Я хочу стать Вампиром…

В те дни, когда ей хотелось насладиться панорамой города и остаться незамеченной, она всегда приезжала в один и тот же ресторан, рядом с замком и вдали от ночной жизни города. Иногда туда заходили ее знакомые, но они только вежливо здоровались и поддерживали принятую в обществе политику невмешательства в частную жизнь друг друга. Это был залог общей свободы, комфорта и, в конечном счете, благополучия. Чтобы попасть туда, придется вернуться в город, а по дороге у них будет возможность как поговорить, так и помолчать. А ценник ресторана обеспечивал им всем комфорт и общество, в котором никто никому ничего не доказывает, все пришли отдохнуть и насладиться компанией друг друга.

Машина медленно плыла по дороге, вокруг было тихо, как и всегда в этой местности. Они не говорили с самого начала пути. Эфрат почему-то нравилась эта тишина, ей нравилось то, о чем он молчал, хотя она и не понимала, что это такое. Фары машины были единственным источником света на дороге, кроме света луны, как будто снова прокладывавшего ей путь. В такие минуты Эфрат даже не думала, куда ехать, она просто поворачивала туда, куда вела ее дорожка лунного света, или что-то, что выдавало себя за дорожку лунного света. Никто не хотел нарушать молчание, да и не было в этом особой необходимости.

Рахмиэль сидел к ней вполоборота, положив голову на подголовник. Всю дорогу он смотрел на Эфрат. Он не касался ее руками, но она ощущала прикосновение его взгляда, и это было странно, непонятно, а она не любила не понимать.

Вскоре они уже были в городе, разделенном на две части рекой. Им нужно было попасть на другую сторону по одному из трех основных мостов, ведущих почти прямиком к замку. С моста открывался отличный вид на ночной город, не устававший тянуться к небу своими бесчисленными шпилями. Эфрат помнила свою первую ночь в этом городе. Тогда она остановилась в совсем небольшом отеле. Он находился в одном из старых домов, а потому окно было всего одно, не считая совсем маленького окошка под потолком, которое Эфрат поначалу не заметила. Такие окна были во многих старых домах этого города. В то утро на подушке рядом играли солнечные лучи и пусть Эфрат не чувствовала солнечного тепла, было в этом что-то такое, от чего вечный холод немного отступал. Может быть, летний воздух, может быть, воспоминания, бывшие подчас куда материальнее прочего, но что-то заставило Эфрат улыбнуться тогда.

Они проехали по узкой, мощеной камнем улочке, где машины стоимостью в сотни тысяч евро не были редкостью. Затеряться было все еще непросто, но и особого внимания ее Бентли начала двадцатых годов двадцатого столетия тоже не привлекал. Ресторан занимал верхние этажи типичного для этой улицы дома с террасами и был известен своим пусть и изысканным, но довольно своеобразным подходом к итальянской кухне. Но кухня была не главным, даже тогда, когда она являлась целью путешествия. Приятно проехать по городу в компании очень бледного семнадцатилетнего юноши и остаться незамеченной. И здесь у нее такая возможность была, как и у остальных посетителей, приезжавших сюда, чтобы спрятаться или скрыть от чужих глаз свои секреты.

Хостес по обыкновению улыбалась и, не задав ни единого вопроса, проводила Эфрат за ее обычный столик. Здесь можно было наслаждаться ночной тишиной и отличным видом, не привлекая внимания основной публики, которую сажали в центр зала.

— Ты всегда сидишь за одним и тем же столом, — сказал он, когда хостес удалилась.

— И это не вопрос, так ведь?

— Я видел тебя здесь несколько раз. Иногда с улицы, иногда я заходил и выбирал столик в зале, чтобы лучше рассмотреть, — отвечал Рахмиэль, не проявляя особо интереса ни к меню, ни к происходящему вокруг, — но ты никогда меня не замечала.

— Ты хоть представляешь, сколько тут таких, как ты? — равнодушно ответила Эфрат, которая никогда не жаловалась на нехватку внимания, скорее наоборот.

Рахмиэль слегка улыбнулся. Это было хорошим знаком, потому что умирающие редко улыбаются.

