица Диего, на неё напала самая настоящая паника.

— Я умерла, — просипела она, — и не буду отвечать ни на какие вопросы.

— Ошибаешься, милочка. Ты мне расскажешь всё-всё.

— Нет! — Крик испанки походил на слабый писк. — Я умерла! Ты должна отвести меня…

— Т-с-с-с!

Смерть приложила палец к губам, и Диего тут же замолчала, застыв как статуя.

— Я никому не должна из смертных, деточка, и уж точно не тебе. А вот ты — наоборот. Ты забирала Таланты некромантов и, значит, обворовывала меня. Так что придётся тебе немного задержаться. Я тебя отведу на ту сторону. Потом. Если от тебя что-то останется. Констан, у тебя есть вопросы к этой воровке?

Допрос занял не слишком много времени. Диего стояла будто замороженная и послушно рассказала мне всё.

Испанку представили Голицыну его заграничные друзья, и там настолько всё переплелось, что непонятно было, кто на кого работает. Князь, за некоторые преференции в Европе, поставлял интересную Риму и инквизиции информацию, а Диего иногда выполняла для Голицына деликатную работу, не всегда чистую. Сама же она была по сути шпионом, агентом влияния и слегка диверсантом, причём не только Рима, но и подрабатывая на Испанию, Пруссию и Авалонцев. Впору было смеяться — я сделал работу Тайной канцелярии и поймал вражеского тройного или даже четверного агента.

Но всё это были “мелочи” и, скорее, дополнительный приработок. Основной задачей Диего было уничтожение особо неугодных инквизиции некромантов. Одного, Ивана Извольского, она уничтожила, а вот до моего Василия Фёдоровича добраться не смогла даже с помощью Голицына. А когда дядя вызвал меня из Парижа, чтобы сделать наследником, Диего клещом впилась в князя, требуя подманить и “сдружиться”.

По каким-то причинам меня нельзя было убивать сразу. То ли неприжившийся Талант мог сбежать и найти другого носителя, то ли ещё что-то, но Диего требовалось наблюдать за мной, желательно с близкого расстояния. А тут и случай подходящий подвернулся — я искал учителя и сам рассказал об этом Голицыну.

Единственное, что потребовал князь у Диего, — следить за мной и докладывать обо всём. “Добрый дядюшка” Голицын ненавидел Василия Фёдоровича и это чувство перенёс на племянника. Князь мечтал унизить и растоптать меня, а Диего — убить, когда придёт время. Одно другому не мешало, и они копали под меня с двух сторон.

— Довольно, — Смерть одёрнула меня и подтолкнула в сторону тумана, — иди. А у нас с милочкой сейчас будет отдельный разговор.