Страж червонной дамы

Замедленная съёмка превратилась в стоп-кадр — и Пётр тоже застыл в нём, словно зацементированный.

Ладонью он касался плеча клиентки. Она смотрела вперёд, а пуля висела возле её правого уха. Слева от неё за рулём оцепенел граф. На заднем сиденье рядом с Петром превратились в два изваяния бандит с Анфисой.

Судя по траектории пули, стреляли спереди-справа, из виноградника. Но Пётр сейчас был не в состоянии даже повернуть голову, чтобы разглядеть, где именно затаился стрелок.

Картинка вокруг была сверкающе-яркой, как на открытке. Оранжевый виноградник с вкраплениями красного и зелёного, белоснежные облака на лазурном небе, солнечный блик на капоте автомобиля. Бордовая крыша графской усадьбы далеко впереди. Лиловый горизонт ещё дальше. Прозрачно-чистый простор, наполненный сентябрьским воздухом.

Пётр жадно смотрел, стараясь впитать всё это, перенести в собственную память, поскольку знал — осталось недолго.

Мир вокруг стал тускнеть, словно выцветала нарядная фотография. Краски утрачивали сочность и блеск, изображение теряло контрастность. Линия горизонта смазалась, и оттуда пополз белёсый туман. Он растворял в себе не только предметы и их цвета, но и, кажется, само время. Секунды теряли смысл, не желали складываться в минуты — но Пётр помнил, что они существуют, а потому вёл мысленный счёт, фиксируя их в собственной памяти.

Поглотив виноградник, туман окружил машину. Солнечный свет померк. Силуэты людей размылись и стёрлись. Пётр больше не видел их, но чувствовал под ладонью плечо Зарницыной. Напоследок тускло блеснула пуля, а затем и она исчезла в бесцветной мути.

Тогда он пошевелился.

Это получилось с трудом. Тело слушалось неохотно, и даже мысли буксовали в извилинах. Собственно говоря, он не был уверен, является ли его копошение здесь некоей объективной реальностью или всё происходит лишь в его голове. Но видимые барьеры теперь отсутствовали, и разум кое-как согласился — да, движение вновь возможно.

И если брать субъективные ощущения, то Пётр уже не сидел в машине, а стоял, окутанный туманом, вместе с Зарницыной на какой-то пустой площадке размером с аэродром — а может, и больше.

Наклонившись к спутнице, он шепнул:

— Не бойся. Я тебя выведу.

Она вздрогнула и прижалась к нему. Он приобнял её, чтобы успокоить, потом взял за руку и повёл за собой.

Шагов здесь не было слышно. Определить направление тоже не представлялось возможным — за неимением ориентиров. Лишь интуиция вела его сквозь мутную хмарь.

Однообразие утомляло, лишало сил. Думать ни о чём не хотелось, мысли развеивались, воспоминания блёкли. Чтобы заполнить пустоту в голове, он продолжал отсчитывать про себя секунды, складывать их в минуты — эта иллюзия времени казалась необходимой.

Впереди в тумане возникли смутные тени, соединились во что-то более или менее узнаваемое. Это напоминало забор с калиткой, за которой угадывался дом. Но стоило шагнуть ближе, как контуры потускнели и пропали бесследно.

Он пошёл дальше.

Проступила ещё одна композиция из теней — судовая палуба и перила. Но и она улетучилась почти сразу.

Снова пришлось идти.

Очередной смутный контур — столик со стульями. Эта мебель вроде бы не спешила исчезнуть, однако материальной тоже не выглядела. Чего-то недоставало, но чего именно? Не получалось вспомнить…

В очередной раз он досчитал до шестидесяти и начал сначала.

Один, два, три…

Восемь, девять, десять…

Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…

Семнадцать…

Тут он запнулся.

Это число имело значение, он был почти уверен. Оно как-то относилось к нему и к тем временам, когда ещё не пришёл туман.

Семнадцатый…

Надо вспомнить…

Он ощутил в ладони что-то прохладное, металлическое. Монета? Зачем, откуда? Сейчас она была ему ни к чему, только отвлекала, и он хотел отшвырнуть её, но почему-то вдруг передумал, засомневался.

Столик, веранда…

Вечер, семнадцать ровно…

Первая вешка!

И, словно отозвавшись на эту мысль, туман вокруг стал редеть — его сдувал порывистый ветер, налетевший невесть откуда. Предметы, высвобождаясь из мглы, обретали плотность, текстуру, массу.