— Мой университет недалеко отсюда, как и многие другие частные университеты, так что да, я представляю.

— Там тебя, допустим, не ищут. А что семья? Ты вообще о них думал, когда ехал в загородный особняк неизвестно к кому?

Он ничего не ответил. Не собирался. Вместо этого он взял в руки меню и какое-то время изучал его, не поднимая глаз на Эфрат.

— Ты довольно известна, — через некоторое время все же сказал он, — мягко говоря. Твой образ у всех на виду, а потому никто не замечает того, что видно, когда подходишь ближе.

— И что же это?

— Ты как змея.

— Прошу прощения?

— Ты не моргаешь. Можешь долго сидеть неподвижно. И от тебя веет холодом.

— Ты так понял, кто я?

— Я только догадывался, — ответил он, взвешивая каждое слово, — а потому, когда мне сказали, что в некоем загородном особняке намечается интересное событие, где можно будет встретить знаменитую поп-диву, я уже не мог побороть любопытство.

Их разговор прервала подошедшая официантка. Они с Эфрат часто виделись, особенно, когда она приезжала поздно вечером. На их столе быстро появилось два бокала вина. Это было ее любимое, красное сухое позднего урожая местных виноградников две тысячи шестнадцатого года. Она почти не чувствовала вкус вина, но настоящие вещи остаются настоящими даже для тех, кто в них не нуждается.

— Нет, — наконец произнес Рахмиэль, — я понял, кто ты, когда увидел твой портрет.

Эфрат совсем не нравилась эта новость. Если он смог заметить сходство, то и кто-нибудь другой сможет, а это ей совершенно не нужно. Кроме того, она была абсолютно уверена, что все ее портреты находятся под присмотром и она точно знает, где именно.

— Сначала я не придал этому значения, — продолжал Рахмиэль, протягивая руку к бокалу, — но потом я увидел твое фото в журнале и… было сложно поверить в то, что это простое совпадение.

— И где же ты видел мой портрет, имеющий столь поразительные художественные достоинства, что ты почти сразу же меня узнал? — Лицо Эфрат пусть и было расслабленным, но без единого намека на улыбку.

— Мой отец купил его на аукционе, для одного из наших загородных домов.

— Как именно я выгляжу на этом портрете, сможешь вспомнить?

— Я выучил каждую деталь, — Рахмиэль усмехнулся, — я сидел возле него часами пока никто не видел. Как будто время останавливалось, когда я был радом с ним. Я не понимал, как портрет кого-то такой очевидной красоты может называться портретом незнакомки.

Эфрат выжидательно смотрела на него. Рахмиэль перехватил ее взгляд и продолжил:

— Твои золотые волосы уложены в высокую прическу, в которой сияют бриллиантовые шпильки, пара кудрей обрамляет лицо, фарфорово-белое почти без намека на румянец, только коралловые губы и глаза от которых невозможно оторваться, только они напоминают о существовании цвета. Я столько раз пытался подойти, чтобы посмотреть ближе, но чем ближе я подходил, тем более расплывчатыми казались твои черты, а цвета как будто сливались в один и даже двигались.

Эфрат ухмыльнулась, а Рахмиэль продолжал говорить:

— На тебе темно-зеленое платье, оставляющее открытыми плечи, ты держишь в руках лилию…

— Похожую на ту, что вытатуирована у тебя на руке? — перебила его Эфрат.

— Да, — кивнул Рахмиэль, как будто не услышав иронии, — именно. Сначала я просто часами сидел рядом, но потом я часами смотрел в твои глаза во сне. И даже это не вызвало у меня особого беспокойства. Только тогда, когда я увидел еще один, очень похожий «Портрет Незнакомки» в одном из замков Германии, я понял, что не могу больше ни о чем думать, кроме тебя, мне во что бы то ни стало нужно выяснить, кем ты была и почему я начал видеть тебя повсюду. Не только во сне, теперь твое лицо мелькало в толпе, появлялось на экране и мерещилось мне буквально повсюду то тех пора, пока наконец я не открыл тот журнал.

— У тебя наверняка есть фотография?

— Конечно, — ответил Рахмиэль, — в телефоне.

— И где телефон?

— У тебя дома.

— Что ты делал в Германии? — поинтересовалась Эфрат, выражение лица которой оставалось неизменно расслабленным и не менялось, что бы она ни слышала.

— Навещал семью.

— Так ты из Германии?

— Можно и так сказать. Теперь моя семья живет там.

— Зачем же ты уехал? Неужели ни одно из частных учебных заведений этой прекрасной страны не решилось распахнуть для тебя свои двери?

Рахмиэль хотел было ответить, но тут снова подошла официантка и поинтересовалась, каким блюдом гости желают насладиться нынче вечером. Сделав заказ, который должен быть вернуть Рахмиэля к жизни, а Эфрат дать время разобраться в происходящем, они вернулись к разговору.

— Я просто хочу быть там, где нет моей семьи, — ответил наконец он и протянул руку к руке Эфрат.

— Ты два дня назад чуть не умер, и я принимала в этом горячее участие, а сейчас хочешь взять меня за руку?

— Очень горячее, — ответил он. — Будем считать, что мне понравилось.

Эфрат непросто было бы сказать, у кого больше проблем, у нее с потерянным портретом или у этого мальчика, сбежавшего от семьи и явно искавшего смерти.

— Зачем ты приехал в мой дом?

— Я искал встречи с тобой.

— Это я уже поняла. Чего я не поняла, так это «зачем».

— Я тоже, — с этими словами он сделал глоток вина и положил руку поверх руки Эфрат.

Она усмехнулась, но не стала убирать руку. Ведь они и правда бывали куда ближе, чем сейчас. А потому она развернула руку так, чтобы ее пальцы уперлись в центр его ладони.

— Не самое привычное для тебя положение?

— Когда кто-то сверху? — на его губах осталась капля вина, — да не то, чтобы. Мне это нравится.

— Тогда оставить меня в живых было правильным выбором.

Неожиданно для себя Эфрат рассмеялась.

— Ну наконец-то, — он тоже рассмеялся и сделал еще глоток, сжав ее руку в своей.

Разговаривать расхотелось. Эфрат взяла свой бокал свободной рукой и сделала глоток вина. Оно было чуть горьким, похожим на хороший кофе, который она тоже любила, хотя бы потому, что чувствовала его вкус. А может быть, за его магию и мудрость. Но вино обладало иной мудростью, оно способно было перенести их намного дальше, чем просто терраса ресторана, туда, где многие вещи становились понятны, а некоторые вопросы теряли свою важность.

Официантка принесла заказ и с улыбкой поставила блюда на стол. Казалось, она искренне рада видеть, как Эфрат улыбается. Не то, чтобы это было редким зрелищем, но счастливые люди имеют тенденцию оставлять большие чаевые. Некоторые гости время от времени смотрели в сторону их стола. Но не потому, что их смущало что-то, просто большинство из них знали в лицо молодую девушку с таким интересным и необычным именем. Кто по обложкам журналов, кто по скандальным фото в интернете (ох уже эти надписи бриллиантами в самых неожиданных местах, которые до появления Эфрат на европейской сцене не выказывали такой жажды коммуникации с миром). Здесь, в центральной Европе, всем этим еще можно было удивить, но чем ближе к югу, тем меньше.

Мысли о юге напомнили Эфрат о предстоящей поездке в Германию.

— Раз ты так стремишься сбежать от родительской опеки, то в Германию ты со мной не поедешь?

— А ты хотела бы, чтобы я поехал с тобой? — только после того, как Рахмиэль посмотрел на не с плохо скрываемым удивлением, она поняла всю абсурдность собственного вопроса. На долю секунды она опустила глаза, но этого было достаточно.

— Тогда я поеду, — заявил он.

— А как насчет твоей учебы?

— Это частный университет, я умный, а моя семья состоятельна. Все закроют глаза на мое недельное отсутствие, это не будет проблемой.

— А если ты не вернешься?

— Тогда, — он сделал паузу, — тогда я закрою на это глаза.

Она снова рассмеялась. А он улыбнулся, разрезая свежий стейк, кровоточащий благодаря низкой прожарке.