— Садись за столик! — прокричал Пётр.

Спутница не отреагировала — всё так же цеплялась за его руку, а глаза у неё были пустые. Он подвёл её к стулу и усадил, а сам торопливо занял место напротив. Ветер яростно взвыл, унося остатки тумана, и обессилел, выдохся.

Пётр посмотрел на часы.

Почудилось, что весь мир затаил дыхание.

Минутная стрелка нехотя сдвинулась.

Семнадцать часов и одна минута.

Они вернулись.

Смогли.

Он перевёл дыхание и огляделся. На ресторанной веранде царила полная безмятежность — народ закусывал и общался. Молоденькая официантка принимала у кого-то заказ. Вечернее солнце висело над горизонтом, разбрасывая блики по морю. Торчала на берегу гостиница «Мистраль-Плюс», а вдалеке работали портовые краны. Всё было как тогда.

Ну, почти.

Краски опять радовали глаз, но воспринимались теперь чуть более приглушённо. Солнце сверкало уже не так вызывающе, небесная синева стала строже. Фасад гостиницы выглядел не пронзительно-белоснежным, а просто белым. Золотая листва деревьев была красива, но её дополнила грусть о чём-то несбывшемся.

Пётр посмотрел на Зарницыну.

На ней было то чёрное платье, в котором она приехала в интернат, чтобы нанять тень-стража. А взгляд у неё по-прежнему был отсутствующий, как будто она спала наяву.

Он протянул руку, коснулся её предплечья:

— Очнись.

Зарницына дёрнулась, как от удара током. Несколько раз моргнула, и диким взглядом обвела веранду со столиками. Глаза у неё полезли на лоб. Потом она снова повернулась к нему, всмотрелась — и испуганно вскрикнула, чуть отпрянув:

— Пётр? Это ты?

— Не пугайся. Да, это я.

— Но что с тобой… Что вообще случилось? Я только помню — мы съехали на машине с холма, а дальше… Кажется, выстрел…

— Верно. В тебя стреляли ещё раз. Пуля летела в голову, я больше не успевал тебя оттолкнуть. Поэтому пришлось применить последнее средство. Тот самый козырь, который оговорён в контракте.

— Не понимаю…

— Мы переместились назад во времени. А конкретнее — в прошлый вечер, когда ещё не сели на пароход.

Она вытаращилась на него потрясённо, потом снова принялась озираться. Спросила, запинаясь:

— Но как… Как это возможно?

— У пси хватает секретов. Их оберегают от чужаков. Прыжки во времени — из арсенала тень-стражей. Никто про это не знает.

— А почему ты, ну…

— Такой трюк не даётся даром. Тень-страж платит за него жизненной силой. Мне понятен твой шок. У меня нет зеркала, но я знаю — сейчас я выгляжу старше, чем до прыжка.

— Не просто старше, а… Подожди…

Она взяла свою сумочку, открыла её дрожащими пальцами. Вытащила пудреницу с зеркальцем, передала ему. В отражении он увидел мужика лет пятидесяти — с морщинистым лбом, седыми висками и хмурым взглядом.

— Не повезло, — сказал он. — Я ставил вешки — обозначал моменты, куда мы можем вернуться. Их было три. Одна вешка — в семь утра, возле дома на острове. Другая — в полночь, на палубе. И самая старая, базовая — в пять вечера, здесь. Помнишь, как я в тот раз выбросил монету с веранды? Это и была вешка с вкраплением пси-руды.

— Да, помню — ты мне сказал тогда, что это просто примета…

— Слегка приврал. Теперь могу объяснить. Чем короче прыжок во времени, тем меньше силы я трачу. Поэтому я хотел вернуться к утренней вешке. В этом случае постарел бы на десять лет. Но покушение оказалось слишком опасным, с более серьёзной отдачей. Та вешка в результате развеялась, была уже недоступна. Полуночная — тоже. Пришлось идти к самой дальней — к третьей, если считать из будущего назад. Получился тройной прыжок. Последствия для меня — трижды минус по десять лет. Вот, собственно, и всё.

Она поёжилась:

— Жуть… То есть тебе сейчас под полтинник? Парень в пожилом теле…

— Тут всё сложнее. — Пётр покачал головой. — Изменилась не только внешность. Мироощущение тоже — природу ведь не обманешь. Я за полдня как будто прожил полжизни. Сейчас мне действительно сорок восемь. И я вижу всё иначе, чем в юности.