Глава третья. Дорога

— Еще никогда, пока я живу в этом доме, моя постель не была так популярна, как за последние пару недель … — едва слышно произнесла Эфрат, обнаружив рядом с собой спящего Рахмиэля, и уже чуть громче добавила:

— Просыпайся, Белоснежка, нам пора собираться.

Белоснежка не реагировала. Тогда Эфрат наклонилась, чтобы прижаться губами к его губам.

— Доброе утро, — прошептал он, не открывая глаз.

— Сейчас вечер и нам пора ехать.

— Мне удалось согреть твою холодную кожу?

— Помолчи, — Эфрат снова легла на спину и потянулась, — я и так чувствую вину за то, что играла с едой.

— Есть хотя бы малейший шанс найти у тебя в доме кофе? — Рахмиэль вернул поцелуй, выбрав для этого ее ключицу. Эфрат запустила руку в его волосы, разглядывая скользящие между пальцев осветленные пряди.

— Кофе у меня есть всегда.

— Мне везет! — Он снова поцеловал ее и встал с кровати.

— Как никому другому, красавчик…

Эфрат молча наблюдала, как Рахмиэль одевается, рассматривая следы своего творчества периода этой ночи, этой и предыдущих. Она больше не испытывала жажды — жизненной энергии в ней предостаточно, а пакетированное питание, которым был наполнен холодильник, временно утоляло голод. Когда-то давно Эфрат пришлось научиться получать энергию без прямого контакта с носителем, так можно продержаться какое-то время. Но этому суррогату никогда не удалось бы заменить того сладкого потока, который играючи переносил жизнь по мраморным жилам людей. Особенно когда в придачу по ним бежал кофеин. Именно поэтому в ее доме всегда имелся запас кофе.

Она лениво сползла с кровати и набросила на плечи широкую черную мантию, которая благодаря своему размеру закрывала ее всю. Вот уже который век Эфрат не сильно озадачивалась вопросом обнаженного тела и его открытости взглядам, но ей всегда нравилось прикосновение мягкой ткани к коже. Она всегда чувствовала историю вещи, которая попадала ей в руки, а потому предпочитала вещи ручной работы. Как, например, эта мантия. Она не всегда принадлежала ей, и даже воспоминания о ее покупке Эфрат делила в предыдущим владельцем. В ее доме было достаточно места для таких воспоминаний, но чаще всего об их присутствии знала только она сама. До недавнего времени.

Когда Эфрат спустилась на кухню, где бывала крайне редко, а потому постоянно забывала, за какой именно дверью та находится, ей пришлось немного подождать, пока стихнет гул кофемолки. Прозаично, но для людей этот звук казался громче ее шагов.

— Я выбрал немецкий, — произнес Рахмиэль, когда наконец заметил ее присутствие.

— Это попытка примириться со своим ближайшим будущим или неизбежным прошлым?

— Просто хочу создать атмосферу. — Он поставил перед ней чашку ароматного кофе. — «Эгоист». Ты выбрала его по названию?

— Я понятия не имею, как он называется. Покупки делает экономка. — Она поднесла чашку к губам и сделала глоток.

— Ты чувствуешь его вкус? — поинтересовался он.

— Конечно. И могу точно сказать, стоит его пить или нет.

— И стоит?

— Твои прикосновения делают его особенно вкусным, — усмехнулась Эфрат.

— Тогда как тебе понравится это? — Рахмиэль подошел вплотную и поцеловал, заключив ее лицо в тонкую рамку своих пальцев.

— А так еще лучше, — ответила она, положив свои руки поверх его. Эфрат чувствовала его тепло, и когда это происходило, ей, казалось, больше ничего не требовалось. Мир отступал на второй план, а то и вовсе исчезал. Да и зачем ей нужен этот мир? За тысячи лет он так и не смог сделать ее счастливой. Впрочем, она не была уверена, что способна распознать счастье.

— Скажи, — Рахмиэль сделал глоток кофе, — кто этот человек с рыжими волосами и огненными глазами?

— Не поняла, — отозвалась Эфрат, — какой человек?

— Тот что на портрете? На том, который ты оставила со мной в комнате пока я был без сознания?

— А, этот … это Раз, — Эфрат невольно улыбнулась, — знал бы ты сколько всего сгорело под взглядом этих глаз.

— И кто он?