— Ничего себе. Мне и в голову не пришло бы, что ты идёшь на такое…

— Любой телохранитель идёт на риск. Издержки профессии. Кого-то могут вообще убить.

— Это понятно, но… Слишком невероятно всё это… А вокруг, кстати, все сидят и как будто ничего не заметили…

— Побочный эффект от нашего прыжка. Мой облик, грубо говоря, перезаписался в их памяти.

Покосившись на соседей, она хотела что-то ещё спросить, но он опередил её:

— Вернёмся к нашим делам. Ты теперь в безопасности. Точно знаешь, что ждёт тебя на острове. Так что можешь позвонить графу — отменишь встречу, сошлёшься на форс-мажор. А я анонимно звякну в полицию, чтобы прижали к ногтю тех гавриков с карабинами. Мы ведь в курсе, где они прячутся. И колдуна надо отловить — пусть тамошние ищейки займутся.

Зарницына хмуро слушала, постукивая по столу ноготками:

— Видишь ли, Пётр… Думаю, ты и так уже понял, что отступать — это не в моих правилах. А тем более — прятаться, поджав хвост. Но дело даже не в этом. Объяснить трудно… Такое чувство, что меня физически тянет на этот остров, ты понимаешь? Раньше такого не было…

— Это как раз нормально. Ну, в смысле, ожидаемо. Инерция времени — тебя засасывает обратно в поток, из которого ты пытаешься выбраться. Если не повторять шаги, совершённые в прошлый раз, то будут неприятные ощущения. Их надо перетерпеть.

— Что значит — неприятные ощущения?

— Как болезнь, — сказал он. — Головокружение, тошнота или даже рвота, галлюцинации.

— Хм. И долго это продлится?

— Около суток. Пик — завтра перед полуднем. Ну, тот момент, когда тебя пытались убить. Потом начнёт отпускать. Не такая уж огромная плата за выживание, согласись.

— То есть эти козлы меня победили, сорвали сделку, а я буду где-то лежать заблёванная и бредить? Спасибо, нет.

— Не будь упёртой овцой.

Она криво усмехнулась:

— Мне нравится твой новый лексикон. И я благодарна тебе за то, что выдернул меня из-под пули. Контракт ты выполнил, а точнее — перевыполнил многократно. Тридцать лет — псу под хвост, я даже боюсь представить… Короче, ты свободен от обязательств. Я подпишу бумаги, какие надо. А на острове как-нибудь сама разберусь теперь. Заявлю в полицию…

— Этого недостаточно, если ты будешь там, — сказал Пётр. — Положим, тебе поверят и задержат парней, которые в нас стреляли. Но колдун-то не с ними. Он останется на свободе, его возможности ты не знаешь. Если он псих, то может напасть даже в одиночку.

— Я предупрежу графа, что нам не надо встречаться на том холме. Устроим переговоры сразу в его усадьбе.

— Это само собой. Но если полиция задержит тех гавриков, то у колдуна может окончательно съехать крыша. А если он вдруг узнает, что именно ты ему всё испортила…

— Я это понимаю, но решение приняла. Сейчас еду в порт. А тебе оставлю бумагу, отказ от любых претензий. Пси-печать у меня с собой, всё будет официально.

Они сидели за столиком, уставившись друг на друга. На их бокалах сверкали искры предзакатного света, тихо шептало море, а город жил своей жизнью, не обратив внимания на двух человек, которые вернулись из будущего.

— Инга, — сказал он, — пожалуйста, услышь меня. Мозги у тебя сейчас затуманены. И дело не только в твоём упрямстве, к которому я привык. Повторяю — время на тебя давит, хочет вернуть в привычное русло. Ты просто не можешь оценить ситуацию адекватно. Поэтому извини, но я вынужден вмешаться. Сейчас поедем в гостиницу…

— А если я откажусь? Потащишь силком?

— Да, если понадобится.

— Ладно, давай представим — какой-то хрен волочит по улице приличную даму. Она лягается, зовёт полицейских и орёт, что её похитили. Как думаешь, на чьей стороне окажутся симпатии публики?

Он вздохнул и сказал ей:

— Дура.

— Спасибо, мне уже говорили.

— Ты же не думаешь, что я тебя отпущу на остров одну?

— Тогда чего мы сидим?